30. Лабиринт жизни

Мы вышли на станции «Балар», конечной остановке восьмой линии метро. В Париже было тепло, как бывает в самом начале осени, и казалось, что в воздухе витает аромат начала школьных занятий.

Европейская больница Марии Кюри оказалась огромным зданием на берегу Сены на окраине парка Андре Ситроена. Ее главный фасад, весь одетый в стекло, повторял изгиб улицы и создавал эффект зеркала, в котором отражались окружающие деревья.

Судя по тому, что я прочел в брошюре, она объединила отделения старых столичных больниц и считалась самой результативной в Европе, особенно в области сердечно-сосудистых заболеваний. Именно в этой сфере работал профессор Клузо.

Трижды ошибившись с подъездом и заблудившись в дельте огромного центрального патио, мы обратились к служащему, который направил нас к лифтам. Кабина вознесла нас на предпоследний этаж.

Несмотря на то, что профессор сам назначил нам время, пришлось ждать его три четверти часа. Секретарь профессора по имени Коринна рассказала нам, что он живет в том же здании, где находятся его больные, и только этим утром вернулся из Нью-Йорка, где он два раза в месяц читает лекции в престижной Медицинской школе Гарварда.

Под бдительным оком Коринны мы терпеливо сидели в роскошном кабинете профессора, в обстановке которого чередовались дерево и металл и откуда открывался великолепный вид на Сену и крыши Парижа. Если встать перед стеклянной стеной, то можно было рассмотреть баржи, лениво скользившие по реке, мост Мирабо и копию статуи Свободы на стрелке Лебяжьего острова.

Мужчина, вошедший в комнату, больше походил на инспектора Коломбо, чем на выдающегося профессора медицины. Со спутанной шевелюрой, одутловатым и плохо выбритым лицом, месье Клузо было одет в мятый плащ, брошенный на плечи словно накидка. Его рубашка в клетку вылезала из-под зеленоватого пуловера и прикрывала верх брюк из рубчатого вельвета с весьма сомнительными пятнами. Если бы я встретил этого типа на улице, я бы, вероятно, подал ему монету. Трудно поверить, что помимо работы в больнице он еще руководил группой врачей и инженеров, которые пятнадцать лет трудились над созданием автономного искусственного сердца.

Клузо пробормотал что-то, извиняясь за свое опоздание, сменил свой тренчкот на пожелтевший халат и рухнул в свое кресло, явно страдая от смены часовых поясов.

Я где-то вычитал, что во время первой встречи с новым лицом наш мозг за десятую доли секунды решает, можно ли доверять этому человеку. Процесс настолько стремительный, что наши способности к размышлению просто не успевают повлиять на первую «инстинктивную» реакцию.

И этим утром, несмотря на неухоженный вид профессора, именно впечатление доверия отпечаталось в моем мозгу.

Билли тоже не попалась на удочку его внешнего вида и подробно описала все симптомы: потеря сознания, сильная усталость, одышка при малейшем усилии, тошнота, жар, потеря веса и жжение в желудке.

Пока профессор внимательно слушал эту информацию, еле слышно бормоча «гм, гм», я протянул ему папку с анализами Билли, которые провел Мортимер Филипсон. Клузо надел очки с двойными линзами, какие носили в 1970-х годах, и с выражением сомнения на лице просмотрел эти документы. Но его сверкающий взгляд за стеклами очков выдавал живой и острый ум.

– Анализы надо переделать, – отрезал он, властным жестом отправляя картонную папку в корзину для мусора. – Все эти исследования, проведенные в медпункте экзотического отеля, и эта история о «бумажной девушке», чернилах и целлюлозе, не выдерживают никакой критики.

– С чем же тогда связаны мои обмороки? – встревожилась Билли. – И мои вол…

Профессор бесцеремонно прервал ее:

– Для меня ваши повторяющиеся обмороки связаны с резким нарушением мозгового кровообращения. Они определенно связаны с сердечной или сосудистой патологией. Вы обратились по адресу: это и моя специализация, и профиль отделения, которым я руковожу.

Он нацарапал на рецептурном бланке список необходимых исследований и предложил нам встретиться этим же вечером.

«Боинг 767», прилетевший из Сан-Франциско, стоял на парковке. Пассажиры покинули его уже около получаса назад, и уборщики уже начали приводить в порядок салон самолета.

Майк Портой, пилот гражданской авиации, закончил отчет о полете и закрыл свой ноутбук.

«Достала эта бумажная работа!» – подумал он, зевая.

