18. Мотель «Каса дель Соль»

– Разумеется, после «Бугатти» это может показаться жалким… – заметила Билли с ноткой разочарования в голосе.

Она устроилась на переднем сиденье машины, «Фиата-500» 1960-х годов без хрома и без колпаков на колесах. Именно ее Сантос, владелец автомастерской, которого нам рекомендовали садовники, пытался продать нам с таким видом, будто это был семейный экипаж.

– Конечно, комфорт весьма ограниченный, но вы можете мне поверить: машина крепкая!

– И все-таки что за идея пришла вам в голову перекрасить ее в ярко-розовый цвет!

– На этой машине ездила моя дочь, – объяснил мексиканец.

– Ай! – Билли ударилась головой. – Скажите лучше, что это машина Барби, с которой играла ваша дочь!

Я тоже сунул голову в салон.

– Заднее сиденье вырвано, – констатировал я.

– У вас будет больше места для багажа!

Пытаясь заставить его поверить, что я понимаю хоть что-нибудь, я осмотрел фары, поворотники и задние фонари.

– Вы уверены, что они соответствуют нормам?

– В любом случае, мексиканским нормам они соответствуют.

Я посмотрел на телефон, проверяя, который час. Мы, как и было договорено, получили двадцать восемь тысяч долларов, но между визитом к ростовщику и поездкой на такси в гараж мы потеряли много времени. Эта машина годилась только на металлолом, но так как у нас не было прав, мы не могли ни взять в аренду, ни купить нормальный автомобиль по официальным каналам. У этой машины было преимущество – мексиканские номера, которые могли облегчить нам переход через границу.

Наконец, Сантос согласился уступить ее нам за тысяча двести долларов, но нам пришлось сражаться больше четверти часа, пытаясь втиснуть мой большой чемодан и вещи мадам в такое ограниченное пространство.

– Это не эту машину называли «баночкой йогурта»? – спросил я, призвав на помощь все свои силы, чтобы закрыть-таки багажник.

– El bote de yogur? – перевел Сантос, делая вид, что не понимает связи между молочным продуктом и развалюхой, которую ему удалось нам загнать.

На этот раз я сел за руль, и мы пустились в путь не без некоторых опасений. Была уже ночь. Мы оказались не в самом уютном месте Сан-Диего, и я с трудом разобрался в череде паркингов и торговых зон, прежде чем выехать на дорогу восемьсот пять, которая вела к пограничному посту.

Шины попискивали, мотор гнусаво фыркал, и эти звуки «Фиата» заменили яростное гудение «Бугатти».

– Переключите на вторую, – предложила Билли.

– Ставлю вас в известность, что я уже на четвертой!

Она посмотрела на спидометр, который едва дотягивал до семидесяти километров в час.

– Вы на пределе, – разочарованно констатировала она.

– Заметьте, так мы можем быть уверены, что не превысим скорость.

Как бы там ни было, наша таратайка довезла нас до огромного пограничного поста, который позволял попасть в Тихуану. Как это часто бывало, здесь скопились машины, и царило оживление. Встав в очередь «Только в Мексику», я повторял последние указания моей пассажирке:

– Обычно в этом направлении мы почти не рискуем нарваться на контроль, но если это случится, это тюрьма и для вас, и для меня. И на этот раз на скорости нам не прорваться! Поэтому мы не будем играть в идиотов, согласны?

– Я вся превратилась в слух, – заверила меня Билли, хлопая ресницами, как Бетти Буп.

– Все очень просто: вы не открываете рта и даже не моргаете. Мы с вами честные мексиканские работяги, возвращаемся домой. Понятно?

– Vale, señor.

– И если бы вы смогли прекратить действовать мне на нервы, я бы немного передохнул.

– Mui bien, señor.

В кои-то веки удача нам улыбнулась: меньше чем за пять минут мы оказались на другой стороне без проверки и препятствий.

