Глава 12. Хищник

– Три… Два… Один. Подключено. Проводится второй эксперимент из шести. Защита.

Доктор Корнелиус сделал паузу, обводя взглядом лабораторию.

– Все готово? Камеры? Мониторы?

– Все прекрасно, – ответил Гендри. Другие голоса подтвердили то же самое.

– Доктор Корнелиус.

– Да, Профессор.

– Мистер Логан…

– Субъект Икс, – поправил доктор Маккензи. – У него больше нет имени.

– Кажется, Субъект Икс покрыт сукровицей.

– Овечья кровь, сэр, – объяснил Корнелиус. – У нее запах более сильный. Нам нужно, чтобы волки действовали агрессивно.

– Понятно. – Профессор приподнял брови. – Изобретательно. Мило.

Долгие минуты фигура монументом стояла на обширном, скованном морозом пространстве. Кэрол Хайнс поймала себя на том, что прислушивается к вою ветра, доносящемуся из динамиков, не отрывая взгляда от изображения на экране. Прошло еще несколько минут, заполненных звуками щелкающих мониторов и приглушенных голосов. К вою ветра присоединился волчий вой.

Пока техники настраивали свои приборы, Корнелиус налил себе третью чашку кофе. Казалось, время застыло на месте, пока они все проверяли и перепроверяли.

Наконец, Кэрол Хайнс заговорила.

– Он стоит там при температуре ниже нуля больше двадцати минут. Мы можем поторопиться?

Корнелиус опустил чашку, не сделав ни глотка.

– Мы придерживаемся запланированной последовательности действий, мисс Хайнс.

Из динамиков доносился все более громкий вой волков.

– Что показывают приборы, доктор Гендри?

– Сердцебиение, давление – все в норме.

– Может быть, нужно заставить его выполнить несколько движений на растяжение, размяться. Замерзшие мускулы потеряют гибкость, – предложил физиотерапевт.

– Но не его мускулы, – ответил Гендри. – Они созданы для работы на оптимальном уровне вне зависимости от низкой температуры или длительных периодов неподвижности.

Из громкоговорителей доносилось хриплое рычание, смешанное со злобным лаем. Волки начинали терять терпение, они огрызались друг на друга, в предвкушении близкой добычи.

– Он их слышит? – спросил Корнелиус.

– Да, сэр. Я в этом уверен, – ответил звукооператор, который находился в бункере снаружи. Звук в канале связи был кристально чистым. – Мы слышим волков через полфута бетона без помощи аудиосистемы. Если Субъект Икс их не слышит, значит, он глухой.

– Тем не менее нет никакого повышения адреналина… Странно, – пробормотал Корнелиус.

– Ничего странного, – заявил Профессор, его глаза горели от предвкушения. – Это означает, что ваше перепрограммирование сработало, доктор Корнелиус. Оружие Икс не испытывает страха.

Корнелиус посмотрел на экран.

– Приготовиться к открытию ворот.

– Вас понял, – ответил голос смотрителя за животными, находящегося внутри пункта управления питомником на поверхности.

– Когда животные ели в последний раз? – спросил Профессор.

Корнелиус пожал плечами.

– Не знаю. Смотрители?

– Вас слышу, – ответил смотритель. – В отчетах сказано – около шести дней назад.

– Ну что ж, можно дать им нашу булочку.

Этот голос прозвучал со стороны терминала наблюдателей-техников, следом раздался смех. Профессор повернулся вместе с креслом и одарил шутника гневным взглядом.

– Открыть ворота, – произнес Корнелиус.

Изображение передавали две камеры. На большом экране сотрудники лаборатории одновременно наблюдали за волками, выбегающими из открытых ворот, и Логаном, неподвижно стоящим в снегу.

– Он не реагирует.

– Дайте ему шанс, Корнелиус.

– Я хочу сказать, что не вижу ни повышения кровяного давления, ни ускорения сердцебиения.

Волки бежали по заснеженному полю, от их лап вздымались тучи снега. Вожак прыжками мчался вперед, – стасемидесятифунтовый коричнево-рыжий зверь с длинной, покрытой пеной мордой и высунутым языком. Его бока ввалились от голода, мощные мускулы двигались под рыжей шкурой.

– Господи, он не двигается, – прошептал один из техников.

– Он жив? – требовательно спросил Профессор.

– Да, конечно! – воскликнул Корнелиус.

– Но не двигается.

– Господи боже… – Кэрол Хайнс отвела глаза в сторону.

Когда волки подбежали, камера переключилась на один экран: животные уже были так близко от субъекта, что попадали с ним в один кадр.

Лицо Профессора было мрачным. Он недовольно уставился на Корнелиуса.

– У вас есть для меня данные?

Корнелиус, не отрывая глаз от экрана, покачал головой.

