Эрик Линдберг сидел на приеме у врача, считавшегося светилом в области ревматологии. Дело происходило в клинике Мэйо в Рочестере, Миннесота, где его уже второй день обрабатывали как мясо, анализы следовали непрерывной чередой (и он не знал, нужны ли они ему), его гоняли туда-сюда по коридорам, и он перемещался по ним шаркающей походкой, заглядываясь на тонюсенькие халатики, призывно открытые на спине. Эрик пытался добиться хоть какого-то улучшения, обращался к целителям, специалистам по альтернативной медицине и остеопатам, испытывал на себе новейшие экспериментальные методы. Ничто не помогало. В конце концов отец сказал ему, что надо все-таки обратиться к хорошему врачу, и предложил заплатить за него, если он обратится в клинику Мэйо. И теперь Эрик сидел перед авторитетным ревматологом. Врач изучил его рентгеновские снимки и выписки, повернулся в кресле и бесстрастно сказал: «Тут все очевидно. Вам нужно заменить коленные суставы. Оба».

После этого Эрик уже мало что слышал. Он знал, что его колени никуда не годятся, но ни один врач не говорил это настолько прямолинейно. Врачи, осматривавшие его раньше, не делали на его счет никаких прогнозов; они просто работали с ним «здесь и сейчас», а не заглядывали слишком далеко вперед. Из больницы Эрик вышел в состоянии ступора. Он обходился без посторонней помощи, а при перемещении по обледеневшим пешеходным дорожкам и вниз по ступенькам опирался на трость. Вместо того чтобы остановиться в отеле, относящемся к больничному городку клиники Мэйо, в котором пешеходные дорожки подогревались и были скрыты навесами, он попытался сэкономить и забронировал номер в мотеле на другом конце города. В ушах у него то и дело звучали слова: «полная двусторонняя замена коленных суставов».

Вернувшись в номер, он сел на кровать и даже не стал снимать пальто. По одной из стен тянулся вниз неровный коричневый след от какой-то жидкости. Свет был тусклым и мерцающим, радиатор пыхтел и вздыхал. Толстый ковер с грубым ворсом цвета горчицы – в тон полосе на стене. Кто-то снаружи крикнул дежурному менеджеру, что в бассейне крыса. Он провел руками по своим длинным ногам, когда-то сильным, быстрым, всегда готовым к очередному приключению – лететь стремглав вниз на горном велосипеде, рассекать зеркальную гладь на водных лыжах, поднимая стену брызг и прорезая кильватерную струю, делать перевороты колесом и в сторону с прыжка. У него были целые коробки разных наград. Теперь все это в прошлом. Теперь ноги у него тонкие и хрупкие. Суставы заедают, как проржавевший металл. Комната, звуки в ней, слова доктора, ощущения в ногах. До него наконец дошло. Он свернулся на кровати калачиком и заплакал. Прошло несколько часов. Свет в комнате стал табачно-коричневым. Эрик медленно встал и заставил себя посмотреть в зеркало. Так вот как он на самом деле выглядит! Почти все последние десять лет он всегда смотрел мимо своего отражения, не хотел, чтобы его фотографировали, даже избегал собственной тени. Он был молодым и тренированным. Одаренным спортсменом. Он не был ни хилым, ни хромым. Он будет скрывать свою боль за улыбкой, и трость его никто не будет замечать. Это будет все тот же Эрик. Именно это сказал он себе. Его отрицание болезни во многом объяснялось ее прерывистым характером: то обострение, то отступление, то приступ боли, то ее прекращение. Это долго мешало ему признать наличие у него серьезного хронического заболевания. Он изучал себя в зеркале. Потрогал щетину. Ему еще не было тридцати пяти, но он уже был стариком.

Повезло в том, говорил себе Эрик позже, что не надо было никуда ходить, кроме как вверх от мотеля в Рочестере. Через полгода у него уже были новые колени. Старые колени – куски и кусочки костей – он хранил в банке в холодильнике, пока его жена Мара не сказала ему, что их все-таки нужно выбросить. Он пытался сохранять их, пока это было возможно, даже интересовался, нельзя ли их похоронить. Он неохотно переместил кости из холодильника в деревянный ящик, стоявший на улице, и там их в конце концов съели мыши.

Восстановление было медленным и болезненным. Над коленями у него были вертикальные шрамы длиной сантиметров по двадцать. Но боли после операций и в ходе восстановления были предпочтительней болей от ревматоидного артрита. Выздоровление его проходило в основном в небольшом доме, принадлежавшем его матери, Барбаре, вблизи пляжа на острове Бейнбридж. Эрик нуждался в постоянном уходе. Его навещали друзья, и время от времени приезжали физиотерапевты. Вскоре после операции, когда колени еще были раздуты от отеков, Эрик поднялся и начал ходить. Однажды, вернувшись домой, Барбара обнаружила, что Эрик как-то сумел спуститься по лестнице и выйти на улицу и ходит в соленой воде. Она просто смотрела на него, на своего веселого и беспечного мальчика, который редко на что-нибудь жаловался. Вскоре после этого он уже мог уверенно ходить без трости. Однако Барбара беспокоилась о том, что будет дальше. Она боялась, что новые колени окажутся вроде новых шин для старого автомобиля. Из-за длительного пользования тростью его лучезапястные суставы тоже были сильно разрушены. Ему по-прежнему приходилось подтаскивать правую ногу к левой. Кроме того, хирург, делавший ему операции по замене коленных суставов, предупредил, что такие операции придется повторять через каждые 10–20 лет.

Как-то Эрик, стремившийся выпутаться из всего этого и снова зажить нормальной жизнью, узнал о новом лекарстве «Энбрел». Препарат этот был «биологическим», то есть делался из живых клеточных культур, а не синтезировался в ходе химического процесса. Культуры эти получались из генетически модифицированных овариальных клеток китайского хомячка. Якобы эти клетки вырабатывали белки, необходимые для борьбы с ревматоидным артритом, и останавливали разрушение суставов и воспаление. Ревматолог Эрика выразил по поводу «Энбрела» осторожный оптимизм, но сказал ему, что стоимость этого препарата не будет покрываться медицинской страховкой. К счастью, оказалось, что его врач участвует в исследовании эффективности «Энбрела» двойным слепым методом. Он включил Эрика в группу пациентов, участвующих в этом исследовании, и сказал, что если во время приема препарата у него будут зафиксированы улучшения, то, вероятно, страховая компания оплатит ему расходы на это лекарство. Доктор также предупредил, что этот метод лечения предусматривает подавление иммунной системы, что, в свою очередь, может ослабить способность организма сопротивляться обычным инфекциям, а то и вызвать более серьезные проблемы. Он также отметил, что про долгосрочные побочные эффекты препарата пока ничего не неизвестно и не исключено, что он может вызывать рак.

Эрик слушал все эти предупреждения, но сам он уже принял решение. Важнейшие части его тела были изношены, здесь и там кость скребла по кости. Качество его жизни даже с новыми коленями было настолько низким, что он готов был рискнуть. Он получил препарат в виде стерильного порошка и растворителя, которые нужно было смешивать в домашних условиях. Раз в неделю он должен был вводить себе препарат под кожу бедра. Примерно через три недели он начал чувствовать себя так, как будто он выздоравливает после долгого и изнурительного гриппа. Активное воспаление, вызванное тем, что его иммунная система боролась сама с собой, прекратилось. Постепенно стали уходить боли в суставах. Он чувствовал себя окрепшим и снова мог спать почти всю ночь. Через несколько месяцев Эрик набрал достаточный вес, у него увеличилась мышечная масса. Он уже не чувствовал себя таким хрупким. Ударяясь об углы, он уже не испытывал жгучей боли. Новых повреждений в организме вроде бы не было. Ему сказали, что если состояние будет улучшаться и дальше, то ему не придется таскать правую ногу, как он таскает левую.

Став более мобильным, Эрик начал длительные прогулки по пляжам острова Бейнбридж, на который можно добраться на пароме от Сиэтла. По пути он подбирал куски плавника. Он много лет сам делал кое-какую мебель, но с перерывами – из-за обострений заболевания. Первым сделанным им предметом мебели стала скамейка из великолепного куска клена, принесенного морем. Он напоминал вилку, и Эрик разделил его на две части, чтобы сформировать ножки. Для сиденья он приспособил большой кусок красного дерева и еще один идеальный кусок – для спинки скамейки.

Он знал людей, больных раком, которые рядами сажали саженцы деревьев, стремясь стать частью живой и растущей субстанции. Эрику нужно созидать, творить, брать нечто ненужное, странное по форме, с сучками, наплывами и извилинами, и превращать его в нечто красивое, прочное и полезное. Он брал куски дерева, которым предстояло сгореть в печи или в камине, и дарил им почти что вечность. Оказалось, что придавать нужные формы кускам дерева ему необходимо почти так же, как двигаться. Он нашел два красивых обломка дерева, которые странным образом дополняли друг друга, образуя подобие буквы Х, и изготовил древесную скульптуру к очередному мероприятию по линии XPRIZE. Он сделал светильник из перевитого можжевельника и земляничного дерева, вырезал бабочку из можжевельника и кизила, смастерил «кресло Феликса» из падуба и вишни. Он приносил свою мебель на местный фермерский рынок и рассказывал о формах и типах древесины. Он познакомился с некоторыми из завсегдатаев, в частности с человеком, который спросил его, не сделает ли он для него скульптуру «Дух Сент-Луиса». Эрик возразил ему, ответив, что он может купить нужную модель через авиационный журнал. Но будущий клиент настаивал, говоря, что он стал пилотом, потому что вовремя прочитал «Дух Сент-Луиса», и что ему нравится богемный стиль Эрика. Эрик вернулся в свою столярную мастерскую, думая об этом заказе. Он перебирал куски плавника, изучая формы, цвета и извивы. Он блуждал в поисках подходящего дерева, поглядывал на деревянные сваи у соседей, прочесывал лесные массивы и искал старые, обработанные временем ветви. Подходящие куски плавника он тащил в мастерскую. Потом он снова возвращался на берег, на те участки, на которые, по его наблюдениям, море чаще всего приносило коряги самых разных форм и размеров. Они могли быть и сучковатыми, и атласно-гладкими, обработанными песком, солнцем, дождями и, конечно, морем.

Он искал на пляже древесину для изготовления модели самолета своего деда, но эти прогулки, как оказалось, вызывали у него воспоминания о бабушке, Энн Морроу-Линдберг. Собирая плавник, он думал о бабушке, собиравшей ракушки. В своей книге «Подарок моря» она рассказывала о том, чему она научилась от раковин, которые она собирала на острове Каптива у побережья Мексиканского залива во Флориде. Впервые эту книгу напечатали в 1955 году, и число ее проданных за прошедшие годы экземпляров исчислялось уже миллионами. Думать о бабушке ему было проще, чем о знаменитом деде. Ее присутствие ощущалось мягче. Можно сказать, что она была свечой, а он прожектором. Ее книга «Подарок моря» была напечатана, когда ей было 49. Она представляла собой сборник медитативных эссе, помогающих (в первую очередь женщинам) обрести душевный покой, гармонию с окружающим миром, постичь свое предназначение. Каждая из глав была посвящена форме и цели одного из типов раковин, будь то устрицы или бусиконы. Раковины рассказывали о простоте, о красоте одиночества и о том, что потребности организма с возрастом изменяются.

Теперь бабушке Эрика было девяносто два, и она жила с тетей Рив. Внешне бабушка напоминала изящный цветок, но внутри она была прочной, как красное дерево. После того как ее первого сына похитили и убили, она родила и вырастила еще пятерых детей. Она вышла замуж за Чарльза, когда он был самым знаменитым человеком на Земле, и сама стала пилотом и даже имела награды за дальние перелеты. Она стойко переносила его увлечения и травлю, которой он потом подвергся (поскольку он восхвалял военные, и в частности авиационные, программы нацистской Германии, а во время Второй мировой войны был сторонником изоляционизма, он быстро превратился из героя в злодея). Дед умер в 1974 году в возрасте 72 лет; Эрику тогда было девять. Говорила бабушка негромко, но ярко и выразительно. Она называла Эрика «аристократом по природе» за его любовь к открытым пространствам и добродушную физиономию. Он потом удивлялся, как она могла разглядеть это сквозь буйную энергию внука-подростка.

Эрик часто возвращался к своим любимым местам из «Подарка моря». Особенно ему нравилось то, что бабушка написала о случайных счастливых находках: «Никто не знает, какие сокровища эти простые бессознательные силы могут подкинуть на гладкий белый песок сознательного ума: идеально округлые камни или какие-нибудь редкие раковины со дна океана. Это может быть бусикон, или лунная ракушка, или даже аргонавт».

Достаточно было просто идти вдоль пляжа – здесь, на Северо-Западе, разных коряг на берегу океана было больше, чем ракушек. Полностью разделяя призыв бабушки принимать все, что встречается на пути, здесь, на берегу океана, Эрик с жадностью воплощал его в жизнь. Его охватила лихорадка творчества. Созидание было более чем просто медитативным актом. Оно было подобно интимному общению: ему нужно было сделать нечто живое – и тогда наступал катарсис.

В мастерской его окружал запах дерева и инструменты – для вырезания, шлифования, сверления, заточки. Он раскладывал на столе с десяток кусков дерева и водружал туда же тяжелый пласт разделанной древесины. Как-то он увидел у соседа поленницу дров – обычных дров для камина, – и эти дрова показались ему настолько прекрасными, что он попросил разрешения забрать их и сотворить из них произведения искусства. Он любил дерево выветренное и источенное солью – это почему-то напоминало ему контуры улыбки на прекрасном лице.

Он смотрел на лежащие перед ним куски дерева и вспоминал рассказы астронавтов, с которыми он познакомился благодаря XPRIZE. Они рассказывали о неимоверной мощи ракетного двигателя, о черном (а не голубом) небе, об изменении силы тяготения при перегрузках, о невесомости и о необычных ощущениях, возникающих при выходе из гравитационного поля Земли. Небесные корабли, на которых они поднимались, были баллистическими ракетами с «жилыми» капсулами-кабинами, этакие бутылки, улетающие в космос со сверхзвуковой скоростью, или даже небоскребы, запускаемые в небеса. Некоторое время Эрик не знал, что делать с этими причудливыми деревяшками. И вдруг увидел: это же дымовой след взлетающей ракеты! Он взял в руки ветку, которую нашел в восточной части штата Вашингтон. «А это параболическая дуга! А это Юпитер со своим кольцом». Из поленьев, взятых у соседа, проглядывали контуры удивительных ракетных кораблей. Он делал и традиционные ракеты в стиле Бака Роджерса, и абстрактные, стилизованные ракеты, сделал даже несколько моделей, как у «Эстес», – играючи, как мальчишка играет в слайд-шоу. Ему не нужно было искать сюжеты: они все были у него внутри. Но если он может делать космические корабли, значит, сможет сделать и «Дух Сент-Луиса».

Нужно только правильно выбрать дерево. «Дух Сент-Луиса» был не очень устойчивым самолетом. Дед специально конструировал его так, чтобы он не давал летчику заснуть: издавал шум, покачивался на воздушных ямах и так далее. Выглядел он тоже не лучшим образом. Астронавт Нил Армстронг как-то назвал его «птицей, которую может любить только ее мать». Но делать точную копию самолета деда Эрик не мог, иначе он получился бы слишком «знаковым». Конечно, при желании он мог бы сделать свою версию «Духа Сент-Луиса» аэродинамически не вполне совершенной.

В общем, он мог сделать его таким, каким он его видел. Фигурально говоря, для того, чтобы идти по стопам деда, не обязательно было надевать его обувь.

Эрик вспомнил историю друга своего деда, Джилина Кончеллы, воина-масаи по кличке Старина Джон. Чтобы формально стать мужчиной, Кончелле пришлось убить копьем льва. Прославленному деду Эрика досталось в одиночку пересечь неумолимое море. Отец Эрика погружался в неизведанные океанские глубины. Его бабушка удалилась ото всех родных и знакомых и обретала мудрость, собирая раковины. Одно время мир Эрика ограничивался комнатой в Рочестере, Миннесота. И он решился на рывок, прежде чем началось восстановление. Он исследовал кусок дерева и вдруг увидел то, что искал: из древесных волокон проступали волны Атлантики. Он поднял этот кусок дерева и начал «летать» с ним по мастерской. Он впервые представил себя в кабине. Он думал о том, что его деду в свое время пришлось лететь более 33 часов без единого перерыва. Каково это: взлететь практически никому не известным человеком, а приземлиться мировой знаменитостью? Этот полет изменил всю жизнь деда, но он изменил и окружающий мир.

Эрик посмотрел дерево на свет. Он провел его через луч солнца, в котором вились мельчайшие опилки, и опять представил себе деда, летящего всю ночь, чтобы увидеть золотую утреннюю зарю. Эрику больше нет смысла уклоняться от судьбы Линдберга, он тоже Линдберг. Он делал это всю жизнь, но теперь хватит. Как старое полено, спасенное им от огня, он получил второй шанс.