Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Святитель Христов Василий Великий просил у Господа, да снидет на него Дух благодати, премудрости и разума, чтобы своими глаголами мог совершать бескровную службу. Через некоторое время явился ему Господь в сновидении с апостолами, совершая «предложение хлеба и чаши» на святом жертвеннике, и, восставив Василия, изрек ему: «По твоему прошению, да исполнятся уста твои хваления». Архиерей Божий пробудился, с благоговейным трепетом пошел в церковь и, приступив к жертвеннику, начал глаголать и вкупе писать все те молитвы, которые находятся в его литургии. После того он воздвиг хлеб, молясь прилежно: вонми, Господи Иисусе Христе, Боже наш, от святого жилища Твоего, и проч. Священнослужители и народ видели небесный свет, озарявший алтарь и святителя, и некоторых мужей, в белые ризы одеянных и великого архиерея окружающих; в ужасе поверглись они лицом на землю и, проливая слезы, благословляли Господа.
Один еврей, по имени Иосиф, был столь искусный врач, что, по биению жил, за пять дней предсказывал больному час кончины его. Богоносный Василий, предвидя духом, что Иосиф некогда обратится к Спасителю мира, любил его и, часто призывая к себе, советовал принять святое крещение; но еврей всегда отзывался тем, что в которой вере рожден, в той и умереть хочет; на что угодник Божий отвечал ему: «Поверь мне, что не умрем ни я, ни ты, доколе не родишься от воды и Духа. Без сей благодати невозможно войти в царствие Божие. Не крестились ли и отцы твои в облаке и море? Не пили ли от камени, который был прообразованием духовного камени, Иисуса Христа?»
Наконец приспело время отшествия его к Богу. Святитель разболелся и, призвав Иосифа, будто для своего врачевания, спросил у него: «Что думаешь обо мне?» Еврей, ощупав пульс у святого, сказал служителям: «Уготовьте все нужное к погребению; святитель скоро умрет». — «Сам не ведаешь, что говоришь», — возразил Василий Великий. Но Иосиф отвечал с уверенностью: «Ей-ей, владыка! Ты скончаешься прежде, нежели зайдет солнце». — «А что сделаешь, если останусь жив до шестого часа утра?» — спросил у него Василий. «Пусть умру сам», — отвечал Иосиф. «Заклинаю тебя умереть греху, да оживешь Богу», — сказал святитель. «Знаю, о чем говоришь, владыка! — отвечал еврей, — и свидетельствуюсь Богом, что сотворю волю твою». Святой Василий отпустил Иосифа и помолился Богу, да продолжит жизнь его для спасения заблудшего.
Утром на другой день святитель послал за ним. Врач, столько на себя надеявшийся, не поверил служителю, что Василий жив; однако, желая проститься с умирающим, он пошел немедленно. Но как изумился он, увидев человека Божия! Иосиф пал ему в ноги и чистосердечно воскликнул: «Велик Бог христианский! И нет Бога, кроме Его! Повели, святой отче, не отлагая, подать мне и всему семейству моему святое крещение». — «Я сам, моими руками, отрожду тебя», — отвечал святитель Христов и, к общему удивлению, восстав с одра болезни, пошел в церковь. Там, перед всем народом, крестил Иосифа и весь дом его сам; совершил литургию и новопросвещенных приобщил животворящих Таин Христовых; поучая их, он пребыл в церкви до девятого часа. Наконец, воссылая благодарение Богу за неизреченные Его благодеяния, всенародно предал дух свой в руки Господни.
Один старец обитал в опустевшем капище. В одно время пришли к нему нечистые духи и сказали: «Выйди из нашего места». — «Вы не имеете места», — отвечал старец. Тогда начали они повсюду разбрасывать пальмовые ветви, приготовленные для плетения корзин, но старец неутомимо собирал оные. После того враги человеческого рода, схватив его за одежду, повлекли вон; но старец уперся в двери и возопил: «Иисусе, помоги мне!», и бесплотные злодеи мгновенно разбежались. «О чем плачешь?» — тогда спросил у него невидимый голос. — «О том, что ненавистники веры и добродетели дерзают издеваться над рабом Господним», — отвечал старец. — «Ты сам виноват, — возразил небесный голос, — поскольку забыл обо Мне; сам видишь: когда призвал Меня, Я не укоснил придти на помощь к тебе». Старец, ощутив присутствие Божие, повергся на колена и приник лицом к земле. Сколь разительное и необходимо нужное для каждого человека тут заключается наставление!.. Мы вопием к Господу, молимся Ему, даже бываем иногда столь наглы, что ропщем на Него, когда приключится с нами какое-либо несчастье. Но для чего не просили у Него помощи тогда, когда страсти, так сказать, рассыпали по воздуху наш разум, нашу веру, наши добрые дела? Видно мы надеялись тогда на самих себя. Но сколь безумно быть уверенными, что можем выгнать сами собою врагов, воюющих на душу.
В царствование Деция были два римлянина, Неарх и Полиевкт, которые имели между собою такую дружбу, какую редко можно видеть и между родными братьями. Неарх был христианин, ходящий по заповедям Господним, а Полиевкт язычник, впрочем добродетельный. Часто Неарх слезно уговаривал его присоединиться к Церкви Христовой, читал ему Божественное Писание, объяснял таинства веры, показывал мерзость идолопоклонства; но Полиевкт, ни в чем не отказывая своему другу, в сем только случае, по-видимому, был равнодушным слушателем его советов. Между тем настало гонение; по стогнам града читали нечестивое повеление Деция, чтобы все поклонялись идолам, как богам, хранителям отечества. Тогда христолюбивый Неарх, приготовляясь к смерти, начал сокрушаться, что друг его навсегда останется в нечестии, и, беспрестанно сетуя о погибели души его, даже изменился в лице своем. Это было сердечным ударом для Полиевкта. При каждом свидании он спрашивал его о причине столь глубокой печали; но Неарх, страшась услышать решительный отказ, не смел объясниться. Наконец, после неотступных просьб Полиевкт сказал ему: «Друг мой, конечно, чем-нибудь я оскорбил тебя, оскорбил столь тяжко, что не хочешь и простить меня!» Тогда Неарх, облившись слезами, отвечал ему: «Ах! Я предвижу разрыв нашего дружества и прихожу в отчаяние». Полиевкт затрепетал. «Сего быть не может, — сказал он. — Я клянусь, что и смерть разлучить меня с тобою не сильна». — «Но причиною разлуки нашей будет нечто ужаснейшее, нежели естественная смерть», — возразил Неарх. Полиевкт, не уразумев ответа, обнял его и, прижимая к сердцу, сказал решительно: «Не могу более переносить твоего молчания и загадок: или объясни все, или сейчас же увидишь смерть мою». — «Царское повеление, — воскликнул Неарх, — должно разлучить нас: я — христианин, а ты — поклонник идолов; итак, когда осудят меня на смерть, ты отречешься от меня». Услышав сие, Полиевкт узнал, чего хочет Неарх, и, ощутив наитие Духа Святого, сказал спокойно: «О! Если так, то стесненное сердце мое пусть отдохнет; не бойся, любезный друг! Мы не разлучимся... Буди слава Христу Богу истинному, — продолжал он. — От сего часа оставляю суетный мир и исповедаю в себе раба Христова; пойду, прочитаю повеление Деция, на христиан обнародованное; после сего знаю, что мне делать должно!»
Ни ласки и угрозы начальников, ни слезы родителей, супруги и детей, не могли принудить его к нарушению обета неразрывной дружбы с Неархом. Полиевкт крестился кровью своею и был ему предшественником в жизнь вечную.
Греческий царь Анастасий, заразившись ересью Евтихия, старался преклонить на свою сторону все православное духовенство — то угрозами и заточением, то ласкою и дарами. В число последних лжемудрствующий царь поместил и Феодосия Великого. Он послал к нему тридцать литр злата, будто для пропитания и одеяния нищих, а на самом деле для того, чтобы уловить согласие великого отца, на которого греки и римляне взирали, как на апостола. Поборник православия уразумел коварство Анастасия и восхотел богоугодным образом сам уловить его: он не отверг даров, чтобы не показаться, будто имеет подозрение на веру царскую, и тем не подать причины к его гневу. К сему побуждало его благочестивое, истинно пастырское желание, — через милостыню исходатайствовать у Бога Анастасию благодать, наставляющую на путь истины.
Между тем Анастасий думал о Феодосии Великом, как об одном из тех лжепастырей, которые, подобно наемникам, не радят о стаде своем, и поскольку дары были приняты, почитал его своим единомышленником; но обманулся злобожный властелин. Ибо, когда через особливых посланников захотел он испытать Феодосиево исповедание веры, великий отец, собрав всех пустынных граждан, крепко стал против злочестия, и царю, между прочим, ответствовал сими достопамятными в устах отшельника словами: «Как за отечество, так и за правоверие сладостно положить душу! Сладостно, хотя и святые места наши узрим истребляемыми огнем!» Через сие угодник Божий отнял у Анастасия всякую надежду когда-либо преклонить его на свою сторону.
Кто после сего скажет, что иноки, отказавшиеся от мира, занимаясь только богомыслием, не умеют верноподданнически поступать с предержащей властью и забывают отечество?
