Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Один бедный человек принес преподобному Феодору немного луку, за который просил его заплатить чем-нибудь из съестных припасов. Феодор велел ученику своему заплатить мукою. Но так как мука лежала в двух сосудах, в одном чистая, а в другом неочищенная, то ученик насыпал меру последней. Святой старец, заметив это, воззрел на него печально и укоризненно, чего молодой инок так испугался, что выпустил из рук и рассыпал муку; потом, повергшись перед ним на колена, просил отпустить ему вину. «Встань, — сказал преподобный Феодор, — ты не столько виноват, не исполнив мою волю, сколько я, препоручив тебе то, что бы должно сделать самому». После сего наполнил полу свою лучшим хлебом и отдал бедному продавцу вместе с луком.
Преподобный Иоанн (Колов) не любил разговаривать о том, что происходит в мире. Некоторые из братии, желая испытать такую его решимость, однажды пришли к нему и всемерно старались вовлечь его в разговор; но о чем говорить ни начинали, авва молчал и не позволял мыслям своим веять над предметами, для него посторонними. Наконец иноки сказали: «Благодарим Бога, что в нынешний год довольно было дождя; пальмы были увлажняемы надлежащим образом и принесли плод; осенью будет чем заняться братьям». — «Так и Дух Святой, — сказал им старец, — если снидет на сердце человеческое, оно обновляется, возрастает в страхе Божием и приносит плод истинных добродетелей».
Преподобный Кассиан, будучи весьма гостеприимно принят одним египетским старцем, спросил у него: «Почему вы, принимая к себе странников, не наблюдаете поста, как делают у нас в Палестине?» — «Пост всегда при мне, — отвечал старец, — а вы всегда со мною быть не можете. Сверх того, хотя пост полезен и необходим, но он зависит от нашей воли; а исполнение любви возлагается на нас законом Божиим и непременно требуется от нас. Итак, приемля в лице странников Христа, я должен с усердием и попечительностью ходить за ними. Когда же отпущу их, могу вознаградить потерю усилением поста».
Преподобный Макарий Египетский в дружеских беседах с иноками держался следующего правила: «Когда есть вино, пей — для братии, и за одну чашу — один день не пей воды». Старцы иногда угощали Макария вином, и Макарий всегда принимал оное, чтобы после удручить себя жаждою. Но ученик его, зная поведение Макария, обыкновенно говорил им: «Ради Бога, не подносите моему наставнику вина; в противном случае, он в келии своей удручит себя до смерти». Братия, узнав сие, перестали угощать Макария. Но когда приходили к нему, Макарий не изменял своего правила: угощал братию и, дабы угощение было чистосердечнее и для них приятнее, вкушал и сам с ними.
Преподобный Сергий, Радонежский чудотворец, будучи двадцати лет от рождения, в 1337 году удалился в непроходимый лес, как человек вовсе незнаемый. Там почти три десятилетия протекли в постничестве, молитвах, богомыслии. Служа единому Богу, святой Сергий не думал, что через сие приготовляет себя на служение отечеству. Но вдруг глас государя и первосвятителя вызывает его из уединения. В 1365 году великий старец идет от Димитрия Иоанновича Донского к Борису Константиновичу Нижегородскому, чтобы преклонить его к миролюбию, и за упорство сего честолюбца по власти, данной ему от митрополита Алексия, возлагает запрещение на все княжество. В 1380 году, при всеобщем смущении и ужасе, старец своим напутствием и предсказанием победы одушевляет великого князя отражать Мамая оружием, а не дарами, как советовали прочие, и сим дерзновенным упованием на Бога столько устрашает Олега Рязанского, что сей предатель отечества, равно как и его союзник Ягелло Литовский, не смели соединить свои войска с полчищами Мамаевыми. В 1385 году как посол великого князя и богодухновенный учитель он так низлагает гордый и враждебный дух того же Олега, более всех нарушавшего общее спокойствие отечества, что сей из непримиримого врага становится искренним другом и союзником. Все сии подвиги святой Сергий увенчивает отречением своим от митрополитского сана, который предлагал ему святой Алексий.
Известно, что по страдальческом преставлении святого Иоанна Златоуста Церковь сопричислила его к лику угодников Божиих, и сами неприятели Иоанна, вскоре признав свою несправедливость, начали ублажать память праведного с похвалами. Один святой Кирилл, архиепископ Александрийский, племянник патриарха Феофила, первого врага и гонителя Иоаннова, не переставал гневаться на усопшего святителя. Грех подумать, чтобы сердцем человека Божия обладала злоба; но некоторое наследственное неудовольствие и боязнь, дабы не посрамить память дяди, уничижив бывший под его председательством собор против Иоанна, удерживали Кирилла отрясти порок от своей святости. Столько-то справедливо, что и святые люди подлежат слабостям человеческим: Един Бог совершен, а из смертных — никто.
Святой Исидор Пилусиотский, сродник Кирилла, душевно сокрушаясь, что святой враждует со святым и тем заслуживает гнев Божий и негодование всей Церкви, весьма часто писал к нему, увещевая не уничижать славы Иоанна, невинно пострадавшего от его дяди и уже не обретающегося посреди живых. В одном из сих писем святой Исидор изъясняется следующим образом: «Устрашают меня события, изображенные в Божественном Писании, и принуждают писать к тебе всегда о едином. Если я, недостойный Исидор, — твой отец, как ты меня нарицаешь за старость лет, то боюсь осуждения, какое приял Илий, ветхозаконный священник, за то, что не наказывал согрешающих сыновей своих. Если же я, как и сам думаю, твой сын, то страшусь, да не постигнет меня казнь, постигшая Иоанафана, сына Саулова, за то, что отца своего, ищущего волшебства, мог отвести от греха и не отвел. Итак, не гневайся, что пишу к тебе и всегда буду писать о том, что служит на пользу души твоей. Я должен делать сие, да не буду осужден; и ты, владыка, чтобы не быть тебе также осужденным от праведного Судии, послушай меня, отец ли я твой по старости лет моих или сын по твоему архипастырскому сану! Отложи гнев твой на усопшего праведника, да не смутишь живую Церковь и да не соделаешь в ней раздора».
Таковыми и тому подобными убеждениями святой Исидор Пилусиот довел Кирилла до того, что он, как бы опомнясь от греха своего, собрал всех египетских епископов и составил духовный праздник в честь Иоанна Златоуста.
Епископ, по имени Сисиний, в сонном видении узрел некоего мужа ангелоподобного, осияваемого небесным светом, с удивлением и сетованием вещавшего: «Весь град нарочно обыдох ища добродетельных мужей и посреде толикаго множества человеков возмогох обрести единого доброго мужа Евтропия». Сисиний, воспрянув ото сна, немедленно призвал бывшего при нем пресвитера и, рассказав ему видение, повелел искать и спрашивать по всему Царьграду, кто таков Евтропий. Пресвитер исполнил волю епископа и к изумлению своему услышал, что некоторый чтец, по имени Евтропий, быв мучен, как злодей, пред всем народом, ввержен в общественную темницу. Он пошел туда, увидел мученика, припал к нему со слезами и, беседуя с ним, узнал, что он из числа тех невинно истязуемых, которым, как единомышленникам святого Иоанна Златоуста, приписывают пожар, ниспосланный гневом Божиим за его изгнание. Пресвитер, возвратившись к епископу, объявил ему, кто таков Евтропий, и удивленный Сисиний, пролив слезы сострадания о святом мученике, возблагодарил Бога, дарующего крепость рабам Своим.
В обители преподобного Кирилла Белоезерского был инок, по имени Феодот, который, сам не зная за что, возненавидел святого настоятеля и в сей пагубной страсти так ожесточился, что не мог равнодушно не только видеть, но и слышать его голоса. Сколько другие иноки ни увещевали его, сколько ни доказывали, что святой Кирилл достоин всей их любви и даже благоговения, но Феодот не мог или, лучше сказать, не хотел исцелить от лютого недуга свою душу и наконец решился оставить монастырь. Однако же, послушав одного уважаемого им старца, прежде пошел к преподобному Кириллу, чтобы исповедать перед ним смущение своих мыслей.
Простой упрек настоятеля, может быть, произвел бы то, что ослепленный старец излил бы пред ним всю свою ненависть и пошел бы из обители на погибель души своей; но святой Кирилл, приняв его с отеческой любовью, совершенно низложил ею своего неприятеля. Устыдившись седин напрасно оскорбленного и столь кроткого начальника, Феодот не знал, что сказать, и хотел выйти вон. Тогда прозорливый Кирилл, взяв его за руку, сказал: «Возлюбленный о Христе брат! Все обманулись и погрешили, почитая меня добрым человеком; ты один истинно судил, познав мои грехи и злобу. Но уповаю на милость Господа своего, что Он поможет мне исправиться; а ты прости мне досады и оскорбления и помолись о мне к Тому, Иже не хощет смерти грешника», Инок, глубоко пораженный прозорливостью и смирением человека по сердцу Божию, пал к ногам его и со слезами признался, что напрасно ненавидел его. С того времени Феодот обрел покой своему сердцу и начал более всех любить святого наставника
Святой Вассиан, друг великого в святителях Амвросия Медиоланского, будучи сыном идолопоклонника и воспитанным посреди таковых же родственников, в доме, исполненном всеми обрядами кумирослужения, принял христианскую веру в такое время, когда сего, по-видимому, нельзя было ожидать от юноши; ибо Вассиан крестился в Риме, куда отправлен был единственно для того, чтобы усовершенствовать себя в науках и лучше узнать большой свет. Но благими намерениями управляет Сам Бог: человеку только стоит приложить к ним свое сердце. Сию истину доказывает пример Вассиана, ибо, когда он вошел во святую купель, то увидел прекраснейшего юношу, сиявшего как солнце, державшего белую одежду, приуготовленную для новокрещаемого. Блаженный Вассиан ужаснулся, но, собрав силы, спросил, кто он, и откуда. «Аз давно с небесе послан есм к тебе, твое святое намерение управити, и яже суть противная, та отгнати от тебе», — отвечал Ангел Божий и стал невидим. Благоухание наполнило храмину крещения, так что все тут бывшие думали, что они не на земле, но посреди жилища райского.
Старец Пафнутий, путешествуя по дальней пустыне с тем намерением, чтобы посетить всех обитавших там отшельников, наконец пришел к преподобному Онуфрию. Любуясь здесь веселым местоположением вертепа и садом, который изобиловал разными плодами и орошаем был чистым источником, Пафнутий возжелал остаться при чудном пустынножителе, чтобы наслаждаться его беседами, а после быть наследником столь приятного уединения. Но мудрый старец сказал ему: «Не для того послал тебя Бог в сию пустыню, чтобы навсегда в ней безмолвствовать, но для того, чтобы, увидев рабов Его, возвратиться в мир и поведать их добродетельное житие в пользу слушающих и во славу Христа Бога нашего. Продолжай же твое путешествие не для себя одного, но и для ближних, подобно пчеле, которая, собирая с разных цветов мед, питается им сама и услаждает других».
