31. Улицы Рима

Несмотря на угрожающую болезнь Билли, две недели перед ее операцией стали одним из самых гармоничных периодов для нашей «пары».

Работа над моим романом продвигалась хорошо. Ко мне вернулся вкус к сочинительству, и я работал ночами, повинуясь порыву энтузиазма и творчества. Я изо всех сил старался заложить основы для счастливой и спокойной жизни Билли. Сидя за компьютером, я создавал в романе существование, о котором она всегда мечтала: жизнь более безмятежную, свободную от мучивших ее демонов, разочарований и ран.

Как правило, я работал до зари, потом выходил на улицу ранним утром, когда уборочные машины поливали тротуары Сен-Жермен. Я выпивал первую чашку кофе за стойкой бистро на улице Бюси, потом отправлялся в булочную в пассаже Дофины, где пекли слоеные пирожные с золотистыми, тающими во рту яблоками, и возвращался в наше гнездышко на площади Фюрстемберг, где готовил два кофе с молоком, слушая радио. Ко мне присоединялась зевающая Билли, и мы завтракали, облокотившись на барную стойку в «американской» кухне, окно которой выходило на маленькую площадь. Она напевала, пытаясь понять слова французских песенок. Я подбирал крошки слоеного теста в уголке ее губ, глядя, как она жмурится, защищая глаза от освещавшего ее лицо солнца.

Я снова садился за работу, а Билли коротала утро за чтением. Она нашла английские книги в магазине возле собора Парижской Богоматери и попросила меня составить список романов, которые нужно было прочесть обязательно. Начиная со Стейнбека и Сэлинджера и не пропуская Диккенса, молодая женщина «проглотила» за эти пятнадцать дней некоторые из романов, оставивших отпечаток на моей юности. Она всегда делала краткую аннотацию, расспрашивала меня о биографии авторов и записывала в блокнот те фразы, которые произвели на нее впечатление.

Во второй половине дня, проспав несколько часов, я сопровождал ее в маленький кинотеатр на улице Кристины, где крутили старые шедевры, о которых Билли никогда не слышала, и теперь она с восхищением открывала их для себя: «Heaven Can Wait», «The Seven Year Itch», «Shop Around The Corner»… После сеанса мы обсуждали фильм за чашкой венского шоколада, и каждый раз, когда я упоминал что-то ей неизвестное, она обязательно записывала это в свой блокнот. Я был Генри Хиггинсом, она – Элизой Дулитл. Мы были счастливы.

Вечером мы пытались приготовить какие-нибудь блюда по рецептам из старой кулинарной книги, которую мы нашли в маленькой библиотеке нашей квартиры. Это был своего рода вызов. С большим или меньшим успехом мы колдовали над рагу из телятины под белым соусом, уточкой с грушами и – это удалось нам лучше всего – бараньей голяшкой с медом и тимьяном.

В эти две недели я открыл для себя другую грань ее личности и увидел умную и тонкую молодую женщину, твердо намеренную приобретать новые знания. Но, самое главное, стоило нам сложить оружие, как меня сбили с ног новые чувства, которые я к ней испытывал.

После еды я читал Билли страницы романа, написанные днем, что становилось отправной точкой для долгих разговоров. В буфете маленькой гостиной мы нашли начатую бутылку грушевой водки. Кустарная этикетка почти стерлась, но она уверяла, что напиток «был дистиллирован в соответствии с традициями предков» мелким производителем из северной части Ардеша. В первый вечер сивуха обожгла нам горло, и мы сочли ее непригодной для питья. Но это не помешало нам на следующий день налить себе по глоточку. Вечером третьего дня она показалась нам «не такой уж плохой» и «просто великолепной» вечером дня четвертого. Потом «огненная вода» стала неотъемлемой частью нашего церемониала, и под действием алкоголя, развязывающего языки, мы все больше доверялись друг другу. Билли рассказала мне о своем детстве, о мрачной юности, об отчаянии, в которое ее погружало ощущение одиночества, всегда толкавшее ее на неудачные любовные истории. Она призналась мне, как это больно ни разу не встретить мужчину, который любил бы и уважал, как она надеялась на будущее и мечтала создать семью. Обычно Билли в конце концов засыпала на диване, слушая старые пластинки в 33 оборота, забытые владельцем квартиры, и пытаясь переводить песни поэта с поседевшими волосами. Он держал сигарету в нагрудном кармане пиджака и считал, что «со временем все проходит», что «забываются страсти и те голоса, которые совсем тихо повторяли вам слова бедняков: поздно не возвращайся, и главное, не простудись».