Преподобный Иаков Нисивийский, увидев некогда персидского градоначальника, только что свершившего неправедный суд над одним из невинных граждан, горько вознегодовал. Человек Божий свыше имел силу пророков и апостолов и мог бы жестоко наказать притеснителя, но поступать сообразно с Новым Заветом и благодатью Христовою было первым правилом всех его деяний. Святой старец воззрел на небо, и мгновенно камень, близ судии лежавший, сокрушился и рассыпался в персть, обличая тем суд неправедный и знаменуя, что так истребятся нечестивые в день гнева Господня. Все ужаснулись, градоначальник вострепетал и, познав грех свой, отменил несправедливый приговор.
Какой урок для тех, которые имеют власть и силу других наказывать!
Преподобный Антоний, обитая в пустыне египетской с учениками своими, однажды помыслил, что нет инока столь совершенного, как он, поскольку всех прежде поселился он в пустыне и избрал место всех далее от сует мира. Будучи погружен в такие думы, великий старец вдруг услышал: «Антоний! Есть раб Божий, который совершеннее тебя; если хочешь, ты можешь найти его посреди внутренней пустыни». Устрашенный старец, как только пришел в себя, взял жезл свой и пошел в путь. Будучи руководствуем сверхъестественными и чудными встречами, Антоний наконец узрел пещеру, в которой обитал пустынник, свыше откровенный... Но он, узнав о приходе посетителя, затворил двери. Сколько Антоний ни стучался, ответа не было. Антоний стоял до шестого часа и умолял, да будет ему позволено увидеть того, кого Сам Бог повелел обрести ему. «Если не отверзешь мне, — говорил он, — то умру на пороге твоем и здесь погребешь меня». Но старец из хижины отвечал ему: «Кто просит с угрозою и, проливая слезы, укоряет? Ты жалуешься, что не отверзаю тебе, но для чего пришел ты сюда? Разве хвалиться, что умрешь здесь?» Тогда он отверз ему.
Сей великий старец был Павел Фивейский, имевший от рождения своего сто тринадцать лет и от самой юности в пустыне поселившийся. Он рассказал преподобному Антонию историю своей жизни и возвестил о смерти своей, которая на другой же день и последовала. Тогда — сколь торжественна, сколь прекрасна кончина праведника! Тогда Антоний узрел на воздухе лики Ангелов, пророков и Апостолов, а посреди них узрел душу святого Павла, чистейшую солнца: она восходила на небо. От страха и радости Антоний пал на землю. «Душа праведная! — вопиял он. — Прими меня в сопутники твои». Но воздушный путник отвечал ему: «Не должно наблюдать тебе свою только пользу; твоя обязанность — пещись о ближних; будет время, что предстанешь Агнцу небесному, но прежде научи других непреткновенно шествовать по стезе, которая ведет к престолу Его».
Преподобный Антоний похоронил святые останки великого старца и, возвратившись в пустыню свою, едва узрев братию, воскликнул: «Горе мне грешнику, имя только инока носящему!» И когда у него спрашивали, где так долго замедлил, он отвечал в восхищении духа: «Я видел Илию, видел Иоанна в пустыне; ей-ей, видел Павла в раю Господнем».
Христиане! Вспомните, сколь велик верою и добродетелями был Антоний, и не забудьте, как Господь уличил его в минутном, непроизвольном высокоумии. Не мечтайте высоко о своих совершенствах, «Добродетельный человек, — часто говаривал Исидор Пилусиотский, — без сомнения получит венец светлый; но кто, будучи добродетелен, думает, что сделал весьма мало, тот за смиренномудрое о себе мнение приимет венец светлейший». Хотите ли быть истинно добродетельными, не верьте, что вы добродетельны, и через то добродетель ваша будет возрастать более и более.
Антоний Великий однажды предался унынию и каким-то мрачным помышлениям, но вскоре, испугавшись сам себя, воскликнул к Богу: «Господи! Я хощу спасен быть; но и сам не знаю, что развлекает меня. Покажи мне средство избегнуть противоборствующих помыслов; научи меня спастись». Через какое-то время святой Антоний вышел из келии и увидел незнакомого человека, который сначала сидел за рукоделием, потом встал и молился; опять садился и вязал кошницу, после того опять встал на молитву... Это был Ангел, в образе инока ниспосланный от Бога, чтобы исправить и предостеречь Антония. Между тем как святой пустынножитель смотрел на него, бесплотный хранитель сказал ему: «Так поступай, и спасен будешь». Услышав сие, преподобный Антоний исполнился радости и надежды, и с того времени никогда не нарушал правила ангельского.
Какое бы звание Господь ни возложил на тебя, какие бы обстоятельства ни окружали тебя, молись для спасения души твоей и трудись для пользы общества.
Молитва и труд друг друга подкрепляют взаимно: молитва дарует силы к понесению труда, на который каждый человек родится; а труд, разгоняя зловредные помыслы, эти исчадия праздности, предуготовляет уму и сердцу благоговейное спокойствие и глубокое внимание для часов молитвенных. Они служат друг для друга как бы отдохновением, и блажен человек, в чьем сердце сия чреда не нарушается.
К преподобному Антонию, безмолвствовавшему в нагорной пещере, пришли два языческих философа с тем намерением, чтобы поговорить о таинствах христианской веры и посмеяться над жизнью пустынников. Мудрый старец, при первом взгляде познав, кто они, через переводчика сказал: «Для чего вы, люди мудрые, приняли на себя столь дальний и трудный путь и пришли к человеку безумному?» — «Ты не безумный, — отвечали они, — но совершенный мудрец». — «Если так, — возразил старец, — то обязанность и польза ваша требует принять от меня наставление как от мудреца, к которому пришли научиться, и я даю вам оное: будьте христианами!» Пораженные столь нечаянным приветствием, философы пошли назад, наиболее удивляясь остроте и разуму пустынножителя.
Когда Антоний Великий после уединенных подвигов отшельничества против воли своей поставлен был пастырем и наставником других, тогда братия, старцы и юноши, собравшись к нему, начали просить, чтобы он предписал им уставы иночества. Великий отец сказал им: «Чтобы исполнять в точности все заповеди Господни, на сие довольно Божественного Писания; но помните, что все добродетели могут поколебаться в основании своем, если братия не будет взаимно утешать друг друга. Итак, вы, как отцу, исповедуйте мне все, что знаете; а я, наученный временем и опытами, как детей буду наставлять вас. Не ослабевайте в предпринятом подвиге — вот первое общее для всех сословий наставление!» Потом, поучив их всем добродетелям гражданства небесного, отпустил с миром.
Уроки преподобного отца имели спасительное действие, ибо очень скоро общество пустыннолюбцев так сильно умножилось, что не было числа братии; повсюду были монастыри, как сени расставленные. Поющие, молящиеся, уповающие на Сокровище благих, сверх того занимались трудами рук своих, чтобы могли быть не только ходатаями за грешников, но и подавать милостыню бедным. Не было между ними ни вражды, ни клеветы, ни ропота; любовь и согласие соделывали из селений их как бы град, от мирского мятежа далече отстоящий, правдой и благочестием населенный. Взирая на них, можно было воскликнуть; «Коль добри доми твои, Иакове! и кущы твоя, Израилю! Яко дубравы осеняющыя, и яко садие при реках, и яко кущы, яже водрузи Господь» (Чис XXIV, 5-6).
Облеченные свыше чиноначалием, а также и вы, отцы семейства! Наставляйте порученных вам людей тому, чему наставлял преподобный Антоний Великий: тогда — яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския, будет над вами благословение и живот до века (Пс 132, 3).
Антоний Великий, яко истинный раб Христов, всегда готов был понести на себе все уничижения; но если клевета касалась чистоты его вероисповедания, тогда поборник православия не оставался в пределах смирения, что можно видеть из следующего поступка.
Однажды ариане оболгали его, будто дружески с ними обращается. Удивленный их дерзновением, святой Антоний воспылал праведным гневом и немедленно пошел в Александрию; там, пред епископом и всем народом, предал их проклятию, нарицая предтечами антихриста. Но такова сила правды и святости! Хотя начальники и учители арианства скрежетали на Антония Великого, однако, народ, не только еретики, но и служители идолов, повсюду теснился вокруг него, стараясь принять благословение или, по крайней мере, прикоснуться к одеждам его.
Христиане! Не подумайте, чтобы Антоний через сей поступок нарушил урок христианского терпения! Если бы он не обличил злостной клеветы, он подал бы случай другим о себе соблазняться; а что ужаснее, невежды, которые не могут проникать намерений великого человека, тогда могли бы предаться пагубному расколу. Хотя молчание почитается по всей справедливости в числе добродетелей, но свет почитает оное не иначе, как согласием на то, что клеветники нам приписывают.
Один инок был соблазнен духом искусителем. Будучи выгнан из обители, несчастный пришел к преподобному Антонию и пребыл с ним некоторое время. Но когда по приказанию святого отца возвратился он на прежнее место, иноки не хотели принять его. Изгнанник вторично прибег к Антонию. Святой старец опять послал его к братии и велел от своего имени сказать им следующее: «Корабль от бури повредился, растерял товары и едва достиг берега: неужели хотите погребсти в волнах и то, что не погибло?» Иноки, услышав сие, немедленно приняли изгнанника опять в число братии.
Наказуя подчиненного, должно соблюдать меру, чтобы не довести его до отчаяния.
Один охотник, находясь в пустыне на охоте за сернами, приметил, что авва Антоний не по-начальнически, но весьма ласково обращается с братией. Старец познал невыгодные мысли охотника о строгости иноческого жития и, желая вывести из заблуждения, сказал ему: «Наставь стрелу и напряги лук». Охотник сделал сие. «Еще напряги», — продолжал старец. И охотник напряг туже. «Еще напряги», — сказал старец в третий раз. Но охотник возразил: «Если натяну чрезмерно, переломится лук». Тогда святой Антоний сказал ему: «Того же должно опасаться и в делах веры: если с братиею будем поступать с чрезвычайной строгостью, они почувствуют перелом; везде нужны снисходительность и некоторое послабление, а иноки также люди». Тогда охотник раскаялся и пошел от святого Антония с пользою для души своей, а братия через то укрепились на большие подвиги.
Преподобный Маркиан, пресвитер великой Константинопольской церкви, идучи на службу Божию и увидев нищего, почти нагого, от холода трясущегося, снял с себя одежду и прикрыл наготу его, а сам остался только в нижнем платье. Но посмотрите, как Господь за сие прославил его! Когда святой Маркиан священнодействовал, то весь народ, причет и сам патриарх под церковными ризами приметили блистающую порфиру царскую.
Не видно ли из сего, что мы, от имения своего снабжая убогих, не теряем оное, но отдаем его в обмен на драгоценнейшие сокровища Тому, Кто и за чашу студеной воды обещал наградить нас вечным блаженством! Царская одежда, преподобному Маркиану данная, не есть ли доказательство, что подающий милостыню делает богоугодное.
Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, как неусыпный и мудрый защитник православия, более всех был угнетаем и гоним арианами. Исступленные и неистовые богоборцы, желая погубить человека Божия, вымышляли на него самые бессовестные и безумные преступления и между прочим донесли царю Констанцию, что Афанасий делал чары и чудеса рукою, которую будто отсек у клирика, Арсения.
Дело началось, по-видимому, весьма выгодно для ариан. Указом царским предписано в Тире быть собору, куда призван и Афанасий; двор и почти все чиновники держали сторону ереси; лжесвидетелей нашлось довольно; для злодеев не трудно было представить и мертвую руку и выдать за руку Арсения, ибо его незадолго до этого в самом деле вдруг в Александрии не стало.
Но Бог не оставляет жезла грешного на жребии праведных. Арсений, который скрывался единственно от страха, чтобы не понести наказания за некоторое преступление, втайне им учиненное, услышав о клевете, его рукою подкрепляемой, восчувствовал глубокое сокрушение об участи отца и благодетеля и, пришедши тайно в Тир, явился к Афанасию с сердечным раскаянием о грехе своем. Святитель возблагодарил Промысел, его спасающий, и приказал Арсению до времени пожить скрытно.
Между тем Архелай, один из царедворцев Констанциевых, и Нон, князь финикийский, открыли суд. Тогда — о, зрелище ужасное и богомерзкое! И чье сердце не обольется кровью, видя злобу нечестивых! — Тогда внесли посреди судилища мертвую руку и, показывая оную святому Афанасию, в один голос воскликнули: «Вот безмолвная на тебя свидетельница! Она обличает тебя, она держит тебя; ни велеречием, ни хитростью не вырвешься от нее! Все знают Арсения, у которого ты, лицемерный святотатец, отсек ее; скажи, для чего она тебе потребна?» На все вопли человек Божий отвечал кротко: «Кто из вас лично знает Арсения? И все ли уверены, что эта рука именно ему принадлежит?» Но когда богоборцы начали ложь свою утверждать клятвою, Афанасий подал знак: вдруг из среды его защитников вышел Арсений и снял с лица своего покрывало. Тогда святитель с гневом воззрел на клеветников и, кивая головою, сказал: «Не Арсений ли это? Не тот ли церковнослужитель, у которого, как утверждаете, я отсек руку?» Он повелел Арсению простереть и показать судиям десницу, потом шуйцу, и обратился к неприятелям своим укоризненно: «Здесь обе руки! Покажите же мне вашего Арсения и скажите, чью руку здесь показываете? Она обвиняет вас в том злодействе, в котором единственно по ненависти сами меня обвиняете».
Арианские епископы и клеветники, сколько бессовестны ни были, не могли перенести стыда своего и, закрывая руками лица, в безмолвии начали выходить из судилища.
Хотя Тирский собор, к стыду ариан и чести Афанасия Великого, был распущен, но лжеепископы не могли быть спокойны. По их проискам приказано вторично быть собору в Медиолане.
Православные епископы с трепетом взирали на последствия и всемерно уклонялись от сонмища, подобного христоубийцам, и потому арианское духовенство, в числе тридцати особ, одно совершило суд над архиереем Божиим. Когда начали подписывать имена свои, то Дионисий, православный епископ Медиоланский, летами всех младший и недавно возведенный на престол архипасторства, был убежден к общему рукоприкладству. Не страсть, не зловерие водили пером его; к несчастью, долго отрицаясь от сего, он устыдился толикого числа престарелых и уважаемых епископов.
Сколь иногда вредны и добродетели, не руководствуемые благоразумием!
Вскоре после того прибыл в Медиолан Евсевий, епископ Виркеллинский, которого по летам и благочестию Дионисий почитал не иначе, как отцом; и когда спросил он, что делается на соборе, Дионисий, рассказывая все обстоятельства, с сожалением и раскаянием исповедал перед ним и свой грех против праведника. Блаженный Евсевий сделал ему строгий выговор, но, увидев слезы сокрушения, начал утешать. «Я знаю, — сказал он, — чем поправить дело; может быть, из среды злочестивых имен изглажу твое рукописание».
Между тем арианские епископы, узнав о прибытии Евсевия, пригласили его в общее собрание и, показав судопроизводство, просили, чтобы и своею рукою подтвердил оное, поскольку имя столь великого святителя обещало всевозможный успех в их предприятии. Евсевий притворился, будто приемлет их сторону, и, читая имена подписавших епископов, вдруг сказал с досадой: «А где же приложить мне свою руку? Неужели ниже Дионисия? Вы сами говорите, что Сын Божий не может быть равен Богу Отцу; зачем же моего сына (я не иначе почитаю Дионисия) мне предпочитаете?» Сколько ариане ни старались уговорить его, но Евсевий не хотел подписаться, пока не будет изглажено имя Дионисиево. Ариане с удовольствием согласились, и Дионисий своею рукою выскоблил оное, будто бы уступая место старшему, а сам желая подписаться ниже всех. Тогда Евсевий вдруг переменил голос и, воззрев на небо, сказал: «Благодарю Тебя, Господи, что от беззаконного сонмища избавил Дионисия! Благодарю Тебя, Господи, что возложил в сердце мое благочестивый умысел от вечного проклятия спасти имя его! Так, — обратившись к арианам, продолжал он, — я вашими беззакониями не оскверняюсь, и сыну моему Дионисию не попущу быть участником злобы вашей». Услышав сие, посрамленные лжеепископы воспылали бешенством и, осыпав ругательствами архиерея Божия, возложили на него руки свои. Вместе с Дионисием он послан был в заточение, где от чрезвычайных утеснений скончался страдальчески.
Преподобный Макарий Египетский получил такую благодать от Бога, что на глас его ответствовали и мертвые, если требовала сего польза веры или счастье невинно страждущих. Вот пример.
В одном селении случилось убийство, которое по ложным подозрениям возложили на человека совершенно невинного. Бедный, будучи преследуем гонителями, в ужасе прибежал к келии преподобного Макария и тут был схвачен. Ни слезы, ни клятвы не могли уверить служителей правосудия в его невинности: сбежавшийся народ единогласно называл его убийцею. Святой Макарий вышел на сей шум и, узнав, в чем состоит дело, спросил, где погребен убиенный? И когда объявили место, он посреди народа пошел к его гробу. Там, преклонив колена и пролив к небесам теплую молитву, праведник сказал к предстоящим: «Ныне явит Господь, сей ли человек соделал убийство». Потом велегласно воззвал убиенного по имени, и мертвец отозвался из гроба. «Верою Иисус Христовою повелеваю тебе, — сказал Макарий, — открой нам, сей ли, народом обвиняемый, умертвил тебя?» — «Не сей убийца мой, — отвечал громогласно мертвец из-под земли, — не сей, которого осуждают». Народ изумился и от ужаса пал на землю. Потом, повергшись к стопам праведника, все начали умолять его, чтобы спросил у мертвеца, кто убил его; но святой Макарий отвечал: «Сего принять на себя не могу; довольно для меня избавить от напасти невинного, а предать суду виновника — не мое дело».
Христиане! И мы имеем разные дарования, от которых ближние наши могут получить пользу и вред, смотря по тому, на что будут употреблять их. Возьмите же в пример святого Макария, который благодать Божию употребил на избавление невинного человека от погибели, но не хотел употребить оную на погубление даже преступника!
Однажды преподобный Макарий, углубясь всем сердцем в молитву, услышал глас небесный: «Макарий! Ты по сие время еще не уподобился двум женщинам, которые живут в близлежащем граде». Старец взял жезл и пошел в город; отыскав дом, постучался в двери, и немедленно вышла женщина, с великой радостью приняла праведника и ввела в комнаты, где встретила его другая женщина.
Тогда святой старец сказал им: «Единственно для вас я принял на себя великий труд; я пришел из дальней пустыни, чтоб узнать дела ваши; не таясь, откройтесь предо мною». — «Человек Божий! — отвечали на сие со скромностью обе женщины. — Можно ли чего-нибудь богоугодного требовать от тех, которые беспрестанно заняты домашними попечениями и должны исполнять обязанности супружества?» Но святой Макарий настоял, чтобы объявили ему, как они проводят жизнь свою. Тогда добродетельные хозяйки смиренно сказали ему: «Мы две снохи, супруги родных братьев; пятнадцать лет живем вместе и в это время ни одного досадного слова друг от друга не слыхали. Не имеем детей; а если Господь даст их, то первое наше попечение будет молить Его, чтобы помог нам воспитать их в вере и благочестии. С рабами поступаем ласково. Неоднократно советовались между собою вступить в лик святых дев, но не могли испросить на то позволения у супругов. Чувствуя их к нам любовь, мы решились остаться с ними и служить им утешением. А чтобы жизнь наша хотя бы немного походила на жизнь святых пустынниц, мы положили на сердце своем избегать шумных бесед, чаще быть дома и заниматься хозяйством».
Выслушав сие, святой Макарий сказал: «Поистине Бог не смотрит, дева ли кто или супруга, инок или мирянин, но ищет только сердечного произволения на добрые дела: сие произволение Господь приемлет и, взирая на оное, всякому ниспосылает Святого Духа, действующего и управляющего житием каждого, желающего спастись».
Супруги! Матери семейства! Возьмите в пример двух благочестивых жен — и тогда жребием вашим будет благоденствие в сей жизни и блаженство в будущем веке.
Однажды Преподобный Макарий, идя с учеником своим на гору Нитрийскую, велел ему идти несколько впереди. Инок, исполняя волю его, встретился с языческим жрецом, который казался весьма утомленным, и от излишней ревности сказал ему: «Куда идешь, демон?» Жрец рассердился и, ударив его жезлом своим столь сильно, что оставил полумертвого, пошел далее. Через несколько минут встретился с ним святой Макарий и сказал: «Будь здрав, любезный трудник; будь здрав!» Удивленный приветствием святого, жрец спросил у него: «За какое доброе дело желаешь мне здравия?» — «Я вижу, — отвечал Макарий, — что ты утомился». — «Твое приветствие меня поразило, — сказал тогда жрец, — и я познаю в тебе человека Божия; напротив, другой, злобный инок, встретясь со мною, жестоко оскорбил меня, и за это я поразил его до смерти». Преподобный Макарий догадался, что речь идет об его ученике; а жрец, обняв колена старческие, сказал: «Не отпущу тебя, доколе не сделаешь меня подобным тебе иноком». Они пошли далее на гору и, взяв полумертвого ученика, отнесли в церковь. Нитрийские старцы, увидев с преподобным Макарием жреца идольского, изумились. Вскоре служитель дьявола сделался служителем Иисуса, и множество язычников но сему случаю приняли христианство. После сего святой Макарий часто говорил братии, что злословие иногда и добрых людей делает злыми, а доброе слово и злых делает добрыми.
В одно время преподобный Макарий, идучи с братией, услышал мальчика, который так говорил своей матери: «Один богач любит меня, но я, не знаю почему, ненавижу его; а бедный человек ненавидит меня, однако я люблю его». Услышав сие, Макарий изумился, потом задумался. «Что сделалось с тобою, авва?» — спросили у него братия. «Поистине Господь наш богат, — отвечал Макарий, — и любит нас, а мы, безумные люди, не хотим любить Его, напротив того, враг наш, дух соблазна, и беден и ненавидит нас, а мы, к несчастью нашему, любим его!»
Когда пустынная и безмолвная келия преподобного Евфимия по изволению Божескому обратилась в многолюдную Лавру, тогда эконом, закупив для потребы монастырской несколько рабочего скота, предложил брату Авксентию, родом из кочующих азиатцев, чтобы принял на себя обязанности пастуха; но инок отказался. К просьбе эконома присовокупили свою просьбу пресвитер обители и другие, уважаемые по благочестию, старцы, но Авксентий и тогда не послушался. Преподобный Евфимий, известясь о том, призвал непокорного инока и всемерно увещевал его, чтобы он, как человек, способный к скотоводству, послужил братии; но Авксентий отвечал: «Не могу исполнить желания братии, никак не могу, поскольку, будучи грешником, страшусь вне святой обители еще более согрешить». — «Мы будем за тебя молиться Богу, — сказал преподобный Евфимий, — чтобы послал Ангела Своего для сохранения тебя. Всевышний знает, что ты из-за любви к Нему будешь работать братии. Вспомни, что и Сам Христос сказал о Себе: не ищу воли Моея, но воли пославшего Мя Отца (Ин V, 30)». Но Авксентий ожесточился и, сколько ни убеждал его святой Евфимий, не хотел ему покориться. Тогда великий старец разгневался и сказал ему: «Чадо! Мы советуем тебе то, что послужило бы тебе же на пользу, а ты не слушаешься; я душевно жалею о тебе и хотел бы простить тебя, но Бог...» В сие мгновение Авксентий затрепетал, как беснующийся, и повергся на землю. Предстоявшие отцы ужаснулись и начали умолять Евфимия, чтобы он испросил ему от Бога прощение.
Долго святой старец не соглашался на просьбы их, не по жестокости сердца, но чтобы показать им, сколь непростителен грех непослушания; наконец, как бы смягчившись, он оградил его крестным знамением и исцелил от болезни. Авксентий пал пред ним на колена. «Послушание есть великая добродетель, — сказал ему преподобный Евфимий. — Послушания Бог требует паче, нежели жертвы; напротив того, непослушание есть источник смерти. Се здрав был ecu, ктому не согрешай, да не случится с тобою что либо горшее». Тогда Авксентий начал уже сам умолять великого отца и братию, чтобы никому кроме него не поручали должности пастушеской.
Дети! Слушайтесь отца и матери, слушайтесь родителей ваших, слушайтесь старших людей, дающих вам добрые советы. А когда возложена будет на вас должность общественная, без прекословия повинуйтесь начальству: без послушания к высшим не может благостоять ни одно семейство, ни одно государственное сословие.
Два инока, Маро и Климатий, которым наскучила строгость монастырской жизни, сговорились в следующую ночь убежать; но богопротивное намерение было открыто. Преподобный Евфимий, призвав их, советовал оставить пагубные мысли. «Везде должно хранить себя от искушений, — сказал он. — Адам преступил заповедь Господню в раю, Иов и на гноище сохранил ее; дело состоит только в том, чтобы не принимать в сердце свое злых помышлений: они-то причиняют уныние и печаль или ненависть к сему месту и к жителям оного; итак, будьте трезвы и остерегайтесь от козней соблазна, который внушает вам перейти на другое место. Древо, часто пересаждаемое, плода не приносит; так и человек, который часто переменяет место или состояние, бесполезен для себя и для общества. Хочет ли кто быть добродетельным, но чувствует в себе к тому слабость, да не мыслит, чтобы сделался он способнее к тому на другом месте. Добродетель усовершается не местом, но изволением делать добро. Сие подтверждается опытом. Один египетский инок, имея очень сварливый нрав, не мог ужиться на одном месте; хотя сам был виновен, но обычно всегда обвинял других. Наконец он вышел из монастыря и поселился в пустыне один — в тех мыслях, что некому будет раздражать его. Что же вышло? В одно время у него опрокинулся кувшин с водой; старец рассердился и в другой раз наполнил оный; но, как нарочно, сей кувшин опрокинулся и в другой раз. Инок вышел из терпения и, схватив кувшин, ударил о землю». Услышав последние слова, Климатий рассмеялся. Тогда преподобный Евфимий, бросив на него значительный взгляд, сказал: «Сын мой! Смех твой доказывает, что дух соблазнитель совершенно овладел тобою; неужели не слышал ты, что Господь без ума смеющихся называет окаянными, а плачущих ублажает?» — и, оставив Климатия, он удалился в другую келию. Тогда на кощунствующего инока напал непостижимый ужас. Только молитва преподобного Евфимия и знамение креста могли исцелить его. «С сего времени будь осторожен, — сказал святой отец, — и внимателен к словам отеческим, а еще более к словам Господним; будь, так сказать, весь око, как описывают нам херувимов, ибо ходишь посреди сетей».
Какой Маро, какой Климатий после столь видимого наказания Господня не исправится? Христиане! Мы слышим каждодневно слово Божие, в храмах проповедуемое, и — ах! С каким чувствованием принимаем оное? Иногда хвалим только красноречие проповедника; чаще того — желаем, чтобы скорее кончилась проповедь; а иногда кощунствуем над строгостью мыслей евангельских. Устрашимся, да меч гнева Господня не пояст ны... Мы часто слышим опытных и добродетельных старцев, беседующих между собою о делах веры и общежития, наставляющих юношей любви к отечеству, приверженности к благочестивым обыкновениям предков, — и зеваем от скуки, или с насмешкою от них удаляемся. Убоимся, да не будем некогда сожалеть, что, имея уши, не слышали.
Некоторый князь, происходивший от древнего и знаменитого рода, верою огнепоклонник, именем Аспевет, поставленный старейшиною над сарацинскими племенами, которые жили под Греческой державою, имел юного сына, которого дух губитель поразил неисцельным недугом, так что Тревон (имя Аспеветова сына) имел половину тела, от головы до ног иссохшую и совершенно омертвелую. Сколько отец ни старался подать помощь сыну, но все средства врачей, все чары персидских мудрецов были тщетны.
В одну ночь юный Тревон, лежа на одре болезни и рассуждая о бедственном состоянии, в котором он находился, от чрезмерной горести воскликнул: «Вот что значит еллинское и персидское врачебное искусство! Вот что значат волшебства и заклинания волхвов! Сколько принес отец мой жертв в капища богов! Сколько советовался со звездочетами! Но все оканчивалось обманом, достойным посмеяния. Кроме истинного Бога, никто исцелить не может». Размышляя таким образом, юноша начал молиться, призывая имя Иисуса Христа, о Котором часто имел случай слышать от тамошних христиан, и обещаясь немедленно креститься, когда Господь дарует ему здравие.
После сего Тревон неприметно погрузился в сон и увидел инока с длинной бородой и седыми волосами, который спросил: чем страждет он? Тревон объявил все, и старец опять спросил у него: «Исполнишь ли обет, данный тобою Богу?» Юноша немедленно поклялся. Тогда старец сказал ему: «Я — Евфимий, живу в пустыне недалеко от пути, ведущего к Иерихону; если хочешь быть здрав, приди, и Бог через меня исцелит тебя». От сильного движения, которое произвел столь радостный сон, юноша проснулся и, что видел, рассказал отцу своему.
Аспевет, с нетерпением дождавшись утра, взял отрока и, сопровождаемый сродниками, слугами и всем домом, отправился в путь. Увидев толикое множество варваров, сначала иноки ужаснулись; но Аспевет воскликнул к ним: «Слезно просим вас, покажите нам чудного и божественного врача вашего, которого Сам Бог открыл сыну моему в сновидении». Когда приблизились к келиям, и Тревон рассказал все обстоятельства небесного откровения, тогда старец вышел из уединенной и безмолвной келии; видя действующий тут перст Божий, он излил пред Богом теплую молитву за отрока и, оградив его крестным знамением, даровал совершенное здравие.
Пораженные сим чудом, варвары припали к стопам Евфимия; их души столь же скоро исцелились от заблуждения, как тело Тревоново от болезни. «Сочетай нас Христу, человек Божий, — вопияли они, — да сподобимся получить имя и часть избранных». Святой Евфимий внял молению их и, немедленно огласив, вскоре просветил их крещением. В одно время несколько душ умножили стадо Христово; а Марин, по матери дядя Тревонов, так проникнут был благодатью небесною, что не захотел возвратиться в дом свой и, приняв иночество, при святом Евфимии остался навсегда. Он жил столь примерно, что наконец был сделан настоятелем.
Но ревность новопросвещенных сим не ограничилась. Аспевет, при святой купели нареченный Петром, через некоторое время собрав множество агарян с их женами, детьми и рабами привел к преподобному Евфимию, чтобы он наставил их на путь спасения: сей истинный христианин хотел, чтобы и все наслаждались тем благом, которого он сам сделался причастником. Святой Евфимий был восхищен их небесным желанием. Петр, видя, что старец Божий не имеет келии и обитает в тесной хижине, призвал каменоздателей и соорудил для него церковь и дом для жительства. Так новопросвещенные чувствовали величие дара Духа Святого! Их благодарность, хотя несоразмерная благодеянию, по крайней мере, показывает признательность их и благоговение к угоднику Божию.
Между тем чада Агари, соделавшиеся сынами Сарры, желая всегда слышать душеспасительные поучения из уст Евфимия, просили у него позволения жить близ него. Человек Божий, любя безмолвие, хотя не согласился на их желание, однако назначил им другое место, удобное для поселения, велел построить дома и церковь, дал священнослужителей и сам часто посещал духовную паству. Вскоре от приходивших туда и принимавших святое крещение агарян малое селение сделалось столь великим городом, что преподобный Евфимий почел за нужное быть тут епископу, и Ювеналий, патриарх Иерусалимский, по его предложению, вручил жезл пастырский Петру, называвшемуся некогда Аспеветом. Сколько потребно благодати Божией, чтобы из новопросвещенных идолопоклонников соделать великих поборников православия!
Читатели! Святой Евфимий, обратив агарян и язычников в христианство, не соделал ли их и ревностными сынами отечества? Подвластные какой-либо державе народы ничто так не соединяет, как вера. А вы, безбожники и вольнодумцы, не дерзайте говорить, что святые люди для государства не нужны, или, по крайней мере, не столько нужны, как искусные градоправители и храбрые воины.
Преподобный Евфимий, предузнав отшествие свое к Богу, призвал к себе всех иноков и, вместо наследства, оставил им следующее завещание: «Отцы, братия и чада мои о Господе! Я отхожу от вас в жизнь вечную. Умоляю вас — сохраните заповеди мои, а особенно любовь: ибо что соль для пищи, то любовь для всех добродетелей; даже смирение, сколь ни свято и боголюбезно, без любви быть не может. Вы знаете, что и Сам Господь единственно из любви к нам смирился и бысть человеку, смирение возносит нас наверх всех добродетелей, а любовь поддерживает и не допускает упасть с оного. В чистоте соблюдайте не только душу, но и тело: ибо как человек не может жить опрятно в доме смрадном и темном, так и в оскверненном теле не может быть душа чистая. Все уставы и законы обители храните: от сего зависит благосостояние каждого общества, духовного и гражданского. Несчастным по силе помогайте; если кто из братии борется с нечистыми помыслами, того наставляйте, утешайте, укрепляйте. Но вот последняя и Богу приятнейшая добродетель: врата монастырские для странников никогда не запирайте; пусть они будут открыты для каждого пришельца; пусть будет у вас все с ними общее: тогда изобильно прольется на вас благословение от Бога, и если я обрету дерзновение у моего Искупителя, то паче всего буду просить у Него той благодати, да всегда духом буду с вами». После сего, три дня пробыв в церкви в молитвах и бдении, человек Божий почил с миром.
Родители! Живите единственно для того, чтобы юную душу чад ваших обогатить примерами разных добродетелей; а если Господь воззовет вас к Себе, то завещание преподобного Евфимия да будет вашим завещанием. Живите всегда так, чтобы дети ваши, и в юности и на седалищи старцев, при каждом добром деле могли сказать: «Отец мой, мать моя так поступали, и их дух носится надо мною и внушает мне делать сие».
Святой Григорий, по глубоким сведениям в науке божественной нареченный Богословом, имея благочестивых родителей, с юных лет успевал в добродетелях. Но не один пример имел влияние на душу Григория; следующее чудотворное сновидение еще более укрепило его на подвиги веры.
Однажды, заснув, благочестивый юноша увидел близ себя двух девиц, облеченных в белые одежды, лицом прекрасных, ростом и летами равных. Не золото, не жемчуг, не шелк блистали на них; не распущенные волосы, не пламень в очах составляли их прелесть: полотно было их одеждою; сквозь тонкие покрывала видимы были потупленные очи, ланиты, девической стыдливостью украшенные; уста розовые, которым молчание придавало что-то святоподобное. Григорий почувствовал в сердце своем ангельскую радость. Девицы также возлюбили его, и на вопрос, кто они и откуда пришли, первая назвала себя невинностью, другая кротостью. «Мы предстоим престолу Царя славы, Иисуса Христа, — продолжали они, — будь нам единомыслен; уподобь ум твой нашему уму, очи твои — нашим очам, тогда вознесем тебя на небеса и поставим близ Троичного Света». Сказав сие, они понеслись по воздуху на небеса. Святой юноша провождал их очами, пока они не скрылись от него, и тогда же проснулся, ощущая в сердце своем неизреченную радость и веселье. С того времени святой Григорий ужасался паче смерти нарушить добродетели, им соименитые.
Ариане, раскол которых господствовал на Востоке и Западе почти восемьдесят лет, в царствование Феодосия Великого не только лишились всех преимуществ, но и почитались не иначе, как заразою государства. Принужденные оставить все церкви в Царьграде, они потеряли средоточие, из которого столь удачно распространяли заблуждение. Их лжеепископ жил за городом; проповедь арианская умолкла; даже не позволено им сооружать зданий, которые бы имели подобие храма. Сие-то и было причиною, что некоторые из ариан, приписывая все несчастия свои Григорию, архиепископу Царьградскому, как первому поборнику православия, вознамерились погубить его.
Они подкупили одного возмутительного, предприимчивого и дерзкого молодого человека, который взялся убить архиерея Божия в епископском доме. Быть близ него не трудно было в то время, когда множество народа стекалось к нему для поздравления с благополучным успехом в делах, касающихся веры. Злодей с прочими посетителями вошел в комнаты архиерея, который, будучи тогда болен, сидел на постели, и, в то время как другие, засвидетельствовав усердие и почтение, выходили, остался один.
Не было удобнейшего времени для злодейства; но молодой человек вдруг задрожал и повергся к ногам святого Григория, рыдая и как будто испрашивая у него милости. Страх овладел им так, что он в сем положении пробыл несколько минут, не имея силы промолвить ни одного слова. Святитель, испугавшись столь нечаянного явления, наклонился, чтобы поднять его, и долго спрашивал, кто он и чего требует, но услышав только беспорядочные слова, воплем и рыданием прерываемые, пришел в сожаление о нем и сам начал плакать.
Люди сбежались на шум и, не сумев уговорить молодого человека, чтобы он вышел вон, насильно вынесли его в переднюю. Там он пришел несколько в себя, воздел руки к небу и, исповедуя зловредный свой умысел, обнаруживал знаки величайшего сокрушения. После того повели его опять к епископу, и один из келейников в страхе и ужасе сказал: «Сей незнакомец есть убийца, хотевший погубить тебя, владыка святый! Один Господь мог привести его к раскаянию». Григорий велел ему к себе приблизиться и, обнимая его, с кротостью сказал: «Бог да помилует тебя, сын мой! И как Он сегодня спас мою жизнь, так должно и мне спасти твою жизнь. Все мздовоздаяние, которого от тебя требую, состоит в том, да оставишь ересь и попечешься о своем спасении». Сей поступок, пример кротости и милосердия, привел в удивление даже неприятелей Григориевых.
Преподобный Зинон, путешествуя по Палестине, утомился и сел подле овощной гряды, чтобы съесть кусок хлеба. Вдруг пришла ему мысль сорвать один огурец. «Это дело не важное!» — думал он, но в тоже мгновение, убоясь сам себя, сказал: «Хищники осуждаются к наказанию; итак, Зинон, испытай сам себя, можешь ли перенести мучение!» После сего старец стал против зноя солнечного и в сем положении пробыл пять дней.
Наконец, когда почувствовал, что силы от жары совершенно, так сказать, иссохли, сделал сам себе приговор: Зинон не может сносить казни, следственно для насыщения своего не должен похищать чужого.
Египетский инок пришел посетить преподобного Зинона, подвизавшегося в Сирии, и осуждал пред ним свои помыслы. Старец удивился и сказал: «Египтяне утаивают добродетели, которые имеют, и беспрестанно обличают недостатки, которых не имеют; а сирийцы и греки выставляют добродетели, которых не имеют, и скрывают пороки, которые имеют».
В царствование Алексея Комнина о сих трех святителях возникла распря: который из них был общеполезнее и боголюбезнее? Иные превозносили Василия Великого, называя его по уму и делам совершенным гением, человеком ангелонравным; иные возвышали Иоанна Златоуста, нарицая его пастырем человеколюбивым, к слабости естества человеческого снисходительным и в слове сильнейшим, когда должно тронуть ожесточенного грешника; иные держали сторону Григория Богослова, как пастыря, в науке божественной всех превосходящего. От сего произошло разделение: одни назывались василианами, другие иоаннистами, третьи григорианами; и сим заблуждением был заражен, к удивлению, не столько простой народ, сколько ученые.
Господь восхотел, чтобы великие святители сами утолили раздор, о них восставший; и они, сначала каждый по одному, а потом все вместе явившись Иоанну, епископу Евхаитскому, в то время по учености и благочестию знаменитейшему, единогласно сказали: «Мы имеем одно достоинство пред Богом; нет в нас противоположностей: каждый из нас в свое время, подвизаемый Духом Святым, проповедовал спасение; нет из нас ни первого, ни второго, ни третьего. Итак, скажи, чтобы православные люди раздор оставили; скажи им, что мы, как в жизни, так и по кончине, более всего стараемся о том, чтобы всех привести в единомыслие. Совокупи нас в один день и составь один праздник; а мы — всем, нас поминающим, будем споспешествовать ко спасению». Сказав сие, они, светом небесным озаренные, вознеслись на небо.
Преподобный Иоанн всенародно объявил чудотворное видение и, поскольку память трех великих святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста — празднуется в январе, установил торжествовать оную вместе тридцатого числа января и тем примирил неблагоразумное разногласие христиан.
Преподобный Исидор Пилусиотский, высочайшим и таинственным учением согревая душу свою, старался просветить прочих. Священнонастоятель, в добродетелях совершенный, мудростью славный и всеми уважаемый, какую ревность имел он к вере Христовой, явствует из следующего письма:
«Я спрашиваю у тебя самого, — пишет святой Исидор к арианину Ферасию, — у тебя, который над нами ругается и хочет показаться проницательным и суровым судиею, скажи, что бы ты сделал, если бы государь, отдав под твое охранение город, поставил тебя на стенах оного? Неужели бы ты, видя супостата, устраивающего подкопы, чтобы взорвать твердыню и войти в город, не напряг всех усилий, не употребил всех орудий для отвращения погибели? Нет! Ты бы испытал все средства, чтобы защитить крепость и через то доказать свою верность и усердие государю... Не должно ли и нам, которых Бог поставил пастырями и воинами царства благодати, крепко стоять против Ария, не только воздвигшего брань на Церковь Христову, но и погубившего множество душ? Для сей-то причины я презираю все бедствия и ничего более не желаю, как пострадать даже до смерти за православие».
Но при столь необоримой ревности, великий Пилусиот не был гонителем иноверцев. «Бог одарил человека совершенной волею, — говорит он в письме к епископу Аполлонию, — следственно, противно закону употреблять насилие, привлекая людей к православию; итак, если хочешь просветить сущих во тьме, то единственное в сем случае средство — благие советы, непорочная жизнь, добрые дела и терпение».
Сей мудрый старец, чему ни учил, все подтверждал примером своих деяний. «Жизнь без слова, — говорит он, — более приносит пользы, нежели слово без жизни; ибо кто живет праведно, тот и безмолвствуя споспешествует счастью других — своим примером; а кто говорит — и более ничего, тот подает только соблазн; некоторые будут о нем сожалеть, а большая часть — смеяться. Но если слово и жизнь помогают друг другу, тогда видим образ истинной философии».
Один приходский священник жаловался на худое поведение духовных детей. Святой Исидор сказал ему: «Некоторые из людей ищут добродетели, но лениво идут по пути, ведущему к оной; другие не верят и тому, что есть добродетель. Итак, должно первых убедить, чтобы оставили беспечность и нерадение, а вторым доказать, что добродетель не есть вымысел».
Неусыпный поборник веры, образ жития добродетельного, святой Исидор нетрепетно защищал Иоанна Златоуста пред Аркадием и, после страдальческой его кончины просил святого Кирилла Александрийского, чтобы тот причислил его к лику святых исповедников; подал совет Феодосию Второму собрать третий вселенский собор в Ефесе. Наконец, исполнив вселенную богомудрыми правилами, угодник Божий почил с миром.
Когда святая Агафия, претерпев мучения, какие только могли изобрести против христиан тиранство и ненависть, была ввержена в глубокую и смрадную темницу, в полночь внезапно отверзлись сами собою двери, возблистал неизреченный свет, и явился пред нею старец, который предложил ей целебные травы. Святая девица, думая, что это какой-нибудь врач, решительно сказала ему: «От всего сердца благодарю тебя, добрый человек, за милосердие, но не могу воспользоваться твоим благодеянием: я уповаю на единого Господа моего Иисуса Христа, Который, если восхощет, в одно мгновение может исцелить меня». Обрадованный столь великою верою, старец улыбнулся и сказал ей: «Аз есмь апостол Петр; вижду убо тебя испиленною», — и после сего стал невидим... Святая мученица поверглась на колена. «Благодарю Тебя, Господи Боже мой, — воскликнула она, — что помянул меня, рабу Твою», — и воззрев на свое тело, видела себя совершенно здравою. Между тем небесный свет и без Апостола всю ночь озарял темницу ее. Устрашенные стражи разбежались; темница осталась незапертой. Тогда прочие узники, обрадовавшись столь неожиданному случаю, один за другим начали выходить и святой Агафии говорили: «Двери открыты, стерегущих нет: беги от мучений». — «Не дай мне, Господи, учинить это, — отвечала им страдалица. — Не дай, Господи, чтобы за меня претерпели что-нибудь стражи темничные! Имея помощником моим Господа, исцелившего рабу Свою, пребуду до конца в Его исповедании». После чего с ангельским спокойствием она осталась в темнице, не страшась уготовляемых ей наутро мучений и смерти.
Преподобный Палладий Александрийский однажды рассказал посетителям своим следующую повесть. Один благочестивый и странноприимный человек имел супругу, кроткую и богобоязненную, и шестилетнюю дочь, которую воспитывал в благочестии и страхе Божием. В одно время по купеческим делам должно было ему из Александрии отправиться в Царьград. Супруга, провожая его на корабль, между прочим спросила: «Кому на руки оставляешь меня и дочь твою?» — «Госпоже нашей Богородице», — отвечал истинный отец семейства и пустился по водам.
Вскоре после того, когда добродетельная мать, сидя с дочерью, занималась домашним рукоделием, ненавистник рода человеческого научил слугу их убить мать и дочь, похитив лучшие вещи, бежать. Злодей взял из поварни нож и пошел в горницу; но едва коснулся порога, вдруг поражен был слепотою и так помрачился в рассудке, что не мог двинуться ни взад, ни вперед. Долго борясь сам с собою и силясь войти, наконец начал он кликать госпожу свою; но она, удивясь столь необыкновенному поступку и в то же время не подозревая тут никакого зла, сказала ему, чтобы подошел к ней сам. Слуга просил, умолял ее, чтобы приблизилась к нему, или, по крайней мере, послала дочь свою; но она, назвав его безумцем, замолчала. Тогда злодей, не в силах будучи услужить дьяволу, в отчаянии выхватил из-за пазухи нож и поразил сам себя. На крик госпожи немедленно сбежались соседи, пришла стража и, застав злодея еще в живых, узнали, что и как случилось. Все прославили Бога, творящего непостижимые чудеса, и заступницу верных, Приснодеву Марию.
Святая девица Фавста, дочь верных и благородных родителей, уроженка кизическая, на тринадцатом году возраста своего отдана была за веру Христову в мучительские руки жрецу Евиласию; но ее невинность, терпение и кротость так подействовали на зверское сердце идолослужителя, что он, познав силу Божию и умилившись над Фавстой, даровал ей свободу, за что сам восприял венец мученический.
После того император Максимиан повелел другому лицу истощить над Фавстой весь ужас мучений. Что же и тогда сделала Богом укрепляемая девица? Просила ли на своего тирана гнева небесного? Нет, она восклицала только: «Благодарю Тебя, Сладчайший Иисусе, свидетелю сердец, что сподобил меня исповедать святое имя Твое! Еще молюся Тебе, возлюби Максима (имя ее мучителя), просвети его верою и утверди в страхе Твоем». Сколько тиран ни был глух к гласу невинности и к чудесам, которыми Бог прославил страдальцев, но ангельское желание святой Фавсты поразило каменное сердце его. «Помощник и Покровитель невинной девицы! — наконец воскликнул он. — Яви Твою благодать и на мне недостойном, приими меня в раба Твоего; воистину Ты един Господь и Бог сил!» В сие мгновение отверзлись небеса, и явился на облаках посреди Ангелов и всех святых Сын Божий, благословляющий новообратившегося Максима.
Восхищенный небесным видением, исполнитель царского веления последовал Евиласию и Фавсте и вместе с ними крестился своею кровию. А вы, христиане, познайте из сего, какую силу и над злодеями нашими имеет молитва об их счастии.
Преподобный Марк Египетский, подвизаясь в молитве и постничестве тридцать лет, не выходил из келии. Братия уважали его, а пресвитер в известные дни приобщал его Святых Таин на дому. Но дьявол, завидуя добродетелям старца, употреблял всевозможную хитрость, чтобы соблазнить его на грех осуждения. Он вселился в одного грешника и привел его к старцу под видом будто просить благословения. Недугующий только переступил порог келии, вдруг закричал: «Твой пресвитер — великий грешник! Не позволяй ему приступать к тебе». Но Богом вдохновенный муж сказал на то: «Чадо, не суди, да не судим будеши (Мф VII, 1); если он и грешник, Господь исцелит его, написано бо есть: молитеся друг за друга, яко да исцелеете (Иак V, 16)». После чего, сотворив молитву, старец изгнал нечистого духа и пришельцу даровал здравие.
На следующий день пришел к нему пресвитер, и старец принял его с радостью. Тогда милосердый Бог, благословляя непорочность его, показал знамение: ибо, когда священник начал подавать ему Святое Причастие, преподобный Марк увидел Ангела, сходящего с небес и возлагающего десницу на главу пресвитера. Марк ужаснулся, а Ангел Господень сказал ему: «И земной царь не терпит, чтобы вельможи предстояли ему в нечистоте; кольми паче могущество пренебесное». Таким образом великий подвижник Христов Марк удостоен был благодати Божией за то, что не послушал клеветы и не осудил священнослужителя.
Когда святая мученица Дорофея за исповедание христианской веры представлена была на суд к Саприкию, градоначальнику Кесарийскому, то мучитель, видя юность ее, сначала не хотел употребить орудий казни, но отдал ее для искушения и соблазна двум сестрам, Каллисте и Христине, которые прежде были христианками, но, устрашась мучений, предались идолопоклонству и, поскольку такие люди почти всегда бывают отчаянны, жили развратно.
Сии-то женщины, взяв святую Дорофею в дом свой, начали уговаривать ее, чтобы она поклонилась идолам. «Покорись воле правительства, — говорили они, — и тем избавь себя от погибели; мы сделали разумно, что от христианского исступления наконец опомнились; рассуди и ты, какая польза умереть посреди мучений». Но святая девица отвечала им: «О, если бы и вы покорились воле Иисуса Христа и опять обратились к Нему! Вы бы тогда спасли себя от мук геенских». — «Мы раз навсегда решились служить греху, — отвечали ей пораженные гласом веры и христианского усердия соблазнительницы, — то можем ли возвратиться на путь истины и обрести благодать Божию?» — «Напрасно так думаете, — сказала им святая Дорофея, — отчаяться в милосердии Господнем есть грех ужаснейший, нежели поклониться идолам; небесный Врач всегда может исцелить раны нашего сердца; Он для того и Спасителем нарицается, что спасает; покайтесь, и Господь простит вас». Тогда обе сестры припали к стопам юной мученицы и, рыдая, просили ее, чтобы помолилась о них Ходатаю мира.
Когда после Саприкий спросил у них об успехе своего поручения, то Христина и Каллиста в один голос сказали ему: «Великое преступление сделали и мы, что не имели твердости Дорофеиной и убоялись угроз твоих! Теперь Господь простил грехи наши; жизнь наша в твоих руках; но не предадим никому, кроме Христа, душ наших». Изумленный тиран долго стоял безмолвным; потом, воспылав яростью, осудил их на одну смерть с Дорофеей.
И мы из святой купели выходим христианами, но, к несчастью нашему, поступаем хуже Каллисты и Христины; ибо они, убоясь ужаснейших мук, поклонились идолам; мы же, часто из одного суетного благоприличия, а чаще того — нарушая и самое благоприличие света, идолопоклонствуем страстям, на душу воюющим... О, если бы мы послушались гласа, вопиющего в пустыне: покайтеся, приближи бо ся Царствие Небесное! — тогда с тремя мученицами, днесь воспоминаемыми, мы умерли бы греху, да оживем Богови.
Некогда святитель Христов Парфений посетил Ираклийского архиепископа Ипатиана, который тогда был весьма болен. Когда угодник Божий, проведя вечер в разговорах о естественных причинах болезни и о средствах исцелить оную, лег спать, Господь в сонном видении открыл ему, что Ипатиан наказан за сребролюбие и насилие над бедными.
Удивленный Парфений поутру опять пришел к архиепископу и сказал ему: «Владыка! Ты страждешь душевною болезнью; отряси ее и здрав будешь». Ипатиан ужаснулся и, видя в Парфении пророка Божия, сквозь слезы отвечал: «Исповедую грехи мои; помолись о мне, человек по сердцу Божию, да Господь поможет мне очиститься от беззаконий моих». Тогда святой Парфений сказал ему: «Есть грехи, которые могут очиститься одною молитвою; но твои грехи другого рода: ты в лице нищих отнимал у Бога имущество. Возврати Ему также в лице нищих, и — будешь здрав душою и телом».
Тогда архиепископ совершенно очувствовался. «Господи! Согрешил пред Тобою, — воскликнул он, — но Ты сколько праведен, столько и милосерд». Потом, призвав домоуправителя, велел принести к себе все неправедно собранное и усердно просил святого Парфения, чтобы принял на себя труд расточить его имение бедным; но человек Божий отказался. «Ты должен раздать сам, — сказал он, — если помнишь, у кого отнял, тому и возврати с лихвою, если не помнишь, отдай наиболее нуждающимся».
Ипатиан последовал совету праведника, вскоре получил здравие и с того времени не прилеплял к сокровищам сердца своего.
Преподобный Лука, уроженец елладский, от юных лет возлюбив иноческие подвиги, ушел тайно от своей матери и в одном из афинских монастырей постригся в новоначалие.
Евфросиния (имя его матери), зная благонравие сына, хотя и догадывалась о святом его поступке, но, будучи вдовою, не могла переносить разлуки и беспрестанно жаловалась Богу: «Господи! Ты свидетель вдовства моего и всех огорчений, с ним соединенных, не забудь меня до конца, не отними у меня единственную отраду жизни, любезного сына. Ах! Я не подала ему ни малейшей причины оставить меня... Господи! Ты ведаешь мое с ним обхождение: я не запрещала ему жить по закону Твоему; я была ему матерью не только по плоти, но и по душе; хотела видеть его совершенным в добродетелях. Господи! Не презри слез моих, возврати мне сына, да прославлю имя Твое святое». Так молилась осиротевшая мать, и Господь услышал молитву ее.
В одно время игумен обители, в которой подвизался святой Лука, узрел в сонном видении плачущую мать. «Зачем меня, бедную вдову, так жестоко обижаешь? — вопияла она к настоятелю. — Зачем отнял у меня единородного сына, утеху моей старости? Это единый свет очию моею, и той несть со мною! Возврати мне сына, или не перестану жаловаться на тебя к Богу». Устрашенный игумен пробудился, долго размышлял о сновидении и наконец почел за пустое мечтание. Но в следующую ночь увидел то же; в третью ночь услышал тот же вопль сетующей матери. Тогда познал он, что это не есть действие духа искусителя, но явление, Богом устрояемое; долго рассуждал о каждом иноке порознь и, поскольку святой Лука всегда скрывал от него и от всей братии свой род и отечество, наконец уверился, что сновидение относится к нему.
На следующий день, когда, совершив Божественную службу, братия отобедали, он призывает к себе Луку и говорит с гневом: «Как осмелился ты обмануть нас, уверив, что не имеешь родителей? Как дерзнул жить с нами, имея обман на сердце твоем? Знаешь ли, кто начальник лжи?... Уйди от нас; уйди даже из пределов афинских и возвратись к твоей родительнице. Уже третью ночь она укоряет и смущает меня!» Пораженный Лука стоял недвижно; потупив глаза свои, не смел выговорить ни единого слова; он плакал, не желая оставить святую дружину. Тогда настоятель сжалился над ним и сказал с кротостью: «Сын мой! Теперь непременно возвратись к твоей матери; а после Сам Господь поможет тебе в добром намерении. Послушайся: я вижу, что ее молитва имеет великую силу у Бога и может уничтожить все твои молитвы. Иди с миром и помни, что без благословения родительского ничего предпринимать не должно». Выслушав сие, святой Лука в молчании поклонился настоятелю, простился с братией и отправился в путь свой.
Кто может описать удивление и радость Евфросинии? Она бросилась обнять его, но вдруг остановилась, возвела очи и руки к небу и воздала благодарение Богу. «Благословляю Тебя, Господи, — сказала она, — что не оставил молитвы моей». Потом облобызала сына своего.
Святой Лука пробыл у матери четыре месяца, но, стремясь сердцем и душою к Богу и житию безмолвному, у нее просить начал позволения удалиться в пустыню. Богобоязненная Евфросиния благословила его, ибо знала она, что Бога должно почитать и любить более, нежели родителей; и ее молитвы для праведного Луки были вторым вождем на пути спасения.
Когда злочестивый Лициний, истощив все мучения на святого Феодора Стратилата, изрек ему смертный приговор, тогда для предупреждения мятежа со стороны христиан, которые — как думал он — будут защищать страдальца, отряжен был воинский начальник, именем Сикст, с тремястами воинов; но все они, увидев чудеса, совершаемые Феодором, уверовали в Господа нашего Иисуса Христа. К ним присоединилось множество народа; повсюду гремели восклицания: «Един есть Бог, Бог христианский, и нет Бога кроме Его! Не хотим повиноваться тому, кто не повинуется Иисусу Христу». Смятение ежеминутно усиливалось; один из язычников бросился с кинжалом на Стратилата, но Сикст отразил удар и поверг его без головы; другой идолопоклонник поразил Сикста. Должно было ожидать величайшего кровопролития. Но кто из святых мучеников употреблял преступления других в свою пользу?.. И Феодор воззвал велегласно: «Возлюбленные о Христе братия! Перестаньте защищать меня; когда распинали Господа моего Иисуса Христа, Он не восхотел, чтобы Ангелы творили отмщение убийцам Его. Не воздвигайте брани на Лициния: хотя он, по своему жестокосердию, восхотел быть слугою геенского могущества, но вам, как христианам, должно внимать гласу Господню, возвестившему, что несть власть, аще не от Бога; вам должно в царе своем почитать слугу Божия». Сим и тому подобным образом уговаривая народ, святой великомученик преклонил под меч главу свою, а мятущийся народ, почитая совет праведника не иначе, как заповедью Господнею, облегчил горесть свою торжественным погребением тела его, чему не дерзнул воспрепятствовать и мучитель Лициний,
Когда святитель Христов Харлампий из Магнезии веден был под стражею в Антиохию к императору Северу, который хотел лично допросить его, тогда дух злобы, преобразившись в старца, предстал тирану и, сетуя о своем несчастии, сказал: «Повелитель вселенной! Я царь Скифский, но теперь скитаюсь, как последний из рабов; горестна участь моя, но всего тягостнее для меня, что человек низкий и ничтожный был причиною моего злосчастия... Некто Харлампий, великий волшебник, взбунтовал мое воинство и возмутил против меня весь народ. Всеми оставленный, я прошу твоего покровительства; и если благоволишь принять советы изгнанника, берегись опаснейшего из чародеев: имя какого-то Иисуса в устах его имеет такую силу, которая всех привязывает к нему до безумия». Еще дух клеветы не кончил речи, как святого Харлампия представили к императору. Демон, будто пораженный внезапным ужасом, отступил далее, а Север затрепетал от ярости. Нельзя исчислить мучений, которые человек Божий должен был вытерпеть!
Христиане! Такова сила и хитрость каждой порочной страсти! Они овладевают нашим сердцем, захватывают над ним всю власть, так что буйный рев их заглушает не только совесть, разум и веру, но и голос собственной нашей пользы, хотя люди всего более к ней привязаны. Вспомните: не властолюбие ли Ирода было причиною избиения Вифлеемских младенцев? Не мщение ли Иезавели истребило столько пророков? Не зависть ли Каина соделала первое братоубийство? Всякая буйная страсть есть не что иное, как тот самый демон, который пред Севером оклеветал невинного Харлампия.
Святой Харлампий, после разных продолжительных страданий осужденный на отсечение главы, придя на место казни, начал молиться: «Помяни, мя, Господи во Царствии Твоем!» — и посреди молитвы своей узрел на облаках в неизреченной славе Сына Божия и услышал глас Его: «Прииди, друже Мой, столько имене Моего ради претерпевый: проси у Мене, чего хощеши, и дам тебе». Тогда мученик Христов в небесном восхищении воскликнул: «Господи! Несказанно и сие благодеяние Твое, что сподобил меня узреть славу Твою; но, Боже мой! Если угодно будет святой воле Твоей, даждь славу имени Твоему, да в отечестве моем, где я родился и где почиют кости мои, не будет ни глада, ни тлетворного ветра; да цветет вечный мир и всех плодов изобилие; да царствует в душе моих соотечественников любовь к порядку и благочестие; да водворится ревность о спасении! Господи, Ты ведаешь слабость человеческую: остави им грехи их, излей на всех благодать Твою, да прославят Тебя, единого истинного Бога, всех благ Подателя». Сказав сие, святой старец услышал глас Господень: «буди по твоему прошению», и, не дождавшись взмаха смертной секиры, испустил в руце Христовы дух свой.
Юноши, обучаемые по творениям мудрецов света и по примерам великих людей древности! Вы превозносите Аристида, который, выходя из Афин, простер руки свои к небу и молился, чтобы отечество не возымело в нем для избавления своего от опасности, когда либо нужды. И желание Аристида похвально! Но молитва святого Харлампия заставляет забывать всех страдальцев языческих. Сколько Евангелие чище и возвышеннее умствований человеческих, столько глас святителя Христова чище и возвышеннее гласа Аристидова.
Преподобный Прохор, уроженец Смоленский, пришел в Киев при великом князе Святополке Изяславиче и принял образ ангельский в Киево-Печерской Лавре от игумена Иоанна. Он столько угодил Богу, что удостоился дара чудотворений.
Вскоре после сего настало голодное время от неурожая, а более от того, что неустройство и грабежи препятствовали привозить в Киев хлеб и соль из Галича и Перемышля. Жители отчаивались в жизни; повсюду были слышны плач и рыдание; бедные умирали на распутиях; к несчастью, если и было сколько-нибудь хлеба и соли, то и сие небольшое количество находилось у жестокосердых откупщиков, которые не могли насытиться золотом. Тогда-то блаженный Прохор доказал, сколь человеколюбиво сердце его и сколько любит его Господь, всея твари Питатель. Чудотворец, молитвами своими претворяя горькую лебеду в здоровый и вкусный хлеб (что и прежде делал, только сам для себя) и пепел, превращая в соль, раздавал бедным гражданам; келия его от утра до ночи окружена была множеством народа.
Вот благодеяние, которое верховная власть должна бы увенчать славою и благословением! Но с преподобным Прохором случилось противное: соляные откупщики, видя подрыв своему лихоимству, так жестоко оклеветали его пред Святополком, что он вместе с чудотворцем возненавидел и всю Печерскую Лавру: не верил чудесам блаженного Прохора, начал гнать игумена Иоанна, как начальника ненавистной ему братии, и о всей Лавре думал не иначе, как о таком месте, которое старается сделать подрыв казне государственной. Но истинная добродетель, рано или поздно, всегда восторжествует: ибо, если Святополк и слушал наветы откупщиков, то кажется только потому, что на военные издержки имел нужду в их деньгах. Великий князь наконец переменился и так возлюбил святого инока, что поклялся ему торжественно впредь не делать обиды ни одному из ближних. Сего еще мало: князь и отшельник дали друг другу обещание, чтобы тот, кто прежде умрет, непременно был несен к месту погребения на раменах другого.
Через некоторое время великий князь отправился на войну против половцев. Между тем святой Прохор разболелся и, когда почувствовал конец жизни, написал к Святополку: «Государь! Если хочешь исполнить твое обещание, то приди в Киев. Не чести и славы желая, о сем напоминаю тебе: я страшусь, что, нарушив клятву, ты не так благополучно кончишь войну против неверных». Прочитав сие, Святополк немедленно оставил поле брани. Столь крепко держались своего слова наши предки! Хотя великий князь знал, что его присутствие нужно для воинства, но, с другой стороны, уверен был, что молитвы праведника воодушевят оное сильнее его присутствия.
Святой Прохор, поучив Святополка вере и всем добродетелям, простился с ним и, возведя очи свои к небу, предал дух свой в руце Божии. Великий князь с иноками положил во гроб тело его и внес в пещеру; потом, в надежде на помощь Божию, пошел на войну и получил славную победу над неверными.
После сего великий князь, когда отправлялся против неприятелей отечества, всегда приходил в Печерскую обитель и, помолившись Пресвятой Богородице и усопшим отцам, предпринимал дело свое.
Войти с помощью соц. сетей: