Эрик Линдберг, 21 года от роду, проснулся в два часа ночи и выглянул из палатки на ледяном склоне горы Рейнир. Черное небо было усеяно молочного цвета звездами – лучистыми, матовыми, облакообразными, сверху был развернут эфирный ковер, на котором точки объединялись в созвездия. Воздух был неподвижен, гора дремала. Он закрыл глаза и вдохнул холодный воздух, зная, что предстоящий день может сложиться по-разному, но спокойным он точно не будет.

В это раннее утро августа 1986 года он готовился подняться на гору Рейнир высотой около 4400 м, самую высокую в Каскадных горах. Восхождение на Рейнир не было историческим событием – в отличие от перелета его деда Чарльза Линдберга через Атлантический океан в Париж в 1927 году, сделавшего его героем и – на тот момент, – возможно, самым известным человеком на Земле. Но сейчас покорение Рейнира для Эрика – это важная веха, все равно что покорение Парижа. Он был полон решимости оставаться независимым от всего слишком очевидно и предсказуемо «линдбергианского». Друг пытался убедить его получить лицензию пилота, но Эрик счел это слишком тривиальным. Многие члены его семьи научились летать, но никто из них не стал летчиком. Из всех видов полетов Эрик планировал осуществлять только спуски на горных лыжах с карнизов любимых гор.

Он начал упаковывать вещи. Он находился в лагере Шерман на высоте около 2900 м над уровнем моря на восточном склоне горы Рейнир, активного вулкана, покрытого ледниками, примерно в часе пути на юго-восток от Сиэтла в штате Вашингтон. Ему нужно было успеть выйти до 3 часов утра и попытаться пройти часть горы, покрытую льдом, прежде чем солнце нагреет снег и повысится риск схода лавины.

Гора Рейнир была красива, как на открытке, с ледниками, уходящими к вершине, полевыми цветами, озерами и девственными лесами на дне долины. Но в любое время года она была опасной. Прежде всего, она была пронизана трещинами. Скалы обрушиваются, погода резко меняется, постоянно искажаются контуры ледников. Пять лет назад здесь погибли 11 альпинистов, и их тела так и не нашли (это самое серьезное зарегистрированное происшествие в истории американского альпинизма). Просто большой кусок ледяной горы внезапно взорвался, как динамит, и обрушился на альпинистов.

Наскоро позавтракав овсянкой, Эрик, его брат Лейф (на четыре года старше и более опытный альпинист) и двоюродный брат Крейг Фогель вышли в темноту, таща на себе по 22 с лишним килограмма груза. Лейф шел первым, а Эрик нес свой старый зеленый нейлоновый рюкзак с наружным каркасом и веселым названием «мясовозка». Этот рюкзак, теперь выцветший, запачканный и поношенный, Эрик еще подростком брал с собой, отправляясь на семейную охоту на оленей. Вместе с братьями и отцом он поднимался по крутым тропам Северных Каскадов, а потом они возвращались с «мясовозкой», наполненной олениной, завернутой в марлю.

В это холодное утро у Эрика была гораздо более высокая мотивация: он впервые хотел подняться на вершину. В связке, с головными фонарями на аккумуляторах, братья Линдберг отправились вверх по леднику Эммонс, переступая одновременно след в след и надеясь прибыть на место через восемь часов. С вершины им предстояло также пешком спуститься обратно в лагерь Шерман, чтобы забрать остальную часть снаряжения, а затем направиться в перевалочный пункт – лагерь Уайт-Ривер на высоте около 1340 м.

Эрик уже дважды пытался одолеть этот подъем, но оба раза потерпел неудачу. Он допустил ошибки, характерные для новичков, а именно: набрал слишком много снаряжения, в частности взял с собой отцовские чугунные кошки, лыжи, запасные ботинки, а также выбрал неправильный маршрут и перепад высот (300 м по вертикали), и в результате прибыл в лагерь Шерман в два часа ночи, как раз когда другие его обитатели просыпались, чтобы начать восхождение.

Высокий, жилистый, тренированный Эрик не привык к неудачам в делах, в которых успех определялся физической подготовкой. В 12 лет он стал чемпионом штата Вашингтон по спортивной гимнастике. Особенно удавались ему вольные упражнения, но побеждал он и во всех остальных дисциплинах. Стеллажи в его спальне были заполнены наградами за победы в соревнованиях по водным лыжам. Он мог подняться по канату в спортзале на одних руках, ему принадлежал весьма впечатляющий рекорд школы по числу подтягиваний, кроме того, он изучал таеквондо и мог выполнять прыжки с ударом ногой в сторону на уровне головы.

Еще учась в школе в небольшом городке на острове в нескольких минутах пути на пароме от Сиэтла, Эрик влюбился в горные лыжи (работая посудомойкой и разгребая лопатой снег на курорте Кристал-Маунтин, недалеко от вулкана Рейнир). Горнолыжный сезон он проводил также в Солнечной долине в штате Айдахо. В то время, о котором мы пишем, он жил в Олимпии, Вашингтон, и изучал политическую экологию в колледже «Вечнозеленого штата». Ни колледж, ни средняя школа не дали ему того, чего он хотел. Он подумывал о том, чтобы открыть собственную высококлассную компанию для любителей лыжного отдыха в отдаленной местности. Он предпочитал работать телом, нежели мозгом, и ставил действие выше умствования.

С самого раннего детства Эрика и его братьев приучали держать информацию о своем происхождении при себе. В мальчишеские годы Эрик имел слабое представление об известности его фамилии, пока одноклассник не рассказал ему, что прочитал книгу его деда «Дух Сент-Луиса», удостоенную Пулитцеровской премии. Для Эрика его дед, всемирно известный летчик Чарльз Линдберг, был просто «дедушкой». Это был высокий лысеющий человек, который обещал дать Эрику 50 центов, если он научится шевелить ушами (как умел сам дедушка), который купил ему игрушечную модель вертолета Сикорского и которому, казалось, общаться с детьми было проще, чем со взрослыми.

Собственные дети воспринимали его как педанта и буквоеда, любителя составлять всевозможные списки и читать нотации, хотя вдали от посторонних глаз он иногда бывал с ними ласковым. В семье существовало молчаливое понимание того, что не стоит просить дедушку рассказать о его полете, состоявшемся в 1927 году. Дядя Эрика Ленд Линдберг, третий ребенок Чарльза и его жены Энн, как-то попросил деда об этом, и дед отправил его «читать книгу».

В школе Эрика поражало то, что, узнав о его происхождении, люди начинали относиться к нему совершенно по-другому. Они стремились пожать ему руку, постоять рядом с ним и рассказать ему о человеке, которого они боготворили. Этот человек рисковал жизнью ради мечты, в которую он верил, стимулировал коммерческие авиаперевозки и, наконец, своим опасным полетом в неизвестность вдохновлял первых американских астронавтов. Случались в жизни его деда и спорные моменты: например, он выступал против вступления США во Вторую мировую войну, восхищался военной мощью нацистской Германии и допускал антисемитские высказывания. Иногда идолопоклонство незнакомых людей обращалось на бабушку Эрика, Энн Морроу-Линдберг, которая сама входила в число первых авиаторов, во всяком случае была первой женщиной-американкой, получившей лицензию на пилотирование планера, а также известным писателем. Но наследие бабушки было «мягче» – потому что сама она была мягче. И если Чарльз был высоким, сильным и бродягой по натуре, то Энн – миниатюрной, задумчивой и приземленной.

Отец Эрика, Джон Линдберг, был вторым ребенком Чарльза и Энн. Их первенца Чарльза-младшего, пухлого кудрявого двадцатимесячного малыша, в 1932 году похитили прямо из дома Линдбергов с целью получения выкупа и в конце концов убили. Его украли из детской на втором этаже и позже нашли мертвым в лесу неподалеку, с явными следами удара по голове. Слава, связанная с полетом 1927 года, торжественные встречи, приставания собирателей автографов, фотографы, следящие за каждым шагом, превратили семью Линдберг в своего рода мишень. Цирк, устроенный СМИ вокруг этого преступления, и мошенники, выступавшие с ложными заявлениями, вынудили Линдбергов искать убежища в Англии, где они долго жили под вымышленными именами. Послание потомкам было очевидным: вы высунулись – вы и расплачиваетесь.

Над ледником Эммонс первые рассветные лучи уже освещали небо, раскрашивая его в цвета от черного до бледно-голубого с ярко-оранжевой окантовкой по горизонту. Вскоре солнце поднялось над облаками и раскрасило белый ландшафт в разные оттенки розового и лилового. Эрик рассматривал массивное подножие горы. Невероятная красота видов, открывавшихся с тропы, по которой они шли, тускнела от мучительных ощущений, которые они испытывали, делая один за другим тысячи неровных шагов. Склон, по которому шли братья, был относительно пологим, но звук падающих камней слышался постоянно, как хруст снега. Лейф, опытный рассказчик с тонким чувством юмора, сегодня шел молча. Дышать становилось все труднее, как будто воздух постепенно разбавляли. Но они продолжали свой извилистый путь вверх по леднику. Они старались делать два вдоха на один шаг.

Остановившись передохнуть, Эрик посмотрел вниз и увидел кучки туристов в лагере Шерман, которые смотрели на них. Они поднимались уже десять часов, хотя по плану подъем должен был продолжаться не более девяти часов. Миновали огромные сераки – гигантские ледяные колонны и пики, которые могут обрушиваться совершенно неожиданно. Их путь был чрезвычайно извилистым и поэтому особенно изматывающим, а этот последний рывок был просто изнурительным. Эрик с самого начала ощущал странную вялость и теперь по мере подъема чувствовал себя все хуже и хуже. Его рюкзак был тяжелым, а ноги необычно слабыми. Он растирал себе предплечья и запястья. Они уже видели Колумбия-Крест, «официальную» вершину горы. Эрик собрал все силы для последнего рывка.

Наконец, прерывисто дыша, сбросив рюкзаки и засыпая на ходу, Эрик, Лейф и Крейг достигли вершины горы Рейнир. Лейф хотел задержаться и исследовать вершину, с которой открывался обзор на все 360°, пещеры, ложные пики и кальдеры. Ландшафт здесь напоминал лунный: во всяком случае, ничего подобного Эрик раньше не видел; здесь было полно опасных кулуаров и бирюзовых трещин глубиной в десятки метров. Имелись здесь и такие места, которых человек вряд ли когда-нибудь сможет коснуться.

Примерно через 20 минут братья начали спускаться с горы, стремясь двигаться по гораздо более прямому маршруту. После десяти минут спуска Эрику, который чувствовал себя паршиво на протяжении большей части восхождения, стало легче дышать. Но потом у него вдруг началось обильное кровотечение из носа, а ноздри почувствовали солнечный ожог. Его ноги тряслись, а запястья распухли и болели. И боль не уходила.

В конце концов Эрик все-таки вернулся в лагерь Шерман, где они с Лейфом собрали вещи, увеличив вес каждого рюкзака еще на 4–5 кг. Его ступни и плечи ныли. Голова тоже болела. Он всегда старался давать организму дополнительные нагрузки, но сейчас ему было не до того. Он чувствовал себя очень плохо.

На высоте 2440 м лед кончился, и они пошли по каменистой поверхности, уже не в связке. Они увидели большую стаю канадских гусей, летящую клином над горой, и юркого чернохвостого оленя, мчащегося между деревьями. Дно долины было усеяно фиолетовыми и желтыми цветами, и под лучами уходящего солнца сверкали ручьи, подпитываемые тающими снегами. Будучи студентом-экологом, Эрик беспокоился о сохранении таких вот пока не затронутых «цивилизацией» мест. Природа была его истинной религией; именно в ней он находил покой, вдохновение и ответы на свои вопросы (на религию в обычном понимании у него была аллергия). Мальчишкой он мог часами наблюдать, как охотящиеся орлы и цапли падают на добычу. Он строил песочные замки, наблюдал за жизнью обитателей Пьюджет-Саунд и собирал коряги причудливой формы, привлекавшие его своей красотой. Вместе с пятью братьями и сестрами он часто ночевал на спальной веранде на верхнем этаже, откуда можно было смотреть на падающие звезды.

Прославленный дед Эрика тоже обожал природу. Чарльз Линдберг, обладавший, по общему признанию, неугомонным духом, после Второй мировой войны много путешествовал и, как сейчас говорят, зациклился на экологии, как спустя годы сосредоточится на своем полете через Атлантику. Он поддерживал и инициировал новые программы по сохранению первозданной природы, стал директором Всемирного фонда дикой природы и всячески защищал лесопарковые и исчезающие виды животных по всему миру, от серых китов в Байе до карликовых филиппинских буйволов тамарау. Он жил среди коренных обитателей Филиппин, Бразилии и Африки, ел тушеное мясо обезьян и спал в хижинах, крытых пальмовыми листьями. Он провел большую разъяснительную работу среди местных жителей, чтобы обеспечить выделение земли для создания национального парка Халеакала на Гавайях. Но особую любовь он все же питал к Филиппинам, где пытался спасать находящихся под угрозой исчезновения гарпий-обезьяноедов – самых крупных орлов в мире. Бабушка Эрика столь же активно интересовалась взаимоотношениями между людьми и окружающей средой и даже написала для февральского номера журнала Life 1969 года статью (с иллюстрацией на обложке) о состоянии природы в центре нового космодрома «Америка». Энн хотела понять, могут ли красоты природы и богатый животный мир мыса Канаверал, где они с Чарльзом вместе с детьми останавливались на ночлег несколько десятилетий тому назад, сохраниться рядом с мощными и огнедышащими космическими технологиями. Ее рассказ, опубликованный практически одновременно с полетом «Аполлона-9», назывался «Цапля и астронавт», и в нем были такие слова: «Без болота не было бы никакой цапли; без дикой природы, лесов, деревьев, полей не было бы ни дыхания, ни сельского хозяйства, ни культуры, ни средств к существованию, ни жизни, ни братства, ни мира на земле. Ни цапли, ни астронавта. Цапля и астронавт – в единой неразрывной связке жизни на Земле». Этот рассказ, сопровождавшийся фотографиями коренных обитателей дикой природы – цапель, американского клювача, пеликанов, аллигаторов, броненосцев и гремучих змей, заканчивался словами: «Глядя на Землю глазами астронавтов, мы яснее, чем когда-либо раньше, видим эту драгоценную квинтэссенцию Земли, которую необходимо сохранить. Можно было бы дать этому и новое название, заимствованное из космического языка: “Сияние Земли”».

Теперь, уже недалеко от перевалочного пункта, откуда началось их трудное восхождение на гору Рейнир, Эрик сделал еще один привал. Он увидел, как сурок высунул из-за камней свою пушистую головку. Лучи солнца пронизывали деревья – ели, сосны, кедры. Не будь он Линдбергом, Эрик, возможно, работал бы на лесозаготовках. А что – физическая работа на свежем воздухе! Но он был полностью согласен с тем, что сказал его дед в интервью для Life еще в 1960-х: «Будущее человечества зависит от нашей способности сочетать научные знания с мудростью дикой природы». Основной миссией Фонда Линдберга, созданного в 1974 году, через три года после смерти Чарльза, является сохранение баланса между техническим прогрессом и природой.

К стоянке у начала тропы, ведущей на гору Рейнир, Эрик подошел уже около восьми вечера. Он опустил рюкзак на камень, но, когда потом попытался поднять его снова, оказалось, что руки его не слушаются.

Не растянул ли он запястья? Он попытался не думать об этом: ну что поделаешь, просто горный туризм – не его вид спорта. Но что-то все-таки было не так.

Через несколько месяцев после подъема на гору Рейнир Эрик наконец отправился к своему семейному врачу. Недели две-три, казалось, все было хорошо, только боль иногда внезапно возвращалась. Но после соревнований по водным лыжам оба колена у него распухли и начали болеть, причем боль была сильной, как тогда, на горе, в запястьях. Его врач сделал несколько анализов и сказал, что не может точно ответить: или Эрик просто переутомился, или у него что-то более серьезное.

Врач сказал Эрику, что, возможно, у него серьезное дегенеративное заболевание. Не исключено, медленно произнес он, что у Эрика так называемый ревматоидный артрит. Одним из симптомов этого хронического заболевания являются зеркальные боли: оба колена, оба запястья, обе стопы, оба голеностопа. Спровоцировать его, объяснял врач, может какая-то мучительная физическая нагрузка, например марафон или – у женщины – очень трудные роды. Врач сказал, что эта болезнь может привести к повреждению и даже разрушению суставов, но он не торопился бы прогнозировать для Эрика наихудший сценарий. Он хотел бы понаблюдать за ним в течение более длительного времени.

Эрик вышел из кабинета потрясенный, но он говорил себе, что не может у него быть ревматоидного артрита, да и вообще никакого артрита. Ведь эта болезнь настигает пожилых людей, а не спортсменов в возрасте 21 года.

Мать Эрика, Барбара Роббинс, услышав эту новость, осталась спокойной. Она ничего не знала о ревматоидном артрите. Теперь, будучи в разводе с отцом Эрика, Барбара иногда воспринимала фамилию Линдберг как проклятие: ее свекровь и свекор потеряли чудного ребенка Чарльза-младшего. Ее золовка Рив (младшая дочь Чарльза и Энн) потеряла своего первого сына Джонатана тоже во младенчестве, он тогда только научился ходить. Как-то Рив осталась на ночь в новом доме у своих родителей в Коннектикуте, и ночью ребенок внезапно умер во время эпилептического припадка.

Жизнь Барбары с отцом Эрика, Джоном, была полна взлетов и падений. Они встретились в Стэнфорде еще студентами и, собираясь пожениться, решили пока сохранить все в тайне. Но когда они начали читать состряпанные репортажи об их свадьбе и о подарках, которые они получили, они сочли за лучшее уехать из города. Сплетник-колумнист из агентства печати Уолтер Уинчелл написал, что Чарльз Линдберг подарил сыну и невестке новый спортивный автомобиль (хотя на самом деле они ездили на старом синем фургоне «форд», который успел уже выгореть на солнце до пурпурного цвета). А журнал Redbook опубликовал интервью с ними, которого, естественно, никто никогда у них не брал.

Джон был «фрогменом» – боевым подводным пловцом-подрывником ВМФ США (предшественники нынешних «морских котиков»). Выйдя в отставку, он занялся коммерческим дайвингом и работал на газопроводах и нефтяных платформах, опускался на невообразимые глубины и экспериментировал с дыхательными газовыми смесями для декомпрессии. В качестве добровольца он тушил пожары и стал одним из первых в мире «акванавтов», прожив под водой более суток.

Теперь перед Барбарой замаячила перспектива того, что у ее сына Эрика опасное прогрессирующее заболевание. До сих пор Барбара видела только одного человека с ревматоидным артритом: это был молодой человек, проводивший свои дни в кресле-качалке.

Из шестерых ее детей Эрик дался ей легче других: младенцем он просто сидел и улыбался или с довольным видом сучил ножками. С виду он был очень похож на отца Барбары, Джима Роббинса, шведа с голубыми глазами и угловатыми чертами лица, но Барбара знала, что внутри Эрик был Линдбергом и, так же как раньше его отец и дед, оценивал себя в первую очередь по физическим возможностям. Ее сын всю жизнь стремился вперед, но она беспокоилась о том, удастся ли Эрику ввязаться в необходимые ему приключения, потому что страсть к приключениям, по-видимому, была встроена в ДНК Линдбергов.