Мы продолжали ехать вдоль побережья, как делали до этого. К счастью, бывший владелец машины установил в ней старую кассетную магнитолу. К сожалению, единственной кассетой, которую мы обнаружили в бардачке, оказался альбом Энрике Иглесиаса, который обрадовал Билли, а мне ездил по ушам до самой Энсенады.

Там внезапно разразилась гроза, и на нас обрушился потоп. Ветровое стекло было крошечным, а примитивные «дворники» настолько не справлялись с плотной пеленой дождя, что мне приходилось часто высовывать руку, чтобы их расцепить.

– Остановимся при первой возможности?

– Я собиралась вам это предложить!

В первом мотеле на нашем пути не оказалось свободных мест. Видимость была меньше трех метров. Вынужденный тащиться со скоростью двадцать километров в час, я вызывал упреки автомобилистов, ехавших за мной следом. Более получаса они сопровождали меня нетерпеливыми и сердитыми гудками.

В конце концов мы нашли приют в Сан-Тельмо в мотеле с не слишком удачным названием «Каса дель Соль» – Дом Солнца – с мигавшей вывеской и успокаивающей надписью «Есть свободные места». Оценив состояние машин, оставленных на парковке, я догадался, что место едва ли обладает очарованием и комфортом гостиниц «Ночлег и завтрак», но, с другой стороны, мы были не в свадебном путешествии.

– Берем один номер, да? – поддразнила меня Билли, толкая дверь комнаты портье.

– Одну комнату с двумя кроватями.

– Если вы полагаете, что я на вас наброшусь…

– Ничуть этого не боюсь, я не садовник, я не в вашем вкусе.

Портье приветствовал нас ворчанием. Билли потребовала, чтобы он сначала показал наш номер, но я уже схватил ключ и расплатился.

– Мы все равно не можем ехать дальше: льет как из ведра, а я совершенно без сил.

Одноэтажное здание изогнулось подковой вокруг дворика, усаженного высохшими деревьями, чьи хрупкие силуэты сгибались на ветру.

Комната, в чем не было ничего удивительного, оказалась спартанской, плохо освещенной, пахнувшей сомнительными жидкостями и обставленной мебелью, которая была в моде еще при Эйзенхауэре. На столике с колесиками стоял огромный телевизор с динамиком, расположенным под экраном: одна из тех моделей, которую ищут любители гаражных распродаж.

– Вы отдаете себе отчет в том, что благодаря этому экрану люди видели первые шаги человека по Луне или даже узнали об убийстве Кеннеди! – сострила Билли.

Из любопытства я попытался включить аппарат и услышал слабое шипение, но картинка так и не появилась.

– В любом случае мы не собираемся смотреть финал Суперкубка по этому ящику…

В ванной комнате душевая кабина была просторной, но кран покрывала ржавчина.

– Вы же знаете правило, – улыбнулась мне Билли. – Надо заглянуть за прикроватную тумбочку, чтобы понять, вытирали ли в номере пыль.

Сопровождая слова действиями, она сдвинула с места маленькую тумбочку и вскрикнула.

– Вот мерзость! – сказала она, давя лодочкой таракана.

Потом Билли повернулась ко мне, ища в моих глазах капельку поддержки:

– Мы устроим наш маленький мексиканский ужин?

Но мой энтузиазм уже остыл:

– Послушайте, здесь нет ресторана, дождь льет как из ведра, я вымотан до предела, и сейчас не слишком жарко, чтобы садиться в машину и опять куда-то ехать.

– Понятно, вы такой же, как и все, только обещать горазды…

– Согласен, я ложусь спать!

– Подождите! Пойдем выпьем по стаканчику. Мы же видели маленький бар по дороге сюда, до него меньше пятисот метров…

Я снял обувь и улегся на одну из кроватей:

– Отправляйтесь туда без меня. Уже поздно, завтра нам предстоит долгий путь. И потом, я не люблю бары. Во всяком случае, придорожные бары.

– Отлично, я пойду без вас.

Билли отправилась в ванную комнату, захватив с собой кое-что из вещей. Я видел, как через несколько минут она вышла оттуда в джинсах и приталенной кожаной куртке. Молодая женщина готова была уйти, но я чувствовал, что ей что-то не дает покоя.

