Громада темных туч наползала на город с севера, затягивала небо, скрывала звезды. Над ухоженными садами и полуразрушенными стенами Каста-Гравины высился Картений, бывший дворец картенских герцогов; огромный нефритово-зеленый купол из стекла Древних сиял, как драгоценный камень в оправе из мрамора и глины. Порывы осеннего ветра скользили над завитками замысловатых узоров в стекле и уносили в ночь призрачные, невнятные обрывки мелодий, сложенных загадочной исчезнувшей расой.

Над площадью у дворца и вдоль дорог трепетали зеленые и черные стяги, а в распахнутые ворота Картения сияющей рекой устремились толпы горожан с факелами и светильниками в руках. Все торопились в Зал торжеств, где ажурные спирали чугунных лестниц и переходов тянулись к нефритовому куполу, с которого свисали огромные сверкающие люстры размером с карету, – тысячи светильников в них зажигали служители в страховочных обвязках, забираясь на особые мостки.

Шум толпы звучал гулко, как рокот прибоя. Локк и Жан осторожно пробирались сквозь толчею и давку, но зеленые ленты и серебряные розетки на отворотах камзолов были слабой защитой от восторженных восклицаний, пьяных выкриков и назойливых попыток завести разговор. Сторонники обеих партий – и черноирисовцы, и глубинники – беседовали, спорили и ссорились, наслаждаясь своим пребыванием среди избранного общества картенских богачей и влиятельных чиновников.

Посреди Зала торжеств возвышался помост, на котором красовались грифельные дощечки и девятнадцать чугунных столбиков, увенчанных незажженными светильниками под колпаками матового стекла. У помоста в почетном карауле выстроились стражники в голубых мундирах, изнывавшие от жары под тяжелыми белыми мантиями, отороченными серебристой лентой.

К девяти часам вечера голосование завершилось, и собравшиеся в Картении ждали, когда из каждого округа доставят запечатанные донесения с результатами выборов.

– Господин Лазари! Господин Каллас! – воскликнула Дурная Примета Декса в шляпе с тройными полями, украшенной миниатюрным подвесным мостом Древних, на башенках которого развевались крохотные зеленые флаги. – Любезные мои друзья, мы обглодали все косточки предвыборной кампании, и теперь пришла пора узнать, чем же окончились наши усилия. Эх, сосчитаем голоса, слезами обольемся! – сказала она, выдувая из курительной трубки со сдвоенной чашечкой клубы изумрудно-серого дыма, которые сизым облаком окутали ее свиту подхалимов и лакеев.

– Вам слезами обливаться ни к чему, – улыбнулся Локк. – В вашем округе все благополучно. А если я не прав, то готов съесть вашу шляпу.

– Любопытное зрелище, наверное. Но я предпочитаю, чтобы место в Конселе осталось за мной. – Декса выпустила из ноздрей две толстенные струи – зеленую с ароматом жасмина и пряную серую. – Господа, оставайтесь с нами, поближе к сцене! Здесь лучшие места!

– Нет уж, мы удалимся куда-нибудь, где потише, – вздохнул Локк. – В галерею. Там, говорят, отдельные покои есть. А сейчас по залу пройдемся, проверим, у всех ли плечи расправлены и грудь колесом.

– Право слово, вы нам как отец родной, господин Лазари. Что ж, пока с кота шкуру не спустили, передайте соратникам мои наилучшие пожелания.

Локк с Жаном действительно прошлись по залу, пожимая руки и хлопая по плечам людей знакомых и не очень, смеялись над глупыми шутками и шутили в ответ, а еще изрекали глубокомысленные рассуждения, подкрепляя их велеречивыми доводами аналитического характера, – короче, несли совершеннейший вздор, щедро сдобренный ерундой и приправленный откровенной ложью, приятной уху слушателя.

