Питер гнал свой черный «транс-ам» по Массачусетс-авеню, но сбросил скорость, проезжая мимо поворота, ведущего к Бесконечному коридору. Он свернул на Мемориал-Драйв. Вот и студенческий центр «Страттон», где в одну прекрасную звездную ночь возник клуб SEDS. А через дорогу – дом 37, место, где бывали настоящие астронавты и разрабатывались прорывные космические технологии. Но по радио из Бостона как раз крутили мелодию Don’t Look Back. Питер сморгнул слезы, и МТИ остался в зеркале заднего вида.

Питер окончил МТИ в июне 1983 года с дипломом бакалавра в области молекулярной биологии. Он работал над умопомрачительными вещами, от околокосмических экспериментов до генной инженерии. Теперь он направлялся в медицинский институт. Питер был принят в Стэнфорд в порядке раннего приема и отправился в Пало-Альто насладиться хорошей погодой, а позже, летом, во время турпохода по Греции, узнал, что он принят также в Гарвардскую медицинскую школу на обучение по программе докторантуры по медицине и медицинским технологиям (MD-HST), которую Питер оценивал как «недоделанную медицинскую степень». Надо сказать, что Питер как раз и мечтал о программе HST в Гарварде, но считал, что у него мало шансов, потому что в год на обучение по ней принимали лишь 25 студентов.

К Гарварду ему пришлось привыкать. Он быстро обнаружил, что сказать кому-нибудь, что он учится в Гарвардской медицинской школе, – это «как сбросить водородную бомбу». Невозможно было произнести название школы, не произведя впечатление сноба. Что касается позитивных моментов, это производило впечатление на девушек, хотя выбрать время для свиданий и развлечений в этой медицинской школе было так же сложно, как выспаться. От кампуса Гарвардского университета до медицинской школы добираться нужно было около 15 минут через реку Чарльз. Эпицентром здесь был так называемый Куад – травянистая зона, которую окружали расположенные в виде подковы пять зданий, облицованные мрамором. В первый год обучения Питер жил в студенческом общежитии Вандербильт-холл в кампусе. В зданиях вокруг медицинской школы размещались больницы. Питеру нравилась история школы и ее многокилометровые подземные коридоры. В тех редких случаях, когда выпадала возможность назначить свидание девушке, он запросто мог предложить ей вместе сходить в музей, находившийся над административным зданием медицинской школы. В Анатомическом музее Уоррена была подробно представлена история медицины и собрано множество экспонатов (иногда просто жутких), в том числе наборы хирургических инструментов XIX века, ранние модели микроскопов и микроскопические изображения, гипсовые маски лиц (для нужд френологии) и правых рук великих хирургов, а также стерилизующие устройства, начиная с самых ранних этапов существования хирургии. Самым крутым экспонатом считался череп некоего Финеаса Гейджа – человека, выжившего после страшной аварии, в которой стальной прут прошил его череп насквозь.

Однако первым настоящим потрясением в медицинской школе были, конечно, занятия в анатомичке. Питеру и его напарнику предложили на выбор анатомирование трупа миниатюрной пожилой дамы или трупа крупного мужчины. Питер выбрал пожилую даму, понадеявшись на то, что препарировать небольшое тело будет легче. Он назвал ее «тетя Молли». Она умерла от рака поджелудочной железы в возрасте семидесяти трех лет. В первый день препарирования Питер с напарником накрыли лицо и руки «тети Молли» покрывалом, чтобы «обезличить» процесс. Они разрезали ее грудную клетку, а затем пилили ребра ножовкой, и эта процедура показалась Питеру отвратительной. Вскоре после этого им задали препарировать область паха «тети Молли». Затем последовало изучение и препарирование предплечья и кисти руки. Перед этим профессор прошел от стола к столу с подносом, демонстрируя студентам идеально препарированную руку. Питер и его напарник положили в раскрытую и как бы протянутую ладонь пятицентовую монетку, вызвав кое-где смешки. В ходе препарирования Питер был поражен великолепной биомеханикой предплечья, запястья и кисти, с аккуратным и эффективным расположением мышц ладони и предплечья, полосок соединительной ткани, сухожилий, суставов и нервов. Он вспомнил о протезе руки Люка Скайуокера, фигурирующем в серии «Империя наносит ответный удар», а также о нескольких роботизированных руках, которые он сам сделал у себя в комнате в Грейт-Неке. Устройство человеческой руки всегда казалось ему воплощенным чудом.

Но наступил день, когда пришлось открыть лицо «тети Молли», и тут Питер притормозил. Все-таки психологически это была самая трудная часть курса. Покрывало было убрано, и теперь студенты должны были снять кожу с лица «тети Молли». Позже Питеру пришлось вскрыть череп «тети Молли», распилив его циркулярной пилой по линии, идущей приблизительно на два сантиметра выше уха вокруг всей ее головы. Питер работал методично, чтобы извлечь мозг и исследовать черепные нервы, мозговые вены и другие компоненты, от нейронов и дендритов до синапсов. По консистенции ее ткани, как ему показалось, были похожи на полутвердый сыр. Конечно, запах у всего этого был ужасный, но внутри черепа он увидел нечто такое, что вряд ли когда-нибудь забудет. Его поразило то, что этот маленький мозг, серый, немного скользкий, как камень, поднятый из реки, и весивший всего 1350 г, заключал в себе все мысли, воспоминания, привычки и навыки, влюбленности, желания и страсти «тети Молли». Вся жизнь «Молли» определялась и проживалась в этом небольшом органе, пока однажды он просто не отключился. Все воспоминания, таившиеся в узорах синаптических связей между нейронами, теперь были заблокированы на этом «жестком диске» из человеческой плоти и уже никогда и никому не будут доступны. Питер недавно купил один из первых настольных персональных компьютеров IBM с двумя пятидюймовыми дисководами. Он мог создать резервные копии файлов, но не было никакого способа, чтобы создать резервную копию человеческого разума. И то, что он сейчас держал в руках, вызывало у него одновременно чувства благоговения и печали.

Бороться за жизнь пациента ему впервые пришлось на третьем году ротации, во время дежурства в корпусе Бейкер-билдинг Клинической больницы штата Массачусетс. Было около трех часов утра, и Питер пытался еще немного доспать на раскладушке. Но вскочил по сигналу «Код “Блю-Бейкер-пять”!». Это означало, что на пятом этаже у кого-то остановилось сердце. Питер помчался вверх по лестнице и первым подбежал к больному, которому накануне была проведена операция на открытом сердце. Он начал делать ему непрямой массаж сердца. Грудина пациента при каждом нажатии трещала, и в голове у Питера вертелась только одна мысль: «Господи, неужели это правда?» Делать непрямой массаж сердца манекену – это одно, а живому человеку – совсем другое. Но, слава богу, эта ночь закончилась благополучно. Были и другие моменты, когда Питер чувствовал себя бессильным и раздавленным. Он видел 16-летнюю девушку с лицом ангела, у которой была лимфома, не оставлявшая ей почти никаких шансов. Видел недоношенных младенцев, борющихся за жизнь. С одним бомжом-алкоголиком со слезящимися глазами и печеночной недостаточностью у него даже сложились своеобразные дружеские отношения. Вскоре выяснилось, что он выпускник Гарварда, и, когда он был трезв, у них бывали очень серьезные беседы. Питер работал с травмированными и пожилыми пациентами с атонией кишечника, и ему приходилась надевать перчатки и освобождать прямую кишку пациента от каловых масс. Он сделал первую в жизни спинномозговую пункцию, потом первое обследование молочной железы. Кроме того, ему начали попадаться ранее вполне крепкие мужчины, теперь приходившие с изнурительными заболеваниями, например с пневмонией или саркомой Капоши. Первые случаи СПИДа также диагностировались у мужчин. Вокруг этого заболевания быстро образовалась атмосфера тревоги и истерии (религиозные люди часто считали его проявлением Божьего гнева, обращенного на гомосексуалистов), и Питер непосредственно наблюдал и ощущал все это. Общаясь с каждым пациентом, независимо от того, какие у него были проблемы, Питер проговаривал про себя одно и то же: «Если бы они только знали, что я стараюсь по максимуму и надеюсь, что ничего не испорчу».

Главная проблема заключалась в том, что Питеру в принципе не нравилось то, что он делает. Иногда он засыпал прямо в аудитории, и не только от усталости, но и оттого, что многие лекции были скучными, монотонными и утомительными. Он думал, что здешняя анатомическая лаборатория выглядит так, как выглядела, наверное, еще во времена Гражданской войны. Записавшись на курс патологии, он обнаружил, что его содержание почти ничем не отличается от того, что он усвоил еще в седьмом классе школы. Одной из немногих тем, которые действительно заинтересовали его (и на которую в программе было отведено слишком мало времени), была фибрилляция предсердий, или мерцательная аритмия, для которой группа сделала глубокий математический анализ, так что у Питера возникла мысль: «А вот это действительно интересно». Однажды он и его напарник по лаборатории стремглав выбежали из анатомички, чтобы успеть на заседание студенческо-преподавательского совета факультета только затем, чтобы обнаружить, что ни один преподаватель не явился. Среди его однокашников по эклектичной группе HST были профессиональный серфер, бывший цирковой клоун из Ringling Brothers и 18-летний вундеркинд из Колумбии (все знали, что Питер называл его «космическим бедствием»).

Одним из самых привлекательных для Питера аспектов в программе HST было то, что Гарвардская медицинская школа сотрудничала с МТИ по линии включения инженерных решений в традиционные медицинские учебные программы. Они должны были изучать человеческое сердце, а затем вместе с профессорами МТИ попробовать собрать электронную схему, моделирующую работу сердца.

Всегда, когда это было возможно, Питер выкраивал время и силы для исследований в МТИ и проработки деталей новых космических проектов в лаборатории MVL. Он по-прежнему возглавлял клуб SEDS, в котором к середине 1980-х было уже около 110 отделений, в том числе организованное им самим во время обучения в Гарвардской медицинской школе. Он устраивал в МТИ большие и впечатляющие космические выставки и приглашал на них не только студентов и преподавателей, но и руководителей из НАСА, Boeing и Lockheed. Как-то, возвращаясь на автобусе в Гарвард ближе к вечеру, он записал в дневнике: «Как бы я хотел освободиться от ожиданий в отношении меня. Неужели я делаю то, что делаю, просто чтобы порадовать папу?»

Хотя учеба в медицинской школе была для него исполнением обязательства перед семьей, которое превыше страсти, где-то глубоко в душе Питер верил, что медицинский диплом поможет ему подобраться ближе к космосу. Питер подробно исследовал этот вопрос и выяснил, что если он не собирается становиться летчиком-истребителем, то диплом доктора медицины, вообще говоря, может стать для него пропуском в команду астронавтов. При всем при том Питер полагал, что медицинское образование, при разумном его применении, поможет ему прожить достаточно долго, чтобы он успел воплотить в жизнь свою мечту о доступных космических путешествиях с помощью новейших технологий. Чем дольше он проживет, тем выше будут его шансы на участие в космическом полете. Ему также хотелось быть энциклопедистом, мальчиком, который играл сразу три роли в его пьесе «Бойскауты-волчата». Последним героем Питера из мира фантастики был Бакару Банзай из «Приключений Бакару Банзая в восьмом измерении». Бакару был классным нейрохирургом, физиком, водителем гоночного автомобиля и рок-звездой. И если Бакару сумел в совершенстве освоить много разных профессий и навыков, то почему он, Питер, не сможет?

Сидя в амфитеатре А кампуса Гарвардской медицинской школы, Питер слушал, как преподаватель пересчитывал бланки для раздачи. В них предстояло внести информацию о том, где данный студент хотел бы проходить интернатуру и где он собирается жить после четвертого курса. Питер сдал медицинские экзамены первой ступени, и вторую часть ему предстояло сдавать в конце четвертого курса. В случае успеха он начнет проходить интернатуру. По окончании ему предстояло сдать третью серию экзаменов, чтобы получить лицензию на медицинскую практику. Затем начнется ординатура – от двух до семи лет в зависимости от выбранной отрасли медицины.

Питер снова посмотрел на бланки. Предполагается, что он может назвать больницы, в которых предпочел бы работать? Ему нужно указать предпочтительную специальность? А он думал: я просто хочу запускать ракеты. Первые два года обучения и даже сейчас, на третьем курсе, в самый разгар клинических ротаций, ему удавалось уделять обучению в медицинской школе лишь необходимый минимум внимания. Он руководил SEDS, вел исследования в MVL, а также устраивал общенациональные космические конференции. И космос становился все ближе и ближе. «Шаттлы» стали летать чаще: в 1981 году всего два полета, а сейчас, в 1985-м, целых девять. Глядя на бумаги, лежавшие у него на коленях, Питер ощутил нарастающее чувство паники. Он не видел никакой возможности в достаточной мере сочетать медицинскую школу и космос, будь он хоть интерном, хоть ординатором. Он может сделать ошибку, которая, не исключено, может оборвать чью-то жизнь. В лучшем случае он превратится в вечно раздраженного врача, живущего без всякой надежды на реализацию своей мечты. Погрузившись в мысли, он не сразу заметил, что все его коллеги уже давно покинули кабинеты. Даже лампы уже были выключены. Запихнув бумаги в рюкзак, озабоченный и взвинченный, он направился в административный офис. Ему пришла в голову идея, казавшаяся весьма перспективной.

Он спросил дежурного, можно ли ему позвонить в МТИ, в лабораторию MVL. Ему необходимо было поговорить со своим Оби-Ван Кеноби – директором этой лаборатории доктором Ларри Янгом. Питеру повезло: доктор Янг был еще на месте. Питер спокойно объяснил ему свое положение и перспективы в Гарварде и спросил: «Нет ли какого-нибудь способа, который позволил бы мне вернуться в МТИ и получить степень магистра или доктора философии по плану 16?» Он хотел взять академический отпуск в Гарварде, пройти курс обучения в области авиационной и аэрокосмической инженерии и отложить окончательное решение в отношении медицины. Доктор Янг сказал Питеру, что он должен подать обычное заявление о приеме, но что он, Янг, поможет ускорить процедуру его рассмотрения. Он видел, как Питер стремится работать в этой лаборатории, и сам задавался вопросом, когда же наконец Питер вместо медицины займется космической наукой.

Любовь самого Ларри Янга к космосу вспыхнула 4 октября 1957 года, когда на околоземную орбиту был выведен первый искусственный спутник Земли размером с надувной пляжный мяч. Янг только что прибыл на пассажирском судне во Францию, где за счет полученной им стипендии Фулбрайта должен был изучать в Сорбонне прикладную математику. В ту ночь, когда он прибыл во Францию, все смотрели на небо и слушали портативные радиоприемники. В тот момент Янг и решил переориентироваться на космос. Если бы его спросили, почему именно космос, он ответил бы: «Это похоже на любовь. Вы не можете объяснить это рационально, вы просто знаете это». Номер его машины читался как «2mars». Его ученик Байрон Лихтенберг стал первым в мире специалистом по полезной нагрузке, а результаты многих экспериментов, разработанных в MVL, использовались при полетах «Шаттлов». Янг разглядел в Питере умного и полного энтузиазма молодого человека, у которого одна за другой возникали серьезные идеи. И глаза у Питера горели ярче, чем у кого-либо из тех, кого Янг встречал до сих пор.

Если в Гарварде Питеру было не очень интересно, то возвращение в МТИ было радостным. Теперь Питер занимался именно тем, чем хотел заниматься: авиационно-космической техникой. Он заверил родителей, что просто собирается получить еще один диплом, но потом вернется в медицинскую школу. Здесь в лабораториях и других учебных помещениях он оказывался среди настоящих турбин, авиационных тренажеров, моделей и фотографий самолетов и ракет. Даже обязательный двухсеместровый курс общей инженерии для второкурсников казался приятным, бодрящим испытанием. Питер был на четыре года старше одногруппников и сидел в первом ряду, изучая базовые уравнения и принципы, на которые опираются механика твердого тела, материаловедение, гидромеханика, термодинамика и наука о реактивном движении. Курс общей инженерии включал в себя огромное количество междисциплинарного материала, так что студентам приходилось решать предлагаемые циклы задач совместно. Питер вернулся в знакомую атмосферу, к товарищам по «Тэта-Дельта-Хи», и создал новую группу для совместных занятий. Конечно, были и ночные развлечения, с фильмами – например, последним на тот момент фильмом бондианы «Вид на убийство», и вечеринки с танцами в стиле «гоу-гоу», которые заканчивались под утро. Иногда Питер мечтал обзавестись подружкой, а иногда ему казалось, что нет, с любовью придется повременить.

Вскоре после возвращения в МТИ Питер встретился с доктором Янгом, чтобы поделиться с ним мыслями относительно магистерской диссертации. Питер интересовался методами создания искусственной гравитации, которая позволила бы смягчить проблемы ослабления мышц, уменьшения содержания кальция в костной ткани и другие известные симптомы, возникающие в невесомости. Он рассказал доктору Янгу о своей идее вращающейся кровати, которая могла бы обеспечивать гравитацию, пока астронавт спит. Любое длительное пребывание в космосе предполагает создание искусственной гравитации в той или иной форме. Состояние здоровья астронавтов, работавших на космической станции НАСА «Скайлэб», вращавшейся вокруг Земли в 1973–1979 годах, после возвращения с орбиты было заметно хуже, чем до отправления на станцию. В официальном отчете врача, проверявшего после возвращения состояние здоровья Оуэна Гэрриотта и Уильяма Поуга – рекордсменов по числу месяцев, проведенных в космосе, – записано: «Если не разработать специальные защитные меры, то в ходе длительного космического полета продолжительностью от полутора до трех лет функции костно-мышечной системы могут быть заметно ослаблены». Кроме атрофии мышц и уменьшения плотности костей у астронавтов отмечались нарушения равновесия, которые сохранялись даже после исчезновения других симптомов. Некоторые из них ночью в темноте спотыкались, сбивались с пути, не имея визуальных ориентиров, указывающих вертикальное направление, и продолжали обращаться с вещами так, как если бы они по-прежнему плавали вокруг них, как на космической станции.

И Константин Циолковский, и Вернер фон Браун представляли себе большую круглую космическую станцию, которая для создания на ней искусственной силы тяжести должна вращаться. Через год после окончания программы «Скайлэб» началась программа исследований НАСА в Центре Эймса, в рамках которой тоже предполагалось, что космическая станция должна иметь форму колеса, которое будет вращаться со скоростью один оборот в минуту, то есть достаточно быстро для того, чтобы возникающая при этом центробежная сила на его ободе, где и должны располагаться жилые помещения, была эквивалентна обычной силе тяжести на Земле. В кинофильме «Космическая одиссея 2001 года» на космическом корабле «Дискавери-1» в жилом отсеке была установлена большая центрифуга.

Доктору Янгу идея Питера в целом понравилась, но необходимо было проработать детали; кроме того, он беспокоился о том, как это может повлиять на внутреннее ухо астронавта. К счастью, вскоре на Питера снизошло вдохновение. Как-то, гуляя с мамой, папой и сестрой, приехавшими к нему в МТИ, он неожиданно нашел решение, проходя мимо детской площадки. Тула, которая каждый раз, когда видела Питера, спрашивала у него, не встретил ли он какую-нибудь симпатичную молодую гречанку, обрадовалась, потому что ей показалось, что Питер мечтательно смотрит на детей. Но внимание Питера привлекло нечто совсем иное: он смотрел на круглую площадку с перилами, вращающуюся как карусель. Его мозг тут же включился: центробежная сила, возникающая при вращении, пропорциональна квадрату угловой скорости и радиусу вращения. Но в центре ускорение будет равно нулю. И если голова астронавта, точнее, его вестибулярная система будет находиться в центре, то аксиальное ускорение не будет действовать на внутреннее ухо. Питер схватил сестру за руку и побежал к этой мини-карусели. Каким-то образом убедив игравших на площадке детей устроить перерыв, он попросил сестру лечь на карусель так, чтобы ее голова оказалась в центре карусели. Она попробовала возразить, но – безрезультатно. Но внутренне она улыбнулась: ну это же их Питер, их мальчик, который часто как будто улетает куда-то и смотрит отсутствующим взглядом. Сначала она вращалась, закрыв глаза. Потом настала очередь Питера. Он оставался на площадке, пока несколько мам не встали рядом с каруселью, бросая на него укоризненные взгляды. Вечером, вернувшись в школу, он коротко описал свою идею. Ему нужно было нечто небольшое, что могло бы сначала поместиться внутри «Шаттла», а потом остаться на Международной космической станции, о которой в прошлом году говорил президент Рейган и которую сейчас монтируют, причем некоторые сегменты, как сообщается, уже почти готовы к запуску. Питер записал в дневнике: «Что, если давать дозу гравитации, как лекарство, во время сна?» В следующий четверг Питер был в лаборатории MVL и обсуждал с доктором Янгом подробности своего замысла. Он сделал три рисунка: вращающаяся доска на полу, доска в боковой части корабля в зоне складирования и балка, положение которой можно изменять. Он назвал это «искусственной гравитацией во сне» (AGS).

«Если вы поместите на центрифугу бодрствующих людей, они не смогут делать ничего другого, – взволнованно говорил Питер. – А если они будут вращаться на центрифуге во время сна, то у них будет активно работать сердечно-сосудистая система и будет стимулироваться иммунная система».

Доктор Янг посмотрел на рисунки и сказал: «Недурная идея». Тем не менее он по-прежнему скептически относился к мысли, что человек сможет спать во время вращения. Но Питер сказал ему, что сам проводил эксперимент с вращением на детской площадке и даже задремал при этом. Питер считал, что если человек может спать в гравитационном поле, то силу тяжести можно рассматривать как лекарство и назначать его дозами по четыре часа, по шесть часов и так далее. В космосе для человека, лежащего в такой кровати, центробежная сила будет играть роль силы тяжести и создавать большую нагрузку на организм по сравнению с невесомостью. Голова астронавта при этом будет находиться вблизи центра вращения (как в центре вращающейся на проигрывателе пластинки), где центробежной силы не будет.

Питеру удалось собрать $50 000 в виде грантов от Космического фонда, НАСА, Национальных институтов здравоохранения, Американской кардиологической ассоциации и аэрокосмического факультета МТИ. И он отправился делать свою моторизованную вращающуюся космическую кровать. Он делал чертежи, расчеты и сам вручную собирал это устройство – центрифугу радиусом 2 м. Кровать, которая могла раскручиваться до скорости 40 оборотов в минуту, обеспечивая ускорение 3g, была изготовлена из ячеистого алюминия и имела противовесы и телеметрическую систему с передачей сигналов через позолоченные кольца для наблюдения за состоянием человека в центрифуге. Кровать AGS устанавливалась на концентрические стальные трубы (6” и 8”), соединенные с помощью герметичных шарикоподшипников. Питер предложил студентам МТИ 30 долларов за то, чтобы проспать ночь на вращающейся кровати. Его друг Тодд Хоули, руководивший SEDS, стал его первым и лучшим волонтером и провел в этой кровати девять ночей подряд. В своем журнале наблюдений Питер отметил: «Поразительно, но эта штука работает! Тодд действительно ночью хорошо спит на этом устройстве. По части сотрудничества Тодда просто ни с кем не сравнить, он делает все, что нужно, и вообще никогда ни на что не жалуется». Качество сна Питер оценивал путем прямых наблюдений и по данным приборов. Как-то сам доктор Янг остановился у этого, скажем так, нетрадиционного устройства и даже добровольно забрался в него. Пробыв в нем несколько минут, он вылез и сказал, что, по его мнению, это просто здорово. Но когда Питер включил машину в следующий раз, неожиданно развернулся трубный фланец, и вся конструкция опрокинулась. Питер был в ужасе: он понимал, что мог убить своего Оби-Ван Кеноби из MVL. Питер отремонтировал установку и продолжил эксперименты. Он также соорудил устройство для физических упражнений, своеобразный велоэргометр с педалями, которые астронавт мог крутить, лежа на спине. Занимаясь этой работой, Питер упивался каждой секундой. Он как будто снова превращался в того мальчишку, который собирал ракеты из комплектов «Эстес» и ставил химические эксперименты. Только теперь он создавал нечто такое, что действительно могло облегчить людям жизнь в космосе.

В апреле 1987 года Питер, Тодд Хоули и Боб Ричардс организовали конференцию, имея в виду воплощение новой и еще более масштабной мечты: создание космического университета для изучения космоса во всех аспектах. Троица «Питербобтодд» изучала возможности создания такого университета с серьезной учебной программой, рассчитанной на несколько лет обучения. Их цель состояла в том, чтобы создать первый в мире некоммерческий и неправительственный университет, специально посвященный космическим исследованиям. В части обретения репутации и налаживания контактов они рассчитывали на свои «рабочие органы» – клуб SEDS и организуемые ими популярные общенациональные космические выставки. Это принесло определенные плоды: за три дня в апреле Питер, Боб и Тодд приняли в студенческом центре МТИ «Страттон», где зародился клуб SEDS, сотни людей. Питер, который десять месяцев не решался получить степень магистра и год – степень доктора медицины, вновь получил поддержку президента МТИ Пола Грея, и на конференцию собрались космические делегации и высшие руководители из Советского Союза, Канады, Японии, Китая, Европейского космического агентства и НАСА.

На церемонии открытия конференции присутствовало более пятисот человек. Питер поприветствовал участников Учредительной конференции по созданию Международного космического университета и произнес пламенную речь о состоянии космической программы США. Он отметил, что после посадки на Луне «Аполлона-11» НАСА создало целевую группу, которая должна наметить три варианта программы (быстрый, средний и медленный) продолжения космических исследований после завершения программы «Аполлон».

– Временные ориентиры для быстрого варианта примерно соответствуют тому, что мы можем прочитать в современных научно-фантастических рассказах, – сказал Питер. – А самый медленный из трех сценариев, с датами завершения, выглядит следующим образом:

Космическая станция и «Шаттл»: 1977

Космический буксир: 1981

Лунная орбитальная станция: 1981

База на поверхности Луны: 1983

База в космосе на 50 человек: 1984

Экспедиция на Марс: 1986

База в космосе на 100 человек: 1989

Питер спросил аудиторию: «Что произошло за последние 18 лет? Настало время оживить движущую силу и концепции, которые поведут человечество в космос, и эта движущая сила – вы сами, студенты со всего мира. Именно здесь, как я понимаю, наш Международный космический университет должен сыграть главную роль».

Закрытые заседания проходили под председательством известных людей, в частности Байрона Лихтенберга, бывшего командующего ВВС США Джона Маклукаса, а также Джо Пелтона, директора Intelsat, правительственного консорциума, управляющего группировкой спутников связи. Темы обсуждались самые разные – от формулирования общих задач университета до конкретных учебных курсов и программ. При этом Тодд с самого начала настаивал, чтобы университет был по-настоящему международным.

Питер, Тодд и Боб сидели в торцах длинных столов в окружении выдающихся руководителей, преподавателей и внимательных студентов. Их план состоял в том, чтобы открыть университет к следующему лету, в 1988 году, устроив вводный девятинедельный семестр. Они собирались одалживать кирпичи и строительный раствор у кампуса и нанять преподавателей из своих же университетов. Их целью было создание собственного кампуса, а мечтой – кампус в космосе. Согласием ректора они уже заручились: это был «дядя Артур» – знаменитый Артур Кларк.

Во второй раз Питер вышел из студенческого центра с мыслью, что затеял большое дело. Шаг за шагом все эти усилия должны были изменить ситуацию. Ему предстояло пробудить и вдохновить новое поколение космических мечтателей. Со времени гибели космического челнока «Челленджер» в прошлом году (Питер наблюдал трансляцию его запуска по закрытой телесети MVL) риск, казалось, превратился из благородного дела в нечто достойное сожаления и неприемлемое. «Мы не можем допустить провала», – твердило НАСА как мантру. По крайней мере, на текущий момент нигде ничего не летало. Программа «Шаттл» была остановлена. Пелись дифирамбы, шел поиск виноватых, сыпались взаимные упреки, шли споры. Формировались комиссии, писались отчеты, проводились общие собрания. Вместо отваги воцарился страх. Поздно вечером, когда трехдневная конференция закончилась, Питер снова взял книгу, которую он только что прочитал: «Атлант расправил плечи». Эту книгу ему дал Тодд, и она стала для Питера почти что планом действий. Питера задел рассказ о том, что происходит с миром, когда наиболее продуктивные члены общества – мыслители, творцы, двигатели прогресса – начинают бастовать. Что происходит, думал Питер, когда небольшая прослойка мыслителей и созидателей строит образ будущего, в котором они хотят жить, а политика правительства обманывает их ожидания? Питер еще раз просмотрел книгу, потрепанную и испещренную пометками. Он с удовольствием вспомнил слова, сказанные им во вступительном слове на конференции в начале недели: «Настало время инициировать движущую силу… И эта движущая сила – вы сами». Перелистывая книгу, он наткнулся на подчеркнутую им ранее цитату. Слова принадлежали Хэнку Реардену, неутомимому предпринимателю, которого чаще всего вспоминают как человека, который потратил 10 лет на разработку нового типа металла и который по ходу дела пережил трансформацию личности. Питер прочел слова Реардена вслух: «Все это безумие – временное. Оно не может длиться долго. Потеряв разум, люди сами себя ведут к поражению. Просто нам с вами придется чуточку усерднее работать, только и всего».

Вот и Питеру нужно усерднее работать, чтобы определить свой путь. Он всегда мечтал о космосе, а его родители мечтали, чтобы он стал медиком. Он хотел соблюсти семейную традицию, но при этом сохранить верность своему предназначению.

Примерно такая же борьба за самоидентификацию протекает в это время на одном из заснеженных пиков. Там мужчина на несколько лет моложе Питера тоже искал свою истинную сущность, но ему мешало то, что его фамилия была слишком известной. Питер еще не знал, как этот человек и его наследие изменят его жизнь.