Отнеся Билли в ее спальню, я возвращался в гостиную и садился за компьютер. С этого начиналась для меня ночь работы в одиночестве, порой возбуждающая, но чаще болезненная: я сознавал, что годы счастья, которые я создавал для Билли, она проведет вдали от меня. В созданном мной мире я не буду существовать, а она будет рядом с мужчиной, который был моим злейшим врагом.

Когда Билли еще не ворвалась в мою жизнь, я создал сильный мужской образ и назвал его Джек. Я сделал это для контраста: он олицетворял в мужественности все то, что я в ней презирал или что вызывало у меня чувство неловкости. Джек был моей противоположностью, типом мужчины, который я ненавидел и которым не хотел стать.

Чуть за сорок, красивое лицо, отец двоих детей, он работал в Бостоне заместителем директора крупной страховой компании. Очень рано женился и с радостью изменял своей жене, примирившейся с этим. Уверенный в себе, прекрасный рассказчик, Джек отлично разбирался в женской психологии и обладал талантом в первую же встречу вызывать у своей собеседницы доверие. Он охотно демонстрировал в своих словах и в отношении некоторую дозу мачизма, делавшую его неотразимо мужественным. Но с той женщиной, которую он хотел соблазнить, Джек чаще всего бывал нежным и мягким, и женщины влюблялись в это противоречие, оказываясь во власти пьянящего чувства эксклюзивности: им он давал то, в чем отказывал другим.

На самом же деле, как только Джек добивался своего, его эгоцентричный характер снова брал верх. Он легко манипулировал людьми, и ему всегда удавалось играть роль жертвы, чтобы повернуть ситуацию так, как это было выгодно ему. Стоило ему усомниться в самом себе, как он унижал свою любовницу нелицеприятными словами, всегда попадавшими в цель, поскольку Джек умел распознавать слабости женщин, чтобы подчинить их своей власти.

В лапы этого самовлюбленного соблазнителя-извращенца, наносившего своим жертвам незаживающие раны, я имел несчастье отправить мою Билли. Именно в него она влюбилась и попросила меня выстроить ее жизнь рядом с ним.

И я попался в мою же собственную ловушку, потому что невозможно целиком и полностью изменить характер персонажа романа. Пусть я был автором книги, Богом я не был. Вымысел живет по своим собственным законам, и этот откровенный мерзавец не мог в следующем томе внезапно превратиться в идеального мужчину.

Каждую ночь я изо всех сил старался понемногу отыгрывать назад, позволяя Джеку эволюционировать очень и очень медленно, чтобы облагородить его.

Но для меня Джек все равно оставался Джеком, пусть и изменившимся к лучшему: такой тип мужчины я ненавидел больше всего на свете, но именно ему, по странному стечению обстоятельств, я был вынужден отдать женщину, в которую уже был влюблен…

– Полиция! Откройте, мистер Ломбардо!

Мило с трудом проснулся. Он протер глаза и выбрался из кровати. Его пошатывало.

Накануне они с Кароль засиделись допоздна, проведя добрую часть ночи перед экранами своих компьютеров, прочесывая, но, к сожалению, безуспешно дискуссионные форумы и сайты онлайн-продаж, пытаясь найти потерянный экземпляр. Каждый раз, когда это было возможно, они оставляли объявления или отправляли электронные письма. Это была утомительная работа, но они задействовали все итальянские сайты, которые так или иначе имели отношение к продаже книг или к литературе.

– Полиция! Откройте, или мы…

Мило приоткрыл дверь. Перед ним стояла помощница шерифа, маленькая брюнетка с зелеными глазами и ирландско-американским шармом, возомнившая себя Терезой Лисбон.

– Здравствуйте, мистер Ломбардо. Я Карен Каллен, из офиса шерифа Калифорнии. У нас ордер о вашем выселении.

Мило вышел на веранду как раз в ту минуту, когда перед домом припарковался фургон для перевозки вещей.

– Это что еще за дерьмо?

– Не усложняйте нашу работу, прошу вас! – с угрозой сказала офицер Каллен. – В последние несколько недель вы получили множество предупреждений от вашего банка.

Два грузчика уже встали перед дверью. Они ждали только приказа, чтобы начать выносить вещи из дома.

– Кстати, – продолжала женщина-полицейский, протягивая ему конверт, – вот повестка с вызовом в суд за похищение имущества, на которое был наложен арест.

– Вы говорите о…

– …о «Бугатти», который вы заложили.

Кивком головы помощница шерифа дала знак грузчикам, и они меньше чем за полчаса вынесли из дома всю обстановку.

– И это пустяки по сравнению с тем, что с вами сделает налоговая служба! – с садистским удовольствием бросила Карен, захлопывая дверцу своего автомобиля.

Мило остался один на тротуаре с чемоданом в руке. Он вдруг понял, что ему негде ночевать. Как оглушенный боксер, он сделал несколько шагов направо, потом налево, не зная толком, куда ему идти. Три месяца назад он уволил двух своих сотрудников и продал свой офис в центре города. Вот так. У него больше не было работы, крыши над головой, машины, ничего. Слишком долго он отказывался посмотреть в лицо реальности, думая, что все так или иначе уладится. Но на этот раз реальность его настигла.

В лучах утреннего солнца засверкали татуировки, украшавшие его руки. Стигматы прошлого, они возвращали его на улицу, к дракам, к насилию и нищете, от которых, как ему казалось, он избавился.

Вой полицейской сирены вырвал его из круговерти мыслей. Он повернулся, охваченный желанием убежать, но это был не враг.

Это была Кароль.

Она сразу поняла, что произошло, и не позволила чувству неловкости взять верх. Молодая женщина решительно подхватила чемодан Мило и сунула его на заднее сиденье патрульной машины.

– У меня очень удобный диван-кровать, но не думай, что сможешь жить у меня, ничего не делая. Нужно будет снять обои в гостиной, о чем я давно мечтаю, а потом заново побелить известью кухню, да и швы в душе требуют ремонта. К тому же в ванной течет кран, и там появились следы сырости, от которых надо избавиться. Так что, как видишь, твое выселение мне только на руку…

Мило поблагодарил ее еле заметным кивком головы.

Пусть у него не было больше работы, дома, машины.

Но у него оставалась Кароль.

Он все потерял.

Кроме главного.

Художник Лука Бартолетти вошел в маленький семейный ресторан. В интерьере со старинной мебелью заведение предлагало римскую кухню без затей. Здесь ели пасту за столиками, накрытыми скатертями в красную клетку, и пили вино из графинов.

– Джованни! – позвал Лука.

В 10 утра в зале было пусто, но упоительный аромат свежеиспеченного хлеба уже витал в воздухе. Этот ресторан принадлежал родителям Луки уже больше сорока лет, хотя теперь им управлял его брат.

– Джованни!

В проеме двери появился силуэт. Но это был не Джованни.

– Почему ты так кричишь?

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй.

Ни поцелуя. Ни объятий. Ни теплоты.

– Я ищу Джованни.

– Твоего брата здесь нет. Он у Марчелло, покупает piscialandrea.

– Что ж, тогда я его подожду.

Повисло тяжелое молчание, полное горечи и упреков, как бывало всегда, когда мать и сын оставались наедине. Они мало виделись, мало говорили. Лука долго жил в Нью-Йорке, потом после развода он вернулся в Италию, но поначалу обосновался в Милане, прежде чем купить квартиру в Риме.

Чтобы стряхнуть неловкость, он прошел за стойку и сделал себе эспрессо. Лука не был «семейным» человеком. Он часто использовал работу как предлог, чтобы не посещать крестины, свадьбы, первое причастие и воскресные завтраки, которые затягивались до вечера. Правда, он очень любил родных, пусть и на свой лад, и страдал от того, что не умеет с ними общаться. Мать никогда не понимала ни его живопись, ни его успех. Она никак не могла взять в толк, зачем люди покупают монохромные картины за десятки тысяч евро. Лука думал, что мать считает его в некотором роде жуликом, талантливым кидалой, которому удается жить в комфорте, не работая по-настоящему. Это непонимание подточило их отношения.

– Что слышно о твоей дочери? – спросила мать.

– Сандра только что вернулась в школу в Нью-Йорке.

– Ты с ней не видишься?

– Мы редко встречаемся, – признал Лука. – Напоминаю: это ее мать получила над ней опеку.

– А когда вы видитесь, то все проходит плохо, верно?

– Я пришел сюда не затем, чтобы выслушивать эти глупости! – взорвался Лука и встал, собираясь уйти.

– Подожди! – остановила его мать.

Он застыл на пороге.

– У тебя встревоженный вид.

– Это мое дело.

– О чем ты хотел поговорить с твоим братом?

– Хотел узнать, не остались ли у него кое-какие фотографии.

– Фотографии? Ты никогда не берешь фотографии! Ты все время повторяешь, что не любишь захламлять жизнь воспоминаниями.

– Спасибо за помощь, мама.

– Чьи фотографии ты ищешь?

Лука ушел от ответа.

– Я вернусь позже, чтобы повидать Джованни, – пообещал он, открывая дверь.

Пожилая женщина подошла к нему и удержала за рукав.

– Твоя жизнь стала такой же, как твои картины, Лука: одноцветной, сухой и пустой.

– Это ты так считаешь.

– Ты отлично знаешь, что это правда, – с грустью сказала мать.

– До свидания, мама, – попрощался Лука, закрывая за собой дверь.

Пожилая женщина пожала плечами и вернулась на кухню. На ее старом рабочем столе лежала газета «Ла Репубблика» с хвалебной статьей о творчестве Луки. Она дочитала ее, потом аккуратно вырезала и убрала в большой кляссер, в котором она долгие годы сохраняла все то, что писали о ее сыне.

Лука вернулся к себе. Он использовал кисти, чтобы разжечь большой центральный камин, вокруг которого выстраивался интерьер его мастерской. Когда пламя начало разгораться, художник собрал все свои картины – и последние законченные композиции, и те полотна, над которыми он еще работал, – методично полил их растворителем и бросил в огонь.

Твоя жизнь стала такой же, как твои картины, Лука: одноцветной, сухой и пустой. Загипнотизированный тем, как пылают его картины, художник смотрел на превращение работ в дым и пепел как на избавление.

В дверь позвонили. Лука выглянул в окно и увидел сгорбленный силуэт матери. Он спустился вниз, чтобы поговорить с ней, но она уже исчезла, оставив пухлый конверт в его почтовом ящике.

Лука нахмурился и сразу же вскрыл посылку. Там оказались именно те фотографии и документы, которые он хотел попросить у брата!

Он вернулся в свою мастерскую и разложил на рабочем столе воспоминания о далекой эпохе.

Лето 1980 года: в тот год ему исполнилось восемнадцать, он встретил Стеллу, свою первую любовь, дочь рыбака из Порто-Венере. Их прогулки вдоль гавани перед выстроившимися в ряд маленькими, узкими и разноцветными домами, смотревшими на море. Послеполуденные часы, когда они купались в маленькой бухте.

Рождество того же года: они со Стеллой гуляют по улицам Рима. Летний флирт, который не кончился после каникул.

Весна 1981 года: счет из отеля в Сиене за ту ночь, когда они впервые занимались любовью.

1982 год: все письма, которые они написали друг другу за этот год. Обещания, планы, увлеченность, водоворот жизни.

1983 год: подарок от Стеллы на его день рождения – буссоль, которую она купила на Сардинии, с выгравированной надписью: «Чтобы жизнь всегда приводила тебя ко мне».

1984 год: первая поездка в США. Стелла на велосипеде на мосту Золотые ворота. Туман вокруг парома, направляющегося в Алькатрас. Гамбургеры и молочные коктейли в дешевой закусочной «У Лори».

1985 год… смех, протянутые друг к другу руки… пара, защищенная щитом из бриллиантов… 1986 год… год, когда он продал свою первую картину… 1987 год… Делаем ребенка или еще подождем? …Первые сомнения… 1988 год… Буссоль больше не показывает север…

Тихая слеза сползла по щеке Луки.

В двадцать восемь лет он ушел от Стеллы. Плохое было время, тогда в Луке все разладилось. Он не знал, какое направление выбрать для своих картин, а расплатилась за это их пара. Однажды утром он встал и сжег свои работы, как только что сделал сегодня. А потом он ушел, словно вор. Лука ничего не объяснил, отрезал по живому, думал только о себе и своей живописи. Он нашел убежище на Манхэттене, поменял свой стиль, оставил в стороне образы, максимально очистил свои картины и начал писать только монохромные белые полотна. Там он женился на ловкой владелице галереи, которая сумела сделать рекламу его работам и открыть ему путь к успеху. У них родилась дочь, но через несколько лет они развелись, продолжая вместе вести дела.

Лука никогда больше не встречался со Стеллой. От брата он узнал, что она вернулась в Порто-Венере. Лука стер ее из своей жизни, он ее отверг.

