22

Собрались в библиотеке.

– Подведем итоги, – сказал полковник Белов. – И заодно обсудим, что делать.

Держался он бодро и даже оптимистично, но вряд ли это могло здесь хоть кого-то обмануть. Люди все подобрались опытные и хорошо понимали: на этот раз им всем крупно не повезло. Настолько крупно, что выбраться самостоятельно вряд ли удастся. Однако почему бы и не подвести итоги? Давайте подведем. И обсудим. Хуже точно не будет. Куда уж хуже…

Землетрясение нанесло по шахте БТП и Балкону воистину нокаутирующий удар.

Первым делом накрылся ядерный реактор – надежный и самодостаточный источник энергии для всех коммуникаций и оборудования. Слава богу, безупречно сработала система автоматической защиты – графитовые стержни под собственным весом опустились в рабочую зону и штатно заглушили реакцию деления ядер урана, грозящую выйти из-под контроля. Таким образом, энергия осталась только в стационарных аккумуляторах. По самым оптимистичным подсчетам, накопленного электричества должно хватить на неделю – десять дней. После чего останется одно – лечь и умереть в мучениях. Почему? Очень просто. Геотермический градиент (степень изменения температуры на единицу глубины) в данной конкретной шахте составлял гребаных четыре и две десятых градуса по Цельсию на каждые сто метров. Иными словами, на километровой глубине температура здесь составляла сорок два градуса. Тепла. Соответственно, на двухкилометровой – там, где и был расположен ПЛКОН, она достигала плюс восьмидесяти четырех градусов по шкале все того же Андерса Цельсия. Дышать какое-то время можно. Жить – вряд ли. Рано или поздно помрешь от теплового удара, организм просто не справится. Пока была энергия, питающая мощные вентиляторы и кондиционеры, наплевать. Но теперь, когда реактор заглушен…

– В общем, десять дней – это максимум, – подтвердила Татьяна Лютая, знающая все технические системы ПЛКОНа, как светская дама свой будуар.

– А запустить реактор по новой? – спросил Максимчук.

– Теоретически возможно, – ответила Татьяна. – Практически – нет. Нужна бригада специалистов, сама я не справлюсь. Даже с помощью Володи не справлюсь. – Она посмотрела на Загоруйко.

Инженер-атомщик был полностью согласен с мнением Татьяны Сергеевны.

– Если хотите, могу подробно рассказать почему.

– Не надо, – откликнулся Белов.

– Просто Татьяны, – сказала Татьяна. – Без отчества. Я же просила. А то чувствую себя какой-то старухой.

– Больше не буду, – пообещал Загоруйко.

– Не понимаю, зачем нам торчать здесь неделю или тем более десять дней, – заявил Шадрин. – Надо пробиваться на поверхность. Любым способом. Поднимаемся, садимся на вездеход и возвращаемся домой. За помощью.

– Лифты не работают, лестница завалена, – напомнил Белов. – Скорее всего, в нескольких местах.

– Значит, лифты надо починить. Или взорвать завалы, если не получится разгрести, – упрямо наклонил голову Шадрин. – Взрывчатка здесь есть? Даже если нет, я помню, мы брали какое-то количество с собой.

– Наверху остался Миша Марочкин, – напомнил Загоруйко.

– Именно, – подхватил Дубровин. – Миша парень сообразительный. Наверняка догадается отправиться за помощью. Сколько тут ехать до Туманной Поляны? Смешно говорить.

– Туманная Поляна может закрыться в любой момент, – напомнил Шадрин. – И Миша мог погибнуть при землетрясении, как ни горько мне об этом говорить. Или заразиться. Про Вирус не забыли, нет? Я знаю, что вы предлагаете. Сидеть ровно и ждать, пока нас спасут. Сразу говорю, лично я решительно против. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Уж извините за столь избитую реминисценцию.

– За реминисценцию ответишь, – пообещал Максимчук. – Литератор хренов. Но я с тобой согласен. Надо что-то делать самим.

