35. Испытание сердца
После того как ищешь и не находишь, случается, что находишь, хотя и не искал.
Джером К. Джером
Больница Марии Кюри. 8 часов 10 минут
– Вскрываем! – приказал Клузо.
Именно этого он и боялся: в правом желудочке образовался разрыв, что привело к сильному кровотечению.
Кровь сочилась отовсюду и заливала операционное поле. Интерну и операционной сестре никак не удавалось высушить рану, поэтому Клузо пришлось сжать сердце руками, чтобы остановить кровотечение.
На этот раз жизнь Билли висела на волоске.
* * *
Набережная Сен-Бернар. 8 часов 45 минут
– Эй, парни! Пора приниматься за работу, а не завтракать! – рявкнула капитан Карина Аньели, входя в комнату отдыха поста речной полиции.
С круассаном в одной руке и чашкой кофе с молоком в другой лейтенанты Диас и Капелла просматривали заголовки в газете «Паризьен», слушая по радио в утреннем эфире имитатора-звезду.
Коротко стриженная, с очаровательными веснушками, Карина была настолько же женственной, насколько она была властной. Придя в отчаяние от такого нерадения, она выключила радиоприемник и поторопила своих людей:
– Только что звонили из дорожной службы. Дело срочное! Какой-то сумасшедший тип сиганул с моста Марии. Поэтому вы вытаскиваете пальцы из…
– Мы идем, босс! – прервал ее Диас. – Грубости ни к чему.
Через несколько секунд все трое уже сидели в «Корморане», патрульном катере, с которого следили за парижской рекой. Катер понесся вдоль набережной Генриха IV и промчался под мостом Сюлли.
– Надо совсем уже съехать с катушек, чтобы захотеть прыгнуть в такую холодную воду, – заметил Диас.
– Точно… У вас обоих тоже не слишком свежий вид, – оценила Карина.
– Сегодня ночью малыш все время просыпался, – оправдался Капелла.
– А вы, Диас?
– Я не выспался из-за матери.
– Вашей матери?
– Это сложно объяснить, – неопределенно ответил он.
Больше Карина ничего от него не услышала. Катер продолжал свой путь вдоль дороги Жоржа Помпиду, пока не…
– Я вижу его! – крикнул Капелла, наблюдающий за рекой в бинокль.
Катер сбросил скорость, проплывая под мостом Марии. Наполовину задохнувшийся, запутавшийся в плаще, какой-то тип барахтался в воде, с трудом пытаясь добраться до берега.
– Он вот-вот утонет, – констатировала Карина. – Кто пойдет?
– Сейчас очередь Диаса! – заверил ее Капелла.
– Издеваешься, да? Ведь вчера вечером это я…
– Ок, я все поняла, – прервала его молодая женщина. – В конце концов, здесь из мужчин только я!
Она застегнула гидрокостюм и прыгнула в воду под смущенными взглядами двух ее подчиненных.
Она доплыла до мужчины, успокоила его и дотащила до «Корморана», где его принял Диас, сразу укутал в одеяло, прежде чем оказать первую помощь.
Все еще находясь в воде, Карина заметила плавающий в реке предмет. Она его поймала. Это был большой пузырчатый упаковочный пакет. В воде такое точно не растворится. Так как речная полиция боролась еще и с загрязнением Сены, Карина взяла пакет, и Капелла поднял ее на катер.
* * *
Больница Марии Кюри
Операционная бригада работала все утро, пытаясь спасти Билли.
Пытаясь восстановить разорвавшийся сердечный клапан, Клузо использовал часть складки брюшины, чтобы залатать разрыв.
Это была последняя надежда.
Прогноз был неясен.
* * *
Набережная Сен-Бернар. 9 часов 15 минут
Вернувшись на пост речной полиции, лейтенант Капелла начал вынимать вещи из катера, прежде чем вымыть его с помощью автомойки с высоким давлением.