Преподобный Пафнутий в точности исполнил совет великого пустынножителя и, созерцая дивное величие Божие на святых Его, все, что видел и слышал, старался всю жизнь употреблять во спасение других.
Греческий царь Феофил, упорный иконоборец, возвратил из заточения святейшего патриарха Мефодия, великого поборника православия, единственно ради того, чтобы иметь ученого и мудрого собеседника; ибо Феофил, любя науки, намеревался восстановить в Царьграде опустевшие училища, а святой Мефодий был в то время муж просвещеннейший и сколь ревностный защитник христианской веры, столь же мудрый советник в делах государственных.
Наемник не преминул бы пожертвовать истиною для сей царской милости; но Мефодий, как добрый пастырь, хотел воздать кесарева кесареви обращением его на путь истины: он опять начал пререкаться с иконоборцами и проповедовать поклонение святым иконам, отнюдь невзирая в праведном деле на гнев императора. Феофил со своей стороны, хотя видел в сем первосвященнике преткновение своим злочестивым намерениям, но, имея в нем нужду, терпел до времени и, подавляя лютую досаду, наружно оказывал ему свое благоволение.
Между тем у греков загорелась война с сарацинами. Феофил, сам предводительствуя войсками, взял с собою и святого Мефодия, будто для молитвы и собеседования, но в самом деле по одному только подозрению, чтобы любимый народом архипастырь в его отсутствие не воздвиг возмущения против иконоборствующего правительства. Преданный в ум неискусен, творити неподобная, воображал, что святые люди всего более способны быть мятежниками! Но сие было только началом оскорбления избранных Божиих: вскоре обстоятельства, вместо обращения императора на путь истинный, умножили в нем ожесточение.
Агаряне разбили греческое войско, так что сам Феофил едва с малым остатком избавился от плена. Тогда-то иконоборец обнаружил весь гнев на святого Мефодия и, обратив всю вину поражения единственно на него, с ругательством утверждал: «Из-за того Бог отнял у нас победу, что имеем в воинстве идолопоклонство и поборника идолопоклонствующих» (разумея под сим поклонение иконам и святого Мефодия). Первосвященник с кротостью представлял, что Господь прогневался за Свое поругание на святых иконах и потому даровал врагам победу над ними; что царь должен приписывать свое спасение малому числу избранных, находящихся в его воинстве; а если не могли они отвратить совершенного поражения греков, тому причиной заблуждение царя, как первой особы, как главы их отечества. Святой Мефодий возвещал истину Духом Святым; но ожесточенный Феофил наложил ему раны и осудил на ужаснейшее заточение.
Вот до какой степени ожесточается и бывает слеп нераскаянный грешник! Он приписывает гнев Божий таким делам, на которые Бог ниспосылает Свое благословение, и ждет благословения Божия на те дела, на которые давно излилась полная чаша небесного гнева.
Святой старец Паисий твердо определил и от юных лет до глубокой старости строго наблюдал каждому делу свое время. У него было время безмолвствовать, время говорить, время уединяться в своей келии, время выходить к братии и с ними беседовать. В безмолвии он богомысленным восхождением присвоялся Богу, а в беседах искал спасения ближних.
Неудивительно, что к сему великому наставнику благочестия и учителю добрых дел стекалось множество иноков и мирян, старцев и юношей, вельмож и простолюдинов. Как рой трудолюбивых пчел, привитающий цветоносному полю, все желали насытиться его духовным медом; а преподобный Паисий, радуясь, что каждый день умножается его пустыннолюбное общество, поступал не иначе, как истинный отец и начальник. Судя по духовному дарованию приходящих боголюбцев, Паисий иных отсылал к безмолвному пребыванию, чтобы наедине в молитвах беседовали с Богом; иным повелевал славословить в соборном храме; иным — быть в разных послушаниях и вообще трудиться; иным повелевал учиться какому-либо рукоделию, чтобы не только сами питались от трудов своих, но питали алчущих и дружелюбно упокоевали странников. Но главным и общим для всех правилом было то, дабы ни один из братии не творил волю свою, но все бы делал с ведома настоятеля или по рассуждению опытных и искусных старцев.
Надобно думать, что каждый человек увидит, сколько сей пример полезен для всякого общества и для всякого семейства.
Один боголюбивый князь, благоговея к имени преподобного Паисия, пожелал оказать ему всевозможную щедрость: для сего, взяв с собою довольно серебра и золота, пошел сам в пустыню, где сей великий старец подвизался. В то время Паисий был на пути к другому великому старцу и встретился с князем. Князь спросил у него: «Где живет Паисий?» — «А для чего тебе надобен Паисий?» — возразил святой пустынножитель. «Я несу к нему серебро и золото, — сказал князь, — чтобы человек Божий сам имел все потребное и наделял других иноков». Тогда Паисий простер руки свои к небу и возблагодарил Бога, что в мире посреди всех сует еще находятся люди, не забывающие рабов Господних; потом, обратившись к князю, отвечал: «Человеколюбивый христолюбец! Именем Божиим уверяю тебя, что пустынникам золото и серебро не нужны. Ты можешь скоро найти Паисия; но ни он, ни другие отшельники ничего от тебя не примут. Итак, возвратись без всякого прискорбия к жилищам человеческим; здесь Господь только благословляет твое даяние, а там прострет Свою руку, чтобы принять оное. Там много найдешь убогих и нищих, недужных и разоренных, сирот и вдовиц: попекись о них, согрей, напитай, одень их — и приимешь воздаяние от Господа». Щедролюбивый князь, не зная, что это был Паисий, последовал его совету, возвратился в город и все раздал бедным согражданам и тем несчастным, которых мог отыскать в окрестностях города.