– Ничего взрывать я здесь не дам, – решительно произнес Френкель. – Ты, Ваня, как был впереди на лихом коне с шашкой наголо тридцать лет назад, так на этом коне, гляжу, и остался. Собственно, именно поэтому тебя тогда командиром группы и выбрали. И правильно сделали, так как все получилось. Но сейчас кавалерийским наскоком не выйдет, думать надо. Желательно – головой. Мы с Татьяной не для того наш ППВК собирали с таким трудом, чтобы сейчас рисковать всем. То, что Балкон уцелел после землетрясения и штатно сработала автоматическая защита реактора, уже чудо. Теперь ты предлагаешь воспользоваться взрывчаткой, чтобы пробиться сквозь завалы наверх. А возможные последствия ты себе представляешь? Ты знаешь, как Балкон устроен, на чем он держится? Он же не в толще породы прорублен. Это кольцо, надетое на трубу. Шайба, грубо говоря. А труба – ствол тахионной пушки. Крепления полетели и – амба. Соскочило колечко, и сверзились мы все на тысячу четыреста метров вниз, до самого донышка. Очень может быть, что для этого не хватило еще одного толчка. И тут ты этот толчок производишь. С помощью взрывчатки. Ладно – мы. Но если накроется медным тазом наш преобразователь пространственно-временного континуума… Второго такого нет.

– Как это, мы – и ладно? – громко спросила Татьяна. – Нет уж, дорогой. Как раз мы – самое главное и есть. Преобразователь в крайнем случае можно успеть и второй собрать. И кто это сделает, если мы погибнем?

– Не успеем мы его собрать, Тань, – устало произнес Френкель. – Я еще тебе не говорил. И никому. До полного слияния Реальностей и всеобщего коллапса осталось, – он зачем-то посмотрел на часы, – двадцать семь дней. Это если верить моим расчетам. Конечно, я мог ошибиться. Но это вряд ли. Дважды проверил.

В наступившей тишине послышалось характерное журчание – это Николай Дубровин лил горячую воду из чайника мимо чашки.

Татьяна забрала у биолога чайник и сходила за тряпкой.

– С этого места, пожалуйста, поподробнее, – попросил Белов. – И вообще, Исаак Давидович, вы забыли, что так и не рассказали нам толком о том, что должен делать этот ваш волшебный преобразователь. Землетрясение началось. А потом было не до этого.

– Он называется ППВК ФЛ-2, – с ревнивой занудностью автора поправил Френкель. – Преобразователь пространственно-временного континуума конструкции Френкель-Лютой. Модель вторая.

– Короче, гравицапа, – сказал Шадрин.

– ?

– Неважно, – махнул рукой Иван. – Ты этого фильма не мог видеть. Он позже вышел. И не в этой Реальности.

– Смешное название, – усмехнулась Татьяна. – Гравицапа. Мне нравится.

– Идиотское какое-то, – насупился Френкель.

– Эй, – напомнил Белов, – ребята, время уходит.

– Да, – согласился ученый. – Действительно. Ну, слушайте..

Длинный, выматывающий душу и режущий уши скрип заставил Френкеля умолкнуть. Казалось, где-то стонал от боли и напряжения сам неживой металл, и стон этот не только заполнил собой все окружающее пространство, но и проник в людские тела. Никто не успел ничего сделать, только Шадрин и Максимчук резво, по-молодому вскочили ноги, как скрип-стон взлетел на новую высоту. Пол дрогнул и накренился. Две чашки с чаем заскользили по гладкой поверхности журнального столика. Одну успел подхватить Загоруйко, а вторая упала и не разбилась, расплескав по ковру горячий чай. Где-то с полок попадали книги.

И тут же все прекратилось и стихло.

– Вот, – сказал Френкель. – Это таки то, о чем вы от меня уже слышали. Крепления сдают с восточной стороны. – Он осторожно, как человек, ступивший на бревно через ручей, потоптался на полу. – Градусов десять крен, – определил. – Много – двенадцать.

– И что это значит? – спросил Белов. – Выдержат крепления, нет? Сколько у нас времени? Татьяна?

– На этот вопрос вам никто не ответит, – покачала головой Лютая. – Ясно только одно. Нужно убираться отсюда как можно скорее.

– Вот и я об этом! – воскликнул Шадрин.

– Так никто и не против, – сказал Френкель. – Тем более что здесь, в шахте, наш преобразователь совершенно бесполезен.

– А где он должен быть?

– В космосе. Идеально в точке Лагранжа L4 или L5 системы Земля – Солнце.

Присутствующие молча переглянулись.

– Примерно сто пятьдесят миллионов километров расстояние, – пояснил Загоруйко. – До обеих. Если я правильно помню.

– То есть как до Солнца? – вспомнил Белов.

– Ну да. Если представить себе равносторонний треугольник, в двух вершинах которого находятся Земля и Солнце, то точки Лагранжа L4 или L5 попадают в третью вершину.

– Точки Лагранжа – это точки своеобразного гравитационного равновесия между двумя телами в Солнечной системе, – пояснил Френкель, поймав растерянный взгляд Белова. – Грубо говоря, если в такую точку системы Земля – Солнце поместить космический корабль, то его не притянет к себе ни Солнце, ни Земля. Есть еще точки L1 и L2, они ближе, всего полтора миллиона километров от Земли. Но они нам не подходят.

– Почему?

– Могу показать расчеты. – Френкель вздохнул. – Но не думаю, что они вам что-то скажут. Просто примите на веру.

– Мы люди государственные, – сказал Белов. – Нам на веру нельзя.

– Ну вы же верите, к примеру, что в Солнечной системе девять планет? Хотя никогда их не видели.

– Уже восемь, – сказал Шадрин.

– Не понял, – вздернул брови Френкель. – Как это?

– В нашей Реальности Плутон лишили статуса планеты, – пояснил Шадрин. – В нашей – это той, откуда мы сейчас пришли.

– Идиоты, – резюмировал Изя. – Не вы. Те, кто лишил.

– Я понял, – сказал Шадрин. – Но все же, если совсем коротко, почему именно L4 или L5?

– Если коротко, хрен его знает, – признался Френкель. – То есть расчеты показывают, что преобразователь нужно запустить именно там. Только в этом случае есть вероятность, что Реальности разойдутся, не уничтожив одна другую окончательно. А вот почему… Думаю, все дело в Земле. Она, как бы это сказать… Определяет. Определяет все. Реальности. Жизнь. Смерть.

– Как-то это не по-научному звучит, – с сомнением произнес Загоруйко. – Что значит – определяет?

– Определяет – значит имеет решающее значение самим фактом своего существования.

– Для Вселенной? – иронично осведомился Загоруйко.

– Возможно, и для Вселенной, – пожал плечами Френкель. – Знаете, молодой человек, я пока тут под землей тридцать лет сидел, много о чем передумал. И с радостью готов поделиться с вами своими мыслями. Только давайте все-таки сначала спасемся. Желательно все.

– Сто пятьдесят миллионов километров… – повторил Шадрин. – У нас таких средств доставки, которые могли бы успеть, нет. Сколько, ты говоришь, осталось времени?

– Двадцать семь дней, – сказал Френкель. – Я вычислил время сегодня ночью, основываясь на последних показаниях континуум-датчиков. – Он погладил по плечу Татьяну. – Видишь? Не зря мы с тобой наружу выползли. По всем меркам, не зря.

– Так я и не спорю, – согласилась Татьяна.

И погладила его плечо в ответ.

– Меньше месяца, – проронил Белов. – Значит, надежда только на Луну и Марс. Луну и Марс этой Реальности, я имею в виду. У меня мало сведений. Но, насколько я знаю, космические корабли у ваших колонистов имеются.

– Осталась ерунда на постном масле, – подытожил Максимчук. – Выбраться самим, связаться с Марсом и Луной, договориться о помощи, вытащить наверх гравицапу весом… сколько она весит, Изя?

– Не знаю, как гравицапа, а преобразователь пространственно-временного континуума конструкции Френкель – Лютой модель номер два весит семьсот тридцать два килограмма, – с достоинством ответил Френкель. – И, кстати, я вам не говорил, что после соответствующей доработки он может служить в качестве гиперпространственного двигателя для звездолетов? Во всяком случае, в теории.

– С ума сойти, – провозгласил Шадрин. – Изя, ты серьезно?

– Абсолютно, – с великолепной небрежностью ответил Френкель. – Чему ты удивляешься? Если я в свое время сумел забросить вас в прошлое, то отчего не смогу к центру Галактики?

– Действительно, – пробормотал Шадрин. – Делов-то.

– Поднять с глубины в два километра уникальную дуру… прости, Изя, преобразователь весом семьсот тридцать два килограмма, – продолжил Максимчук. – Он же будущий двигатель для путешествий по Галактике. Дождаться корабля с Марса или Луны, установить на него гравица… преобразователь, долететь до точки, мать его за ногу, Лагранжа и, наконец уже, спасти этот дурацкий мир. Я ничего не забыл?

– Вирус, – сказала Татьяна. – Если вы не найдете вакцину или лекарство, все наши старания напрасны.

– Не напрасны, – возразил Френкель. – Колонисты выживут. Опять.

– Аминь, – сказал Белов.

Прошло еще пять часов.

Все это время они искали способ выбраться наверх и не находили. Очередное обследование лифтов показало, что в принципе один починить можно. Но для того, чтобы выточить необходимую деталь подъемного механизма (и совершить еще несколько операций), требовалось как минимум запустить токарный станок. Для чего нужна была электроэнергия. А где ее взять? Если из аккумуляторов, то на работу станка, пожалуй, хватит. Но на чем потом подниматься отремонтированному лифту? На мускульной силе?

Татьяна на пару с Загоруйко еще раз прикинули возможность запуска остановленного реактора. Получалась та же фигня – теоретически можно, но потребуется больше времени, людей и все та же энергия.

А попытки аккуратно, без всякой взрывчатки, разобрать завал на лестнице привели к тому, что обломок скалы весом в пару центнеров чуть не придавил насмерть Максимчука. Хоть уже не молодой, но по-прежнему шустрый Перепелица успел вывернуться из-под падающей каменюки в самый последний момент и отделался порванными штанами и ободранной коленкой. После чего пристал к Татьяне насчет какого-нибудь нетрадиционного выхода.

– Что мы прицепились к лестнице и лифтам? – провозгласил он. – Должен быть другой путь!

– Да, аварийная лестница, – сказала Татьяна.

– А чего ж ты молчала?

– Ее взорвал один сумасшедший примерно двадцать лет назад, – подал голос Френкель. – Слетел с катушек и решил, что таким образом он преградит дорогу Вирусу. Он и несколько лифтов заминировал, как потом выяснилось.

– И что вы с ним сделали? – поинтересовался Белов.

– Застрелили, – просто ответил Френкель. – Что с ним еще было делать? Застрелили и труп сбросили в шахту. Там у нас, на дне, что-то вроде кладбища. Ну как моряки хоронят мертвых в океане. Так и мы… – Он вдруг замер с открытым ртом.

– Знаю это выражение лица, – сказала Татьяна. – Кажется, Изя что-то придумал. Изя, дорогой, не держи в себе. Признайся нам. Ты нашел?

– Мы идиоты, – сказал Изя и засмеялся. – Полные! Когда я говорю «мы», Лютик, то имею в виду нас с тобой. Как мы могли забыть?

– Да чего забыть-то?! – воскликнула Татьяна.

– До сих пор не догадалась?

– Я тебя сейчас убью.

Все остальные с нескрываемым интересом слушали этот оживленный диалог, синхронно переводя глаза с Френкеля на Татьяну и обратно.

– Откуда мы сбрасываем в шахту наших мертвых?

– Ну… из технического люка. А что?

– Вспомни расположение технических люков в стволе шахты и как соединены они между собой!

Татьяна сощурилась, задумалась.

– Ох… – выдохнула она наконец. – Даже не знаю, возможно ли это.

– Почему нет?

– Эй! – воскликнул Белов. – Может быть, расскажете, в чем дело?

Они рассказали.

Оказывается, на разных ярусах, непосредственно к стволу Большой тахионной пушки, называемому чаще просто шахтой (фактически это было совершенно неправильно, но так уж привыкли), вели технические тоннели, заканчивающиеся техническими же люками. Эти люки можно было открыть как снаружи, со стороны тоннелей, так и изнутри, со стороны ствола. И там же, в стволе, от каждого технического люка к следующему ярусу вела самая обычная скобяная лестница по типу тех, которые устраивают в колодцах. Вела она не к следующему люку, а к стальному выступу-карнизу, образованному краями двух соседних секций, из множества которых (точнее, из трехсот пятидесяти двух), собственно, и состоял ствол БТП. По этому карнизу, шириной в полторы ладони, теоретически можно было дойти до следующего люка, открыть его и проникнуть на очередной ярус. А можно было и не открывать, а продолжить подъем. До следующего карниза, потом по карнизу и снова по лестнице. И так примерно двести раз, поскольку высота одной секции ровно десять метров.

– Конечно, я не долезу, – закончил Френкель. – Гордея и Перепелицу тоже не стал бы отпускать. Старые мы уже.

– Про себя говори, – сказал Максимчук. – Я бы, пожалуй, долез. Но не вижу смысла, если есть молодые.

Все посмотрели сначала на биолога Дубровина, а потом на физика Загоруйко.

– Везде дедовщина, – вздохнул Загоруйко. – Да, Коля?

– Кошмар, – поддержал товарища Дубровин. – Предлагаю нам, молодым и сильным, бросить здесь это старичье и отправиться наверх.

– Заметано. – Загоруйко протянул руку, и Дубровин с размаху хлопнул по ней.

– Мы на вас надеемся, мальчики, – сказала Татьяна. – Надо и правда вдвоем. Будете друг друга страховать.

Сборы были недолги. Ручные фонари. Легкие рюкзаки с небольшим запасом еды и воды. Защитные очки и каски с налобными фонарями по типу шахтерских. Респираторы. Перчатки (по три пары на каждого). Страховочные нейлоновые тросы – легкие и прочные. Ножи.

– Геройствовать не надо, – напутствовал подчиненных полковник Белов. – Зря не рискуйте. Страхуйтесь. Особенно на узких карнизах. Единственная задача – подняться наверх и вызвать помощь. Мы будем ждать сколько надо.

– То есть максимум десять дней, – добавил Шадрин. – Потом нам придется лезть самим, и тогда вам будет стыдно.

– Все будет нормально, – заверил биолог Дубровин. – Главное, чтобы эти скобы действительно шли до самого верха.

– Если даже и нет, то попробуем через какой-нибудь технический тоннель пробраться на главную лестницу. Не может быть, чтобы ее завалило по всей длине, – сказал Загоруйко.

– В самом крайнем случае возвращайтесь, – сказала Татьяна. – Мы вас ждем в любом случае. – Она по очереди поцеловала каждого. – С Богом.

Это был очень долгий, нудный и опасный путь, состоящий из одних и тех же движений и одних и тех же страхов. Уцепиться за очередную скобу, проверить, хорошо ли она держится, переставить ногу, подняться. Уцепиться выше другой рукой, проверить, переставить другую ногу, еще подняться. Три скобы на метр подъема. Тридцать – на секцию. Потом карниз. Здесь самое сложное и страшное. Встать на карниз, ширина которого едва позволяет это сделать. Проверить страховку. Лицом к полуторакилометровой пропасти под тобой передвинуться до следующего отрезка скобяной лестницы. Подняться вверх на полметра. Закрепиться. Подстраховать товарища, который теперь идет по карнизу. И все по новой.

Через каждые десять секций подъема они отдыхали в технических тоннелях. Трижды через эти тоннели пытались выйти к главной лестнице и трижды обламывались. Первые два раза закупоренными землетрясением оказывались тоннели. В третий раз до лестницы добрались и страшно обрадовались, обнаружив, что она свободна. Радость, однако, длилась недолго. Через шесть пролетов легкого, с шутками и прибаутками подъема дорогу вновь преградил завал. Пришлось возвращаться назад и снова по техническому тоннелю лезть в ствол БТП.

– Только время и силы зря потеряли, – проворчал по данному поводу Загоруйко. – Нет уж, давай-ка больше никаких тоннелей. Лезем строго вверх, и баста. Ибо цо занадто, то не здраво.

– Мне кажется, Вольтер в данном случае был точнее поляков, – заметил Дубровин.

– При чем здесь Вольтер?

– Потому что он первым сказал Le mieux est l’ennemi du bien. Что означает «лучшее – враг хорошего». Точнее не сказал, а написал, конечно.

– Энциклопедист! – фыркнул Загоруйко. – Гугла на тебя нет.

Больше всего уставали непривычные к подобной работе руки. Да еще донимала жара. Вода выходила из организма с потом, было трудно дышать, и постоянно хотелось пить. Однако воду, которую несли с собой во флягах, расходовали аккуратно – ее нужно было растянуть минимум на весь подъем, а там, как парни надеялись, их ждет «Проходимец» с запасами всего, что только может понадобиться. И даже если по каким-то причинам они не обнаружат ни вездеход, ни Марочкина, воду наверху они найдут в любом случае. А еды хватит на весь пеший путь до Туманной Поляны, где ждут солдаты и техника. Правда, можно запросто подхватить смертельную заразу и скопытиться еще по дороге, но тут уж ничего не поделаешь. Другого пути нет. К тому же, судя по тому, как распространяется пандемия, от Вируса что так, что эдак рано или поздно помирать всем. Если, конечно, быстро не изобретут вакцину и какой-нибудь мощный антивирусный препарат.

Последнюю мысль как раз и высказал Загоруйко во время очередного отдыха.

– Насчет препарата – это вряд ли, – сказал Дубровин. – Если Вирус проник в клетку, справиться с ним невозможно. Я про любой вирус, не только этот. Вообще само понятие «убить вирус» не совсем верно. Разрушить – другое дело. Так что вся надежда на вакцину и мощный иммунитет.

– Вы так до сих пор и не решили, куда их отнести – к живому или неживому? – спросил Загоруйко.

– Мы – это, надо понимать, биологи?

– Кто ж еще.

– Да, споры идут до сих пор.

– Сам-то как думаешь?

– Думаю, вирусы – это квазижизнь. Например, они могут размножаться. Мало того, безудержное размножение – это по сути единственная их цель. Но у них не клеточная структура. И нет обмена веществ как такового. Да и размножение их совершенно не похоже на размножение живого организма. Грубо говоря, вирус встраивается в клетку и заставляет ее производить другие, точно такие же вирусы.

– Круто, – сказал Загоруйко. – И как-то… очень безжалостно, что ли.

– Я и говорю. Безжалостность машины. Простейшего робота с одной тупой программой – дублировать себя во что бы то ни стало. К чему это может привести, мы видим на примере этой Реальности. Теперь и нашей тоже.

– Все-таки никак не могу понять, – Загоруйко отпил из фляги воды, завинтил крышку, – как могло получиться, что Вирус убил всех? И снова взялся за дело уже у нас, а мы, так же как те несчастные, ничего не можем противопоставить?

– Например, что?

– Карантин, фильтры… не знаю.

– Ты физик и инженер-атомщик. Так?

– Ну.

– Ответь мне. Каким должен быть фильтр, задерживающий частицы размером двести нанометров?

– М-да, – вздохнул инженер и физик Загоруйко. – Однако мы видим, что Изя Френкель и Татьяна Лютая выжили. Значит, пусть на двухкиломтеровой глубине, но защититься можно?

– А ты уверен, что они выжили потому, что сидели в этом убежище?

– Э…

– Может быть, у них иммунитет уникальный. Не думал об этом? Не берет их Вирус, и все тут.

– И откуда же он взялся, такой иммунитет? – не отставал Загоруйко.

– Возможно, мутация. Тридцать лет просидишь у ядерного реактора под боком, еще не так мутируешь.

– Не трынди. Там радиационный фон в норме. Я проверял.

– Слушай, ну откуда я знаю? Ты же у нас физик. Может быть, у них какие-то изменения в организме произошли, когда они Шадрина и Максимчука в прошлое запускали. Пушка какая? Тахионная. А тахионы – это что?

– Гипотетические частицы, способные двигаться быстрее скорости света, – заученно отозвался Загоруйко.

– Это для тебя они гипотетические. Были. А для Изи Френкеля и Татьяны Лютой самые что ни на есть практические. Я хоть и не физик, но уверен, что и этот его преобразователь пространственно-временной, гравицапа эта, тоже без тахионов не обходится. И откуда мы можем знать, как эти самые тахионы влияют на человеческий организм? Может, они такие мутации запускают, что ой-е-ей. Посмотри на них. Скажешь, что ему шестьдесят пять, а ей пятьдесят четыре?

– Да, – согласился Загоруйко, – сохранились оба здорово. Особенно она.

– Тридцать лет под землей, – напомнил Дубровин. – На глубине два кэмэ. Без свежего воздуха и солнца.

– Так ты думаешь…

– Ничего я не думаю, – вздохнул Дубровин. – Так, языком мелю. Но это еще не значит, что в моих словах не может содержаться рациональное зерно. Оно же – зерно истины.

Помолчали.

– Сколько еще нам осталось? – спросил Дубровин, хотя знал ответ.

– Восемьдесят семь секций. Ерунда. Большая часть позади.

– Главное, уже не так жарко. Ну что, полезли?

– Полезли.

Отблеск света, идущего откуда-то сверху, они заметили, когда до конца пути оставалось шестьдесят две секции, или, другими словами, шестьсот двадцать метров. Для проверки выключили налобные фонари, всмотрелись.

Точно.

Откуда-то сверху ритмично мигал слабый свет. Вцепившись в скобы и задрав головы, некоторое время Николай и Владимир следили за ним.

– Я-маал-я-маал, – пропел вдруг Загоруйко. – Заа-каа-ти-ки, доо-ми-ки, есть, сам-та-кой, тоо-мяг-кий-знаак.

– Э! – встревоженно позвал товарища Дубровин, который на этом отрезке пути шел вторым. – Володя, ты чего? Все нормально с тобой?

– Спокойно! – весело отозвался Загоруйко. – Спокойно, Коля! Это азбука Морзе. Нам сигналят сверху азбукой Морзе.

– Ух ты. И что сигналят?

– Я-з-д-е-с-мягкий знак.

– Получается «я здесь».

– Ага. Кто-то там. И сообщает нам об этом.

– А что за «закатики» и «сам такой»?

– Это называется «напев». Чтобы проще буквы было запомнить. Закатики – «з», два тире, две точки. Сам такой – «с», три точки. И так далее.

– Значит, мы можем ответить? – догадался биолог.

– Ну!

– Так отвечай, чего ждешь?

– Ага, сейчас, погоди…

Загоруйко отцепил от пояса фонарь помощнее, включил и засигналил наверх. Один раз, второй и третий.

– Передал три раза «поднимаемся», – сообщил он. – Посмотрим, что ответит.

Сверху опять замигал свет.

– Жи-ви-те-таак, доо-ми-ки, есть, маа-маа, – пропел Загоруйко.

– Ждем, – легко догадался Дубровин. – Значит, он там не один. Полезли?

– Вперед.

Сразу стало легче. Всегда легче, когда тебя ждут. Больше не отвлекаясь на сигналы, они ползли вверх, забыв про усталость и боль в ладонях и мышцах. Торопились. Дважды это едва не закончилось плохо, когда один раз под рукой Загоруйко, а второй – под ногой Дубровина обломились металлические скобы лестницы. Но обошлось.

Когда до конца подъема осталось несколько метров, Дубровин поднял голову и крикнул:

– Миша! Мы здесь!

– Давайте руку, – раздался в ответ незнакомый голос.

Загоруйко ухватился за крепкую протянутую руку, выбрался на плоскую горизонтальную поверхность, помог вскарабкаться Дубровину.

– Ф-фу-у… – выдохнул биолог, щупая ладонями ровный пол. – Не может быть.

– Ага, – подтвердил физик. – Сам не верю. Доползли. – Он поднял голову и осветил налобным фонарем фигуру незнакомца, который их встретил. Рядом с ним, у ноги, сидела крупная, похожая на ротвейлера собака.

– Вы из отряда полковника Белова?! – спросил незнакомец, прикрываясь рукой. – И это… свет уберите в сторонку. Пожалуйста.

– Да, – сказал Загоруйко и выключил фонарь. – Извините. Меня зовут Владимир, а моего товарища Николай.

– Очень приятно. Меня зовут Данила, и я вас ищу.

– А где Миша? – спросил Николай.

– Вы имеете в виду водителя вездехода?

– Да.

– Боюсь, у меня плохие новости. Я нашел его мертвым в лесу, неподалеку отсюда. Вирус.

– Поня… – горло Загоруйко сдавило, он закашлялся. – Понятно.

– Мне жаль, – сказал Данила. – Да, чтобы потом не было недоразумений, сразу представляю вам своего товарища. – Он посмотрел на собаку. – Это арг-кхин. Такое же разумное существо, как мы с вами. Слышали о них?

– Слышали, – ответил Дубровин. – Но видим первый раз. – Он подумал и сказал: – Меня зовут Коля.

– Володя, – представился Загоруйко.

– Меня зовут Умирай Быстро, – прозвучал в голове Дубровина и Загоруйко голос. – Надеюсь, мы сможем друг другу помочь.