Вторник
Канун Рождества 2013 года

Проснувшись, Джорджи не поверила, что она спала. Как она могла заснуть? С такими способностями она могла бы дрыхнуть и под бомбежками. Часы показывали девять утра. На ковре у кровати стоял желтый телефон со снятой трубкой.

Что она наделала?

Руками вперед Джорджи сползла с кровати и сразу же схватилась за телефон. Ей пришлось несколько раз постучать по рычагу, прежде чем появился гудок. Как только он появился, она торопливо завертела диск, набирая номер Нила. Так торопливо, что совала палец в прорезь следующей цифры, не дав диску вернуться на место…

Занято.

По телефону сейчас вполне могла разговаривать мать Нила. Или его отец.

Джорджи вспомнила, что в экстренных случаях можно прервать идущий разговор и освободить линию. Нужно позвонить дежурному оператору, и та разъединит. Джорджи вспомнила, как однажды ее принудительно разъединили. Она тогда училась в старшем классе и два часа подряд висела на телефоне, болтая с Лади. Кому-то из подруг матери срочно понадобилось с ней связаться. Такой услуги, как режим ожидания, тогда еще не было. Когда в их болтовню вклинился голос оператора, Джорджи показалось, что это глас Божий. Потом у нее еще долго сохранялось ощущение, что операторы подслушивают ее разговоры.

Она повесила трубку. Снова набрала номер. Занято.

Стоило ей повесить трубку, как телефон зазвонил.

Джорджи вздрогнула и с опаской поднесла трубку к уху.

– Алло!

– Это всего-навсего я, – послышался в трубке голос Хизер. – Звоню тебе снизу.

– У меня все нормально, – сказала Джорджи.

– Чувствую. Нормальные люди всегда рассказывают, какие они нормальные и как у них все прекрасно.

– Тебе чего-нибудь нужно? – не слишком вежливо спросила Джорджи.

– Я скоро уезжаю. Мама хочет, чтобы ты спустилась позавтракать и заодно попрощаться со мной. Она сейчас делает французские тосты.

– Я не хочу есть.

– Мама говорит, что людям, когда они в депресняке, нужно напоминать о необходимости есть и мыться. Напоминаю: тебе не мешает сходить в душ.

– Схожу, – пообещала Джорджи.

– Тогда пока. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже. Пока.

– Но ты ведь спустишься, чтобы проститься со своей единственной и неповторимой сестрой?

– Да. Обязательно.

– Люблю тебя. Пока.

Джорджи повесила трубку и еще раз набрала номер Нила. Занято.

Она взглянула на часы. Пять минут десятого. Когда же Нил должен был покинуть Омаху, чтобы к завтрашнему утру быть в Калифорнии? В какое время он тогда появился?

Этого Джорджи вспомнить не могла. Неделя их разрыва слилась для нее в какой-то слезливый комок. Слезливый комок пятнадцатилетней давности, на который она смотрела из зеркала заднего вида. Только зеркало показывало не идущие сзади машины, а ее жизнь.

Джорджи снова подняла трубку.

Занято.

– Прими душ! – послышался из коридора голос матери. – Я делаю французские тосты!

– Иду! – крикнула в ответ Джорджи.

Она подползла к шкафу и принялась выгребать содержимое.

Роликовые коньки. Упаковочная бумага. Стопки старых номеров «Спуна».

У стенки стояла красно-зеленая коробка, предназначенная для рождественских украшений. На всех ее сторонах Джорджи когда-то написала большими черными буквами: «Хранилище».

Вытащив коробку на пол, Джорджи подняла крышку. Коробка была плотно набита разными бумагами. После свадьбы Джорджи завела себе под Хранилище другую коробку (та пылилась где-то на чердаке их дома). Затем у нее появился компьютер и доступ в Интернет. Вырезки сменились закладками и снимками с экрана, которые она распихивала по виртуальным папкам жесткого диска и потом забывала, где что лежит. Что-то безвозвратно терялось, поскольку компьютер под ее руками имел обыкновение гробить жесткие диски. Джорджи перестала распечатывать фотографии. Если ей хотелось взглянуть на старые рождественские снимки, их приходилось искать на картах памяти. Видеопленки запечатлели первые месяцы жизни Элис, но посмотреть их было не на чем. Эпоха пленочных видеомагнитофонов ушла безвозвратно.

Все, что лежало в верхней части красно-зеленой коробки, относилось ко времени, когда Джорджи съехала из материнского дома. Это было незадолго до их свадьбы с Нилом. «Эта свадьба все-таки состоялась», – мысленно напомнила себе Джорджи.

Она нашла чек комиссионного магазина, где покупала свадебное платье. Триста долларов. Новое обошлось бы ей куда дороже.

– Я надеюсь, что невеста, надевавшая это платье до меня, счастлива, – сказала тогда Джорджи Нилу. – Не хочу, чтобы аура чужого несчастливого брака перешла на нас.

Он тогда был по-настоящему счастлив. Все время их помолвки. Джорджи никогда не видела его более счастливым, чем в те месяцы.

Едва только Джорджи сказала «да» и кольцо оказалось на ее мизинце (для ее безымянного пальца оно было маловато), Нил радостно подпрыгнул и обнял ее. Он улыбался во весь рот. Во всю глубину своих чудесных ямочек на щеках.

Он обнимал ее за талию и затылок, без конца целовал, повторяя:

– Выйди за меня. Джорджи, выйди за меня.

Она снова и снова говорила «да».

Воспоминания о том дне потускнели. Как это могло случиться? Почему осталась лишь общая картина, а множество мелких подробностей забылось? Она думала, что такое событие должно накрепко врезаться в память. А ее мозг думал по-другому. Они с Нилом были пятнадцать лет женаты, и уже не столь важно, какие обстоятельства предшествовали их браку.

Джорджи помнила, как счастлив был тогда Нил. Помнила его слова.

Неужели Нил это говорил? Неужели она тогда слушала его вполуха, не понимая слов, произносимых на ее помолвке?

Джорджи обеими руками полезла в Хранилище…

Ее диплом об окончании колледжа.

Какой-то дурацкий гороскоп, вырванный из журнала «Спай».

Последний выпуск комикса «Остановить Солнце». Еж, нарисованный Нилом, улетал к небесам.

Вот они – снимки, сделанные материнским поляроидом.

Лиз до последнего держалась за свой поляроид. Ей вечно не хватало терпения, чтобы возиться с обычной пленочной камерой. А тут – подождал несколько минут, и сразу получаешь готовый снимок.

Джорджи нашла три снимка, сделанные в тот знаменательный день. Все три ее мать сделала в гостиной, на фоне рождественской елки. На Джорджи была мешковатая футболка с крупной надписью «Теперь вперед!», оставшаяся от занятий в школьной группе повышения самооценки. Даже по снимку чувствовалось, что Джорджи всю неделю проревела. (Так оно и было.) Нил тоже не блистал нарядом: мятая фланелевая рубашка, в которой он провел сутки за рулем. И все равно они оба были такими молодыми и симпатичными. Достаточно худенькая Джорджи. Круглолицый Нил.

Из всех снимков только один был четким: Джорджи стоит, выпучив глаза, и протягивает к объективу руку с кольцом на мизинце. Рядом – улыбающийся Нил. Возможно, в тот день он единственный раз улыбался во весь рот, отчего его уши еще сильнее торчали в разные стороны, напоминая криво изображенные скобки.

Помнится, после снимков мать усиленно потчевала Нила лепешками, а он говорил, что две последние ночи не сомкнул глаз. «Я лишь немного вздремнул в Неваде. Прямо на обочине». Тогда Джорджи потащила его наверх, уложила на свою кровать, стащила с него ботинки и сняла джинсы. Ей хотелось потереться бедрами о него. Они оба накрылись одеялом.

– Выйди за меня, – и в постели повторял Нил.

Наверное, эту фразу он придумал за двадцать семь часов пути.

Джорджи выложила снимки на пол. Три момента пятнадцатилетней давности. Три момента, когда ее Нил был счастлив и полон надежд. Ее настоящий Нил.

– Джорджи! Ну сколько можно тебя ждать?

Джорджи смотрела на снимки и ждала, когда они почернеют от яркого утреннего света.