Глава 13

Хависа Фицуорин беседовала во дворе замка с бродячим торговцем, раскладывавшим на красной ткани свои товары, когда стражник выкрикнул, что вернулся лорд ле Брун.

– У меня есть еще серебряные иголки, – сказал торговец. – Невероятно тонкие! Через шелк пройдут – и дырочки не оставят.

Хависа прикрыла глаза от солнца ладонью и посмотрела в сторону ворот.

Чувствуя, что теряет внимание потенциальной покупательницы, разносчик заговорил чуть громче:

– Видите эту белую мазь из лепестков роз? Руки будут мягкие, гладкие – ни один мужчина не устоит, чтобы не поцеловать их.

– Пожалуй, я возьму, – хихикнула служанка Хависы, – но только, чур, ты вернешь мне деньги, если не подействует.

– Что вы, уважаемая, это исключено! С моим кремом вы будете желанны повсюду, отсюда и до самого мыса Лендс-Энд, обещаю вам.

Не обращая внимания на их шутливую перепалку, Хависа пошла к воротам. С тех пор как муж с сыновьями отправились в Лондон, дабы ускорить рассмотрение дела о возвращении им Уиттингтона, прошло уже почти три недели. Фицуорины были верными сторонниками Ричарда, исправно вносили деньги на Крестовые походы и пожертвовали на выкуп короля доход от всей шерсти, за год настриженной с овец. Взамен же они рассчитывали на справедливое решение по их делу. Теперь, когда Хьюберт Уолтер стал юстициарием, Брюнин от души надеялся, что справедливость наконец-то восторжествует.

Два сержанта отперли ворота и с трудом раскрыли створки внутрь, пропуская отряд всадников. Наученная опытом, Хависа отошла подальше от лошадей, которые подняли своими копытами целое облако пыли. Осень стояла уже на пороге, но в воздухе было еще по-летнему сухо. Сердце Хависы преисполнилось гордости, когда она увидела, как ее мужчины натягивают поводья и спешиваются. Муж и сыновья были полны жизненной силы, красивы, как на подбор, и теперь, хотя и на короткое время, они принадлежали ей.

Брюнин спрыгнул с коня и тотчас обернулся, ища глазами супругу. Под его выразительными черными глазами залегли темные круги – следы усталости, и он старался беречь левую ногу: старая рана досаждала, когда он уставал. Но даже сквозь слой дорожной пыли, пребывая под грузом усталости, он весь так и светился ликованием.

– Вернули! – неистово закричал он, увидев жену. – Родная, нам вернули Уиттингтон!

Хависа бросилась в объятия мужа. Сжимая жену крепко, как щит в бою, Брюнин развернул ее и поцеловал. Хависа почувствовала вкус пыли у него на губах и соленые капли на колючей щеке – то ли пот, то ли слезы.

– Это замечательная новость, любовь моя! Тебе надо было сразу послать мне весточку, чтобы мы устроили пир и отпраздновали победу!

– Ну уж нет, я хотел сам тебе это сказать, – прошептал он ей на ухо. – И показать. – Он сунул руку под котту и достал свернутый лист пергамента, скрепленный печатью юстициария.

– Что это? – спросила Хависа, взяв у него пергамент.

– Решение Хьюберта Уолтера о том, что Уиттингтон снова принадлежит нам.

Хависа переводила глаза с мужа на пергамент и обратно. Она засмеялась, причем в смехе этом отчетливо сквозило недоумение.

– И все? Так просто? Тебя не заставили прыгать через горящие обручи, как собаку в бродячем цирке?

– Пусть бы только попробовали!

Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, но Хависа не хотела отравлять мужу удовольствие и разрушать своими сомнениями эйфорию, в которой он сейчас пребывал. Что ж, возможно, Хьюберт Уолтер и впрямь отдал Фицуоринам Уиттингтон в награду за их неизменную верность королю. Еще раз обняв супруга, Хависа повернулась, чтобы поздороваться с сыновьями. Заключенная одновременно в полдесятка жарких объятий, она поняла, что мальчики счастливы не меньше отца. Даже на лице у Филипа, самого спокойного и уравновешенного из всех их детей, сияла широкая улыбка. Уильям просто лучился от радости, а Фульк не скрывал ухмылку от уха до уха. Еще бы! Он ведь был наследником и от этого приобретения выигрывал в полной мере.

– И что теперь? – спросила Хависа, когда оруженосец Брюнина полностью разоружил своего лорда и унес хауберк, чтобы почистить и смазать его.