Доклад по возвращении с задания летчик написал довольно халтурно, но пятнадцатичасовой перелет вымотал его до предела. Майк посмотрел на экран телефона. Жена оставила ему нежное и заботливое сообщение. Чтобы не звонить ей, он отправил одно из «черновых» эсэмэс-сообщений, которые держал на такой случай. Сегодня ему предстояло куда более интересное дело, чем болтовня со своей второй половиной. Вечером ему обязательно надо встретиться с Франческой. Каждый раз, бывая в Риме, он устраивал так, чтобы попытать счастья с этой красивой служащей, работавшей в бюро находок. Двадцать лет, свежая, сексуальная, аппетитная, с пышными формами, Франческа сводила его с ума. До этого момента она все время отвергала его ухаживания, но Майк чувствовал, что девушка вот-вот должна сдаться.

Он вышел из кабины, причесался и застегнул форменный китель.

Но прежде чем выйти из самолета, ему следовало найти предлог, чтобы пообщаться с красавицей-итальянкой.

Майк посмотрел на команду уборщиков, действовавшую быстро и эффективно, распределив обязанности. На первой тележке среди журналов и использованных бумажных платков он заметил красивую книгу с обложкой из кожи цвета ночи. Летчик подошел, взял ее в руки, рассмотрел украшенную звездами обложку, на которой выделялись написанные золотыми буквами имя автора и название романа: «Том Бойд «Трилогия ангелов»

Том 2».

– Вы не можете унести эту книгу, сеньор.

Майк обернулся, застигнутый на месте преступления. Кто посмел сказать ему такое?

Это была одна из уборщиц. Чернокожая, пожалуй, даже симпатичная. На шее бейдж с фамилией и именем – ее звали Каэла. Синяя бандана с белой звездой – сомалийский флаг – удерживала ее волосы.

Майк презрительно смерил ее взглядом.

– Я сам этим займусь! – объявил он, указывая на книгу. – Мне все равно нужно зайти в бюро находок.

– Я обязана сообщить об этом моему бригадиру, сеньор.

– Сообщайте хоть Господу Богу, если это доставит вам удовольствие, – насмешливо ответил Майк, пожимая плечами.

Держа книгу в руке, он вышел из самолета.

Вечером Франческа окажется в его постели!

В такси, которое везло ее в отель, Бонни вдруг вспомнила о необходимости включить мобильный телефон. В нем скопилось множество сообщений! Отец беспокоился о ней, а Ю Чан прислала странное сообщение, в котором предупреждала ее, что за ней гонится полиция. И куча сообщений от некоего Мило, который заявил о своем желании купить у нее роман Тома Бойда, приобретенный ею через интернет.

Охваченная плохим предчувствием, она порылась в своей сумке и обнаружила, что книги там нет.

Такси уже выезжало на автостраду, когда Бонни воскликнула:

– Остановитесь, пожалуйста! Не могли бы мы вернуться обратно?

– Расслабьтесь, мадемуазель. Исследование совершенно безболезненное.

Билли с обнаженным торсом лежала на левом боку. Справа кардиолог прикрепил ей на грудь три электрода, а потом распределил по грудной клетке большой шарик геля.

– Мы сделаем вам эхограмму сердца, чтобы выявить вероятную опухоль и уточнить ее местонахождение.

Он сопровождал слова действиями, прикладывая зонд в разные точки между ребрами Билли и поблизости от грудной кости, каждый раз делая несколько снимков. На экране я отчетливо различал биение сердца молодой женщины, ускорившееся от страха. Я видел и тревожное выражение на лице врача, которое становилось все более замкнутым по мере того, как обследование продолжалось.

– Это серьезно? – не удержался я от вопроса.

– Профессор Клузо прокомментирует вам результаты, – с некоторой холодностью ответил мне врач.

А потом добавил по собственной инициативе:

– Я думаю, что, помимо эхограммы, мы сделаем еще и томограмму сердца.

– А Франчески нет? – спросил Майк Портой, открывая дверь бюро находок.

Пилоту с трудом удалось скрыть свое разочарование. За стойкой сменщица подняла глаза от журнала и вернула ему хоть какую-то надежду:

– Она пошла перекусить в «Да Винчи».

Майк ушел, не сказав «спасибо» и не потрудившись оставить книгу, найденную в самолете.

Расположенное в уголке Терминала 1 кафе «Да Винчи» было маленьким оазисом в сердце аэропорта. В заведении с колоннами из розового мрамора, с балками и сводами, увитыми плющом, царила неформальная атмосфера. Вдоль огромной стойки в форме подковы толкались пассажиры, чтобы выпить крепкий эспрессо и съесть фирменные сладости.

– Эй! Франческа! – крикнул Майк, заметив ее.

С каждым разом она казалась ему все красивее. Девушка разговаривала с молодым служащим, клоуном в фартуке человека, стоявшего у жаровни. Ему платили за то, что он превращал варку кофе в церемонию, начиная с обжарки зеленых зерен и заканчивая приготовлением нектара, который наливал в чашку.

Майк подошел, положил книгу на стойку и попытался влезть в разговор, навязав свой язык – американский английский – и свою тему разговора. Но прекрасная итальянка млела перед парнем, впитывала его слова, хлопая ресницами. У него была обольстительная улыбка, смеющиеся глаза и вьющиеся каштановые волосы. Переполненный тестостероном, Майк с вызовом посмотрел на римского ангела, а потом пригласил Франческу поужинать с ним. Он знал маленькую тратторию возле Кампо ди Фьори, где готовят восхитительную закуску ассорти и…

– Сегодня вечером я ужинаю с Джанлукой, – ответила она, качая головой.

– Э… Тогда, может быть, завтра? Я в Риме на два дня.

– Спасибо, но… Нет! – отказалась Франческа и заговорщически расхохоталась вместе с парнем.

Майк побелел. Он чего-то не улавливал. Как эта маленькая шлюшка могла предпочесть ему это ничтожество? Он, Майк, восемь лет учился, чтобы получить престижную профессию, завораживающую людей. А у этого сосунка дерьмовая работа на неполный день по гибкому графику. Он, Майк, завоевывает небо, а его сопернику платят семьсот девяносто евро в месяц чистыми при почасовой оплате…

Чтобы совсем не потерять лицо, Майк заставил себя хоть что-то заказать. Голубки уже давно возобновили свой разговор на итальянском. В голову Майку ударил обволакивающий аромат кофе. Он одним глотком выпил большую чашку и обжег язык.

«Тем хуже, заплачу шлюхе на Сан-Лоренцо», – подумал он с досадой, отлично зная, что это не сотрет из его памяти смех Франчески.

Майк слез с табурета и вышел из кафе, поджав хвост, забыв на стойке книгу в кожаном переплете с готическими буквами…

– Сожалею, синьорина, но никто не приносил нам ваш роман, – объявила Франческа Бонни.

– Вы уверены? – спросила та. – Это была очень важная для меня книга. В ней были еще и фотографии…

– Послушайте, вы сейчас заполните формуляр, максимально подробно опишите пропавшую вещь и обязательно укажите номер вашего рейса. Если кто-то принесет нам ее, мы немедленно вам позвоним.

– Хорошо, – грустно сказала Бонни.

Она усердно заполнила документ, но в глубине души тихий голосок подсказывал ей, что она никогда больше не увидит странную незаконченную книгу Тома Бойда и никогда не попробует шоколадного суфле миссис Кауфман…

– Коринна, результаты мадемуазель Донелли! – гаркнул Жан-Батист Клузо, открывая дверь своего кабинета.

Он поймал мой удивленный взгляд, устремленный на интерком, стоявший на его столе.

– Никогда не понимал, как работает эта штука, слишком много кнопок! – пробормотал профессор, почесывая голову.

Судя по всему, то же самое относилось и к его «Блэкберри» последней модели, мигавшему и вибрировавшему каждые две минуты, на который профессор не обращал ни малейшего внимания.

Он весь день проводил одну операцию за другой и выглядел еще менее «свежим», чем утром. Под глазами появились синяки, жесткая щетина, казалось, выросла на полсантиметра за несколько часов.

На Париж опускалась ночь, погружая комнату в полумрак. Но Клузо даже не подумал зажечь свет. Он лишь нажал на кнопку на пульте управления, оживив огромный плоский экран на стене. На него профессор вывел отчеты об исследованиях Билли, сменявшие друг друга словно диапозитивы.

Врач подошел к экрану, чтобы прокомментировать первый документ.

– Анализ крови подтвердил уменьшение количества тромбоцитов, что и вызывает вашу анемию, – объяснил он, глядя на молодую женщину через окуляры своих странных очков.

Он нажал на кнопку, чтобы перейти к следующему изображению.

– Что касается эхограммы, то она выявила наличие многочисленных миксом сердца.

– Миксом? – встревоженно переспросила Билли.

– Это опухоли, расположенные в сердце, – коротко уточнил Клузо.

Он подошел еще ближе к экрану и указал пультом управления на темную массу в форме шарика на снимке.

– Первая опухоль находится в правом предсердии. Она имеет классическую форму и короткую ножку с желеобразной консистенцией. На первый взгляд она кажется мне относительно доброкачественной…

Профессор помолчал несколько секунд, потом перешел к следующему снимку.

– Вторая опухоль беспокоит меня больше, – признался он. – У нее необычный размер – около десяти сантиметров и фиброзная форма, твердая и волокнистая. Она располагается на уровне митрального клапана и препятствует поступлению насыщенной кислородом крови в левую половину сердца. Этим объясняется ваша одышка, бледность и ваши обмороки, поскольку организму не хватает кислорода.

Я тоже подошел к экрану. Опухоль имела форму виноградной грозди, зацепившейся нитями за полость сердца. Я не мог не подумать о корнях и волокнах дерева, по которым движется сок. Казалось, в сердце Билли растет дерево.

– Я… я умру, не так ли? – дрожащим голосом спросила она.

– Учитывая размер миксомы, если не удалить ее как можно быстрее, то у вас действительно очень высок риск сосудистой эмболии и внезапной смерти, – ответил Клузо.

Он выключил экран, зажег свет и сел в кресло.

– Это хирургическая операция на открытом сердце. Разумеется, есть риск, но при нынешнем положении вещей еще больший риск вообще ничего не делать.

– Когда вы сможете меня прооперировать? – спросила Билли.

Своим зычным голосом Клузо попросил Коринну, свою секретаршу, принести его расписание. Оно было заполнено операциями почти до предела на многие месяцы вперед. Я испугался, как бы он не перенаправил нас к одному из своих коллег, но ради дружбы с Авророй профессор согласился перенести другую операцию, чтобы прооперировать Билли через две недели.

Этот тип мне решительно нравился.

Первые пассажиры рейса «Флай Италия», прилетевшего из Берлина, появились в зале прилетов. Среди них был и знаменитый художник и дизайнер Лука Бартолетти, возвращавшийся после краткого пребывания в немецкой столице. Три дня он провел, раздавая интервью по случаю ретроспективы его произведений, организованной Музеем современного искусства города Гамбурга. Видеть свои полотна рядом с картинами Энди Уорхола и Ричарда Лонга было своего рода посвящением, признанием работы всей его жизни.

Лука не потерял время, дожидаясь своего чемодана возле ленты кругового транспортера. Он терпеть не мог багаж и всегда путешествовал налегке. В самолете он едва прикоснулся к еде: резиновому салату, жуткому омлету с гренками под целлофаном и пирожному с грушами, твердому как гипс.

Прежде чем забрать свою машину со стоянки, Лука зашел в кафе «Да Винчи», чтобы подкрепиться. Оно уже закрывалось, но хозяин согласился принять у него заказ. Лука выбрал капучино и горячий сандвич с моцареллой, помидорами и итальянской ветчиной. Он устроился за стойкой, чтобы дочитать статью в газете «Ла Репубблика», которую начал читать еще в самолете. Когда он отложил газету, чтобы сделать глоток кофе, Лука заметил книгу в темно-синем кожаном переплете, которую оставил Майк. Лука был приверженцем буккроссинга. Он покупал огромное количество книг, но, прочитав, себе ни одну не оставлял, предпочитая «забывать» их в общественных местах, чтобы другие могли их прочесть. Сначала Лука решил, что роман оставили намеренно, но на обложке не было никакой этикетки, подтверждающей это предположение.

Лука перелистал роман, откусывая от сандвича. Он был не большим любителем популярной литературы и никогда не слышал о Томе Бойде. Но художник пришел в замешательство, обнаружив, что роман не допечатан до конца, а один из его читателей использовал пустые страницы в качестве альбома для фотографий.

Он закончил с едой и вышел из кафе, держа находку под мышкой. В подземном паркинге Лука нашел свой старый «Ситроен дэ эс» – кабриолет цвета бордо, недавно приобретенный им на распродаже. Положив книгу на пассажирское сиденье, он отправился в юго-западную часть города.

Лука жил за площадью Санта-Мария на последнем этаже дома цвета охры в живописном и красочном квартале Трастевере в большой квартире, которую он превратил в лофт и использовал как мастерскую. Как только он вошел в свое логовище, резкий свет, необходимый ему для работы, затопил комнату. Лука укротил его, нажав на выключатель. Из-за пустоты место казалось нежилым. Пространство было организовано вокруг огромного центрального камина, окруженного стеклом. Там и сям стояли подмостки, лежали кисти всех размеров, малярные валики, скребки кожевника и ножи пасечника, количество банок с краской измерялось десятками. Но не было ни детской кроватки, ни книжного шкафа, ни дивана, ни телевизора.

Лука внимательно изучил свои последние полотна. Все они были монохромными: вариации на тему белого цвета с зарубками, бороздами, рельефами и мазками, которые создавали оригинальные световые эффекты. Его картины ценились очень высоко, за ними охотились коллекционеры. Но Лука не был дураком. Он знал, что успех и признание критиков не всегда свидетельствовали о таланте. Время было настолько насыщено потреблением, испорчено шумом, скоростью и вещами, что людям казалось, будто, приобретая его работы, они получают некое очищение.

Художник снял куртку и, захваченный эмоциями, начал листать страницы с фотографиями Этель Кауфман.

Из его жизни давным-давно исчезла фантазия. Но все-таки в этот вечер ему отчаянно захотелось шоколадного суфле…