– Он просто… не реагирует.

– Проклятье! – Профессор вскочил с кресла и подошел к экрану. – Это физическое бессилие? – спросил он. – Возможно, из-за когтей?

– Нет, я сомневаюсь в этом, – Корнелиус повернул голову к доктору Гендри в поисках поддержки, но тот был слишком занят и не ответил.

– Если его когти функционируют, тогда почему он не пускает их в ход, доктор? – спросил Профессор.

– Они разорвут его на части! – закричал один из смотрителей.

В конце концов, Гендри поднял глаза и встретил отчаянный взгляд Корнелиуса.

– Он не сможет регенерировать, если его разорвут на кровавые кусочки, – произнес Гендри.

Корнелиус резко повернулся и увидел лицо Кэрол Хайнс, которая отвернулась от монитора.

– Хайнс, занимайтесь своим делом! – она снова повернулась к монитору, положила пальцы на клавиатуру, ее лицо покраснело.

– Увеличьте ответную реакцию, немедленно! – приказал Корнелиус.

Кэрол Хайнс ввела новые данные в передатчик, нажала клавишу отправки и стала смотреть на экран.

Где-то в глубине омертвевшего мозга Логана повернулся выключатель – химическое вещество дало резкий толчок спящему участку его разума. Взрыв электрохимической активности в левой префронтальной части коры головного мозга стимулировал агрессию Логана, и в его немигающих глазах промелькнул огонек сознания. Эта вспышка продолжалась долю секунды – этого оказалось достаточно, чтобы Субъект Икс услышал, увидел, ощутил запах и осознал опасность.

Но волки уже набросились на него. Вожак прыгнул вверх и врезался в мутанта, а остальные окружили его. Зубы впились в ноги, в руки, Логана повалили на землю…

Логан плыл по морю кошмарных образов и проснулся, сражаясь, – размахивая руками и нанося удары куда попало, чтобы отогнать фантомы хищников. Он с криком сел на ложе из листьев и мха. Открыл глаза и был ослеплен солнцем, потом появился чей-то силуэт, заслонивший яркий свет.

– Кто…

Два пальца нежно прижались к его губам.

– Тише, Логан. Вы в безопасности, – успокоил его тихий голос.

– Мико?

– Хай.

Логан заморгал.

– Должно быть, мне приснился сон, – пробормотал он, и ужасные образы растаяли, словно клочья утреннего тумана.

Она смотрела на него, на ее лице отражалось любопытство.

– Я так плохо выгляжу утром? – проворчал он, отводя глаза.

– Вовсе нет. Вы выглядите прекрасно. И у вас есть тайна.

– Да ну…

– Вы спали очень крепко. Я думала, вы потеряли сознание. Потом я подумала, что вы умерли, – сказала она приглушенным тоном. – Но глядя на вас при утреннем свете, я заметила эту зияющую рану у вас на груди.

Кончиком указательного пальца Мико осторожно дотронулась до одной точки на его грудной клетке.

– Вчера ночью она была открыта и кровоточила. К утру зажила. И даже шрама нет.

Он смотрел прямо перед собой; она устроилась на земле рядом с ним.

– Любой другой умер бы.

– Я не такой, как другие.

Она ждала молча. Наконец он заговорил:

– Ты слышала о мутантах, Мико?

– Хай. Но, честно говоря, я никогда не думала, что они существуют. Просто сказки, как двигать вещи силой мысли, или сенсоэкстры…

– Ты хочешь сказать – экстрасенсы. Экстрасенсорное восприятие.

Она кивнула.

– Ну, мутанты реальны. Я знаю, потому что я – мутант. Я обнаружил это – неважно, каким образом, – всего два года назад. Это знание меня изменило, но не к лучшему.

– А ваши способности? У вас они наверняка очень давно?

Он повернул к ней лицо.

– Я всегда понимал, что я другой, даже когда был ребенком. Люди тоже относились ко мне по-другому. Будто они знали, что во мне есть нечто неестественное.

– Отчуждение. Все так себя чувствуют в молодости.

– Но я не молод, Мико. Если бы я сказал тебе, сколько мне лет, ты бы мне не поверила. Разве ты не понимаешь? Во мне было нечто, отличающее меня от других. Я никогда не болел, как другие люди, раны быстро заживали. Но только когда я попал на войну, я обнаружил, насколько я в действительности отличаюсь от всех…

– У вас иммунитет к болезням, и вы совсем не стареете. Разве это может быть проблемой?

– Это проблема. Смотреть, как человек, которого ты любишь, стареет, страдает и умирает, а ты остаешься вечно молодым… Да, это проблема…

Она поморщилась от этого сравнения.

– Понимаю. Это все равно, что смотреть, как умирают отец и мать? – прошептала она.

– Да. Как отец и мать. Только и твои возлюбленные тоже. И даже твои дети, если они у тебя были…

Он прижал кулаки к вискам и закрыл глаза.

– А я даже не знаю, почему я так от всех отличаюсь. Я всем вокруг доставлял неприятности с самого дня рождения. Я не заслужил этот «подарок». Почему именно я?

– Зачем задавать вопрос, если на него нет ответа? – спросила в свою очередь Мико. – Но теперь я понимаю.

– Понимаешь? А ты можешь понять? – резко спросил он. – Я жил в Японии. Я знаком с вашим языком, с вашим обществом, с вашими обычаями. Японцы делают большую ставку на конформизм. В вашем мире я бы еще больше отличался от всех. Такие, как ты, этого никогда не поймут.

Мико покачала головой.

– Не будьте так в этом уверены, Логан-сан. Я тоже знаю, что значит быть изгоем.

– Что, вылетела из третьего класса?

– Вы когда-нибудь слышали о женщинах для отдыха?

– О проститутках?

– Не о проститутках, Логан. О рабынях своих хозяев-японцев. Во время Второй мировой войны солдаты забирали из дома тысячи женщин и использовали их. Моя бабушка была женщиной для отдыха, ее увел с фермы в Корее высокопоставленный офицер и привез в Токио в качестве любовницы. Моя мать была их ребенком.

Рассказывая все это, Мико вертела кольцо на среднем пальце.

– После войны корейцы не принимали этих женщин обратно, потому что они считались опозоренными. Многие родили детей от японцев. Такие дети – изгои в обеих странах, как и их дети, даже сегодня, в наше просвещенное время.

Гул пролетающего высоко над головой реактивного истребителя заставил их ненадолго замолчать. Самолет исчез так же быстро, как появился.

– Вы говорите, что знаете японское общество, Логан-сан, – продолжала Мико. – Вам известно, что детей смешанной национальности не принимают в лучшие школы, какими бы талантливыми или умными они ни были? Вы знали, что нас берут на работу на самые низшие должности в японских корпорациях – секретарш или офис-менеджеров, и выше нам никогда не подняться?

– Поэтому ты пошла на гражданскую службу? – спросил Логан.

– Да. Меня взяли в разведку потому, что я была им полезна. Я владела навыками, которые им нужны – говорила по-корейски без акцента, могла сойти за кореянку при необходимости. Я это делала, выполняя задания в прошлом.

– А теперь ты не на задании?

– Нет, мистер Логан. Сейчас я здесь по личному делу.

– И это личное дело внутри этого комплекса у подножья дамбы?

– Хай.

– Лэнгрем тоже наверняка там.

– Вчера ночью вы сказали, что собираетесь спасти своего друга.

– Я намерен отправиться за Лэнгремом. Это такой глупый, самоубийственный поступок, что, возможно, корейцев удастся провести. Ты можешь пойти со мной и закончишь свое личное дело при условии, что оно не помешает моей задаче. Или можешь попытаться сама выбраться из Северной Кореи.

– Я пойду с вами, Логан. Когда мы отправимся?

– Сегодня ночью, после наступления темноты. Нам потребуется час, чтобы миновать дамбу, и еще два часа, чтобы спуститься с горы и проникнуть внутрь.

– А до тех пор?

– Мы поедим, Мико. Потом отдохнем. Это будет долгая ночь.

– У вас есть аппетит? – спросила Мико.

– Да. После каждого из таких целительных погружений в кому я просыпаюсь голодным, как чертов волк.

– Они поедают его живьем!

– Я не получаю ответной реакции! – закричал Корнелиус. Он оттолкнул Кэрол Хайнс с дороги и начал стучать по ее пульту. – Он должен был включиться! Мы проиграли.

На экране волки сбились в рычащую, извивающуюся массу вокруг сопротивляющегося мутанта. Субъект Икс вяло боролся с ними, а острые когти и зубы терзали его незащищенный живот и рвали горло.

Внезапно Корнелиус понял взгляд от пульта МЭМ.

– Начинает действовать. Адреналин повышается…

За его плечом возник Профессор.

– Восемьдесят шесть… Девяносто процентов… Девяносто пять… – он хлопнул рукой по плечу Корнелиуса. – Он дает им сдачи!

Из динамиков раздался громкий стон боли. На экране из массы фыркающих слюнявых волчьих морд вырвалась правая рука Логана. Стон превратился в ужасный рев, полный ярости и вызова. Волки вдруг попятились назад, с визгом, с окровавленными носами, а из разорванной плоти Логана выскочили три адамантиевых когтя.

– Послушайте этот дикий рев! Джентльмены, мы добились успеха!

– Я думаю, что это не кровожадный рев, Профессор, – сказал доктор Корнелиус. – Я думаю, это рев боли.