Он поднял конверт из пластика с пузырьками, пропитавшийся водой словно губка. В конверте оказалась совершенно мокрая книга на английском языке. Капелла собрался было отправить ее в помойку, но в последний момент передумал и оставил ее на набережной.
* * *
Дни сменяли друг друга…
Мило присоединился ко мне в Париже и помог мне пережить трудное время.
Балансируя между жизнью и смертью, Билли больше недели оставалась в реанимации под надзором профессора Клузо, который каждые три часа проверял состояние своей пациентки.
Он понимал и мое состояние, поэтому позволил мне постоянно находиться в реанимации. Там я и проводил большую часть моих дней, сидя на стуле с ноутбуком на коленях, и торопливо барабанил пальцами по клавиатуре в такт звукам кардиомонитора и аппарата искусственной вентиляции легких.
Билли была интубирована, окутана электродами, истыкана дренажами и катетерами, трубки капельниц отходили от ее рук и груди. Она находилась под действием болеутоляющих. Билли редко открывала глаза, и когда это случалось, я читал в ее взгляде страдание и отчаяние. Мне хотелось бы ее утешить и осушить ее слезы, но я мог только продолжать писать.
* * *
В середине октября, сидя за столиком на террасе кафе, Мило закончил письмо к Кароль. Он сложил листочки в конверт, заплатил за «Перье» с мятой и перешел через улицу, чтобы выйти на набережную Малакэ. По дороге к Институту Франции – там он видел почтовый ящик – Мило ненадолго задержался возле лотков букинистов. Старинные качественные книги соседствовали там с почтовыми открытками Дуано, винтажными афишами, виниловыми пластинками 1960-х годов и ужасными брелоками для ключей в виде Эйфелевой башни. Мило остановился перед букинистом, торговавшим комиксами «Марвел». Начиная с «Халка» и заканчивая «Человеком-Пауком», его детские сны были населены героями комиксов, и теперь он с интересом перелистал несколько альбомов «Астерикса» и «Счастливчика Люка».
В последнем ящике были сложены издания «все по 1 евро». Мило из любопытства порылся в нем: старые пожелтевшие карманные издания, разорванные глянцевые журналы и среди всего это хлама потрепанный роман в кожаной обложке темно-синего цвета…
Не может быть!
Мило изучил книгу: обложка пошла пузырями, страницы склеились и высохли до состояния камня.
– Where… where did you get this book? – спросил он на родном языке, не способный произнести даже двух слов по-французски.
Букинист на ломаном английском кое-как объяснил ему, что подобрал книгу на набережной. Но Мило так и не понял, каким чудом книга, след которой он потерял в Нью-Йорке, нашлась десять дней спустя в Париже.
Все еще ошеломленный, он крутил книгу в руках.
Да, роман есть, но в каком состоянии…
Букинист понял его замешательство.
– Если вы хотите ее реставрировать, я могу посоветовать вам нужного человека, – предложил он, протягивая Мило визитную карточку.
* * *
Пристройка монастыря Сен-Бенуа. Где-то в Париже
В монастырской переплетной мастерской сестра Мари-Клод внимательно осмотрела книгу, которую ей доверили. «Тело» книги было избито и контужено, а обложка из искусственной кожи сильно повреждена. Реставрация, которую ее попросили сделать, казалась монахине сложной, но она решительно взялась за дело.
Для начала сестра Мари-Клод аккуратно расшила книгу. Потом с помощью увлажнителя толщиной не больше шариковой ручки она обработала роман тонкой струйкой пара, температура которого высвечивалась на цифровом экране. Влажное облако проникло в бумагу и разделило слипшиеся страницы. Намокнув в реке, страницы стали хрупкими, часть текста размыло. С огромной осторожностью монахиня вложила листы промокательной бумаги между страницами, потом поставила книгу стоймя и с бесконечным терпением начала «возвращать ее к жизни» с помощью фена.