В углу спальни служанки наполняли горячей водой овальную кадку. Хависа твердо придерживалась правила, согласно которому путешественникам – хоть гостям, хоть членам семьи – следовало первым делом предложить помыться, почистить одежду и освежиться. Мальчики могли позаботиться о себе сами, воспользовавшись, если необходимо, кадками для стирки белья, а Хависа осталась с мужем. Ванну поставили в их покоях, что давало супругам возможность побыть наедине, а также позволяло Брюнину успокоить ноющие суставы и мышцы, не выставляя свою слабость на всеобщее обозрение.

С трудом шевеля ногами, он подошел к лохани, лег в дымящуюся воду и расслабился, издав стон наслаждения.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Фицуорин.

– Как ты собираешься действовать дальше? Нельзя ведь просто подъехать к воротам Уиттингтона с решением суда в руках и приказать Фицроджеру покинуть территорию?

– Могу себе представить! – хохотнул Брюнин. – Мигом схлопочу стрелу в горло. – Он ополоснул лицо и провел руками по волосам. Хависа с сожалением отметила, что на голове у него теперь стало больше белого, чем черного. – Нет, нам нужно дождаться официального извещения от юстициария, за которое я должен заплатить пошлину в сорок марок. – Он глянул на жену, скривившись. – Да, знаю, опять расходы. Но ничего, не разоримся, зато, как только извещение будет у меня на руках, я смогу потребовать, чтобы королевские чиновники выдворили из Уиттингтона Мориса Фицроджера.

– Он наверняка будет сопротивляться, – обеспокоенно заметила Хависа. Хотя Брюнин, безусловно, и опытный воин, однако он уже не молод, так что совершенно ни к чему лишний раз брать меч в руки.

– А как же! – ответил ей муж с ледяной улыбкой. – Ну да ничего, он ведь получит взамен приличную компенсацию. Королевский замок в Уорфилде, так предлагает Хьюберт Уолтер.

Хависа принесла ему бокал пряного вина, и Брюнин залпом выпил. Рука его лежала на бортике, а ноги пришлось слегка согнуть, чтобы поместиться в ванне.

– Когда ты получишь извещение? – спросила Хависа.

– Как только закончатся все юридические формальности. – Блеск в глазах супруга чуть угас, он устал, и морщины на его стареющем лице обозначились резче. – Ладно, не станем торопить события. Главное, что наконец-то признали наши законные права на Уиттингтон. На это ушло больше сорока лет, но теперь я знаю, что мои сыновья будут пожинать плоды победы. Уиттингтон снова будет принадлежать Фицуоринам, и это произойдет уже совсем скоро. Интуиция никогда меня не подводит. – Брюнин улыбнулся вымученной улыбкой. – Вот сейчас, например, она говорит мне, что я уже не так молод, чтобы угнаться за своими сыновьями, не заплатив за это впоследствии.

– Вино и ванна взбодрят тебя, – ответила Хависа, стараясь не показать, насколько огорчена этими его словами, которые удивительным образом совпали с ее собственными мыслями. Увы, здоровье у мужа теперь уже не такое богатырское, как некогда, и уставать он и впрямь стал гораздо быст рее. Но вслух сказала: – Не сомневаюсь, что наши сыновья в это время подсчитывают синяки и ссадины, которые получили, пытаясь угнаться за отцом.

– «Fulco fi lius Warini debet xl m. pro habendo castello de Witinton sicut ei adiuticatum fuit in curia regis, – гнусаво читал секретарь. – Фульку Фицуорину присуждается уплатить пошлину в сорок марок за передачу в его владение замка Уиттингтон, согласно решению, принятому королевским судом».

Морис Фицроджер вцепился в львиные головы, украшавшие подлокотники кресла в большом зале Уиттингтона, и заскрежетал зубами. Лицо его потемнело, а вены на шее и на виске вздулись, став похожими на веревки. Секретарь, заметив сии тревожные признаки, аккуратно положил свиток на стол и начал бочком-бочком отходить в сторону. Посланец, который принес письмо от знакомого Мориса, работающего в департаменте юстициария, уже предусмотрительно ретировался.

– Раньше я увижу этого ублюдка в аду! – прохрипел Морис. – Пусть платит пошлины, сколько ему заблагорассудится! А этой писулькой может подтереться! – И с этими словами он резко вскочил на ноги, схватил со стола пергамент и сунул документ в пламя факела. – Уиттингтон принадлежит моему роду, и так будет всегда!

Огонь зашипел, пожирая свиток. Капли красного воска разбрызгались по полу, как кровь.

– Я не понимаю, – сказал Верен, старший отпрыск Фицроджера. – Столько времени уже прошло. Почему теперь вдруг суд вынес решение в его пользу?

