Для укрощения мятежа посланы были от царя Константина трое вождей с немалым числом войска; но так как поднявшаяся на море буря не позволяла им продолжать путь свой, то в ожидании благоприятного ветра они остановились в одном приморском городе, который принадлежал пастве святителя Николая.
Должно думать, что военачальники не строго наблюдали за порядком и благонравием в войске, ибо граждане вскоре почувствовали, что сии защитники отечества — не что иное, как разбойники: в домах показались обиды и оскорбления, на торжище — грабеж, отчего произошел ропот, потом распри, далее драки, наконец показались искры всеобщего мятежа. Каждый час страшились увидеть кровопролитное междоусобие.
Едва услышав о столь плачевном происшествии, угодник Божий немедленно отправился в путь, чтобы предупредить или потушить пламя бунта. Одно имя праведника имеет такую силу, которая останавливает злодеяния в стремительнейшем их шествии. Точно таким образом случилось и здесь: весь народ идет ему навстречу; военачальники и воины следуют за народом. Сердца, одно против другого враждебные, на тот раз воспламенились единодушием.
«Воинство, Христу тезоименитое! — сказал святитель Николай, обращаясь к войску. — Вы дети одного отечества, подданные одного государя, братия одной Церкви, наследники одного Небесного Царствия: зачем вам оскорблять друг друга? Но сего мало; на вас возложен от царя долг укротить мятеж в отечестве, а вы, не успев достигнуть своей цели, делаете бунт ужаснейший в самом сердце оного!» Так говорил праведник, — и военачальники раскаялись в послаблении своем, воины — в самовольствах своих; те и другие поклялись свято исполнять обязанности своего звания. Мир и дружелюбие заступили место раздора и междоусобия.
Таков должен быть истинный пастырь и учитель словесного стада Христова.
Едва угодник Божий Николай укротил бунт между гражданами и войском, явились пред ним несколько знатных мужей из Мир-града, где он был епископом, и со слезным сетованием представили ему, что градоначальник их, привыкнув простирать руку свою к беззаконной мзде, осудил на смерть трех граждан, которые ни в чем неповинны и только имели несчастье возбудить на себя зависть и злобу в некоторых злонамеренных богачах; что весь город им соболезнует, но, кроме его предстательства, не имеет средства спасти их; что, сверх того, сей злобный судия, пользуясь его отсутствием, беспрестанно злоупотребляет своей властью. Облилось кровью сердце угодника Божия. Он с поспешностью возвращается в престольный град свой и слышит, что несчастных ведут на место казни. Гнев и соболезнование дают крылья старцу. Народ пред ним раздвигается с шумом.
Руки злосчастных были связаны; поникшие к земле главы их закрыты; обнаженные выи простерты. Уже исполнитель смертного приговора с суровым взором поднял секиру для удара. В сие-то мгновение предстает тут угодник Божий, с гневом и вместе с кротостью исторгает меч неправды, повергает на землю и с дерзновением разрешает узы невинных. Никто не дерзнул противоречить ему, ибо слово его было властно, поступок его знаменовал силу божественную.
Спасенные им граждане падают к стопам его и, орошая слезами, с благоговением лобызают их. Весь народ благословляет святого человека, что столь славно небесный Судия явил на нем милость Свою. Неправедный градоначальник старается перед ним оправдать суд свой, уверяя, что суд его есть суд царя; но человек Божий не удостоил злодея и взгляда своего. Он сказал только: «Я знаю сердце царя моего: он праведен и отметит неправду твою».
Если имеешь хотя малейшее средство избавить от погибели невинного, или, по крайней мере, облегчить горестную судьбу его, не медли сделать доброе дело. Если и не успеешь в том, Господь наградит твое доброе намерение.
После смерти арианского епископа Авксентия, император Валентиниан поручил духовенству — в общем собрании избрать нового архипастыря Медиолану. Он требовал человека беспорочной жизни и с глубокими знаниями, чтобы — как говорил он — царствующий град святился его наставлениями и примерами, и чтобы императоры могли принимать советы его с доверием и увещания с почтением.
Епископы собрались, но так как на соборе было столько же ариан, сколько и православных, то, предвидя несогласие, они просили Валентиниана, чтобы он сам нарек из них того, которого желает. Император отвечал им, что сие дело сверх сил его, что он не имеет столько ни знания в церковных правилах, ни благочестия, чтобы приступить к оному. «Сей выбор, — говорил он, — принадлежит единственно пастырям Церкви, потому что они имеют руководителем своим Духа Святого». Вот истинное благочестие просвещенного государя! Архипастырь за порученное ему словесное стадо должен ответствовать Богу: кто же может без трепета принять на себя сей выбор, который и его делает участником того же осуждения?
Наконец вследствие императорского отзыва, епископы собрались в назначенном месте с прочими духовными особами; народ, согласие которого в сем случае было необходимо, был приглашен туда же. Ариане нарекли одного человека из своей секты, а православные хотели избрать одного из своего общества. Обе стороны разгорячились, и сей спор по мятежническому духу ариан уже превращался в открытую войну. Амвросий, начальник области и города, человек разумный и честный, услышал о сем беспорядке и пришел в церковь, чтобы воспрепятствовать оному. Но едва он начал говорить с народом, как один младенец, сидевший на руках у матери, воскликнул: «Амвросий епископ!» Весь народ изумился гласу младенца и, почитая оный за вдохновение Божие, проникся единодушием. Православные и ариане потребовали, чтобы Амвросий был их архипастырем.
Между тем Амвросий сначала почитал сей общий глас вздорным; но так как народ настаивал на своем требовании, то он объявил собранию, что еще не крестился и знает за собою такие грехи, которые не позволяют ему быть пастырем; но общий голос отвечал ему: «Грех твой на нас да будет!» Амвросий принял решительные меры, чтобы отклонить избрание в должность, превышавшую силы его, и употребил умышленную строгость на суде, которому подпали наиболее обличенные в сем мятеже, чтобы через то охладить к себе сердце народа; но народ проник в его намерение. Наконец Амвросий тайно бежал из города с тем, чтобы удалиться в неизвестное место; но блуждая всю ночь, зашел в незнакомые пути, которые внезапно привели его опять к вратам Медиолана. К нему приставили стражу, чтобы он не ушел вторично, и подали челобитную императору, дабы подтвердил избрание их.
Сколько сему противился Амвросий, столь же радостно согласился на то Валентиниан и приказал крестить его немедленно. Избранник Божий в семь дней прошел все степени священства и в восьмой был рукоположен в епископа. Народ радовался неизреченно; сам государь был при посвящении, и сказывают, что по окончании обряда, подняв взор и руки к небу, он воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи, что подтвердил выбор мой Твоим избранием, поручив попечение о душах наших тому, кому я поручил правление сей области».
Богоизбранный епископ совершенно посвятил себя изучению Священного Писания и более всего старался восстановить веру и благочестие в духовной пастве.
В народном возмущении, случившемся в Фессалонике по весьма маловажной причине, был умерщвлен Боверик, наместник Иллирийский. Император Феодосий Великий, услышав о сем возмущении, разгневался и решил предать ужасной казни злосчастный город. Хотя святой Амвросий и успел укротить первое движение царского сердца, вообще доброго, но вспыльчивого, однако царедворцы, а особенно Руффин, главный дворецкий, нашли время обратить Феодосия к прежней мысли, и император повелел примерно наказать жителей Фессалоники.
Нельзя без содрогания описать ужас, который был следствием необдуманного суда. Повеление царское было исполнено с коварством и жестокостью: злополучный народ забавляли некоторыми приготовлениями к общенародным играм и, собрав множество граждан в назначенное для этого место, дали условный знак. Вдруг воины устремились на убийство: на площадях, в домах, особенно в цирке, куда собрался народ, кровь лилась ручьями; невинные погибали с виновными; не было пощады ни полу, ни состоянию. Город предан был мечу на три часа, и в сие время погибло около семи тысяч человек. Слух о сем ужасном происшествии разнесся повсюду, и святой Амвросий узнал все подробности оного.
Между тем Феодосий намеревался посетить его. Человек Божий, узнав о том, написал к нему следующее: «Сколь ни сильно в душе моей чувство благодарности за любовь и благодеяния монарха, но я после происшествия фессалоникского уже не могу иметь той радости при виде тебя, которую ощущал прежде, и потому желаю лучше оставить тебя в покое, чтобы ты имел время подумать о своем поведении».
Сверх сего святой Амвросий представил ему дело фессалоникское в виде неслыханного мщения и заявил, что Церковь воздыхает о том, и первосвященники ее почитают за необходимость, чтобы государь покаялся, а без того не может приступить к Тайной Вечере; что сие предлагают ему не для того, чтобы посрамить его, но дабы побудить его познать в царе человека и смириться пред Богом. «Я пишу к тебе своеручно, — продолжал он, — чтобы ты, видя мое усердие, рассудил сам о себе втайне».
Император, получив письмо от святого, очувствовался; мгла предрассуждений исчезла, и мщение показалось столько злобным, сколько и безрассудным, ибо основанием оного не была даже и ложная политика, но одна своекорыстная лесть придворных. Феодосий раскаялся и немедленно отправился в Медиолан.
Чтобы истребить худое о себе мнение в народе, он хотел прежде всего оказать знаки благоговения и пошел в соборную церковь, чтобы причаститься Святых Тайн. Епископ, услышав сие, сошел со своего места и ожидал государя вне притвора. Как скоро увидел его, подошел и начал говорить с той важностью, какую давали ему сан и святость жизни: «Должно думать, государь, что ты не имеешь еще понятия о важности преступления твоего, когда дерзаешь здесь показаться. Может быть, гордясь величеством царского сана, ты утаиваешь сам пред собою твои слабости; но помысли, что ты взят от земли, как и другие люди, и опять возвратишься в землю, как они. Не ослепляйся сиянием порфиры, которая покрывает слабое и мертвенное тело. Подвластные тебе народы одного с тобою естества и служат тому же Богу, Который есть Господь и подданных и монархов. Ты умертвил тысячи подобных тебе, как же дерзаешь войти во храм общего Отца? Дерзнешь ли простереть обагренные невинною кровью руки к принятию святейшего тела Христова? Дерзнешь ли святую Его кровь принять в сии уста, которые повелели убить твоих собратий? Удались отсюда и не усугубляй новым преступлением того, которое тобою сделано; но лучше прими с христианским смирением приговор, который Церковь делает тебе на земле и который подтверждает Иисус Христос на небеси. Прими его, ибо сие делается для твоего спасения».
Феодосий, пораженный гласом Церкви, стоял некоторое время, потупив очи и не говоря ни слова, потом сказал: «Я признаю свое согрешение, но надеюсь, что Бог призрит на мою слабость и простит меня, как Давида, соделавшего прелюбодеяние и убийство». — «Но ты, — возразил святой епископ, — подражал ему в грехах его; почему же не последуешь ему и в покаянии?» Феодосий, облившись слезами, возвратился в свои чертоги и жил как кающийся, почти не думая, что он — император.
Между тем наступил праздник Рождества Христова. Феодосий, удручаемый печалью, встал против своего обыкновения весьма рано, и поскольку как отлученный не мог быть участником торжествующих христиан, готовился проводить сие время в глубокой печали. Руффин всемерно старался развлечь его... Таковы льстецы! Сей коварный царедворец, побудив прежде своего государя учинить столь великое прегрешение, теперь старается отвлечь его от покаяния. Слава монарху, что он, будучи другого мнения, пребыл тверд в спасительном намерении! «Перестань издеваться над моим сетованием, — вознегодовав, сказал он. — Я рассуждаю лучше о состоянии, в котором нахожусь, нежели ты; не имею ли причины печалиться, когда и последние из моих подданных будут сегодня отправлять молитву свою пред алтарем, а мне одному возбранен вход не только в церковь но и в самые небеса, по словам Евангелия: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси?»
Руффин, не надеясь истребить из мыслей государя священного страха, решился идти к святому архиерею и просить его, дабы уничтожил он приговор отлучения. Хотя Феодосий уверял, что в рассуждении его, как величайшего грешника, сие наказание справедливо, а в рассуждении непреклонности архиерея Божия сей труд бесполезен, но видя, что Руффин подает несомненную надежду, дозволил ему идти к епископу и через несколько минут сам последовал за ним. Как ни искусно хитрый вельможа исполнял свое дело, но святой Амвросий отвечал ему с обыкновенной неустрашимостью: «Тебе как первому виновнику сего преступления нельзя быть ходатаем разрешения, и если имеешь хотя немного стыда и страха Божия, то помышляй о деле фессалоникском не иначе, как оплакивая худые советы, которые подавал твоему государю». Руффин, видя безуспешность своего предприятия, объявил, что сам император скоро придет в церковь; но святитель ответствовал: «Я сам буду ожидать его перед дверьми, чтобы возбранить ему вход. Если Феодосий придет как государь христианский то не преступит законов веры своей; если же захочет сделаться тираном, то к смерти толикого числа невинно убиенных может прибавить смерть епископа».
Руффин возвратился, Феодосий, уже на пути бывший, услышав такой ответ святителя, остановился; но, подумав несколько, пошел далее; он готов был претерпеть всякое уничижение и, встреченный святительскими укоризнами, смиренно отвечал: «Я пришел к тебе исцелиться, врач души моей! В твоей власти состоит приказать, что мне делать должно».
Тогда человек Божий описал ему несчастье государя, который не умеет управлять своими страстями и, делая необдуманные приговоры, проливает кровь невинную. В заключение, он повелел ему издать закон, чтобы государи, когда принуждены будут употребить чрезвычайную против кого-либо строгость, по изречении смертного приговора исполнение его отлагали на месяц. Наставление, достойное мудрого, благочестивого священнослужителя Господня. Когда страсти успокоятся, судия лучше может рассматривать свои приговоры и различать невинных от виновных.
Феодосий тут же приказал изготовить сие спасительное узаконение, подписал и дал клятву свято соблюдать оное, после чего был разрешен и принят в церковь. Богобоязненный государь пал на землю и начал молиться: прильпе земли душа моя: Господи, живи мя по словеси Твоему (Пс 118, 25). Он бил в перси свои и, вознося глас молитвы к Нему, оплакивал грехи свои пред всем народом, который через то пришел в сокрушение и вместе с ним плакал. Святитель Господень проливал за него слезные молитвы...
Таков был Феодосий Великий, единодержец всего известного тогда мира. Вся Церковь и поныне назидается его верою, благочестием и послушанием глаголу евангельскому.
Святой Амвросий за непоколебимую твердость в православной вере не только терпел непрестанные гонения, но часто подвергался опасности и самой смерти от императрицы Иустины, глубоко зараженной арианской ересью; но он, воздавая Божия Богови, всегда воздавал и кесарева кесареви.
Максим, предводитель римского войска в Англии, после умерщвления императора Грациана овладел Галлией и, возгордясь успехом злодейств своих, готовился учинить нападение на Италию, где царствовал Валентиниан, младший брат Грациана. Соцарствующая ему мать, Иустина, для сопротивления тирану не имела войска и не надеялась получить помощь от союзников, почему и вознамерилась отправить к Максиму посольство, чтобы смирением своим удержать его за Альпийскими горами; но при дворе своем не нашла человека, который бы мог или хотел принять на себя столь важное дело. Арианка прибегла к гонимому от нее святителю и, будто отложив ненависть свою, просила его именем императора, своего сына, идти к Максиму, одно имя которого ужасало всех вельмож.
Угодник Божий принял с удовольствием предложение и отправился в путь с намерением пожертвовать даже своей жизнью за государя и отечество. Он нашел Максима, готового вторгнуться в Италию.
Но сила благочестивой мудрости и священного красноречия непостижима. Святой Амвросий довел тирана до того, что оружие пало из рук его или потому, что почтение и благоговение к великому мужу внушало ему некоторую кротость, или Сам Бог, Царь царей, утоляющий ярость мучителей, когда Ему угодно, предписал ему на тот раз пределы. С того времени тиран всегда раскаивался, что упустил столь благоприятный случай для властолюбия и хищничества, и часто жаловался на мудрого первосвященника, а более на себя, что послушался его увещаний.
Столь великого пастыря должно бы почитать отцом юного царя и спасителем царства; но Иустина думала только о восстановлении утесненного им арианства — и решилась погубить святого Амвросия. Она издала именем сына своего указ, которым объявила мятежниками, нарушителями церковного мира, оскорбителями царского величества и преступниками, достойными смертной казни, всех, дерзающих прекословить всенародному отправлению арианского лжесвященнослужения; избрала в епископы какого-то Авксентия, родом скифа, изгнанного из своей земли за порочную жизнь, и наконец дошла до такой степени ожесточения, что велела тайно схватить человека Божия и увезти в заточение; но, к счастью, предприятие злобы открылось.
Досадуя на безуспешность, Иустина приказала святому епископу и всему православному духовенству отдать свои церкви арианам. Но так как они своего права уступить не хотели, то она приказала войску окружить священные храмы. Небу угодно было, чтобы сие войско приняло сторону архиерея Божия. Между тем Максим под видом защиты веры опять устремился на Италию, и жесточайшая гонительница святого Амвросия опять прибегла к нему и просила забыть прошедшее. Архипастырь, предпочитая пользу общую и службу царскую своему покою, немедленно отправился к тирану. Но Господь, наказуя утеснителей веры, не благоволил смягчить сердце их утеснителя.
Святитель Амвросий благочестием и гражданскими добродетелями столько прославился по всему свету, что в одно время мудрейшие из персидских вельмож приходили в Медиолан нарочно, дабы видеть его, как некое чудо. Но сие благоговение к угоднику Божию еще более явствует из отзыва французских и немецких королей. Будучи на пиршестве с Арбогастом, славным и почти самовластным предводителем римских войск в Галлии, они спросили: «Знает ли он епископа Амвросия?» — «Имею честь быть его другом, — отвечал вельможа, — и нередко кушал за его столом». — «Итак, не должно удивляться, — воскликнули цари, — что ты одержал столь много знаменитых побед, когда любил тебя тот, который может удержать и самое течение солнца, если захочет».