Поток крови хлынул из тех точек, откуда вышли наружу когти, потекли по вытянутым рукам Логана, который с трудом поднялся на ноги.

– Великолепно. – Профессор кивнул головой, поправил свои прямоугольные очки. – Это сделает его еще более свирепым.

Ученые услышали рычание и лай, заглушившие рев Логана, и вздрогнули. Логан вырвался из стаи волков, заливающихся лаем. Вожак прыгнул, целясь ему в горло. Логан ударом снизу пронзил животное и поднял его над головой; когти перерезали позвоночник и почти разрубили воющего зверя надвое.

Горячая, дымящаяся кровь полилась на Логана, залила его лицо, шею, торс. Он увернулся от прыгнувшей на него самки и ударом правой руки назад проткнул череп другого самца.

Кэрол Хайнс отвела взгляд, когда Логан вспорол живот лающей волчицы, а потом швырнул ее извивающееся тело на другого волка.

Хотя Хайнс избавилась от этого зрелища, она не могла перестать слышать эти ужасные звуки – лай, вой, стоны, визг и тонкий вой страдающих, погибающих животных…

– Данные, Корнелиус, – приказал Профессор.

– Сердцебиение просто выходит за пределы шкалы, Профессор. А об уровнях адреналина, эпинефрина, серотонина и говорить нечего. Феноменальный уровень стресса. Он может сгореть.

– Это вероятно? – встревоженно спросил Профессор.

– Не знаю, – честно ответил Корнелиус. – Такой метаболизм… он за гранью человеческого. А раны, которые он уже получил…

– Эти раны пока не замедлили движений Логана, – заметил Маккензи.

Полдесятка мертвых волков лежало на земле. Остальные испускали последние вздохи, превращающиеся в пар на морозе. Некоторые пытались уползти по скользкой грязи, волоча сломанные лапы, их кишки покрывали снег желто-красными пятнами.

Затем долгий вой пронзил воздух, когда Логан пригвоздил самку-вожака к земле когтями левой руки, а правой резал бьющуюся суку на куски. Кровь и клочья меха и плоти разлетались в сторону с каждым жестоким ударом, но ни один не был смертельным. Логан намеренно продлевал агонию зверя.

– Он гораздо более жесток, чем те, кого он убивает, – заметил Корнелиус.

Профессор расплылся в улыбке.

– Каким прекрасным выбором стал Логан, – заявил он самодовольно. И как было глупо с моей стороны сомневаться в Директоре.

Кэрол Хайнс подошла к ним сзади, не отрывая глаз от экрана.

– Профессор, можно это теперь прекратить? Спасти еще уцелевших животных? Это просто бессмысленное убийство.

Профессора ее предложение шокировало.

– Я так не думаю, мадам. Мне это доставляет большое удовольствие. Пусть животные сами себя спасают. Выживают самые свирепые. Жестокий обычай природы.

– Профессор, я получил результаты флуоресцентного анализа и компьютерного томографа! – крикнул доктор Гендри. – Хотите их увидеть?

– Скажите мне только результаты томографа.

– Активность в левой префронтальной части коры головного мозга… – начал доктор Маккензи.

– А понятно – та часть мозга, которая управляет местью… – вставил Профессор.

– Вы правы, Профессор, – ответил Маккензи. – Это также та часть мозга, которая активизируется, когда люди готовятся удовлетворить голод, жажду чего-либо. Голод и желание отомстить – врожденные инстинкты, по-видимому, они тесно связаны.

– А флуоресцентный анализ?

– На экране, – ответил Гендри.

Прямоугольный участок экрана с жестокой сценой замер, исчез, затем заполнил весь монитор: поднятая правая рука Логана с выпущенными когтями.

– Да. Можете задержаться на этом? – спросил Профессор.

Экран очистился, затем снова появилась та же картинка, но как рентгеновский снимок. Когти Логана и кости из адамантия выглядели серебристо-белыми; сосуды, сухожилия, мышцы были окрашены в разные оттенки серого.

– Нам нужно больше деталей, – пожаловался Профессор. – Дайте мне повторно снимок остеографа.

– Секундочку, – сказал помощник Гендри.

Изображение задрожало, потом расплылось.

– Покажите любую из рук, – велел Профессор.

Внезапно изображение правой руки Логана с когтями заполнило экран. Кости по-прежнему выглядели серебристо-белыми, но нервы, вены, сухожилия – все приобрело множество оттенков. Изображение было трехмерным, и пока они смотрели, доктор Гендри сдвинул перспективу так, чтобы стала видна анатомия в движении под всеми мыслимыми углами.

– Посмотрите на это! – закричал Профессор. – Идеальный синтез адамантия и трабекул человека. Кости, слившиеся с самым твердым в мире металлом, в теле берсеркера.

Профессор сделал шаг к экрану, словно собирался обнять изображение.

– Логан. Оружие Икс, Идеальная боевая машина. Идеальная машина для убийства.

Доктор Гендри прервал мечты Профессора.

– Имеется некоторая излишняя деформация пястных костей. Это может быть причиной боли, которую испытывает субъект при выдвижении когтей, как предположил доктор Корнелиус.

– Почему? – этот вопрос задала Кэрол Хайнс.

– Придатки из адамантия, по-видимому, вызывают у него дискомфорт при активации, – объяснил ей Гендри. – Отчасти, несомненно, причина в повреждениях кожи адамантиевыми когтями, когда они ее прорывают, но он также, возможно, испытывает общую боль, как ребенок, у которого режутся зубы.

Профессор повернулся к Гендри:

– Вы этим занимаетесь?

– Да, Профессор.

– Хорошо. Тогда верните нас на поле боя.

Изображение исчезло, издав звук «бип», и сменилось записанной ранее сценой окровавленного снега. Звук также вернулся, хотя вой и лай волков смолкли навсегда.

Логан стоял, широко расставив ноги, в центре кровавой картины, с вытянутыми руками, с него капала дымящаяся кровь.

– Программа завершена, – объявил Корнелиус. – Кажется, мы прикончили всех наших волков.

Кэрол Хайнс отвернулась от экрана.

– Всеобщая бойня. Великолепно. Это упражнение прошло как нельзя лучше, – сказал Профессор. – И посмотрите на Логана! Я думаю, ему хочется еще. У нас есть еще волки?

– Нет, – ответила мисс Хайнс.

– Жаль.

Затем долгий, непрерывный волчий вой пронесся по лаборатории; тревожный звук, от которого по спинам цивилизованных, образованных ученых и исследователей пробежала дрожь дурных предчувствий. Этот вопль был злобным, звериным, но при этом зловеще человеческим.

Корнелиус резко повернулся к Профессору:

– Господи Боже! Он ревет, как животное.

– Вот как! А вы думали, Корнелиус, что он кричит только от боли, – но нет, – Профессор стоял, держа сжатые кулаки у своего лица, он уставился на изображение Логана на экране и слушал этот непрерывный звериный вопль.

– Волки убивают ради еды, или, возможно, защищая территорию, – продолжал Профессор все более напряженным голосом. – Но этот мутант… Это живое оружие… Он страстно желает увидеть страх своей добычи. Он испытывает удовольствие от запаха крови. Страх – это главное. Страх – его мотивирующий фактор.

Речь Профессора оборвалась вместе с безумным воем. В лаборатории мгновенно стало тихо.

Профессор повернулся и обратился ко всем присутствующим.

– Несмотря на прежние протесты Логана, на его борьбу с нами, я знаю, что мы оказали ему большую услугу, – заявил Профессор. – Его глубинные звериные потребности вот-вот превзойдут его самые примитивные мечты… На службе у нас, конечно.

Он повернулся к Корнелиусу.

– Можете теперь его выключить, доктор.

Корнелиус вернулся к своему компьютеру, а Кэрол Хайнс заняла прежнее место за клавиатурой своего. Они оба стали готовить системы к отключению энергии.

На экране Логан упал на колени и стоял, покачиваясь, его когти скользнули обратно в свои ножны. Затем, не издав ни звука, он рухнул лицом в окровавленный снег, словно марионетка, которой перерезали ниточки. Ноги задергались, будто в предсмертной агонии, Логан перевернулся на спину и застыл среди окровавленных волчьих внутренностей.

– Смотрители? – произнес в микрофон Корнелиус.

– Слушаю, – ответил Катлер напряженным голосом: он был под впечатлением сцены, которую наблюдал из бункера.

– Внесите Логана внутрь.

Но Профессор вдруг шагнул вперед.

– Прошу вас, отмените этот приказ, Корнелиус.

Корнелиус удивился отмене приказа, но благоразумно не стал спорить с Профессором. Лучше использовать дипломатичный подход.

– Отмена…

Затем Корнелиус повернулся.

– Простите, Профессор, – начал он. – Я думал, мы на сегодня закончили.

– Мы закончили.

– Тогда что?

Профессор повернулся спиной к экрану и пошел к выходу.

– Оставьте Логана на ночь на улице! – крикнул он через плечо. – Мне нравится идея оставить его лежать в собственной крови. Ему необходимо стать единым целым с внутренним содержанием своей славной победы.

– Но там минус десять градусов, – запротестовал Корнелиус. – Зимний день совсем короткий, солнце уже начало опускаться за горы.

– Тем лучше. Пусть закаляется, а? – Профессор остановился у двери и снова повернулся к Корнелиусу: – Вы можете следить отсюда за показателями его жизнедеятельности, не так ли?

– Да, конечно, – ответил Корнелиус.

– Прекрасно. Тогда мы многого добились сегодня. Доброго вечера всем вам.

– Вы сейчас являетесь гостями временного военного правительства. Хоть вы и западные угнетатели…

Профессор слышал этот жесткий голос. Авторитарный. Настойчивый. Резкий сигнал рожка спартанской бравады.

Он проработал всю ночь, потом весь следующий день. Когда снова настала ночь, он вернулся в свою высокотехнологичную берлогу, чтобы просмотреть непрерывно поступающие данные. Сон был иллюзией, далеким оазисом, который не обеспечивал ни отдыха, ни покоя. Вместо этого он сидел, выпрямившись, на своем командном кресле, как сидел бесконечное количество дней.

– По окончании допроса вас обоих выпустят. Ничего не случится с вами и с вашим ребенком, если вы будете… всецело сотрудничать.

Раздраженный Профессор швырнул очки на консоль. Тонкие, красные линии испещрили белки его глаз, подобно линиям дорожной карты. Он потер лоб длинными пальцами.

Я знаю, что прав…

– Не бойтесь за своего мальчика… Он уцелеет, если вы нам угодите. Я слышал, он очень умный, ваш сын. Будет жаль, если с ним что-нибудь случится… с вами обоими.

Только после того, как я получу от твоей матери то, что мне нужно, мальчик. После того, как она доставит мне удовольствие…

Лица снова окружили его, словно волки, описывающие круги вокруг Логана. Жестокие. Кровожадные. Яростные. Насмехающиеся. А одно лицо особенно…

Полковник Отумо.

В восемь лет Профессор был низкорослым и жилистым для своих лет. Его отец был известным эпидемиологом, мать – наследницей огромной бизнес-империи Ванкувера. Они приехали в Африку творить добро, помогать беднякам, лечить больных.

Отец находился где-то в джунглях, прививал детей жителей отдаленных деревень. Они с матерью остались в столице, примитивном бывшем колониальной городке, построенном на берегу мутной африканской реки. Во время отсутствия отца военный переворот вверг эту западноафриканскую страну в кровавый хаос.

Бледный, испуганный, он в ту ночь цеплялся за юбку матери. Дрожа за своими слишком большими очками, глядя на танки, едущие по пыльным улицам, на солдат, избивающих безоружных мужчин и женщин. Он слышал крики, видел панику, ощущал запах горящих деревьев и зловоние от облепленных мухами раздутых трупов, гниющих на тропической жаре.

Когда пришел день, объявили военное положение. Полицейских и бюрократов свергнутого режима арестовали и согнали на стадион. Расстрельные команды трудились весь день и всю следующую ночь.

В ту вторую ночь тонкую дверь отеля выломали. Топот тяжелых сапог по деревянным полям, выбитые замки, избитые или убитые слуги и служащие отеля. Он побежал в комнату матери в поисках защиты. Полковник Отумо уже явился со своими солдатами.

Высокий. В бежевой форме, свежей и отутюженной. Солдат.

Отец говорил ему, что солдаты как полицейские – люди, которым можно доверять. Уважаемые. Они здесь для того, чтобы служить и защищать.

– Где ваш муж, западный доктор?.. Такого ответа недостаточно… какова ваша причина приезда в нашу страну?.. Нет, это ложь. Вы представляете преступные интересы североамериканских колониальных властей, бесполезно это отрицать…

Сначала эти мужчины вели себя довольно цивилизованно – больше всего Отумо, учившийся в Оксфорде, с хорошей речью, он одинаково красноречиво мог обсуждать поэзию Уильяма Блейка, историю Британии, марксистскую экономику и методы пыток. Но очень скоро вежливая беседа стала очень грубой.

Восьмилетний мальчик почти не понимал разворачивающиеся события. Он видел, что солдаты ведут себя грубо. Громко кричат, а мать плачет и боится их.

Когда день опять превратился в вечер, солдаты увели мать. Она поцеловала его и велела ему быть храбрым… сказала, что скоро вернется к нему и останется с ним. Он с плачем и криком попытался пойти за ней, но другие солдаты рассмеялись и сбили его с ног ударами ружейных прикладов.

После этого он лежал на полу, а из другой части отеля до него доносились в ночной темноте рыдания матери, ее мольбы, потом крики. А тем временем солдаты… делали с ним какие-то вещи. Вещи, которых он не понимал. Они что-то делали с его телом, от чего было так больно, что он постарался уйти в себя и оказался очень далеко. В огромной пустыне, один. То, что с ним происходило, не могло происходить, и поэтому он наблюдал, будто сквозь стекло, или в объектив фотоаппарата, или глазами другого человека.

Утро принесло порыв ветра и шум лопастей винта. Из высоких облаков в африканском небе спустились вертолеты. Люди в облегающих черных костюмах, с автоматами, стреляя, ринулись в отель. Охранник, сидевший над ним, успел встать, но тут же получил пулю в глаз. Затем, во второй раз за сутки, в комнату ворвались люди. Какой-то мужчина поднял его с пола.

– Ты теперь в безопасности, парень. Понял? В безопасности, – произнес он с сильным английским акцентом. Он стащил с головы капюшон. – Я солдат, сынок. Я пришел спасти твоих отца и мать. Ты знаешь, где они?

Он молча показал рукой в коридор. Люди пошли по зданию, стреляя и вышибая двери.

– Боже, – ахнул кто-то. – Она здесь.

– Мама! – закричал он и бросился бежать по коридору.

– Не позволяйте ему увидеть ее!

Но он был настроен слишком решительно – маленький зверек, протиснувшийся между ног жирафа, – и все-таки увидел ее, распростертую на кровати, прежде чем его подхватили и унесли прочь.

В вертолете он сидел молча, слушая, как разговаривали британские солдаты по командной линии связи.

– Почему они это с ней сделали? – прошептал солдат, когда они считали, что он их не слышит. – Зачем отрезали ей…

– Тихо! Мальчик, – прошипел офицер.

– Но почему, сэр?

– Полковник Отумо называет это племенной справедливостью. Когда его войска нападают на клан соперника, они… вот так увечат женщин. Чтобы те уже никогда не смогли кормить грудью своих младенцев и рожать новых детей.

– Что будет с этим мальчиком?

– Его отца нашли в джунглях. Мы скоро будем там. Они улетят обратно в Канаду, полагаю… Нет смысла оставаться здесь.

Когда он в тот день увидел отца, он ничего не сказал. Когда они летели назад в Канаду, он не говорил. Когда ему исполнилось девять, отец обратился за помощью.

– Несмотря на ужасную травму, ваш сын проявляет феноменальный интеллект. Он – идеальный кандидат для нашей школы. У него блестящий ум, результат тестов на IQ входит в один процент самых высоких значений, и он как раз подходящего возраста, чтобы без усилий впитывать знания.

– Я хочу для моего сына только самого лучшего… Он столько пережил.

– В нашей академии вашего сына будут окружать товарищи, равные ему. Мальчики благородные, академичные, которые поймут его… тяжелую ситуацию. Ту травму, которую он получил.

Поэтому отец отправил его в школу-интернат, а потом женился на его няньке.

В школе он скучал по маме, он рисовал солдат и вешал эти картинки у своей кровати в качестве талисманов для защиты от зла, прикалывал их к потолку над головой. Он лежал без сна, говоря себе, что когда-нибудь у него будет свой собственный солдат, чтобы защищать его от всех плохих вещей.

По мере взросления его сдержанность росла. Он заикался. Он всего боялся. У него проявилась склонность к насилию.

Отец нашел другую школу-интернат, куда он приехал в четырнадцать лет. Но новая школа оказалась гораздо менее… сговорчивой.

– Умник, покажи нам, как ты заикаешься. Мо-мо-мо-можешь с-с-с-делать это?

В конце концов, один из старших мальчиков нашел его в пустом классе и всего лишь дотронулся до него.

– Боже мой. Полиция в Академии наук Бедфорда. Это позор, – сказал декан Стэнтон его отцу.

– Тот бедный мальчик. Что мой сын сделал с ним?

– Вы понимаете, доктор, что нам придется это замять. Репутация школы не должна пострадать.

– Но жертва…

– Его отец поймет. Выпускник. Традиции школы и прочее. Но нам придется перевести вашего сына, возможно, в какую-нибудь школу в Швейцарии. Во всяком случае, он никогда не сможет вернуться в Бедфорд. Мы не можем допустить, чтобы этот инцидент стал пятном на нашей репутации.

– Но как же пострадавший?

– Семья, разумеется, потребует финансового возмещения. Но я уверен, что состояние вашей жены…

– Состояние моей покойной жены.

– В самом деле. Ваше состояние, несомненно, покроет эти расходы.

– Мне не хочется провести всю чертову ночь в промерзшем бункере, это уж точно, – в сотый раз произнес Линч.

– Брось, Линч, у меня от тебя голова болит, – сказал Фрэнкс, который уже оделся.

Но Линч не хотел заткнуться. Он говорил и говорил, почесывая свой растущий живот.

– Ты прикинь, Катлер, – тройное дежурство – две с половиной смены за последние восемь часов. Мне не терпится увидеть лицо Диверса, когда я предъявлю ему счет за переработку.

Катлер изо всех сил старался не обращать на Линча внимания с самого рассвета, но он был всего лишь человеком.

– Ты побереги силы. Возможно, мы пробудем здесь весь день и всю ночь в придачу. Это значит никакого завтрака и никакого обеда, а ты останешься без мешка с чипсами.

– Даже не говори такого, Катлер. Даже не говори, – его голос взлетел на октаву. Катлер подозревал, что Линч страдает клаустрофобией еще до того, как они оказались запертыми в бункере. Теперь он был уверен, что Линч на грани срыва.

– Не переживай так насчет твоей любимой дрянной еды, Линч, – сказал Катлер. – Если голод тебя прижмет, ты всегда можешь рискнуть и попытать счастья, выйдя наружу. Давай, просто иди мимо него к ограде. Черт его знает, может, Логан и не проснется.

Линч лег на скамью, где провел большую часть ночи.

– Может, я и голодный, но не сумасшедший, Катлер. Это ты у нас псих.

Катлер повернулся к Линчу спиной и уставился в узкую смотровую щель. Логан провел ночь, лежа в уже замерзшей кровавой каше, трупы волков коченели рядом с ним. По его мнению, Субъект Икс умер.

Катлер до сих пор переваривал безумную сцену, свидетелем которой был вчера. Он не мог понять, каким образом эта бойня могла иметь какое-то отношение к научным исследованиям, к знаниям – и к созданию идеального оружия.

Это был не эксперимент. Это было больше похоже на чудовищную бойню. Кровавый спорт, не наука.

Фрэнкс посмотрел на Катлера, его юное лицо выражало любопытство.

– Он был таким же, когда вы его привезли?

– Кто?

Фрэнкс выпятил подбородок в сторону Логана.

– Логан. Оружие Икс. Говорят, вы с Эрдманом и еще одним парнем его привезли. Что он был преступником в розыске, или кем-то в этом роде, а вовсе не добровольцем.

Катлер не видел причин лгать.

– Он был крутым. Наградил меня этим… – он показал пальцем на шрам, перерезавший его бровь и лоб пополам. – Наверное, я это заслужил, судя по тому, что они с ним сделали.

Зажужжало переговорное устройство, ожил пульт связи. Один из техников встал из своего угла, где спал, и толкнул ногой товарища. Зевая, они оба заползли на свои сиденья и повернули несколько выключателей.

Линч толкнул локтем Фрэнкса.

– Конец, малыш. Мы идем домой.

Переговорное устройств с треском ожило.

– Смотрители?

– Катлер слушает.

– Это Корнелиус. Вносите его.

Линч хлопнул себя по коленкам и начал одеваться. Фрэнкс и Катлер пристегнули шлемы. Перед тем как выйти, Катлер проверил, заряжен ли шокер.

– Готовы? – спросил Катлер у люка. Фрэнкс кивнул, лицо его было мрачным. Линч прижал к себе ружье с транквилизатором. – Пошли, – резко скомандовал он.

Катлер открыл засов и вышел наружу. Холод ударил его, будто кулак, ветер громко завывал; сидя внутри, он не замечал ветра.

Вторым вышел Фрэнкс, а Линч шел последним, он закрыл за собой задвижку. Техники внутри бункера, кажется, даже не заметили, что они вышли.

– Держись сзади на расстоянии шагов пятнадцати, Линч. Мы с Фрэнксом подойдем с двух сторон.

– Вас понял, сэр.

Утро выдалось облачное. Горы окутались дымкой. Когда они шли через заснеженное пространство, под их тяжелыми сапогами хрустел наст.

– Боже, посмотрите на него, – прошептал Фрэнкс. Он смотрел вниз, на что-то красное, кровавое в снегу. Катлер не захотел смотреть. Все волки были мертвы, их трупы одеревенели. Заледеневшая кровь была гладкой, как стекло винного цвета, их ноги скользили по ней. Фрэнкс поскользнулся, и Катлер бросил на него быстрый взгляд.

– Никаких резких движений, – крикнул он.

Но сам Катлер чуть не отскочил назад, когда увидел открытые глаза Логана. Они уставились в небо, будто следили за облаками. Фрэнкс и Катлер подошли и окружили лежащего.

Катлер подсоединил провода к магнитным зажимам на висках Логана. Потом нажал кнопку. Магниты защелкнулись с явственным щелчком, который можно было расслышать сквозь вой ветра.

Провод слегка дернули, будто поводья коня, и Логан сел, потом встал на колени. Катлер поднял шест вверх над его головой и обошел вокруг Логана, как требовал протокол.

Когда Логан, наконец, шатаясь, встал на ноги, Фрэнкс подошел с поводком и надел его на шею мутанта. Логан даже не моргнул. Тем не менее в качестве меры предосторожности, Линч прицелился из ружья с транквилизатором в его поясницу.

Катлер подтолкнул Логана, и мутант медленно двинулся вперед, едва волоча ноги, по направлению к загону и подземному лифту за ним.