Преподобный Паисий Великий, возжелав безмолвнейшего жития, намеревался оставить скитскую братию. Преподобный Иоанн Колов, спостник и друг Паисия, узнав его мысли, почувствовал всю тягость разлуки с великим и любезным старцем и хотел употребить все средства, чтобы удержать его в ските; но, уважая более пользу своего друга, нежели потребность своего сердца, сказал ему: «Возлюбленный о Христе брат! Я имею в сердце то же, что и ты; столь же усердно желаю уединения, но сомневаюсь, от Бога ли сей помысл. Пагубно будет для нас, если он — от человеческого самохотения! Помолимся убо Господу, да устроит Он по Своей воле житие наше и подаст нам известие: здесь ли нам пребывать? Уйти ли в отдаленнейшую пустыню или разлучиться друг с другом?» Паисий охотно принял совет Иоанна, и оба они, став на молитве, всю ночь испрашивали у Бога откровения.
Господь не отверг моления рабов Своих. На рассвете следующего дня явился им Ангел и, благословляя святых друзей, сказал: «Каждому из вас Бог определяет свое житие. Ты, Иоанн, пребывая здесь, будь наставником во спасение других; а ты, Паисий, прейди отсюда к западной стороне пустыни, да прославится там тобою имя Божие». Сказав сие, Ангел скрылся. Преподобные отцы возблагодарили человеколюбивого Бога и, дав друг другу целование, разлучились.
Христиане! Преподобный Паисий, переменив свое место только после усердной молитвы, принял в напутствие благословение Божие и соделался столь велик, что Сам Спаситель мира являлся ему и утешал его. Столь же был знаменит и друг его Иоанн: в последующем времени из его иноческого училища вышли величайшие отцы, каков, например, был Арсений Великий. Вы иногда одно звание переменяете на другое: подражайте сим старцам, и Бог намерения ваши управит во благое.
Святой Мелетий, бывший прежде епископом Севастийским, вступил на престол Антиохийской Церкви с общего согласия православных и ариан, и избирательный о сем лист поручен был на сохранение Евсевию, епископу Самосатскому. Но когда Мелетий, как ревностный поборник православия, был изгнан и осужден на заточение, то ариане, опасаясь, чтобы избрание, утвержденное общим рукоприкладством, не послужило когда-нибудь в обвинение их непостоянства и злобы, потребовали его от Евсевия назад. Святой Евсевий отказал. Тогда арианские архиереи упросили императора Констанция употребить в сем деле свою власть; но неустрашимый архипастырь отвечал: «Общего суда, мне вверенного, не отдам, разве когда все, вверившие мне его, соберутся воедино». Раздраженный император отправил к нему вторично одного из царедворцев и, чтобы принудить Евсевия к покорности, приказал употребить угрозы. Царедворец, подавая ему указ, сказал, что, в случае непослушания, он имеет повеление отрубить у него руку. «Итак, не нужно читать указ», — отвечал на сие Евсевий и, положив бумагу на стол, простер обе руки. Увидев сие, царедворец изумился и безмолвно оставил неустрашимого святителя. Сам Констанций, сколько ни был озлоблен, отказал арианам в просьбе.
Однажды иноки, обитавшие в ските, собрались чтобы решить вопрос: кто был Мельхиседек? Всякий сказал, что думал. Когда же дошла очередь до аввы Коприя, он, трижды ударив себя по устам, произнес: «Горе тебе, Коприй! Горе тебе, Коприй! Горе тебе, Коприй! Что оставляешь дела, которые повелел человеку творить Бог, и испытуешь то, чего Он от тебя не требует». Услышав сие, братия с поспешностью разошлись по своим келиям.
Преподобный Афанасий, пустынножитель Афонской горы, столь прославился благочестием, добрыми делами и даром чудотворения, что в Лавру его не только стекались отовсюду молодые иноки, но даже архиереи, оставляя пастырство, а вельможи свой сан, приходили к нему учиться равноангельской жизни.
В числе последних был грузинский князь, по имени Торникий, который, проведя несколько лет в греческой службе с отличною славою наконец восхотел с другими тремя грузинскими же князьями: Иоанном, Евфимием и Георгием, провести остаток жизни в обители преподобного Афанасия и от рук его принял монашеский образ.
Вскоре персияне, ободренные смертью греческого императора Романа II, напали на соседние области и, опустошая оные, грозили всему государству. Вдовствующая императрица Зоя, рассуждая, кому лучше в столь опасных обстоятельствах препоручить войска для отвращения персидских набегов, наконец решилась призвать Торникия. Но удалившийся от всех сует мира пустынножитель отказался. Тогда преподобный Афанасий при старейших и более уважаемых иноках с отеческой властью сказал ему: «Мы все — дети одного отечества, и потому все должны защищать оное. Неизменная обязанность пустынножителей — противопоставлять нападениям врагов свои молитвы к сокрушающему брани Богу; но если предержащая власть почитает необходимым употребить руку нашу и грудь, да повинуемся беспрекословно и облечемся в оружие. Возлюбленный о Христе брат! Кто думает и поступает иначе, тот раздражает Бога. И ты, при всех подвигах твоего иночества, подвергнешься сей же страшной участи, если не послушаешь царя, его же устами вещает Сам Господь. Ты будешь отвечать за кровь избиенных, как соотечественник, который мог, но не хотел спасти их; будешь отвечать за разорение храмов Божиих. Гряди убо с миром и, защищая отечество, защити святую Церковь. Не бойся через сие утратить сладостные для нас часы богомыслия: Моисей предводительствовал воинством и беседовал с Богом. В любви к ближнему заключается и любовь к Богу. Дерзну сказать, что любовь к ближнему приятнее Богу, нежели крепкое тщание о спасении своей только души: ибо никтоже из нас себе живет, и никтоже себе умирает (Рим XIV, 7)».
Торникий повиновалоя святому Афанасию и, сложив на время монашеское одеяние, принял военачальство. Поход его был благополучен. Многократно поразив персов, он принудил их заключить выгодный для Греции мир. Возвратившись в Царьград, он сдал начальство и, вместо всяких наград за столь знаменитое дело, ему предлагаемых, испросил только у императрицы немного денег на устроение обители в Афонской горе, под названием Иверского монастыря, который существует и доныне. Благодарная государыня с радостью исполнила желание Торникия и повелела поставить его архимандритом новосозидаемой обители.
В ризнице Иверского монастыря, в память сему герою и своему основателю, доныне сохраняются удивительные по тяжести и драгоценному украшению военачальнические доспехи его. Вот памятник, взирая на который, каждый путешественник может научиться любви к Богу и отечеству, служению Царю небесному и вместе царю земному!
Богоотступник Юлиан, вознамерившись истребить христианскую веру, сделал тому начало с воинства, чтобы с помощью сильнейшего из государственных сословий после принудить к язычеству и всю империю. «Если отвлеку от Христа мои легионы, — говорил он своим друзьям, — то одержу половину победы над всем государством». Юлиан думал по-человечески и, казалось, должно было ожидать совершенного успеха, поскольку, во-первых, воинство весьма любило Юлиана за его воинские добродетели, с величайшим удовольствием исполняло все его приказания и под его предводительством почитало себя непобедимым; во-вторых, военные люди, проводя шумную жизнь посреди своевольств, сопряженных с войною, не могли, кажется, полюбить кротости Евангельской и не имели ни времени, ни способов исполнять все христианские обязанности, а через то нечувствительно забывали оные и прилеплялись к язычеству, которое нередко помещало счастливых воинов в число богов. Сии-то причины абсолютно утвердили Юлиана в безбожном намерении. Но, чтобы внезапным и скорым переломом их совести не испортить дела, он начал действовать исподоволь.
У римских воинов было обыкновение воздавать божескую честь императорским истуканам и портретам, и христиане исполняли сие, как верноподданническую обязанность: они преклоняли колена пред его изображениями не потому, яко бы его обоготворяли, а только потому, что Бог поставил его на земле, как Свое подобие. Сие обыкновение богоотступник хотел употребить в пользу идолопоклонства и приказал везде изображать себя не одного, но посреди языческих богов, чтобы солдаты, поклоняясь ему, вместе с тем поклонялись и идолам и таким образом мало-помалу привыкали к кумирослужению. Он пошел еще далее. Известно, что военное знамя почитается за вещь священную; поэтому Юлиан уничтожил на нем имя Иисуса, которое равноапостольный Константин приказал изображать в знак своей веры, и начал употреблять в походах своих знамена с изображением Юпитера и прочих богов язычества. Такими знаменами Юлиан обычно обставлял и свой трон в те дни, когда солдатам должно было раздавать жалованье или награды, и ввел в обыкновение, чтобы каждый воин, прежде нежели получить деньги, положил несколько зерен ладану на горящие угли, откуда курение восходило к изображениям идолов. Он был уверен, что солдаты, от радости и, торопясь получить деньги, на тот раз не будут рассуждать, правильно ли они поступают, — что, поступая сим образом сначала по простоте или по нужде, вскоре не будут почитать идолопоклонство не только преступлением, но и странностью, а наконец будут служить его богам с удовольствием и от чистого сердца. Но сколько Юлиан ни был хитер, он обманулся в сем предположении.
Солдаты имели смелость презирать милость государя и его деньги, чтобы не изменить своей совести и вере. Некоторые в его очах объявляли дерзновенно, что они не хотят курить фимиама бездушным идолам. Другие, хотя по простоте своей и делали сие, но, размыслив после о своем поступке, в сердечном сокрушении рвали на себе волосы и, выбежав на общенародную площадь, свидетельствовали пред Богом и людьми, что они учинили преступление не с намерения, но из одной оплошности и торопливости. Многие возвращались к самому императору, бросали пред ним деньги и неотступно просили его предать их смерти, чтобы преступление их омылось их же кровью.
Но не одни солдаты противостали искушениям и насилию Юлиана. Воинские начальники, которые должны были ожидать от него всех милостей, лучше хотели страдать, нежели хотя наружно сделаться идолопоклонниками. Воздавая кесарева кесареви беспрекословным повиновением, усердием к службе, храбростью на войне, нежалением своей крови за честь государя, они хотели воздавать и Божия Богови внутренним и наружным служением Иисусу Христу, защищением невинно гонимых христиан и дерзновением обличать заблуждение и жестокость тирана. Из многочисленных примеров приведем некоторые.
Валентиниан, полковник императорской гвардии и сам после бывший императором, однажды по должности своей сопровождал Юлиана в языческий храм. Когда они приближались к капищу, то встретил их жрец и для очищения начал окроплять водою, якобы освященною именем идолов. Император и все, за ним следовавшие, приняли сие благословение с великим благоговением. Но Валентиниан, почувствовав у себя на левой руке несколько капель и увидев, что одна пола его одежды обрызгана, на глазах у Юлиана ударил в щеку жреца и, обтерев руку, отодрал окропленную часть платья и бросил с гневом. Неустрашимый христианин не лишился жизни только потому, что Юлиан в то время еще не явно истреблял христианство; однако заключен был в оковы и сослан в Армению. Сие происшествие доказывает, что Валентиниан готов был пострадать даже до смерти.
Святой Артемий, воевода египетских легионов, получив повеление идти с порученным ему войском в Персию, немедленно прибыл в Антиохию, где находился тогда богоотступник. Но, вместо подвигов за славу царя земного, предлежал ему страдальческий подвиг за славу Царя небесного. Сие происходило следующим образом.
Юлиан по своему обыкновению захотел посмеяться над христианскими священнослужителями и, призвав к себе Евгения и Макария — пастырей, искусных в Священном Писании, жития непорочного и всеми уважаемых, — начал предлагать им ругательные вопросы о таинствах Евангельской веры, с благоговением вспоминая между тем богомерзкие таинства идолослужения. Но поскольку Евгений и Макарий имели премудрость, ейже не могут противитися или отвещати вcu противляющиися ей (Лк XXI, 15), то Юлиан, изобличенный в своем злочестии, не стерпев стыда своего, сбросил личину мудролюбия и приказал, якобы за оскорбление величества, Евгению дать пятьсот ран, а Макарию без числа.
В то время у Юлиана по своей должности был святой Артемий. Взирая на их страдания, он страдал в своем сердце, но уважение к царской особе долго удерживало язык его. Наконец жесточайшие хулы его на Иисуса Христа подвигли его сказать дерзновенно: «За что, государь так мучишь неповинных и Богу посвященных мужей? Не они пришли обличать лжебогов, коим ты покланяешься: ты призвал их, чтобы посрамить веру в единого истинного Бога. О, государь! Ты заставляешь меня говорить правду, горестную, может быть, не столько для тебя, сколько для нас, верных твоих подданных: вместо того, чтобы в лице твоем почитать власть Божию, народы видят в тебе врага, который некогда испросил у Бога позволение причинить напасти Иову. Но поверь, что суетны твои начинания. С того времени, как Христос нисшел на землю, пала идольская гордыня. Государь! Иисусова сила непобедима и владычество Его бесконечно».
Богоотступник воспылал яростью и воскликнул грозно: «Как! Уже и мои военачальники делаются мятежниками и в лице дерзают меня злословить?» Но, дабы сокрыть зверство против христиан под завесою правосудия, он начал укорять святого старца в убиении брата своего Галла, умерщвленного Констанцием. «Я, по сродной мне кротости и милосердию, — наконец сказал он, — простил всех злодеев и истребителей моего рода. Но враги не перестают быть врагами! Благодарю бессмертных богов, что они сами предают в руки мои одного из сих убийц». Немедленно сняты были с Артемия все знаки чиноначалия, возложены оковы и принесены орудия казни. «Ведает небо, земля и весь лик святых Ангелов, — предаваясь в руки мучителей, сказал воин Христов, — ведает и Господь мой, Которому служу, что чист есмь от крови брата твоего, и не только не соизволял убийству, любя его и почитая за веру и благочестие, но, будучи доныне в Египте, не знал и намерения царева. Разве моя верность Констанцию делает меня в глазах твоих убийцею Галла? Но христиане исполняют только те веления царевы, которые имеют целью славу Божию, честь государя и пользу отечества. Впрочем, на что тебе изыскивать преступления на главу мою, чтобы оправдать свой поступок? Я знаю, за что стражду; знает Господь мой, Иисус Христос, и узнает вселенная. Твори, яже хощеши».
Несколько дней продолжались страдания святого Артемия, и каждый раз Юлиан предлагал ему прощение и свою милость, если оставит Христа и обратится к идолам, а тем самым противоречил собственному приговору, по которому он якобы мстил за истребление своего рода. Наконец, непоколебимый страдалец, возвестив богоотступнику неизбежную и скорую погибель, усечен был в главу.
Ювентин и Максим служили в Юлиановой гвардии капитанами и, будучи ревностными христолюбцами, сохраняли при злочестивом дворе свою веру и чистую совесть. В безмолвии сетуя о несчастии христиан, они, как верные подданные, весьма усердно служили своему государю. Но когда Юлиан велел окропить в Антиохии идоложертвенной водою общественные колодези и съестные припасы, чтобы через то насильно навязать своим подданным языческую веру, то сей поступок показался Ювентину и Максиму страшным соблазном. Благочестивые воины начали жаловаться открыто и выражались словами израильтян, когда они были под игом Вавилонским: «Предал ecu нас, Господи, в руки врагов беззаконных, мерзких отступников, и царю неправедну и лукавнейшему паче всея земли (Дан III, 32)». Раздраженный Юлиан приказал наказать их телесно, заключить в темницу и описать в казну их имения. Он надеялся через сие поколебать их веру и преклонить к отступничеству; но так как добродетельные воины остались последователями евангельских истин, то и приказано обоим отрубить головы.