– Почему? – презрительно скривив губу, переспросил Морис. – Да потому, что Брюнин лижет задницу кому надо, а где его язык не достает – там папаше помогает старший сыночек. Эта семейка целует зад архиепископу Кентерберийскому. Им благоволит сам Хьюберт Уолтер, а нынче его слово в стране – закон.

Он выпустил из рук последний клочок документа, чтобы пламя не обожгло ему пальцы, и затоптал горящий пергамент, размолотив его каблуком.

– Но, папа, что же нам теперь делать?

Морис пришел в ярость.

– «Папа, что же нам теперь делать?» – зло передразнил он писклявый голос Верена. – Хнычешь, как младенец в пеленках! У тебя что, своего ума нет?

Верен стал пунцовым.

– Есть, конечно, но я полагаюсь на родительский опыт. И как почтительный сын…

– Оставь на время свою почтительность! – раздраженно рявкнул отец. – Скажи, сынок, как, по-твоему, нам следует поступить? – поинтересовался он с вызовом и насмешкой.

Верен нахмурился, мучительно соображая, затем неуверенно спросил:

– Драться?

– После того как суд официально вынес решение в пользу Фицуорина? Да у тебя каша вместо мозгов! Почему, как ты думаешь, за все то долгое время, пока Фицуорины оспаривали Уиттингтон, они ни разу не пытались взять его приступом?

– Боялись, что у них не хватит сил?

– Нет, мой мальчик! – оскалил зубы Морис. – Любое применение оружия поставило бы их вне закона и лишило права официально претендовать на замок. Если мы сейчас поднимем против них оружие, то автоматически станем преступниками, и тогда уже нас будут выселять не одни Фицуорины, а все землевладельцы Шропшира. А с ними мы уж точно не справимся.

– Я бы подал встречный иск, – вступил в разговор младший сын Мориса, Гвин. – Даже если Фицуорин и водит дружбу с Хьюбертом Уолтером, последний занимает слишком высокое положение, чтобы вопрос о том, кто владеет Уиттингтоном, стал для него принципиальным. И к тому же мы тоже вполне можем кое с кем подружиться – да хоть с секретарями, которые исполняют указания Уолтера. – И Гвин выразительно похлопал по кошелю, висевшему у него на поясе.

Морис одобрительно оглядел младшего сына. Толковый парень, что и говорить. Эх, до чего же досадно, что он родился вторым! Отцу порой казалось, что мозги Верена застряли в утробе матери и Гвин, выбираясь наружу, прихватил их с собой.

– А что, это мысль, – кивнул Морис. – Да и не всегда же Хьюберт Уолтер будет королевским юстициарием. Он и так уже архиепископ Кентерберийский и папский легат. Столько должностей этот тип захапал, как бы не подавился или не лопнул от жадности!

Гвин погладил жидкую соломенную бородку:

– Если Фицуорины в большом фаворе у Хьюберта Уолтера, то наверняка есть другие важные люди, которым они перешли дорогу. Помнишь, ходили слухи о том, что Фульк-младший поссорился с принцем Иоанном?

Морис закусил губу и задумался. Некоторое время помолчал, а затем произнес:

– Да, что-то такое было. Подробностей не помню, но это легко выяснить. Принц Иоанн владеет землями на границе с Уэльсом, и если он и впрямь затаил обиду на семейство Фицуорин, то мы этим можем воспользоваться.

Гвин кивнул и посмотрел на отца, задумчиво прищурив глаза:

– Для нас станет удачным совпадением, если с Брюнином Фицуорином вдруг произойдет какой-нибудь несчастный случай…

Это прозвучало не как утверждение, но, скорее, как вопрос.

«Да Гвин не только забытые братом мозги прихватил, но и хитроумное коварство», – подумал Морис. Откровенно говоря, он не знал, стоит ли этим гордиться или нет. Ведь, как известно, иногда говорят «коварство», чтобы не сказать «бесчестье».

– Ну, это как посмотреть, – не согласился Морис. Подойдя к столу, он налил себе из кувшина вина и продолжил: – Не забывай, что у Фицуорина шестеро сыновей, и все такое же отродье, как их папаша. – Он болезненно поморщился, вспомнив стычку в Освестри. – Избавимся от одного дьявола – тут же придется иметь дело со всеми остальными.

– Но мы должны их остановить, потому что, если Фицуорины вступят во владение замком, у нас ничего не останется.

– Поверь, мой мальчик, – с чувством произнес он, – больше всего на свете я хочу вытащить меч и изрубить на куски весь этот поганый род, а ошметки сбросить во чрево ада, но… Если мы сделаем это, то одновременно уничтожим и себя. Нет, мы будем выжидать. – На лице его появилась ледяная улыбка. – Ведь не зря говорят, что имущество гораздо легче отстоять, чем завоевать.