– Вы недавно сказали, что вы не в моем вкусе… – начала она.

– Да?

– А какой мужчина, по-вашему, в моем вкусе?

– Ну, к примеру, этот мерзавец Джек. Или этот Эстебан, который не переставал вас лапать во время поездки, поощряемый вашими призывными взглядами и провокационным нарядом.

– Вы действительно такой меня видите или просто хотите обидеть?

– Честно говоря, вы такая и есть, и мне это известно лучше, чем кому-либо другому, так как это я вас создал.

Лицо Билли стало замкнутым, и, ни слова не говоря, она взялась за ручку двери.

– Подождите, – сказал я, догоняя ее на пороге. – Возьмите хотя бы немного денег.

Билли с вызовом посмотрела на меня:

– Если бы вы действительно хорошо меня знали, то вы бы помнили, что я ни разу в жизни не заплатила в баре сама…

Оставшись в одиночестве, я принял теплый душ, заново перебинтовал щиколотку и открыл чемодан, чтобы найти, во что переодеться на ночь. В чемодане, как и говорила Билли, меня ждал мой компьютер, который показался мне каким-то зловещим. Я побродил несколько минут по комнате, открыл шкаф, чтобы повесить туда куртку, и принялся безрезультатно искать подушку. В ящике одной из тумбочек у кровати рядом с дешевым изданием Нового Завета я нашел пару книг, очевидно забытых предыдущими постояльцами. Одной из них оказался роман Карлоса Руиса Сафона «Тень ветра». Я помнил, что дарил такую книгу Кароль. Другая называлась «La Compagnia de los Ángelos», и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это мой первый роман «Компания ангелов» в переводе на испанский язык. Я с любопытством перелистал его. Человек, читавший книгу, подчеркнул некоторые фразы и кое-где оставил заметки на полях. Я не смог бы сказать, понравилась ему моя книга или нет, но в любом случае история не оставила его равнодушным, а это было для меня самым главным.

Повеселев после такой неожиданной находки, я устроился за крошечным письменным столом, покрытым пластиком, и включил компьютер.

Система запросила мой пароль. Я чувствовал, как опять постепенно нарастает тревога, но пытался убедить себя, что это возбуждение. Когда на экране возник райский пейзаж, я запустил программу работы с текстом, и она открылась на чистой сияющей странице. Вверху мигал курсор, готовый сдвинуться с места, как только мои пальцы побегут по клавиатуре. Мой пульс участился, сердечную мышцу как будто сжимали тисками. У меня закружилась голова, к горлу подступила тошнота… и тошнота настолько сильная, что мне пришлось выключить компьютер.

Творческий застой, синдром чистого листа… Мне никогда не приходило в голову, что такое может случиться со мной. Я считал, что вдохновение покидало только интеллектуалов, которые принимали позу, глядя на себя пишущих, а не такого любителя художественного вымысла, как я, придумывавшего истории с тех пор, когда ему было десять лет.

Чтобы творить, некоторым художникам требовалось ввергать себя в отчаяние, если этого отчаяния в них было недостаточно. Другие использовали как искру свою печаль или свои провалы. Фрэнк Синатра сочинил «Так глупо желать тебя», расставшись с Авой Гарднер. Аполлинер написал «Мост Мирабо» после своего разрыва с Мари Лорансен. А Стивен Кинг часто рассказывал, что написал «Сияние» под воздействием алкоголя и наркотиков. Мне, чтобы писать, никогда не требовался допинг. Многие годы я работал каждый день – включая Рождество и День благодарения, – чтобы дать волю моему воображению. Когда я начинал писать, все остальное не имело значения: я жил в другом мире, в трансе, в продолжительном гипнотическом состоянии. В эти благословенные периоды писательство было наркотиком, более действенным, чем самый чистый кокаин, дающим больше наслаждения, чем самое безумное опьянение.

Но теперь все это было далеко. Очень далеко. Я отказался от писательства, и писательство отказалось от меня.

Туба с успокоительными. Не стоит считать себя сильнее, чем я есть на самом деле, и смиренно принять свою зависимость.

Я лег, выключил свет, заворочался в кровати. Невозможно уснуть. Я чувствовал себя таким беспомощным. Почему я больше не мог заниматься моим ремеслом? Почему я стал таким безразличным к судьбам моих персонажей?

Старый радиобудильник с механическим сцеплением показывал почти двадцать три часа. Я начал серьезно беспокоиться о Билли, которая все еще не вернулась. Почему я разговаривал с ней так сурово? Частично потому, что я был ошеломлен ее появлением в моей жизни и не был способен управлять ее вмешательством в мое существование, но главным образом потому, что я сознавал свою неспособность найти в себе силы, чтобы отправить девушку в ее вымышленную вселенную.

Я встал, поспешно оделся и вышел под дождь. Я шел добрых десять минут, пока не заметил яркую зеленоватую вывеску, издалека оповещавшую о том, что вас ждет «Линтерна верде».

Это был популярный бар, в котором собрались почти одни только мужчины. Место было битком забито, атмосфера была праздничной. Текила текла ручьем, старая стереосистема обрушивала на посетителей мощный рок. С подносом, уставленным бутылками, официантка переходила от столика к столику, чтобы подать спиртное. За стойкой тщедушный попугай забавлял публику, тогда как барменша – завсегдатаи называли ее Паломой – изображала из себя секс-бомбу, принимая заказы. Я заказал пиво, и она подала мне «Корону» с четвертушкой лимона, вставленной в горлышко. Я обвел взглядом зал. Он был украшен деревянными ширмами из раскрашенного дерева, чем-то напоминавшими искусство майя. На стенах висели старые фотографии из вестернов, соседствуя с плакатами местной футбольной команды.

Билли сидела в глубине зала за столиком с двумя здоровяками, которые поигрывали мускулами и громко шутили. С пивом в руке я подошел к этой компании. Билли меня заметила, но предпочла проигнорировать. Увидев ее расширенные зрачки, я догадался, что она уже пропустила несколько стаканчиков. Я знал слабости этой молодой женщины: она не умела пить. Знал я и парней такого сорта, и их жалкую тактику: эти парни не изобрели машину, чтобы сгибать бананы, но они обладали настоящим инстинктом, который помогал им находить женщин достаточно уязвимых, готовых стать их добычей.

– Идемте, я отведу вас в отель.

– Оставьте меня в покое! Вы не мой отец и не мой муж. Я предложила вам пойти со мной, а вы плюнули мне в лицо.

Билли пожала плечами и окунула тортилью в чашку с соусом гуакамоле.

– Идемте, хватит ребячиться. Вы плохо переносите спиртное, и вы об этом знаете.

– Я отлично переношу спиртное. – Она с вызовом схватила бутылку текилы, возвышавшуюся в центре стола, чтобы налить себе еще. Затем она передала ее парням, которые выпили прямо из горлышка. Наиболее мускулистый из них в футболке с надписью «Хесус» протянул бутылку мне, приглашая присоединиться.

Я с сомнением посмотрел на маленького скорпиона, плававшего на дне бутылки, чтобы, как здесь считали, придать силу и мужественность.

– Мне это не нужно, – сказал я.

– Если ты не можешь пить, оставь нас, друг! Ты видишь, что барышня хорошо проводит время с нами.

Вместо того чтобы отойти, я сделал еще шаг к ним и посмотрел прямо в глаза Хесуса. Я любил Джейн Остин и Дороти Паркер, но я вырос в городе: я бил, и меня били, в том числе и типы, иногда вооруженные ножами и вообще более крепко сбитые, чем животное, сидевшее передо мной.

– Тебе лучше заткнуться, – сказал я ему.

Потом я снова повернулся к Билли:

– В последний раз, когда вы напились в Бостоне, все закончилось не слишком хорошо, вы помните?

Она с презрением посмотрела на меня:

– Все время слова, которые причиняют боль, все время слова, которые ранят! Вы определенно сильны в этой области.

Сразу после того, как Джек отменил их каникулы на Гавайях, Билли отправилась в «Красное пианино», бар около Старой ратуши. Поступок Джека очень ее задел, она почти дошла до точки. Чтобы заглушить боль, Билли позволила некоему Полу Уокеру, управляющему магазинами известной торговой марки, несколько раз угостить ее водкой. Он предложил проводить ее до дома. Билли не сказала «нет», и он понял это как «да». Потом в такси он начал к ней приставать. Тут она дала понять, что не согласна, но, возможно, не слишком твердо. И этот тип решил, что имеет право на некоторую компенсацию, раз он заплатил за ее выпивку. У Билли кружилась голова. Настолько сильно, что она и сама толком не понимала, чего именно она хочет. В холле ее дома друг Пол от нее не отстал и напросился выпить «на посошок». После упорного сопротивления Билли позволила ему войти вместе с ней в лифт из страха, что он разбудит соседей. Потом… она больше ничего не помнила. Проснулась она утром на своем диване с задранной юбкой. Больше трех месяцев между анализами на ВИЧ и тестами на беременность она умирала от страха, но так и не решилась обратиться в полицию. В глубине души она считала себя отчасти виноватой в том, что произошло.

Я оживил в ее памяти эти воспоминания, и теперь Билли смотрела на меня со слезами на глазах.

– Почему… Почему вы заставляете меня переживать подобные мерзости в ваших романах?

Вопрос ударил меня в самое сердце. И я честно ответил ей:

– Без сомнения, потому, что вы носите в себе некоторых из моих демонов: мою самую черную, самую презренную часть. Ту, которая пробуждает во мне отвращение и непонимание. Ту, которая порой заставляет меня терять всякое уважение к себе.

Оторопевшая, она все еще не хотела уйти со мной.

– Я провожу вас в отель, – снова сказал я, протягивая ей руку.

– Como chingas! – прошипел Хесус сквозь зубы.

Я не ответил на провокацию и не выпускал Билли из вида.

– Мы можем уйти только вместе. Вы мой шанс, а я ваш.

Она собиралась мне ответить, когда Хесус назвал меня joto. Это слово я знал, потому что это было любимое ругательство Терезы Родригес, старой гондураски, моей домработницы, которая когда-то была соседкой моей матери в Макартур-парке.

Кулак полетел в цель помимо моей воли. Отличный удар правой, как в добрые времена моей юности, отправил Хесуса на соседний столик. Заплясали пинты пива и лепешки тако. Это был отличный удар в нос, но, к сожалению, других ударов не последовало.

Меньше чем за секунду по залу как будто пробежал электрический ток, и присутствующие, радуясь дополнительному развлечению, встретили криками начало драки. Сзади подошли два типа, приподняли меня над полом, тогда как третий бандит заставил меня пожалеть о том, что я вообще сунул нос в этот бар. Лицо, печень, желудок: удары сыпались на меня с невероятной скоростью, но почему-то это избиение шло мне на пользу. Не мазохизм, нет, но как будто это мучение было этапом на пути к искуплению. Опустив голову, я чувствовал металлический привкус, вкус крови, которая текла у меня изо рта. Перед глазами через равные промежутки времени вспыхивали стробоскопические картинки, смесь воспоминаний и того, что происходило в зале: влюбленный взгляд Авроры на журнальных снимках, устремленный не на меня, а на другого; предательство Мило, потерянный взгляд Кароль, татуировка на пояснице Паломы, латиноамериканской секс-бомбы. Она увеличила громкость музыки и тряслась в ритме моего избиения. Что же до силуэта Билли, то я увидел, как она пошла вперед, сжимая в руке бутылку со скорпионом, чтобы разбить ее о голову одного из напавших на меня.

Атмосфера сразу изменилась. Я с облегчением понял, что праздник закончен, почувствовал, как меня приподняли, потащили за руки через толпу и вышвырнули на улицу под дождь. Я приземлился носом в грязную лужу.