17. Билли и Клайд

– Нужно бросить машину!

«Бугатти» мчался по узкой дороге, обсаженной эвкалиптами. Шериф на первый взгляд отказался от погони, но можно было не сомневаться в том, что он поднял тревогу. Нам не повезло еще и в том, что из-за лагеря морпехов, находившегося в нескольких километрах отсюда, это место охраняли с особой тщательностью. Короче говоря, ситуация была аховая.

Неожиданно раздавшийся с неба гул еще больше усилил наше беспокойство.

– Это за нами, да? – встревожилась Билли.

Я опустил стекло и, высунув голову, увидел полицейский вертолет, круживший над лесом.

– Мне страшно.

– Историческое превышение скорости, оскорбление офицера полиции, бегство с места задержания: если офис шерифа решил играть по-крупному, мы сильно рискуем.

Билли свернула на первую же лесную дорогу и загнала «Бугатти» как можно дальше, чтобы замаскировать его.

– До границы всего километров сорок, – сказал я. – Попробуем найти другую машину в Сан-Диего.

Она открыла багажник с огромным количеством вещей.

– Это ваше, я туда кое-что положила, – объявила она, бросая мне старый чемодан «Самсонит» с твердым корпусом, который едва не сшиб меня с ног.

Ей самой пришлось делать выбор, и я видел, как она колеблется перед горой чемоданов, полных одежды и обуви, позаимствованных из гардероба Авроры.

– Мы не собираемся каждый вечер ходить на бал, – поторопил я ее.

Билли взяла большую сумку из холста с монограммами и серебристый чемоданчик с косметикой. Я собрался отойти от машины, когда она удержала меня за руку:

– Подождите, на заднем сиденье лежит подарок для вас.

Я поднял бровь, подозревая новый подвох, но все же бросил взгляд и обнаружил под пляжным полотенцем… картину Шагала!

– Просто я сказала себе, что вы наверняка ею дорожите.

Я с благодарностью посмотрел на Билли. Еще чуть-чуть, и я бы ее расцеловал.

Устроившиеся на заднем сиденье «Голубые любовники», казалось, страстно обнимались, как два школьника во время первого свидания в кинотеатре под открытым небом.

Как всегда, вид картины оказал на меня благотворное действие, передав мне немного спокойствия, но сердце мое чуть сжалось. Любовники были здесь, вечные, прижавшиеся друг к другу, и сила их притяжения действовала как исцеляющий бальзам.

– Первый раз вижу вас улыбающимся, – призналась мне Билли.

Я взял картину под мышку, и мы двинулись через лес.

Нагруженные, словно мулы, потеющие и задыхающиеся – особенно я, – мы преодолевали откос за откосом в надежде скрыться от вертолета. Тот явно нас не засек, но его гудение через равные промежутки времени парило над нами словно угроза.

– Все, больше не могу, – объявил я, высовывая язык. – Что вы положили в этот чемодан? У меня такое чувство, будто я тащу сейф!

– Спорт тоже не для вас, – констатировала Билли, поворачиваясь ко мне.

– Последнее время я, возможно, несколько заржавел, – согласился я, – но если бы вы спрыгнули с третьего этажа, как я, вы не были бы такой насмешливой.

Босиком, с лодочками в руке Билли грациозно пробиралась между стволами деревьев и зарослями.

Мы спустились по очередной крутой тропинке, которая привела нас к покрытой гудроном трассе. Это была не национальная автострада, но все же достаточно широкая дорога, чтобы машины по ней ехали в обоих направлениях.

– Как по-вашему, в какую нам сторону? – спросила Билли.

Я с облегчением выпустил ручку чемодана и оперся обеими ладонями о колени, чтобы перевести дух.

– Понятия не имею. У меня на лбу нет карт от Гугл.

– Мы могли бы попробовать остановить машину, – предложила она, проигнорировав мое замечание.

– С таким багажом нас никто не возьмет.

– Вас никто не возьмет, – поправила Билли, – но меня…

Она присела на корточки, порылась в своей сумке и извлекла на свет новый наряд. Без всякого стеснения она сняла джинсы и сменила их на белые мини-шорты, а вместо жакета надела маленький светло-голубой пиджачок с широкими квадратными плечами от Бальмена.

– Меньше чем через десять минут мы будем сидеть в машине, – заверила она меня, поправляя очки от солнца, и пошла вперед походкой манекенщицы.

И я снова поразился той двойственности, которую она носила в себе и которая в мгновение ока превращала ее из простодушной и шаловливой молодой женщины в высокомерную и провоцирующую женщину-вамп.

– Мисс Туризм на колесах опустошила бутики на Родео-драйв, – бросил я, идя за ней следом.

– Мисс Туризм на колесах на вас наплевать.

Прошло несколько минут. Мимо нас проехало машин двадцать, не больше. Ни одна не остановилась. Мы добрались до первого щита, указывающего расстояние до парка Сан-Диегито, потом миновали второй на развилке с указателем на Национальную автостраду номер пять. Мы оказались на хорошей дороге, вот только двигались не в том направлении.

– Нужно перейти на другую сторону и остановить машину, – сказала Билли.

– Не хотелось бы вас огорчать, но, кажется, ваше очарование тоже имеет границы, нет?

– Через пять минут ваша задница окажется на кожаных сиденьях, спорим?

– Как хотите.

– Сколько у вас осталось денег?

– Чуть больше семисот долларов.

– Через пять минут, – повторила Билли. – Засекайте время. Ах да, у вас же теперь нет часов…

– А что вы мне дадите, если я выиграю?

Она не ответила, мгновенно став серьезной:

– Том, наверное, придется продать вашу картину…

– Это не обсуждается!

– Но как тогда вы собираетесь купить автомобиль и оплатить наше проживание?

– Но кругом ничего нет! Такую картину продают на аукционе, а не на первой попавшейся заправке!

Она нахмурилась, задумалась на минуту, потом предложила:

– Тогда можно ее не продавать, а заложить.

– Заложить ее? Это полотно мастера, а не кольцо моей бабушки!

Билли пожала плечами в тот момент, когда мимо нас неторопливо проезжал старый пикап цвета ржавчины.

Он проехали вперед добрые десять метров, потом сдал назад.

– Выкладывайте денежки, – потребовала Билли с улыбкой.

Два мексиканца в пикапе – садовники, работавшие днем в парке и возвращавшиеся каждый вечер в Плайяс-де-Росарито, – предложили довезти нас до Сан-Диего. Тот, что был постарше, выглядел так же мужественно, как Бенисио дель Торо, но на тридцать лет старше и на тридцать килограммов тяжелее. Молодой отзывался на нежное имя Эстебан и…

– …он прямо как сексуальный садовник из «Отчаянных домохозяек»! – возликовала Билли, которой он явно пришелся по вкусу.

– Señora usted puede usar el asiento, pero el señor viajará en la cajuela.

– Что он сказал? – спросил я, предчувствуя плохую новость.

– Он сказал, что я могу сесть в кабину, ну а вам придется довольствоваться кузовом… – ответила Билли, радуясь тому, что сумела сыграть со мной такую злую шутку.

– А вы, между прочим, обещали мне кожаное сиденье! – запротестовал я, влезая в кузов и устраиваясь среди инструментов и мешков с травой.

Щедрый и насыщенный звук гитары Карлоса Сантаны вырывался из открытого окна пикапа. Это была настоящая колымага: старый «Шевроле» 1950-х годов, который перекрашивали раз десять, а километраж уже исчерпал запас цифр на спидометре.

Сидя на вязанке соломы, я вытер пыль, скопившуюся на картине, и обратился напрямую к «Голубым любовникам».

– Послушайте, мне жаль, но нам придется расстаться на некоторое время.

Я обдумал то, что мне сказала Билли, и мне только что пришла в голову мысль. В прошлом году журнал «Вэнити Фэар» попросил меня написать рассказ для рождественского номера. Принцип заключался в том, чтобы переписать классический сюжет – ересь для некоторых, – и я решил написать новый вариант моего любимого романа Бальзака. С первых строк читатели следили за жизнью молодой наследницы, растратившей все свое состояние. Она обратилась к ростовщику, в лавке которого она нашла «шагреневую кожу», способную исполнять желания ее обладателя. Должен признать, что этот текст, хотя он и понравился читателям, был не из лучших моих произведений. Но подготовка, которой потребовала эта работа, позволила мне познакомиться с интереснейшим персонажем: Йошида Мицуко был самым влиятельным ростовщиком в Калифорнии.

Как и клиника доктора Софии Шнабель, маленький бизнес Мицуко был одним из нужных адресов, который передавали друг другу сливки общества из «Золотого треугольника». В Голливуде, как и в любом другом месте, нужда в наличных деньгах возникала иногда даже у самых обеспеченных, желающих срочно оплатить некоторые свои безумства. И среди двадцатки ростовщиков в Беверли-Хиллз именно Йошиде Мицуко отдавали предпочтение богатые и знаменитые клиенты. Благодаря поддержке «Вэнити Фэар» я смог встретиться с ним в его лавочке около Родео-драйв. Он гордо называл себя «ростовщиком звезд» и без колебаний развесил по стенам фотографии, на которых он позировал с известными людьми, не столько польщенными, сколько смущенными тем, что их застали именно в тот момент, когда фортуна от них отвернулась.

Как настоящая пещера Али-бабы, его склад был полон разнообразных сокровищ. Помню, я там видел рояль джазовой певицы, бейсбольную биту-фетиш капитана команды «Доджерс», большую бутыль шампанского «Дом Периньон» 1996 года, картину Магритта, «Роллс-ройс» одного рэпера, сделанный на заказ, «Харлей» эстрадного певца, несколько ящиков вина «Мутон-Ротшильд» 1945 года и, несмотря на запрет киноакадемии, маленького позолоченного «Оскара» легендарного актера, об имени которого умолчу.

Я заглянул в телефон. Звонить я по-прежнему не мог, но доступ к телефонной книге сохранялся, и я легко нашел номер Мицуко.

Я наклонился вперед и крикнул Билли:

– Вы не могли бы попросить у вашего нового приятеля разрешения воспользоваться его телефоном?

Несколько секунд она вела переговоры с «садовником», потом ответила:

– Эстебан согласен, но это будет стоить пятьдесят долларов.

Не тратя времени на уговоры, я протянул ему банкноту и получил взамен старенькую «Нокию» 1990-х годов. Я с тоской посмотрел на телефон: старый, тяжелый, потертый, без фотоаппарата и вай-фай, но он хотя бы работал.

Мицуко ответил после первого гудка.

– Это Том Бойд.

– Что я могу сделать для тебя, мой друг?

Он относился ко мне хорошо, хотя я не понимал толком, почему. В рассказе я создал не слишком приятный его образ, но это не вызвало у него неудовольствия. Более того, эта «художественная» реклама создала вокруг него некую ауру, за что он меня и поблагодарил, прислав оригинальное издание «Хладнокровного убийства», подписанное Трумэном Капоте.

Я вежливо осведомился о его делах, и Мицуко признался, что из-за рецессии и краха на бирже его дела никогда еще не шли так хорошо. Он открыл второй магазин в Сан-Франциско и собирался открыть третий в Санта-Барбаре.

– Ко мне приходят врачи, дантисты и адвокаты и прикатывают мне свои «Лексусы», приносят коллекции клюшек для гольфа или норковые манто своих жен, потому что им больше не удается оплачивать счета. Но ты наверняка звонишь мне не просто так. Хочешь мне что-то предложить, я угадал?

Я рассказал ему о моем Шагале, но Мицуко проявил лишь вежливый интерес:

– Рынок искусства еще не вышел из кризиса. Зайди ко мне завтра, и я посмотрю, что смогу сделать.

Я объяснил, что не могу ждать до завтра, нахожусь в Сан-Диего, а наличные мне нужны через два часа.

– Полагаю, что телефон тебе тоже отрезали, – догадался он. – Я не узнал твой номер, Том. Учитывая количество сплетников в этом городе, все становится известно очень быстро…

– И что говорят?

– Что ты в яме и проводишь больше времени, поглощая таблетки, чем работая над новым романом.

Мое молчание было исчерпывающим ответом. Я слышал, как на другом конце провода он печатал на своем переносном компьютере, и догадался, что он проверяет котировки Шагала и суммы, которые были выручены за его полотна на последних аукционах.

– Что касается телефона, то я могу восстановить связь в течение часа, – неожиданно предложил Мицуко. – Твоя сеть ТТА, верно? Это обойдется тебе в две тысячи долларов.

Не успел я с ним попрощаться, как услышал звук электронной почты, отправленной с его компьютера. Если София держала людей за их секреты, то Мицуко держал их за бумажники.

– Что касается картины, то я предлагаю тебе тридцать тысяч долларов.

– Надеюсь, ты шутишь. Она стоит минимум в двадцать раз больше!

– С моей точки зрения, она будет стоить даже в сорок раз больше на аукционе «Сотбис» в Нью-Йорке, года через два-три, когда у новых русских снова появится желание расстаться с деньгами. Но если ты хочешь получить деньги на руки уже сегодня вечером, то за вычетом комиссионных, которые мне придется выложить моей коллеге в Сан-Диего, я смогу тебе дать только двадцать восемь тысяч долларов.

– Ты же только что сказал тридцать тысяч!

– Минус две тысячи за восстановление твоего номера. И это при условии, что ты аккуратно выполнишь все мои инструкции.

Был ли у меня выбор? Я убеждал себя, говоря, что у меня будут четыре месяца, чтобы выплатить эту сумму – увеличившуюся на пять процентов – и вернуть шедевр себе. Я не был уверен в том, что у меня это получится, но приходилось рисковать.

– Отправляю на твой телефон инструкцию, – закончил Мицуко. – И кстати, скажи своему приятелю Мило, что у него осталось всего несколько дней, чтобы выкупить его саксофон.

Я нажал отбой и вернул Эстебану его коллекционный телефон в ту самую минуту, когда мы въехали в город. Солнце начало спускаться к горизонту. Сан-Диего был прекрасен, залитый розовым и оранжевым светом, напоминающим о близости Мексики. Билли воспользовалась красным сигналом светофора, чтобы пересесть ко мне в кузов.

– Брр, мерзость какая! – сказала она, растирая ноги.

– В самом деле, в таком наряде…

Она махнула в мою сторону листком из блокнота.

– Они дали мне адрес своего знакомого владельца гаража, который, возможно, сумеет найти для нас машину. А у вас как дела?

Я посмотрел на экран телефона. Словно по волшебству я снова мог звонить, а в смс-сообщении Мицуко рекомендовал мне воспользоваться фотоаппаратом в моем телефоне.

С помощью Билли я снял картину со всех ракурсов, не забыв сделать снимок крупным планом сертификата подлинности, приклеенного с обратной стороны картины. Благодаря встроенному устройству каждый снимок был автоматически датирован, зашифрован и снабжен геолокацией, а затем отправлен на защищенный сервер. Если верить Мицуко, то эта маркировка превратит фотографии в доказательства для суда и позволит противопоставить их другим доказательствам во время возможного судебного процесса.

Эта операция заняла у нас не более десяти минут. Когда пикап высадил нас возле центрального вокзала, мы уже получили сообщение с подтверждением от Мицуко, который дал нам адрес его коллеги, где нам следовало оставить картину и получить двадцать восемь тысяч долларов.

Я помог Билли спуститься на тротуар, мы забрали багаж и поблагодарили садовников за помощь.

– Si vuelves por aqui, me llamas, de acuerdo, – сказал Эстебан, слишком крепко обнимая молодую женщину.

– Sí, sí! – ответила Билли, проводя рукой по волосам жестом наивысшего кокетства.

– Что он вам сказал?

– Ничего! Он желает нам счастливого пути.

– Сплошное вранье, – буркнул я и занял очередь на такси.

Билли заговорщически улыбнулась мне, и это заставило меня пообещать ей:

– В любом случае сегодня вечером, если все пойдет хорошо, то вы со мной будете есть кесадильи и чили кон карне!

Одного упоминания о еде оказалось достаточно, чтобы ее словесная мельница заработала снова, но то, что приводило меня в ужас всего лишь несколько часов назад, теперь звучало в моих ушах веселой и дружелюбной музыкой:

– А еще энчилады! Вы знаете энчилады? – воскликнула Билли. – Я это обожаю, особенно с курицей, когда они хорошо обжарены в сухарях. Но, знаете, их еще можно приготовить со свининой или с креветками! А вот чипсы начос не по мне. А эскамолес? Вы их никогда не ели? Тогда вам их надо обязательно попробовать! Представляете, это личинки муравьев! Супермегаизысканно, до такой степени, что их иногда называют муравьиной икрой. Странно, правда? Я их однажды ела. Это было во время поездки с подружками в…