Так почему же он сегодня вспомнил об этой давней истории?

Возможно, потому, что она еще не была закончена.

Чайный салон расположился на площади Испании у подножия большой лестницы церкви Пресвятой Троицы на горах.

Лука устроился за маленьким столиком в глубине зала, тем самым, за которым они обычно сидели со Стеллой. Это было самое старое заведение такого рода в Риме. Сто двадцать лет назад, когда чай продавали только в аптеках, его открыли две англичанки.

Декор не изменился с XIX века и превращал это место в английский анклав в самом сердце Рима, играя на контрасте между средиземноморским характером города и британским очарованием кафе. Стены были обшиты панелями, на этажерках из темного дерева стояли десятки книг и коллекция старинных чайников.

Лука открыл книгу Тома Бойда на пустой странице, сразу за фотографиями миссис Кауфман. Его тронула эта мизансцена с ее воспоминаниями, кусочками жизни, которые следовали один за другим. Как будто книга была волшебной, могла исполнять желания и оживлять прошлое, Лука тоже вклеил в нее несколько своих снимков, дополнив их рисунками и оттисками. Последним он приклеил фото, на котором они были вместе со Стеллой на мотороллере. Римские каникулы, 1981. Им было по девятнадцать лет. Тогда Стелла написала ему эти слова: «Никогда не переставай любить меня…»

Лука несколько минут прижимал снимок к странице. Ему скоро пятьдесят, у него была относительно богатая жизнь, которая принесла ему удовлетворение: он путешествовал, жил своим искусством, добился успеха. Но если поразмыслить хорошенько, в его жизни не было ничего ярче волшебства самого начала, когда жизнь была полна обещаний и безмятежности.

Лука закрыл книгу и приклеил на обложку красную этикетку, на которой написал несколько слов. В своем телефоне он открыл сайт буккроссинга и оставил там короткое сообщение. Воспользовавшись тем, что на него никто не смотрел, художник оставил книгу на одной из этажерок между томиками Китса и Шелли.

Лука вышел на площадь, чтобы забрать мотоцикл, который он оставил возле стоянки такси. Он прикрепил свою сумку к багажнику и оседлал «Дукати». Лука проехал мимо парка виллы Боргезе, потом по Народной площади, по мосту через Тибр и направился в квартал Трастевере. Не глуша мотор, он остановился перед семейным рестораном и поднял щиток на своем шлеме. Как будто поджидая его, мать вышла на тротуар. Она посмотрела на сына, надеясь, что глаза лучше слов скажут ему о ее любви.

Лука нажал на газ и выехал на дорогу, ведущую из города. Он взял курс на Порто-Венере, говоря себе, что, возможно, еще не слишком поздно…

В футболке и рабочем комбинезоне Мило стоял на стремянке с валиком в руке и заново красил стены кухни.

Кароль открыла дверь своей спальни и подошла к нему.

– Уже за работой? – спросила она, зевая.

– Да, я больше не смог заснуть.

Кароль посмотрела на покрашенные стены.

– Я смотрю, ты не халтуришь!

– Шутишь, что ли? Уже три дня я тружусь, как раб!

– Пожалуй, у тебя и в самом деле неплохо получается, – признала она. – Будь добр, сделай мне капучино…

Мило послушно взялся варить кофе, а Кароль тем временем устроилась за маленьким круглым столом в гостиной. Она положила себе в миску хлопья и открыла ноутбук, чтобы проверить почту.

Ее почтовый ящик был полон. Мило переслал ей полный список членов сообщества читателей Тома, которые уже три года отправляли письма автору через его сайт в интернете. Благодаря электронным посланиям, разосланным во все уголки земного шара, Кароль сумела предупредить тысячи читателей. Она не стала придумывать никаких предлогов и открыто сообщила, что ищет «незаконченный» экземпляр второго тома «Трилогии ангелов». С тех пор каждое утро она находила в своей почте многочисленные слова поддержки. Новое письмо, которое было у нее перед глазами, оказалось намного интереснее.

– Ты только посмотри на это! – позвала она Мило.

Тот протянул ей чашку с кофе, над которой поднимался пар, и взглянул на экран через ее плечо. Корреспондент сообщал, что нашел нужный экземпляр на одном из сайтов буккроссинга. Кароль кликнула по указанной ссылке и действительно оказалась на сайте итальянской ассоциации. Чтобы приобщить людей к чтению, эта ассоциация рекомендовала своим членам оставлять книги в общественных местах, чтобы их могли прочесть другие. Правила «путешествующей книги» были простыми: человек, желающий отпустить книгу на свободу, присваивал ей код и регистрировал на сайте, прежде чем оставить ее.

Кароль напечатала «Том Бойд» в графе поиска, чтобы получить список книг своего друга, которые находились в свободном плавании.

– Вот она! – воскликнул Мило, указывая на один из снимков.

Он приклеился носом к экрану, но Кароль отпихнула его:

– Дай мне посмотреть!

Сомнений быть не могло. У книги была темно-синяя кожаная обложка с золотыми звездами, а название романа было написано готическим шрифтом.

Кароль кликнула еще раз и узнала, что книгу оставили накануне в чайном салоне «Бабингтон» в доме двадцать три на площади Испании в Риме. Открыв другую страницу, она получила доступ ко всей информации, которую счел необходимым оставить luca66, человек, выпустивший роман на свободу. Он сообщал, что книга стоит на этажерке в глубине кафе, и указал час «освобождения»: 13 часов 56 минут по местному времени.

– Мы должны лететь в Рим! – решила Кароль.

– Не спеши! – остановил ее Мило.

– Почему? – взвилась она. – Том рассчитывает на нас. Ты сам вчера разговаривал с ним по телефону. Он снова начал писать, но жизнь Билли все еще под угрозой.

Мило скривился.

– Мы все равно опоздаем. Книгу оставили уже много часов назад.

– Да, но ее же не бросили на стуле или на скамейке! Этот человек поставил роман на этажерку среди других книг. Могут пройти недели, прежде чем кто-то его заметит!

Кароль посмотрела на Мило и поняла, что он, все время сталкивавшийся с разочарованиями, просто потерял уверенность.

– Поступай как знаешь, но я лечу туда, – решила Кароль.

Она подключилась к сайту авиакомпании. Нашлись свободные места на рейс в Рим, время вылета 11 часов 40 минут. Заполняя заявку, она дошла до графы «количество пассажиров».

– Два, – подсказал Мило, опуская голову.

В центре площади рядом с монументальным фонтаном Баркачча, то есть «Лодчонка», группа корейских туристов внимала словам гида:

– Долгое время площадь Испании считалась испанской территорией. Именно здесь находится штаб-квартира Мальтийского ордена, который пользуется статусом бла бла бла бла бла…

Устремив взгляд в глубину фонтана, семнадцатилетняя Изёль Парк поддалась очарованию светло-бирюзовой воды и рассматривала скопившиеся на дне монетки, брошенные туристами. Изёль терпеть не могла, когда ее ассоциировали с «группой туристов из Азии» и насмехались над этим. Ей было неловко от церемониала, этой устаревшей формулы путешествий, согласно которой следовало посещать по одной европейской столице в день и часами ждать, чтобы каждый сделал фотографию в одном и том же месте.

У Изёль гудело в ушах, у нее кружилась голова, ее трясло. Она буквально задыхалась в толпе. Хрупкая, словно травинка, девушка выбралась из скопления людей и укрылась в ближайшем кафе, которое попалось ей по дороге. Это был чайный салон «Бабингтон» в доме 23 на площади Испании…

– Черт побери, они откроют когда-нибудь эту дверь или нет? – воскликнул Мило.

Стоя в центральном проходе салона самолета, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Путешествие оказалось мучительным. После вылета из Лос-Анджелеса самолет совершил посадку сначала в Сан-Франциско, потом во Франкфурте, прежде чем приземлиться, наконец, на итальянской земле. Мило посмотрел на часы: 12 часов 30 минут.

– Я уверен, что мы никогда не найдем эту книгу! – проворчал он. – Мы проделали весь этот путь впустую, и к тому же я умираю с голоду. Ты сама видела, чем они нас кормили… При такой цене на билеты этим и москита не накормишь…

– Прекрати причитать! – взмолилась Кароль. – Я не могу больше слышать, как ты жалуешься на все на свете! Ты меня утомил!

По очереди, выстроившейся к выходу, пронесся одобрительный ропот.

Дверь, наконец, открыли, и пассажиры смогли выйти. Мило следовал за Кароль. Та спустилась по эскалатору, двигавшемуся вверх, и бросилась к стоянке такси. К сожалению, там выстроилась внушительная очередь, и машины подъезжали с ужасающей медлительностью.

– Я тебя предупреждал.

Кароль даже не подумала ему ответить. Она тут же достала свое удостоверение, прошла в голову очереди, предъявила его служащему, который рассаживал пассажиров по машинам.

– American police! We need a car, right now. It’s a matter of life or death! – бросила Кароль на манер инспектора Гарри.

«Это смешно. Из этого ничего не выйдет», – подумал Мило, качая головой.

Но он ошибся. Служащий пожал плечами, задумываться ни о чем не стал, и через десять секунд они уже сидели в такси.

– Площадь Испании, – сказала Кароль таксисту. – Чайный салон «Бабингтон».

– Поживее! – добавил Мило.

Изёль Парк села за маленький столик в глубине зала. Молодая кореянка выпила большую чашку чая и съела маффин со взбитыми сливками. Город ей нравился, но ей бы хотелось побродить по нему, погрузиться в другую культуру, поговорить с людьми, посидеть на залитой солнцем террасе, но при этом не смотреть на часы и не считать себя обязанной фотографировать каждые десять секунд под нажимом группы.

Но теперь она смотрела не на часы, а на экран своего мобильного телефона. По-прежнему никаких посланий от Джимбо. Если в Италии 13 часов, то в Нью-Йорке 7 утра. Возможно, он еще не проснулся. Вот только они расстались пять дней назад, и с тех пор он ни разу не позвонил и не ответил на десятки ее электронных писем и СМС-сообщений. Как такое возможно? Они прожили удивительный месяц в университете Нью-Йорка, где Джимбо изучал кинематографию. Изёль приехала в знаменитый университет в конце лета на стажировку. Волшебное время, когда она открыла для себя любовь в объятиях своего американского бойфренда. В прошлый вторник он отвез ее в аэропорт, где она присоединилась к своей группе, и они пообещали звонить друг другу каждый день, чтобы их любовь развивалась, несмотря на разлуку. Может быть, они увидятся на Рождество. После этого прекрасного обещания Джимбо больше не подавал признаков жизни, и в Изёль как будто что-то надломилось.

Девушка положила десять евро на столик, чтобы оплатить счет. Место было очаровательное с этими деревянными панелями и книжными полками. Еще чуть-чуть, и можно было подумать, что ты в библиотеке. Девушка встала и не смогла удержаться от желания покопаться в книгах. В университете она изучала английскую литературу, и книги некоторых ее любимых авторов стояли на полках: Джейн Остин, Шелли, Джон Китс и…

Изёль нахмурилась, обнаружив том, явно оказавшийся не на своем месте. Том Бойд? Он точно не поэт XIX века! Она взяла книгу с полки и обнаружила красную этикетку, приклеенную на обложке. Подталкиваемая любопытством, Изёль вернулась за столик, чтобы внимательнее изучить книгу.

На самоклеющейся этикетке красовалась странная надпись:

Гм… Изёль была настроена скептически. Она отклеила этикетку и перелистала роман, познакомившись с ее странным содержанием и чистыми страницами, на которых другие люди рассказали свою собственную историю, воспользовавшись предоставленной возможностью. Изёль была тронута. Ей показалось, что книга обладает каким-то магнетизмом. На этикетке было сказано, что книга бесплатная, но девушка колебалась, стоит ли убрать ее в свою сумку…

– Это там! – объявил Мило, указывая пальцем на этажерку в глубине чайного салона.

Клиенты и официантки подскочили и обернулись, рассматривая этого слона в посудной лавке. Он бросился к этажерке и начал рыться на полке с таким рвением, что столетний чайник полетел на пол. К счастью, его в последний момент успела подхватить Кароль.

– Между книгами Китса и Шелли, – подсказала она Мило.

Наконец-то они были у цели! Джейн Остин, Китс, Шелли, но… книги Тома не было.

– Проклятье! – заорал Мило и грохнул кулаком по деревянной панели.

Пока Кароль искала роман на другой этажерке, менеджер кафе пригрозил вызвать полицию. Мило успокоился и начал извиняться. Но тут он заметил пустой столик с недоеденным маффином на тарелке и пустой чашкой из-под чая. Охваченный предчувствием, Мило подошел к банкетке и увидел ярко-красный листок, приклеенный к дереву. Он прочитал текст на нем и удрученно вздохнул.

– Мы опоздали на пять минут… – обратился он к Кароль, помахивая в воздухе маленьким красным листочком.