Святой Иоанн, один из воинских чиновников, имея от Юлиана повеление оскорблять, притеснять, брать под стражу и даже убивать христиан, принял меры, удобнейшие к их защищению. Он наружно казался гонителем, но втайне им благодетельствовал: объявляя им указы императорские, доставлял случаи скрываться от погибели; прежде взятым под стражу, когда мог, тайно давал свободу; под видом строжайшего наблюдения посещая ночью темницы, приносил им пищу, белье и другие потребности. И когда друзья советовали ему быть осторожнее, святой воин отвечал: «Если мне и страшен гнев Юлиана, то потому только, что, подвергшись оному, не буду в состоянии помогать людям Христовым. Сие одно запрещает мне излить пред отступником мои чувствования и пострадать за Иисуса Христа».
Долго для пользы страждущих христиан Господь покрывал тайною поступки Иоанна. Наконец, в бытность Юлиана в Персии, он был оклеветан и заключен в ужаснейшую темницу, где, томимый голодом и каждодневно удручаемый муками, присужден был ждать тирана для примерной казни. Но Бог определил иначе: отступник погиб, а воцарившийся после него Иовиан объявил свободу и милость всем узникам Христовым. Святой Иоанн, уважаемый государем и благословляемый народом, жил мирно, доколе Господь не воззвал его в обитель небесную.
Святой Феодор, бывший после епископом Едесской Церкви, в отроческих летах имел слабую память, не очень счастливые дарования и в науках был весьма медлителен, за что терпел часто насмешки от соучеников и строгие выговоры от учителей. Но для благонравного отрока всего чувствительнее была печаль отца и матери, которые, казалось, не ожидали от него ничего доброго.
Однако святой Феодор не был из числа тех, которые предаются отчаянию по причине неуспеха, и прибегнул к Помощнику, Который никогда не восхощет посрамить уповающих на Него. В одно время, наставляемый небесным вдохновением, рано поутру он пришел в церковь и, видя, что за ним не следят, скрылся под святым престолом. Тут, проливая слезные молитвы к Богу, да просветит его разум в познание истины, Феодор уснул. Между тем собрались священнослужители, пришел сам архиерей, и началась Божественная служба.
Оглашаемый святым песнопением, спящий Феодор узрел равнолетнего себе отрока, подобного Ангелу Божию, который питал его медом. Обрадованный и вместе с тем устрашенный, Феодор проснулся и, не успев опомниться, вдруг вышел из-под престола. Архиерей и все тут бывшие удивились внезапному явлению и начали спрашивать: кто он, и что его побудило тут спрятаться? Феодор рассказал все подробно и открыл сновидение. Святитель не оставил без внимания столь редкой любви к учению и видимого просвещения свыше и причислил святого Феодора к церковному клиру.
С того времени дарования святого Феодора открылись в полном свете. Остроумием и глубокомыслием он вскоре превзошел всех сверстников, оставив нам пример, с какой ревностью должно стараться о просвещении своего ума и у кого в сем случае должно просить помощи.
Преподобный Феодор против своей воли был возведен из обители святого Саввы на епископство Едесской Церкви. Проливая слезы о своей безмолвной келии и простившись с любезною ему братией, Феодор с некоторыми из знаменитых едесских граждан отправился в путь.
Но когда достигли реки Евфрата и поставили кущи свои для ночлега, святой пустыннолюбец, рассетовавшись наедине о священном граде и святой братии, воспел: «На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона». Потом облился слезами и умыслил бежать, но внезапно был объят неким дреманием и услышал неизвестный глас: «Страшись участи раба ленивого, талант Господень в землю сокрывшего: тяжко согрешает, кто, имея силы, не хочет носить ига Христова». После сего святой Феодор воспрянул и, поразмыслив, сказал: «Да будет воля Господня!». Он отложил сетование и охотно пошел далее, к священной обязанности.
Два родных брата, Иоанн и Феодосий, несколько лет обитали в пустыне, в разных келиях, стараясь единственно о спасении своих душ, и наконец сделались столь совершенны, что часто являлся им Ангел Господень и укреплял их на подвиги, Богу угодные. Но что есть совершенство человека, пока плоть удерживает его в мире?
Однажды Иоанн и Феодосий, ходя по пустыне в некотором расстоянии друг от друга, собирали зелье. Вдруг Иоанн остановился с изумлением, но в ту же минуту, оградившись крестным знамением, перескочил место и быстро побежал к своей келии. Феодосий, издали увидев сие, удивился и, думая, не змей ли так испугался брат его, из любопытства пошел туда — и узрел кучу золота. Сотворив клятву, он снял мантию, собрал в нее сокровище и с трудом принес его в келию, всемерно скрываясь от брата. На другой день, не сказавшись ему, он пошел в Едес, купил пространный дом с плодоносным садом, с водоемами и устроил в нем гостиницу и больницу в успокоение странным и недугующим. Потом нашел хорошего домоуправителя и, вручив ему из оставшегося богатства тысячу златниц для потреб благотворительного заведения, а другую раздав нищим, опять пошел в пустыню к брату своему Иоанну.
На пути размышлял он: «Брат мой мог, но не хотел или не умел сделать добра, а я совершил великое и богоугодное дело». Предав свое сердце сим высокомерным помыслам, Феодосий приблизился к тому месту, где жил Иоанн. Но тут встретил его тот самый Ангел, который прежде посещал его, и, воззрев грозно, сказал ему: «Зачем тщеславишься и возносишься пред твоим братом? Познай, что весь твой долговременный труд, весь твой странноприимный и врачебный дом не могут сравниться с Иоанновым прескочением через золото, ему не принадлежавшее. Перешагнув через чужое сокровище, он легкими крылами перелетел пропасть, утвердившуюся между богачом и Лазарем, и лоно Авраамово ждет его. Посему не узришь лица его во всю жизнь твою; не узришь и меня, доколе не умилостивишь Бога». Сказав сие, Ангел сокрылся. Устрашенный Феодосий едва достиг вертепа братнего и, не найдя его, восплакал и возрыдал.