«А, уже все равно!» – рассеянно думал Локк. Так или иначе, назавтра они навсегда исчезнут с политической арены Картена и ни у кого не возникнет ни малейших претензий.

В громадных пуншевых чашах плескалось белое и темно-лиловое вино, взбиваемое в пену лопатками заводных механизмов, – их вращали миловидные нарядные детишки, которые, словно белки, медленно и чинно вышагивали в ободьях огромных золоченых колес. За стойкой, огороженной витыми бархатными канатами, очаровательные слуги и служанки наполняли бокалы пуншем и предлагали гостям. Локк и Жан взяли по бокалу пунша и угостились свежими булочками с начинкой из маринованной свинины в пикантном соусе.

Жан, заметив в толпе Никороса, указал на него Локку. Никорос побрился, что лишь подчеркнуло нездоровую бледность его осунувшегося лица и глубокие морщины. От внезапной жалости у Локка сжалось сердце: предатель не торжествовал, а терзался угрызениями совести.

«Что ж, раз уже мне выпала такая редкая возможность лгать безнаказанно, то лучше обратить ложь во спасение и подбодрить бедолагу», – решил Локк.

Он подошел к Никоросу, вручил ему свой нетронутый бокал пунша и негромко произнес:

– Послушайте, вот сейчас самое время сказать, что мне хорошо известно, каково против воли исполнять то, чему противятся честь и совесть.

– Ох, господин Лазари, я не… Вы о чем?

– Я пытаюсь вам намекнуть, что обо всем прекрасно знал, – улыбнулся Локк. – И давно.

– Вы знали?! – Брови Никороса взметнулись так высоко на лоб, что Локк несколько встревожился: казалось, они вот-вот отправятся в свободный полет ядрами, выпущенными из катапульты.

– Конечно знал, – успокоил его Локк. – Работа у меня такая – все знать. Вот только не мог сообразить, чем вас зацепили. По своей воле вы предателем не стали бы.

– О боги! Я… Мне… Короче говоря, меня алхимик подставил. Тот самый, у которого я проклятое снадобье покупал. А по закону покупка черного зелья карается с той же строгостью, что и продажа. В общем, меня поймали, а потом эта женщина… Я не сразу сообразил, кто она, вы уж простите. Так вот, она мне и пригрозила, что если я ей о ваших замыслах доносить не стану, то мне десять лет на помойной барке придется провести, а потом меня из Картена в изгнание отправят.

– Ничего себе! – воскликнул Локк. – Знаете, я б на вашем месте тоже согласился.

– Вот как итоги выборов объявят, я в отставку подам, – пробормотал Никорос. – Я – подлец и предатель, нанес огромный, непоправимый ущерб партии Глубинных Корней… Мне нет прощения!

– Никорос, вы меня не поняли, – вздохнул Локк. – Объясняю еще раз: я все знал.

– Но ведь вы…

– Да поймите же, черноирисовцы верили всему, что вы им сообщали! Они считали, что от вас поступают самые надежные сведения. Вот я этим и воспользовался.

– Но… многое из того, что я им рассказал, действительно нам повредило.

– Безусловно. Иначе бы они заподозрили неладное. Мы особо не пострадали, а вот заведомо неверные сведения, которые они от вас получили, действительно нанесут им огромный и непоправимый ущерб. Так что об отставке и думать не смейте. Если партия Черного Ириса сегодня проиграет, то это вашими стараниями. Ясно вам? Спите спокойно.

– Ох, даже не знаю, что на это сказать… – обрадованно залепетал Никорос.

– А ничего и не надо говорить, – прервал его Локк. – Выпейте пуншу, веселитесь за милую душу. Живите долго и счастливо, Никорос. Вряд ли мы с вами еще встретимся.

– Если только наши проклятые работодатели не захотят воспользоваться нашими услугами еще через пять лет… – пробормотал Жан, отойдя от Никороса.

– А мы их вываляем в дерьме, как их драгоценного мудака с птичкой. Посмотрим, как им это понравится… – буркнул Локк.

– Ох, Никороса жаль, конечно, но ты не подумал, что с ним будет, если партия Черного Ириса победу на выборах одержит?

– Тьфу ты… Я ж хотел как лучше. Ну, пусть тогда утешается мыслью, что хоть какую-то пользу принес. Пойдем отыщем Собольи покои. Надоело мне здесь толкаться.

Для того чтобы отыскать Собольи покои, Локку с Жаном пришлось пройти по шести лестницам и переговорить с тремя угодливыми, но бестолковыми служителями. Сабета встретила их в балконной ложе, выходящей на южную сторону Зала торжеств. С настенной фрески какой-то древний вельможа сурово взирал сквозь замысловатую кованую решетку балкона на гостей в зале.

Наряд Сабеты больше напоминал не вечерний туалет, а костюм для верховой езды: узкий камзол алого бархата поверх черного шелкового платья, расшитого алыми астрономическими знаками. Приглядевшись, Локк сообразил, что они точно соответствуют карте солнечного и лунных восходов в этот самый день, месяц и год.

– Как вам? – спросила Сабета, раскинув руки. – Я точно следовала указаниям моих работодателей и потратила все до последнего медяка.

– Да уж, ты к властям всегда трепетно относилась, – ухмыльнулся Локк.

Она церемонно протянула ему руку, и он без стеснения ее поцеловал. Все трое уселись за стол, где красовалось блюдо миндальных пирожных, бутылка бренди и четыре рубиново-красных хрустальных бокала.

Локк наполнил бокалы и, отставив четвертый в сторону, торжественно произнес:

– Этот бокал наполнен для наших отсутствующих друзей. Пусть все их уроки не пройдут для нас даром и помогут нам сегодня устроить славное представление.

– И чтобы мы успели насладиться плодами своих трудов, – добавил Жан.

– За политику, – провозгласила Сабета. – И чтобы с ней никогда больше не сталкиваться.

Они сдвинули бокалы и выпили. Карамельный бренди сладким жаром обжег Локку горло; в напитке, сотворенном не алхимиками, а западными мастерами-винокурами по традиционным рецептам, ощущались аромат и слабый привкус персика и ореха.

– О, начинают! – воскликнула Сабета.

Толпа в зале расступилась перед отрядом стражников в голубых мундирах. За ними чиновники в строгих сюртуках несли деревянные ларцы и огромные медные рупоры с раструбом в форме цветков тюльпана. Рупоры вставили в особые отверстия на помосте, а за ними установили ларцы. Миниатюрная женщина с копной седых кудрей приблизилась к одному из рупоров.

– Первый магистрат Седилькиса, – пояснила Сабета. – Законодательница перемен. Она повелевает выборами, как четырнадцатое божество.

– А маги вообще ни во что не вмешиваются? – спросил Локк. – Хоть бы корзину фруктов прислали, с поздравлениями и пожеланиями удачи.

– Насколько мне известно, их заботит лишь правильность подсчета голосов. Тому, кто попытается подтасовать результаты, никакие боги не помогут. А самих магов никогда не видать, – объяснила Сабета.

– Ну да, они со своими жертвами в укромных местах предпочитают разбираться, – проворчал Локк.

На помосте служители отпирали ларцы, занимали места у грифельных досок.

– Добро пожаловать, уважаемые сограждане, почтенные консельеры и представители органов власти Картенской республики! – воскликнула Первый магистрат Седилькиса. – Мне выпала огромная честь подвести итоги семьдесят девятых выборов в Консель Картена. Итак, объявляю результаты голосования по округам. Округ Исла-Федра!

Служитель вытащил из ларца запечатанный конверт и вручил его Седилькисе. Она торжественно извлекла из конверта лист пергамента с печатями и какими-то ленточками.

– Ста пятнадцатью голосами против шестидесяти в Консель избирается представитель партии Глубинных Корней, Первый сын Эпиталий! – провозгласила она.

Сторонники партии Глубинных Корней дружно захлопали в ладоши. Один служитель вывел мелом цифры на грифельной доске, а другой зажег свечу, вспыхнувшую зеленым пламенем, и с помощью длинного шеста установил ее на столбик, под матовый стеклянный колпак.

– Ну что, сударыня, признаете свое поражение? – спросил Локк.

– В этом округе все с самого начала было ясно, – ответила Сабета.

– Тьфу ты! Жан, наша соперница слишком умна…

– Округ острова Кувалд! – объявила Седилькиса. – Двумястами тридцатью пятью голосами против ста в Консель избирается представитель партии Черного Ириса, Четвертая дочь Дюлериана.

Служители установили под матовый стеклянный колпак зажженную свечу, горевшую лилово-синим, почти черным пламенем.

– Так-то вот! – Сабета снова наполнила бокалы. – Ну, изреките что-нибудь глубокомысленное…

– Сударыня, в вашем присутствии я вообще не осмеливаюсь рот раскрывать, – промолвил Локк.

Вскоре на помосте уже горели семь зеленых и четыре черных свечи.

– Округ Бурсади! – провозгласила Седилькиса. – Ста сорока шестью голосами против ста двадцати двух в Консель избирается представитель партии Черного Ириса, Второй сын Ловарис.

Жан испустил трагический вздох.

– Бедняга Ловарис! – сказала Сабета. – Едва не стал жертвой презренных воров, посягнувших на священный прах предков.

– Мы рады, что все обошлось, – с притворным сожалением заметил Локк.

– Округ Плаза-Гандоло! – возвестила Седилькиса. – Восьмьюдесятью одним голосом против шестидесяти пяти в Консель избирается представитель партии Черного Ириса, Вторая дочь Виракуа!

– Ох, лопни Переландровы яйца! Мы же ее особняк ворованным добром засыпали! – простонал Жан. – Ей предъявили одиннадцать обвинений в грабеже и сокрытии награбленного. Как тебе ее отмазать удалось?

– Легко. Виракуа якобы приютила помешанную родственницу, страдающую неудержимой склонностью к воровству… Я наняла актрису, которая весьма убедительно сыграла эту роль. Виракуа принесла публичные извинения за проделки несчастной безумицы, которая, ускользнув от сиделок, грабила соседей. Разумеется, все похищенные ценности вернули законным владельцам и обвинения немедленно сняли. Сами понимаете, какое сочувствие среди избирателей вызвала эта печальная история.

– Ах, обвинения сняли… – Локк сокрушенно покачал головой. – Теперь понятно, почему окружного магистрата подкупить не удалось.

– Округ Исла-Меллия! – объявила Седилькиса. – Семьюдесятью пятью голосами против тридцати одного в Консель избирается представитель партии Глубинных Корней, Дурная Примета Декса.

– А вот к ней мы даже не подступались, – вздохнула Сабета.

– Если не считать попытки подкупить ее повара, – заметил Локк. – И привратника. И лакеев. И ее поверенного. И кучера. И табачника.

– Вот привратника как раз подкупить и удалось, – поправила его Сабета. – Только я не могла придумать, как этим воспользоваться.

– Хвала всем богам, шляпу мне жевать не придется, – шепнул Локк Жану.

– Округ Филигрань! – возвестила Седилькиса. – Ста восьмьюдесятью восемью голосами против шестидесяти семи в Консель избирается представитель партии Глубинных Корней, Свет Амателя Азалон.

Зажглась зеленая свеча, но пламя трех последующих было черным.

Итак, девять мест в Конселе заняли представители партии Глубинных Корней, а девять – представители партии Черного Ириса.

– Прямо как в театре… – прошептала Сабета, разрумянившаяся от выпитого бренди. – Мечемся по сцене в костюмах, играем свои роли, а теперь появляется Хор, произносит заключительный монолог и прощается со зрителями.

– Которые теперь наверняка жалеют, что гнилыми фруктами не запаслись, – добавил Жан.

– Ну, понеслись! – сказала Сабета.

– И наконец, округ Паланта! – провозгласила Седилькиса, картинным жестом вскрывая конверт. – Ста семьюдесятью голосами против ста пятидесяти двух в Консель избирается представитель партии Черного Ириса, Третий сын Иовиндий!

В последнем светильнике вспыхнула черная свеча.

В Зале торжеств началась суматоха, зазвучали радостные и возмущенные голоса, поздравления и обвинения.

Сабета, сложив руки на груди, откинулась на спинку кресла и с искренней улыбкой произнесла:

– Если честно, вы меня едва не обошли, даром что я первой в Картен приехала.

– Весьма лестное признание, – хмыкнул Жан.

– Ваша проделка с Ловарисом была чудо как хороша, – признала Сабета. – Даже жаль, что пришлось ее расстроить.

– А мне вот ничуть не жаль, – заявил Локк.

– Прошу внимания! – воскликнула Первый магистрат Седилькиса.

Стражники в голубых мундирах и белых мантиях торжественно стукнули тяжелыми жезлами об пол.

Дождавшись, когда шум и гомон в зале стихнет, Седилькиса продолжила:

– Итак, голоса в каждом из округов подсчитаны, и результаты голосования признаны действительными. Выборы в Консель завершены. Да благословят боги Предстояние. Да благословят боги Картенскую республику!

– Первый магистрат Седилькиса, прошу слова! – раздался голос из зала. – В результаты голосования следует внести небольшое изменение…

– А это еще что? – недоуменно спросила Сабета.

Выбравшись из толпы обрадованных черноирисовцев, Ловарис поднялся на помост и подошел к одному из рупоров.

– Дорогие друзья и уважаемые сограждане! – Ловарис поманил к себе служителя. – Меня, Второго сына Ловариса, часто именуют Проницательностью… Несомненно, имя это я ношу с честью. Двадцать лет я занимал пост консельера от округа Бурсади, представляя интересы партии Черного Ириса. Однако же с недавних пор, в силу непредвиденных обстоятельств, в моих политических пристрастиях и взглядах произошли некоторые изменения, а потому, как это ни прискорбно, совесть вынуждает меня объявить об этом во всеуслышание.

– Ущипните меня, кто-нибудь! – взмолилась Сабета. – Мне кошмар привиделся…

– Мы все спим и видим чудесный сон, – заявил Локк.

– А потому я, с величайшим сожалением, немедленно выхожу из рядов партии Черного Ириса, – продолжил Ловарис. – И более не буду ни посещать собрания партии, ни носить ее цвета и символы.

– О всевышние боги, и от поста консельера вы тоже отказываетесь? – выкрикнули из толпы.

– Нет, конечно, – ответил Ловарис. – Пост консельера остается за мной по праву. Как было только что объявлено, я по всем правилам и на законных основаниях избран в Консель от округа Бурсади.

– Предатель! – выкрикнул Третий сын Иовиндий. – Мошенник! Если вы выходите из партийных рядов, то ваше место должен занять второй кандидат от партии Черного Ириса.

– Картенских консельеров избирают за личные качества, а не за политические пристрастия, – заявил Ловарис с невыразимо презрительной ухмылкой. – Приверженность той или иной политической партии не имеет ни малейшего значения. Наше законодательство этого не предусматривает, а потому отказываться от поста консельера я не обязан. А теперь позвольте мне подробнее описать сложившееся положение дел.

Ловарис взял у служителя шест и погасил черную свечу под матовым колпаком. Теперь среди девяти зеленых и девяти черных стеклянных шаров красовался один белый.

– Да, я вышел из рядов партии Черного Ириса, но это не означает, что я переметнулся к партии Глубинных Корней. И теперь объявляю о создании новой партии – своей собственной. Я – ее первый и единственный сторонник. Я буду выступать независимым арбитром обеих традиционных идеологий Картена и отдам свой голос за те предложения, в разумности принятия которых меня убедят приверженцы той или иной партии. Позвольте заверить вас, почтенные сограждане, что я готов выслушать любые доводы за и против и принять взвешенное, обоснованное решение. Надеюсь, уважаемые господа, нас с вами ждет успешное и взаимовыгодное сотрудничество. Доброго вам вечера!

Последовавшее за этим столпотворение лучше всего описывала фраза «полнейший бардак». Консельеры-черноирисовцы, вспомнив о положенной по закону неприкосновенности своей личности, начали прорываться к Ловарису сквозь строй констеблей. Стражники предпринимали робкие попытки их удержать, потому что Ловарис теоретически находился под их защитой. Первый магистрат Седилькиса, памятуя о равных правах судейских чиновников и городских властей, дала в зубы одному из консельеров-черноирисовцев, что вызвало справедливое возмущение даже среди консельеров-глубинников, поскольку нарушало вышеозначенную неприкосновенность. Констебли послали за подкреплением, а гости, не принимавшие участия в потасовке, наполнили бокалы пуншем, заняли места поудобнее и с нескрываемым любопытством наблюдали за ходом работы правительственных организаций Картена.

– Не может быть… – прошептала Сабета. – С ума сойти! Как вам удалось…

– Ты предупредила Ловариса, что мы предложим ему переметнуться на сторону партии Глубинных Корней, – напомнил Локк. – Как тебе известно, он меня хорошенько в дерьме извалял – и не согласился. Так что первый подход нам не удался.

– Но у нас был припасен второй, – продолжил Жан, плеснув себе бренди. – Ловарис до невозможности тщеславен, этим мы и воспользовались. Предложили ему сыграть главную роль на картенской политической арене.

– Пощекотали его самолюбие, – добавил Локк. – Ну и разумно решили, что это лучше сделать Жану: Ловарис не принял бы предложение человека, которого только что унизил.

– И теперь Ловарис – самая важная особа в Картене, – прошептала Сабета. – Без его участия Консель ни одного решения не примет.

– Ему это по нраву пришлось, – ухмыльнулся Локк. – Остальные консельеры его возненавидят, но в ближайшие пять лет им придется смиренно просить его поддержки. Ну или убийц к нему подослать. Но это уже не наше дело.

– И он вот так сразу и согласился?

– Ну что ты! Если бы черноирисовцы одержали победу с большим перевесом голосов, Ловарис бы смолчал. Вдобавок без финансового поощрения не обошлось.

– За свое согласие он запросил двадцать пять тысяч дукатов, – сказал Жан.

– Ого! Куда же он деньги припрячет? – удивилась Сабета. – Черноирисовцы устроят за ним слежку, проверят все его счета и сделки, все вверх дном перевернут…

– Ну, ему беспокоиться не о чем, – сказал Локк. – Ты сама все ему и доставила, да еще и под охраной.

Сабета ошеломленно уставилась на него, а потом сообразила:

– Ларцы с прахом предков!

– Я втихаря скупил у торговцев драгоценностями изумруды и жемчуг «паучий глаз», – объяснил Жан. – Спрятал все на дне ларцов, а констебли священный прах тревожить побоялись. Так все и устроилось.

– Ох, а я и впрямь решила, что вы ларцы похитили, чтобы Ловариса припугнуть! – воскликнула Сабета.

– Вот-вот, мы очень надеялись, что ты к такому выводу и придешь, – улыбнулся Локк. – Если б мы сами все к Ловарису приволокли, то кто-нибудь тебе бы обязательно донес. Может, даже кто из его слуг.

– Ага, почти все его слуги на меня работали, – кивнула Сабета. – Значит, вам надо было Ловарису сокровища доставить, поэтому вы о барке… О боги, и давно вы узнали, что Никорос мне о ваших замыслах сообщает?

– Ну как тебе сказать… – замялся Локк. – Мы слишком поздно спохватились. Вот только с баркой и успели подсуетиться.

– Гм… Значит, только с баркой… – Она задумчиво потерла виски. – А, знаю! Склад алхимических смесей в бакалейной лавке… Ну, в Вел-Веспале? Никорос мне о нем доложил. Вы, наверное, всем подозреваемым по секрету рассказали о разных тайниках.

– Точно! – ухмыльнулся Локк. – Твои люди обнаружили схрон, о котором тебе Никорос рассказал, а мы узнали, кто предатель.

– Сволочи вы! Гады! – Сабета вскочила, подбежала к Локку и Жану и с хохотом обняла их обоих. – Эх, засранцы, как же вы все здорово придумываете!

– Да ты и сама не промах, – улыбнулся Жан. – Если б не милость богов, мы бы до сих пор по морям путешествовали.

– А все-таки, чего же мы с вами добились? – с неподдельным любопытством спросила Сабета. – Победа на выборах досталась мне… ну, на полминуты… Можно ли считать это победой?

– Вот и я не знаю, можно ли считать победой то, что нам удалось превратить поражение в ничью, – задумчиво произнес Локк. – Нет, такой глубокий философический вопрос можно обсуждать только на пьяную голову.

– Интересно, а что об этом маги подумают?

– Да ну, пусть они над этим размышляют, пока солнце в ледышку не превратится, – отмахнулся Локк. – Мы свое задание выполнили, состязались честно, запутали все до невозможности… По-моему, мы развлекли их на славу.

– А по-моему, мы очень скоро узнаем, что именно они думают, – вздохнул Жан.

– Слушайте, а… Терпение вам не объясняла, что нас после выборов ожидает? – спросила Сабета.

– Не-а, – помотал головой Локк.

– Тогда давайте-ка уйдем отсюда, пусть наши работодатели сами нас ищут. – Сабета одним глотком опустошила свой бокал. – Я на всякий случай особняк сняла, рядом с Двором Праха. Там и еда, и вино найдется. Отдохнем, а там решим, что делать дальше… – Она ласково коснулась руки Локка.

– И как нам отсюда выбраться незамеченными? – спросил Жан. – В драку ввязываться не хочется.

– Я все предусмотрела. – Сабета вытащила из рукава тоненький кинжал, вспорола обертку одного из трех свертков, сложенных на полке под фреской. – Жаль с богатым нарядом расставаться, но лучше будет, если мы на время превратимся… в наших злейших врагов.

В десять часов вечера из ворот Картения вышли три констебля: худенький стражник и грузный стражник под предводительством женщины с сержантскими лычками на отворотах. Констебли, разогнав зевак пинками и угрозами, прошли ярдов пятьдесят на запад и свернули в закоулок, где их дожидалась карета.

Локк распахнул дверцу и краем глаза заметил в ночной мгле яркую вспышку на южной окраине города. В небо взметнулись языки пламени.

– Пожар там, что ли? – удивился он.

Зловещее зарево разгоралось. Судя по всему, огонь охватил бо́льшую часть квартала Паланта.

– Да, похоже, полыхает вовсю, – сказал Жан. – Надеюсь, это не из-за выборов. Хотя кто их знает, картенцев этих…

– Эй, ну чего вы там возитесь! – поторопила их Сабета. – Не хватало еще кому-нибудь на глаза попасться.

Все расселись по местам, кучер тронул лошадей, и карета покатила по булыжной мостовой прочь от Картения. Очередная пятилетняя игра подошла к концу. Горожанам еще предстояло привыкнуть к неожиданным итогам выборов, а пока во дворец устремлялись все новые и новые отряды констеблей с дубинками и щитами наперевес.