Несколько часов спустя страницы снова можно было довольно свободно переворачивать. Сестра Мари-Клод тщательно проверила их одну за другой, каждый раз убеждаясь в том, что работа сделана хорошо. Она заново приклеила отклеившиеся фотографии и крохотную прядь волос, похожих на перышко из крыльев ангела. Наконец, чтобы придать книге прежнюю форму, монахиня оставила ее на всю ночь между пластинами пресса.
На другой день сестра Мари-Клод создала для книги новую обложку. В уединении мастерской, окруженная тишиной и спокойствием, она работала целый день с хирургической точностью, чтобы сделать обложку из крашеной телячьей кожи, которую она дополнила этикеткой из кожи ягненка и на ней золотыми буквами вывела название.
В 19 часов молодой американец со странным именем постучал в дверь монастыря. Сестра Мари-Клод вернула книгу Мило, который осыпал такими комплиментами ее работу, что она не могла не покраснеть…
* * *
– Просыпайся! – приказал Мило, тряся меня за плечо.
Черт побери!
Я снова заснул перед экраном ноутбука в палате Билли, которую она занимала до второй операции. Я всегда проводил здесь ночь с молчаливого согласия персонала.
Шторы были опущены, комнату слабо освещал ночник.
– Который час? – спросил я, протирая глаза.
– Одиннадцать ночи.
– А день недели какой?
– Среда.
Мило не удержался и насмешливо добавил:
– Прежде чем ты меня спросишь, год у нас две тысячи десятый, и Обама все еще наш президент.
– Гм…
Когда я погружался в историю, мои временные ориентиры обычно путались.
– Сколько страниц ты написал? – спросил Мило, пытаясь заглянуть в текст через мое плечо.
– Двести пятьдесят, – сказал я, опуская крышку ноутбука. – Я на середине.
– Как дела у Билли?
– Она по-прежнему в реанимации, под наблюдением.
Мило торжественно достал из подарочного пакета книгу в роскошном переплете.
– У меня для тебя подарок, – таинственно произнес он.
Я не сразу понял, что это мой собственный роман, который они с Кароль искали по всему миру.
Книга была качественно отреставрирована, у нее появилась кожаная обложка, теплая и гладкая на ощупь.
– Билли больше ничего не угрожает, – заверил меня Мило. – Теперь тебе остается только закончить твою историю, чтобы вернуть эту девушку в ее мир.
* * *
Прошли недели и месяцы.
Октябрь, ноябрь, декабрь…
Ветер унес упавшие на тротуар пожелтевшие листья, и тепло осеннего солнца сменилось зимним холодом.
В кафе убрали столики с террас и зажгли на террасах жаровни. Продавцы каштанов появились у выходов из метро, где одинаковым движением прохожие натягивали шапки и плотнее кутались в шарфы.
Увлеченный порывом, я писал все быстрее и быстрее, набирая текст, почти не переводя дух, захваченный историей. Теперь я был в большей степени ее игрушкой, чем творцом, загипнотизированный значками номеров страниц, появлявшимися в нижнем углу экрана: 350, 400, 450…
Билли выдержала удар и успешно прошла «испытание сердца». Сначала ее отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, убрав из горла трубку и заменив ее кислородной маской. Затем Клузо начал постепенно уменьшать дозы обезболивающих, удалил дренажи и катетеры, с облегчением увидев, что бактериологические пробы не показали новых следов инфекции.
Потом Билли освободили от повязок и прикрыли швы прозрачной пленкой. С течением времени шрам стал менее заметным.
Она начала самостоятельно пить и есть. Я видел, как она сделала первые шаги, потом первый раз поднялась по лестнице под присмотром кинезиотерапевта.
Ее волосы у корней приобрели прежний цвет, а к ней самой вернулась улыбка и жизнелюбие.
Семнадцатого декабря Париж проснулся под первыми снежинками, которые все утро спускались на город.
А двадцать третьего декабря я поставил последнюю точку в моем романе.