Сетование Феодосия продолжалось семь дней. После сего он удалился в Едес и там при церкви святого Георгия пребыл в покаянии сорок девять лет. Но и здесь некие помыслы, как темное облако, не переставали посещать душу его; часто неутешная скорбь наполняла его сердце. Столь ужасно любостяжание, ибо с ним неразлучна обида, а часто и разорение ближнего! Посему уже в пятидесятый год Господь помянул Феодосия и снова повелел быть при нем видимо Ангелу-хранителю.
Некоторый старец из Рима пришел в скит и поселился в одной из лучших келий подле церкви. Здесь, провождая жизнь богоугодную, он не наблюдал, однако же, всей строгости пустынножителей: имел раба, одевался чисто, ел — только умеренно, а не один хлеб с водою, и имел хотя не мягкую, но покойную постель. Сим образом он прожил двадцать пять лет и сделался так славен сколько благочестием, столько и духом прозорливости, что отовсюду приходили посетители, чтобы у него чему-нибудь научиться.
Все уходили от него с удовлетворением и пользою. Но один, также великий, египетский пустынник, посмотрев на его житие, соблазнился. Прозорливый старец тотчас узнал мысли египтянина; однако же, невзирая на то приказал рабу своему уготовить праздничную вечерю. Хозяин и гость вкусили чистого хлеба, плодов, елея и вина и, прочитав несколько псалмов, пошли ко сну.
Наутро египетский пустынник простился с хозяином и отправился в путь свой, не получив для души своей пользы; но старец, сокрушаясь о заблуждении брата, приказал слуге возвратить его и, опять приняв с радостью, спросил: «Где твое отечество, авва?»
Гость: «В Египте».
Хозяин: «Из какого ты города?»
Гость: «Я из села».
Хозяин: «Чем там занимался?»
Гость: «Пас стада».
Хозяин: «Имел ли у себя дом?»
Гость: «Нет; я день и ночь проводил на поле».
Хозяин: «Была ли у тебя постель?»
Гость: «Трава — обыкновенное ложе для пастухов».
Хозяин: «Какую употреблял пищу и какое пил вино?»
Гость: «Пищею был сухой хлеб, иногда с солью; а вино и на мысль не приходило: вода заменяла оное».
Хозяин: «Жизнь довольно неудобная; но для омовения была ли у тебя баня?»
Гость: «Возможно ли? Когда было нужно, я мылся в реке».
После сего старец, вздохнув, сказал: «Ты довольно потрудился и потерпел, любезный о Христе брат! Благодарю Бога, что Он в старости лет даровал тебе жизнь лучшую. А я, бедный, дни моей юности провел посреди блеска и обилия. Отечество мое — древняя столица вселенной; служба моя была у престола царского и в Сенате». При сих словах египтянин познал свое заблуждение и, сравнивая прежнее состояние старца и свое с настоящим его и своим состоянием, увидел, кто из них более отрекся от мира и переменил удовольствия на крест Христов. Между тем старец продолжал: «Но теперь слава Богу, устраивающему спасение наше! Я оставил столицу и двор и пришел в пустыню; оставил богатые дома и роскошные сады и вступил в тесную келию; оставил одры, изваянные из слоновой кости и золота и устланные драгоценными коврами, и принял от Бога сие ложе; совлек с себя пурпур и багряницу и ношу, видишь, какие одежды; даровал свободу множеству рабов, и вот, вместо них, внушил Господь сему старцу, чтобы не оставил меня без помощи. Сверх того, вместо роскошных бань, я возливаю несколько воды на мои ноги; ношу сандалии по слабости, а вместо мусикийских орудий и пения читаю Псалтирь. Итак, умоляю тебя, авва, прости мне, если имею что-нибудь излишнее против других пустынножителей. Дух мой бодр, но плоть немощна». Выслушав сие, египетский инок едва мог прийти в себя от удивления. «Увы мне! — воскликнул он. — Я от бедствий мира пришел в место покойное; а ты, после стольких удовольствий, принял удручение плоти, после богатств и славы — нищету и уничижение».
После сего с душеспасительным уроком он отправился в путь свой, всем рассказывал о мудром и человеколюбивом наставлении истинного крестоносца, убогого паче всех трудников, как говорил он (он иначе и не называл его). Когда же какой-либо вредный помысл возмущал его душу, он всегда ходил к мудрому наставнику, чтобы явственнее узреть, что один приобрел с пустынною жизнью, а другой — чего лишился.
Некогда авва Исаак Фивский, будучи в соседнем монастыре, осудил другого авву за нерадивое житие. Сия мысль, отчасти самолюбивая, настолько заняла сердце Исаака, что он, и возвращаясь домой, не переставал разбирать и осуждать поступки брата. Но когда он подошел к своей келии, то в самых дверях предстал ему Ангел и угрюмо сказал: «Спаситель повелел мне узнать твои мысли, что должно сделать с аввою, который осужден тобою?» Исаак почувствовал вину свою и, повергшись пред Ангелом, воскликнул: «Согреших! Беззаконновах! неправдовах! Помолись о мне Спасителю мира». — «Восстань, — сказал Ангел, — на сей раз Господь прощает тебя; но впредь страшись осуждать твоего брата прежде, нежели Господь осудит его; иначе и в сию келию впущен не будешь».
Войти с помощью соц. сетей: