Глава пятая
Мосты в никуда
Все, что происходит по необходимости, что ожидаемо, что повторяется всякий день, то немо. Лишь случайность о чем-то говорит нам. Да, именно случайность полна волшебства, необходимости оно неведомо.
Милан Кундера
Наши дни. Волжский город
В офис-штаб Маруся приехала раньше всех. Там была только секретарша Оля – тихая, вышколенная, красивая и неживая, как манекен.
– Здравствуйте! – поприветствовала она Марусю, не поднимая глаз.
– Доброе утро! А остальные… где?
– Скоро подъедут, – сказала Ольга, печатая какой-то текст на компьютере. – Маргарита будет через пятнадцать минут, Игорь Викторович через полчаса.
– А Павел Эдуардович?
– Еще не сообщал, – меланхолично проговорила Ольга. – Должен звонить насчет своего расписания.
– Его помощник тоже не звонил?
– Денис Николаевич? Нет. Не звонил. Вам кофе сделать?
– Спасибо. Не надо.
Маруся села, в ожидании проверила почту, полистала новости. Стук двери и громкий голос возвестили о приходе Маргариты.
– Погодка сегодня отличная! – бодро возвестила Маргарита. Они еще не общались после той стычки, когда женщина высадила Марусю на дороге.
– Да, дождей не предвидится, – подхватила Ольга.
Маргарита стояла вполоборота к Марусе и напряженно ждала ее ответа. Как бы негласно протягивала пальмовую ветвь дружбы. Маруся прекрасно понимала, что деваться ей некуда, а разводить обиды на личном фронте на работе – глупо. Что она на самом деле думает про Маргариту – неважно. Главное – соблюсти декор, то есть внешние приличия. Маруся тянула паузу, она наслаждалась легким смятением Маргариты. А вдруг столичная штучка настучит на нее, и тогда Маргарите не поздоровится. Она это хорошо понимала. В волнении пригладила волосы и слегка выпятила грудь, как бы принимая боевую стойку. Как бульдог. Марусе стало смешно.
– Люблю, когда тепло и сухо, – насмешливо сказала Маруся. – Маргарита Семеновна, никаких новостей нет?
Маргарита встрепенулась, и настороженность растопилась, Марусе показалось, что она услышала вздох облегчения, который вырвался из груди женщины. Маргарита улыбнулась краешками губ, как бы торжествуя.
– Новостей пока нет. А как ваша… э-э-э, концепция? – спросила она с легким нажимом.
– Собираюсь сегодня представить на рассмотрение.
– Ну что ж! – Маргарита сделала плавный взмах рукой. – Очень, очень интересно. Олечка, можно один текст перепечатать? – сладко пропела она.
Маруся прошла в комнату, которая служила конференц-залом. Уже были расставлены чистые стаканы и стояли бутылки с минеральной водой.
Ровно через двадцать минут прибыл Мятлев. Он довольно сухо поздоровался с Марусей, тем самым демонстрируя, что у них только официальные отношения и поминать ее визит к нему в университет не стоит.
Люди прибывали постепенно. Королькова-младшего все не было. Судя по непроницаемому выражению Ольги, она и сама не знала, где шеф.
Павел Эдуардович возник внезапно. Сначала раздался легкий гул, так шумят волны перед появлением корабля, затем гул становился все громче, все отчетливей, и, наконец, в дверях с лучезарной улыбкой вырос Он. Павел Эдуардович Корольков-младший. Маруся с легкой досадой отметила, как он хорош. После Кости обаятельные мужики внушали ей смутное опасение. Почему-то казалось, что все они до одного подлецы, негодяи и двуличные натуры.
– Всем доброе утро! – сказал Корольков-младший. – Или уже добрый день?
Он стремительно прошел к своему месту во главе стола и сел, слегка сдвинув брови, словно в уме решал какую-то задачу.
– Сегодня, как я понимаю, у нас рассмотрение новой концепции предвыборной кампании? – И он посмотрел на Марусю.
«Боже мой, – подумала она про себя. – Как оперативно служба слухов работает! Не успела я сказать об этом вслух, как ему все стало известно. Интересно, кто ему позвонил или отправил сообщение – Ольга или Маргарита?»
– Я не ошибся? – Корольков смотрел на Марусю внимательно, но в глубине глаз мерцали насмешливые искорки.
– Нет. – Маруся откашлялась. – Не ошиблись. Все готово.
– Так-так, весьма любопытно послушать. Прошу вас. Я весь внимание.
Павел Корольков достал из кейса блокнот и раскрыл его.
Все повернулись к Марусе.
«Я как модель на подиуме, – мелькнуло в ее голове. – Главное, сейчас не облажаться».
Она положила перед собой распечатанные листы и ровным голосом начала докладывать.
– Мне кажется интересным…
Тишина была такая, что она слышала, как по телефону говорил охранник в коридоре – бу-бу-бу… И еще скрип отодвигающегося стула. Кто-то уходит? Она обвела быстрым взглядом сидевших. Нет, все сидят на своих местах и смотрят на нее. Маруся взмахнула рукой, прогоняя невесть откуда взявшуюся муху. И замолчала.
– Продолжайте, – сказала Павел Корольков. Он что-то быстро писал в блокноте.
Она закончила свою мысль. Вновь повисла звенящая тишина.
– Но ведь Кеннеди, э-э… – протянула вдруг Маргарита. – Кажется, плохо кончил, не так ли? – прибавила она с кратким смешком.
Маруся вспыхнула.
– Джон Кеннеди давно стал символом, более того, в последнее время это имя… как бы набирает вес. Его все чаще и чаще упоминают в медийном пространстве. Мир сегодня нуждается в обновлении. Нужны перемены в политике, в обществе. – Маруся говорила, заметно волнуясь. Она и сама не знала почему. – И здесь имя Кеннеди – как маркер. Почему все-таки он? – предвосхитила она вопрос. И заговорила, торопясь, боясь, что ее перебьют или не поймут. Она отпила из стакана воды. В тишине ее зубы звякнули о стекло.
«Как у истерички», – мелькнуло в голове.
– У него были воля, харизма. На данном этапе отсылка к популярному президенту окажется полезной… Кеннеди знают все.
– А почему бы не взять какое-нибудь имя из нашей истории? – спросил Дэн. – У нас что, своих политиков не хватает.
– К сожалению, сейчас в российском обществе бушуют страсти. Все делятся на патриотов и либералов. Точек соприкосновения у них крайне мало. Если выбрать любого кандидата из российской истории – неизбежно посыпятся обвинения в принадлежности к тому или иному лагерю. Опять будет раскол. А нам нужно сейчас выступить на платформе объединения. Показать людям общее начало, ценности, которые разделяли бы многих. И здесь имя Джона Кеннеди – очень показательно. С Советским Союзом у него была конфронтация, Карибский кризис, но затем обе стороны сделали шаг навстречу друг другу, нашли в себе силы встать на платформу здравого смысла и начать диалог. И это заслуга Кеннеди. Если бы не его смерть – содержание и процесс диалога были бы более эффективными.
Тишина стала почти осязаемой, Маруся понимала, что ее словам внимают…
– Ну что ж! – проговорил Павел Корольков. – Все это довольно… убедительно. – Он постучал карандашом по столу. – Какие будут вопросы? Задавайте!
– Какие конкретные мероприятия вы предлагаете? – спросила Маргарита.
– Список еще будет разрабатываться. В ближайшее время сделаю. Мне нужно одобрение представленной концепции.
– Спасибо за ответ. Понятно.
– Еще вопросы?
– Это ваша личная концепция или по согласованию с вашим офисом? Так сказать, с одобрения начальства?
Маруся слегка нахмурилась.
– Ну, вообще-то начальство, направив меня сюда, дало мне определенную свободу действий в рамках сотрудничества с вашим предвыборным штабом. Я сама уполномочена вести разработку проектов и мероприятий на местах. Пока ни помощь, ни содействие руководства не требовались. Как говорится, справляемся собственными силами… – улыбнулась она.
– Собственными силами, – эхом откликнулась Маргарита.
Все вновь замолчали. Про такое молчание обычно говорят: слышно, как муха пролетит…
– Еще вопросы, предложения… – Павел Корольков смотрел на Марусю без улыбки, как бы пытаясь прощупать ее: годишься ты мне или нет? Сможешь помочь или только внесешь сумятицу? Ты мне вообще полезна? – казалось, вопрошал его взгляд.
Маруся этот взгляд выдержала. Корольков первый отвел глаза.
– Ну что ж! Перейдем теперь к текущим вопросам, которые были заявлены в повестку дня.
После собрания Маргарита позвала Марусю:
– Эдуард Николаевич просит привезти вас к нему. Сию минуту.
Доехали они быстро, Маргарита давила на газ и сосредоточенно смотрела на дорогу. По дороге они не разговаривали.
Когда затормозили перед воротами и те распахнулись, Маргарита бросила, не глядя на Марусю:
– Приехали!
– Вижу! – откликнулась она. Почему-то было страшно. Странный иррациональный страх. Или она просто боялась Повелителя бурь? Корольков-старший казался ей человеком, который съест и не поморщится.
«Не дрейфь, Маруська, – уговаривала она себя. – Это просто очередной визит».
Но почему-то все равно боялась. Даже руки, несмотря на жару, похолодели. Она потерла ладошки одну о другую. Это был такой давний ритуал. Потереть, а потом приложить к губам, как бы передавая рту тепло.
Маргарита уже вышла и теперь стояла, поджидая ее. Спиной к ней, и эта прямая спина показывала, как она презирает Марусю и вообще всех. И как ей, Маргарите, хочется отсюда вырваться, и как она видит в этой работе всего лишь ступень к другой, более блестящей, более интересной жизни.
Маруся подумала, что большинство людей живут будущим, которого еще нет и неизвестно, будет ли, а настоящее видится им ужасным, временной вехой, дистанцией, которую нужно быстрее пробежать. И мысленно отметила это наблюдение галочкой.
Маруся вышла из машины и ступила на дорожку, выложенную розовой плиткой. Они пошли к дому. В одном месте Маргарита споткнулась. Шпилька попала в зазор между плиткой, но она вырвала каблук и пошла вперед. Спина прямая, ровный шаг, волосы забраны в пучок, и маленькие сережки в ушах.
Верный ординарец Петя стоял на крыльце. Все та же склоненная вбок голова. И внимательный взгляд.
– Эдуард Николаевич ждет вас, – прошелестел он. Именно таким тоном, каким говорят вышколенные слуги – в меру громко, в меру тихо. Ненавязчивый тон.
Повелитель бурь сидел в кресле и, казалось, дремал. Но, подойдя ближе, Маруся поняла, что это обман, просто он смотрел в пол, а не на нее, словно не видел и не слышал, как она вошла. Перед ним уже стоял сервированный столик. Кофе и печенье. И бутылка виски.
Когда Маруся была уже в нескольких метрах, он поднял голову и посмотрел на нее в упор.
– Садись! – Старик взмахнул рукой.
Ни здрасте, ни привет.
Она сжалась. Сейчас будет разнос. Что-то было не так. Но внутренне она приготовилась к атаке. Как ее учил начальник: «На тебя нападают. А ты расслабься, в зажатом состоянии на атаку отвечать нельзя. Так ты примешь удар на себя, а ты должна пропустить его – мягко, как воду сквозь пальцы, – и сохранить свою нервную систему в полном порядке».
Но сейчас это почему-то было сделать трудно, может быть, потому, что гнев исходил от Королькова реально ощутимыми волнами. Как торнадо. Оказался внутри и – пропал. Слава богу, Маруся никогда не была в настоящем торнадо. Но ей трудно дышать и трудно смотреть в эти глаза, потемневшие от ярости. Они, как два маленьких черных солнца, прожигают насквозь, кажется, сейчас Марусе будет больно, как от ожога.
– Добрый день, Эдуард Николаевич, – выдохнула она.
– Добрый!
Он сидел, нахмурившись, и сердито смотрел на нее.
– Ну что ты наделала, коза? – наконец вздохнул старик. – Что наделала?
– А что я наделала? – удивилась Маруся. Она еще ничего реального не сделала, только представила концепцию. И уже – такой прием!
– Как что! – Снова тяжелый вздох. – Ни с кем не посоветовалась, выдвинула бредовый план, где моего сына сравнила с Кеннеди. Эх, эх. К чему?
– А что в этом страшного? – осмелела Маруся. – Один из самых популярных президентов за всю историю Америки, символ обновления, перемен…
– И как он закончил, а? И вообще – к чему это?
– Это оригинально. А потом? В рекламе можно все обыграть. Например, начало – как у Кеннеди, конец – как у Конфуция. Или Ярослава Мудрого. Там много можно изменить, прибавить, убавить… Главное – идея.
Корольков-старший смотрел на нее так же тяжело.
– Сама придумала? Или подсказал кто?
– Сама, – обиделась Маруся. – Я, между прочим, профессионал. Так просто меня бы сюда не прислали.
– Да уж… прислали. Как говорится, «не спеши языком – торопись делом».
Выслушивать такое было неприятно. Оплеуха так оплеуха! Предательски защипало в носу, ей устраивают разнос как девчонке. Она? Получается? Трепачка? Только и может, что писать недееспособные концепции? Она штатная единица, присланная сюда в полное распоряжение местных сатрапов, и ее, Марусю, пинают как могут. Не считаясь ни с ее чувствами, ни с нервами.
– У вас все?
– Нет, не все. Умные люди говорят: «No use pumping a dry well».
– «Бессмысленно качать воду из высохшего колодца», – машинально перевела Маруся.
– Знаешь эту поговорку?
– Да, знаю, – с некоторым вызовом сказала она. И хотела добавить, что ее бабушка часто употребляла английские пословицы и поговорки, так что Маруся их знает много. Но это будет выглядеть со стороны, как будто бы она выпендривается. И тогда ей снова залепят какую-нибудь оплеуху и посадят на место. Лучше уж промолчать…
– Давай договоримся так: все материалы прежде всего давать мне. Я должен быть в курсе всего. Никакой самодеятельности нам здесь не нужно.
Корольков-старший продолжал сверлить ее тяжелым взглядом, но Маруся стойко выдержала паузу.
– Избирательная кампания – дело тонкое, и все должно быть как надо. На уровне… Все свои идеи, концепции, – выговорил он с легким презрением, – посылаешь сначала мне. Я просматриваю, а потом уж решаю, что и куда. Договорились? Можешь материалы отдавать Маргарите, она сразу перешлет мне.
– Хорошо… – Самое главное сейчас не показать, как ей плохо, не расплакаться, а уйти с гордо поднятой головой.
– Давай выпьем мировую. Ты должна понимать – сын для меня все. И он должен выиграть эти выборы! Непременно!
– Я понимаю.
– Вот и ладно. – Он подмигнул. – Давай по стаканчику виски. За мировую.
– Я не… хочу.
– Не обижай старика, ладно?
«Каков актер! – подумала Маруся. – Мастерский переход из одного состояния в другое. Ему бы в театре выступать, снискал бы большую славу».
Она выпила виски, поморщилась. Еще несколько минут разговор продолжался ни о чем. Вялая светская беседа. Потом Маруся ушла и чувствовала спиной взгляд Повелителя бурь, что прожигал насквозь. И каким чудом спина не задымилась? Горячий, тяжелый взгляд…
Петя проводил их с Маргаритой до машины: склоненная голова, легкий кивок и шелестящее «до свидания». Услужливо открытая дверца машины. Идеальный служка…
– Ты домой? – спросила Маргарита.
Маруся покачала головой.
– Нет, высади меня в городе.
Маргарита ни о чем не расспрашивала, молча довезла ее до какой-то центральной улицы.
– Пока, – бросила она на прощание.
– Пока!
Прямо перед Марусей высились толстые стены монастыря. Она, не задумываясь, отправилась туда, хотелось оказаться внутри, прогуляться в прохладе и спокойствии.
На территории повсюду росли большие раскидистые деревья. В такой жаркий день особенно хорошо в их тени прятаться от беспощадно палящего солнца. Маруся купила билет, чтобы подняться на смотровую площадку. Других посетителей в монастыре не было, будний день. Маруся, не спеша, шла по дорожке, любуясь старинными постройками. Возле небольшого деревянного домика на стуле она увидела спящую серую кошку. Кажется, Марусины шаги ее разбудили, кошка потянулась и зевнула, показывая розовый язычок.
На смотровую площадку вела крутая лестница. Можно было остановиться на втором уровне и осмотреться там, но Маруся решила забраться на самый верх.
С двух сторон площадка была огорожена металлическими брусьями. Маруся подошла ближе. Перед ней простиралась Волга, белая колокольня, купола церквей, крыши домов, деревья…
Раздался телефонный звонок. Марк!
– Алло!
– Привет!
– Как ты?
– Нормально.
– Где находишься?
– На смотровой площадке монастыря. Любуюсь городом. Марк! Меня разгромили по полной, – после недолгого молчания сказала Маруся. – Мне так стыдно. Боюсь, меня вообще отсюда выгонят.
– И что? Русь, ты только не переживай, велика беда! У этих местных аборигенов апломба выше крыши. Им то одно, то другое подавай. И наши, столичные, конечно, не лучше. Эка невидаль. Ты что, плачешь? – взволнованно спросил Марк.
– Ничуть!
– А по тону…
– Мало ли что по тону!
– Русь…
– Да?
– Не принимай близко к сердцу.
– Не буду к сердцу, только к селезенке.
– Правда, плюнь. Ну завернут тебя, пошлем другого сотрудника. А ты в Москву, к нам вернешься…
– Ладно, Марк. – Марусе вдруг стало стыдно, что она так расквасилась. Потом Марк припомнит ей эту минуту слабости и достанет своими шуточками.
– С тобой и правда все нормально? Может, чем помочь? Приехать на выходные?
– Нет! – почти выкрикнула Маруся. – Не надо.
– Как хочешь, – сухо сказал Марк. – Я тебе вообще-то звоню по делу. Выяснил про Королькова. Все чисто. Никаких зацепок.
– Да? – Маруся испытала на миг разочарование.
– Подробности скину на почту. Пока!
– Пока! Спасибо, Марк, – крикнула она, но в трубке были уже гудки.
Когда Маруся вышла из монастыря, она краем глаза заметила, как с противоположного тротуара отъехал темно-синий «Форд» с тонированными окнами. Она остановилась, как от толчка в грудь. Почему-то показалось, что машина специально дожидалась ее. Или это уже развилась мания преследования?
Маруся медленно пошла по тротуару. Нет, она не ошиблась. Машина поехала за ней. Она остановилась. «Форд» подъехал ближе. Дверца распахнулась. Оттуда вышел невысокого роста мужчина в серых брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Ему было лет сорок с небольшим. Глубоко посаженные глаза, полные губы.
– Мария Александровна?
– Да.
– Нам нужно поговорить!
– О чем?
– Если вы сядете в машину, то узнаете много интересного.
– А если нет?
– Тогда, – он развел руками, – вы останетесь в неведении. И вас будут продолжать обманывать…
– Кто?
– Вопрос задан преждевременно. Нужно все по порядку объяснять.
– И вы хотите, чтобы я села в машину к незнакомым людям? За кого вы меня принимаете?
– Ваша предусмотрительность похвальна. Тогда… Видите ресторан на углу площади? Я буду ждать вас там.
Машина отъехала, а Маруся стояла, раздумывая. Но думала она недолго, тряхнула головой и направилась к указанному ресторану.
Ее уже ждали.
Человек с глубоко посаженными глазами сидел за дальним столиком и смотрел на экран своего мобильного. Когда Маруся уже была в трех шагах от него, мужчина поднял голову и сказал:
– Я не представился. Протасов Петр Тимофеевич. Что будем заказывать?
– Спасибо, я не голодна.
– Разве заказывают только ради еды? Приятные напитки, лакомства… Это антураж для хорошей беседы.
– С чего вы взяли, что беседа получится хорошей? – спросила Маруся, опускаясь на стул напротив Протасова. Но разговор ей уже не нравился.
– Догадываюсь. Или предполагаю…
– Я в этом не уверена…
– Ну почему же? – Ее собеседник откинулся назад и прищурился. – Девушка вы разумная, смышленая.
– Давайте оставим в покое мои способности. Я слушаю вас.
– Ах так, – поскучнел Протасов. – К делу так к делу. Может быть, хотя бы кофе закажете?
– Нет, спасибо. – Маруся покачала головой и положила руки на стол.
– Тогда не будем тратить ваше драгоценное время зря. Вы хорошо знаете, на кого работаете?
– О ком именно речь?
– Об этой семейке вообще. Особенно о Королькове-старшем.
У Маруси засосало под ложечкой.
– Вас что-то беспокоит?
– Беспокоит, Мария Александровна. Вы подобрали самое точное слово – беспокоит. И еще как! Как добропорядочному гражданину этого города, мне бы очень не хотелось, чтобы здесь правили всякие самозванцы, взявшиеся непонятно откуда.
– При чем здесь я?
– Как при чем? Вы же на них работаете! Вы ведь из Москвы приехали для усиления, так сказать, предвыборных баталий. А если в биографии вашего клиента есть темные пятна? Подозрительные факты…
Маруся затаила дыхание. Ее прощупывают? Или?.. Или берут на понт, хотят, чтобы она раскололась и сама выложила, что ей известно? Но ведь она, должна была признаться самой себе, ничего не знает…
– То, что известно мне, вполне внушает доверие, – осторожно ответила она.
– Вот именно! Ключевое здесь слово «известно». А если большая часть биографии неизвестна или шита белыми нитками? Разве вы не являетесь укрывательницей преступника?
– Обвинения серьезные. А где доказательства?
– Доказательства… – развел руками собеседник. – Ищем. Ищем и находим. Не хочется, чтобы вы встряли во что-то сомнительное.
– В связи с чем такое беспокойство о моей персоне? Ведь мы с вами до сегодняшнего дня даже знакомы не были.
– Не были. Но что мешает нашему знакомству превратиться в сотрудничество? Взаимовыгодное…
– Вы так думаете?
– Не сомневаюсь. Вы, конечно, столичная девушка, избалованная комфортом и деньгами, но и нам есть чем вас отблагодарить. Поверьте, внакладе не останетесь.
– Хотелось бы узнать, от имени кого вы выступаете?
– От имени сегодняшней власти. Не буду от вас скрывать.
– Петр Тимофеевич, я польщена вашим предложением о сотрудничестве, но вынуждена ответить – нет.
Протасов подался вперед, его улыбка напоминала оскал.
– Хорошо подумали?
– Я над такими вещами всегда думаю хорошо.
– Может быть, возьмете, так сказать, рекламную паузу? Запишите мой телефончик, позвоните… Вот моя визитка.
«Если это ловушка, – подумала Маруся, – то все шито белыми нитками. Меня заманивают в западню, а потом скажут, что я согласилась сотрудничать. Наверняка меня уже фотографируют, как только я возьму визитку или запишу телефон, это будет воспринято как знак коллаборационизма».
– Не стоит. Я не передумаю.
– Точно?
– Без вариантов.
– Ну тогда, – Петр Тимофеевич прищелкнул языком, – о последствиях думайте сами.
– Вы мне угрожаете?
– Ничуть! Просто предупреждаю, что, связываясь с такими людьми, как Корольковы, вы навлекаете на себя неприятности. Люди, у которых имеются белые пятна в биографии, которые возникают в нашем городе как ниоткуда, с деньгами, скупают все вокруг… Эти похожи на крупных воров в законе…
– Спасибо за предупреждение. Я могу идти? Больше вопросов и предложений не будет?
– Не будет. Но на вашем месте я бы крепко призадумался…
Маруся встала и направилась к выходу. Ей было сильно не по себе. Протасов сказал о белых пятнах биографии Королькова-старшего. Но ведь Марк уверял, что все чисто. А она привыкла доверять Марку. Он не мог ее подвести, Марк настоящий профессионал.
Домой идти не хотелось, Маруся решила побродить по городу и успокоить нервы. Нарядные старинные особняки, свежий ветер с Волги, тепло, разлитое в воздухе, клумбы, похожие на разноцветные шарики… Все это немного отвлекало. Но в голове по-прежнему вертелись назойливые вопросы. И как Маруся ни старалась, избавиться от них не могла.
Каким образом и почему дневник Освальда Ли оказался у ее бабушки?
Чисто случайно или за этим что-то стоит?
Это было одно направление ее размышлений.
Другое было связано с сегодняшним днем, с ее работой.
Какие пятна могут быть в биографии Королькова-старшего?
Что ему скрывать?
Он вор в законе? Криминальный авторитет, зарабатывавший деньги всеми доступными способами, в том числе и такими, за которые можно попасть за решетку?
Тогда можно объяснить его появление в городе десять лет назад. Он решил легализовать свои капиталы, отсюда и скупка ряда предприятий, пунктов автосервиса, торгового центра… Он решил выйти на поверхность. В принципе нет ничего удивительного, у многих капиталы добыты криминальным путем. Просто появление в городе чужака вывело из себя тех, кто привык считать себя хозяевами края. Отсюда и злоба, желание заткнуть рот конкуренту. Все объяснимо.
Но это не объясняет, как ей, Марусе, быть дальше… Может быть, попросить Марка еще раз все проверить? Она посмотрела на часы. Наверное, лучше позвонить Марку завтра. Не хочется слишком часто надоедать ему, а то он подумает… Что подумает?
«Не глупи, Марусь!» – одернула она себя.
Маруся зашла в кафе, взяла мороженое и капучино, села у окна. Какое-то время просто сидела и наблюдала за людьми, проходящими мимо. На самом деле это довольно увлекательное занятие – смотреть за толпой, попадаются забавные типажи, сценки…
Когда зажглись фонари, она направилась домой. К дому Маруся подходила медленно, не спеша, вся в своих мыслях. И поэтому не заметила тень, быстро метнувшуюся от дерева. Не заметила и не смогла предупредить удар по голове, после которого она погрузилась в темноту…
* * *
Маруся дотронулась до головы. Голова болела, раскалывалась на тысячу кусков. В ней была темнота и пустота. Впереди маячил забор, но до него было далеко, несколько метров, но тысяча шагов. И надо было как-то преодолеть это препятствие. Но как? Где-то лаяли собаки, сил двигаться не было. Проще остаться здесь и заснуть. Дико стреляло в левой ноге, ныл левый бок. Маруся вспомнила – на нее напали… Вспомнила удар и провал в темноту. Она ничего не видела, только тень, отделившуюся от дерева. И все. Ее поджидали. А может быть, ждут до сих пор… Она хотела крикнуть, но голос пропал. Спазмы сдавили гортань, изнутри вырвалось сипение, как слабый гудок паровоза перед отправлением.
«Наверное, мне отбили легкие, – подумала она, – и повредили голосовые связки».
– Ползи! – приказала себе Маруся, стиснув зубы. – Ползи!
Она с усилием подтянулась на руках и преодолела полметра. Вечерняя земля источала аромат цветов и влаги.
Маруся проползла еще несколько метров. Рука уткнулась в забор. Можно попробовать подняться, но, похоже, у нее сломана нога. Маруся заплакала злыми бессильными слезами. Что-то приземлилось рядом. И теплый язык облизал лицо.
– Деметрий! – обрадовалась она. – Если бы ты еще мог говорить…
В темноте глаза кота светились. Кот терся о Марусю. Она вытянула вперед руку и поймала кончик хвоста. Вот так-то, дружок, твоей хозяйке кранты… Когда глаза привыкли к темноте, она поняла, где находится. Ее оттащили от дороги. И теперь она между домой Капитолины и двухэтажным особняком, где никто не жил. Здесь росли заросли сиреневых и жасминовых кустов…
Ее специально оттащили, чтобы никто не видел с дороги.
Чтобы никто не мог наткнуться на нее и помочь.
Ее здесь оставили специально.
Умирать.
И сколько она может здесь валяться?
В голове шумело, стреляло, в ней разрывался целый фейерверк.
Кот исчез.
«Ну вот, – с горечью подумала она, – и ты, Брут…»
Маруся проползла еще немного, пальцы впивались в землю, но сил не осталось.
Справа раздались шум, шаги, голоса, по кустам и земле заметались сполохи света, наконец в лицо посветили фонарем.
– Маруся! Ты! – охнула Капитолина. – Как ты сюда попала? Перебрала маленько? Я поначалу не поняла, почему кот меня за ноги кусает и на пороге дома стоит. Не сразу сообразила, что он от меня чего-то хочет. Умный какой.
– Я… не перебрала… – звуки давались с трудом. – На меня напали.
– Кто? Ты видела? Что за охальники озоруют?
– Без понятия. Напали неожиданно. Ничего не видела, – Маруся поморщилась от боли и замолчала.
– Давай помогу подняться. Подожди. Я сейчас кого-нибудь еще позову.
Усилиями Капитолины Михайловны и соседа, которого старушка вызвала на помощь, Маруся добралась до дома. На левую ногу она ступать не могла, так и прыгала на одной ноге. В доме опустилась на табуретку.
– Сейчас «Скорую» вызову, – сказала Капитолина.
– Ни-ни, – отчаянно замотала головой Маруся. – Не надо!
Она понимала, что придется объяснять – кто она, зачем в городе… А лишний шум ни к чему.
– Капитолина Михайловна, давайте я сейчас лягу спать, а утром посмотрим…
– Почему не сейчас? Зачем оставлять до утра? Тебе нужна медицинская помощь!
– Не надо, я потерплю, а там будет видно…
Марусе было стыдно признаться, что ей страшно снова идти куда-то в темноту. Казалось, что там поджидает ее тот, кто напал. Он никуда не ушел, а притаился и ждет ее, и стоит только переступить порог дома, как на нее нападут снова. Никакие силы не могли бы ее заставить оказаться на улице…
– Завтра, – прошептала она. – Сегодня нет сил.
– Это неразумно, – возмущалась Капитолина.
Но как объяснить, что ей страшно? А самое главное, что она никак не может привлекать внимание к своей персоне.
– Ну, я пошел? – спросил сосед, переминаясь с ноги на ногу. – Это кто так приложил-то?
– Не видела.
– Развелось бездельников, дурь всякую курят да бутылки хлещут. Посмотришь, под два метра, а ума никакого… Если что – зовите.
– Спасибо, Семеныч. Свой ты человек.
– Я завсегда. Выздоравливайте!
С этими словами он скрылся за дверью.
– Бедолага ты, – нежно пропела Капитолина, – ну кто же тебя это? Ох, связалась ты не с теми людьми, не с теми, – проникновенно заметила она. – Все эти выборы-швыборы добром не кончатся!
– Наверняка хулиган какой-то напал в темноте, сумочку вырвал…
– Хулиган, – проворчала старушка. – Ну да, хулиган! Меня не обманешь…
Через полчаса Маруся лежала в постели, Капитолина Михайловна осмотрела ее, умыла, обработала раны. Напоила крепким чаем с вишневым вареньем. Все болело, но уже не так, чуть тише. На Марусю отчаянно наваливался сон. В голове шумело, но уже терпимо.
Капитолина Михайловна выключила свет, Маруся уже погружалась в сон, и тут же что-то рыжее прыгнуло на кровать в ноги, а потом пошло все выше и выше и, наконец, добралось до лица.
– Ты не Брут, – прошептала Маруся, слабо стискивая кота. – Не Брут…
На другой день Маруся отправилась в травмпункт. Добралась туда она с помощью Капитолины Михайловны и Бориса Семеновича, который отвез ее на своем стареньком «Москвиче». Там ее ногу внимательно осмотрели, и врач сказал, что перелома нет, только небольшое растяжение. А на боку – ушибы, ничего страшного и серьезного.
– До свадьбы заживет, – успокоил он Марусю, рассматривая рентген. – Спокойный режим, не перетруждайте себя, и все пройдет.
Марусю отвезли домой, и, лежа в постели, она предалась размышлениям.
Нужно было звонить и ставить в известность начальство об инциденте и временной нетрудоспособности. Говорить правду не имело смысла. Лучше все списать на собственную неуклюжесть – оступилась, упала в яму.
Она позвонила на работу и предупредила, что временно вышла из строя. Маргарита сказала, что передаст Королькову. А потом после недолгой паузы спросила, не требуется ли помощь. На что Маруся ответила, что пока нет, она справится сама.
Не успела она переговорить с Маргаритой, как раздался звонок Павла Эдуардовича.
В его голосе слышалось сочувствие, он выражал обеспокоенность и тоже предлагал помощь. Маруся ощутила себя в центре внимания, чего не было уже давно.
– Спасибо, ничего не надо.
– Точно? – поинтересовался Корольков-младший…
– Да, все в порядке. Если что понадобится, я позвоню…
И все-таки Корольков прислал Маргариту проведать несчастную больную. Она появилась к вечеру с корзиной продуктов и букетом цветов. Выросла на пороге…
– Оступилась, ударилась обо что-то головой, и вот, – виновато улыбнулась Маруся. – Временно выбыла из строя. Незадача…
В глазах Маргариты что-то мелькнуло.
«Интересно, поверила она мне или нет? – подумала Маруся. – Маргарита же предупреждала, что борьба здесь развернется нешуточная. Правда, откуда я знала, что она примет характер физического воздействия?»
– Ну лежи, отдыхай, поправляйся.
Маргарита ушла, поставив корзину с продуктами на стол.
Там были апельсины, лоток с клубникой, бананы и ананас, о который Маруся укололась.
Деметрий с интересом осматривал подарки.
– И это все нам, представляешь? Несколько дней у нас с тобой бездельно-лежачие. Но мы проведем время с толком…
Она очистила апельсин и принялась за чтение дневника Освальда Ли…
«Москва отличалась от Нью-Йорка прежде всего тем, что в ней не было небоскребов. Я подумал, что так, наверное, выглядел Нью-Йорк лет пятьдесят назад.
Но эти мысли и сравнения быстро улетучились под влиянием новых впечатлений.
Я не мог расслабляться. Мне нужно было двигаться к своей цели. Остаться в СССР. Я прямо сказал об этом своему гиду. Но, похоже, она меня не совсем поняла, хотя я расписывал преимущества социализма перед капитализмом. В глазах девушки сквозило недоверие. Но она помогла мне составить письмо Президиуму Верховного Совета СССР о получении советского гражданства. И я был за это ей признателен. Но дальше все пошло несколько не так. И мне пришлось сильно понервничать. Даже слишком сильно… Меня вызвали в ОВИР, так у русских называется учреждение, где ведают заграничными паспортами и другими вопросами, связанными с туристами, они долго беседовали со мной. Я старался взять себя в руки и отвечать четко, спокойно, аргументированно… Не знаю, насколько мне это удалось. Я же не видел себя со стороны! Мне казалось, что я все сделал правильно. Но ведь я мог и ошибаться! Мне сказали, чтобы я ждал ответа.
И тогда я почти струхнул. В голове завертелись какие-то странные мысли. Неожиданно я видел, как захожу в гостиницу и иду в номер, а на самом деле, оказывается, я находился все это время рядом со своей переводчицей Риммой. Неужели у меня уже началось раздвоение личности? Почему? И почему именно сейчас?
18 октября мне исполнилось 20 лет. Римма подарила мне роман Достоевского «Идиот». Впоследствии мне пришла в голову мысль: «Не было ли здесь какого-то намека на меня?» Но в тот момент я об этом не думал. Все мои мысли были заняты только одним – дадут мне советское гражданство или не дадут? Римма успокаивала меня, внушала надежду. Мне она нравится. Симпатичная девушка.
Не буду говорить о том, как я резал себе вены от отчаяния и некоторое время даже лежал в больнице, которую русские называли «психушка».
Наконец все бюрократические проволочки были позади. И я остался в Союзе. Правда, жить мне предложили в Минске, а не в Москве. Но я был рад и этому. Никто не мог поверить, что я добровольно захотел остаться в СССР, уехав из Америки. Это недоверие читалось в глазах тех, с кем мне приходилось беседовать. «Не заливай, парень! Ты чего-то хочешь, и мы это понимаем. Давай выкладывай, что там у тебя на уме. Мы тебе не верим, как ни старайся…».
Но я понимал, что могу принести пользу, и поэтому старался. Старался остаться и стать своим. Я же помнил слова, что должен изменить мир…
Свое появление в Минске я никогда не забуду. Шла зима, и я отчаянно мерз в поезде. Холод сковывал меня изнутри, в кончиках пальцев покалывало льдом, и пару раз я дул на руки, пытаясь согреть, а потом энергично тер ладони. Было немного страшно, но я старался глушить этот страх. Все шло по своей предназначенной колее. Иногда я с тоской думал – скорее бы уж все кончилось. Не было сил терпеть. И тут тот, кто сидел внутри, строго приказывал: «Терпи! Не смей ныть!» И я терпел.
Перрон был бесконечно длинным. Я не знал, кто будет меня встречать, но знал, что обязательно встретят. Холод ушел, и по телу разлилось тепло. Вокзал оказался уродлив, но я не обращал на него внимания. Это был всего лишь фон, еще одна часть гигантской декорации. На минуту я вдруг ощутил страшную растерянность – появилось чувство, что обо мне все забыли, вот сейчас поезд уедет обратно, а я буду стоять на перроне и ждать непонятно чего. И где же люди, которые меня встречают? Может быть, они все ушли? И как тогда быть? Куда мне идти дальше? Внутри рождалась тихая паника.
Я топтался и переминался с ноги на ногу. Низкое серое небо нависало надо мной. Сыпался снег. Как будто бы кто-то сверху просеивал муку – жесткую, ледяную. Я отметил про себя день, точнее, прошептал одними губами – седьмое января.
Наконец к вагону подошли две девушки. Одну я узнал сразу – переводчица Римма, а вторая, темноволосая, с чуть косящим взглядом была мне незнакома. Они встречали меня… Вторую девушку звали Татьяна.
В голове что-то щелкнуло, и радостная эйфория буквально затопила меня.
Римма обратилась ко мне по-английски, но я перебил ее. Ведь я мог их понимать, я знал русский. Я должен был стать одним из них, слиться с этими людьми. И отныне решил объясняться только на русском! Я почувствовал прилив сил и возбуждение. Меня как будто качало на волнах: прилив – отлив. Эйфория – упадок, возбуждение – настороженность. И так по кругу.
– Я владеть русским язык, – слова вывалились из меня, как тяжелые камни, но вместе с тем я испытал облегчение. – Я могу! Обращаться ко мне по-русски.
Они переглянулись, но не рассмеялись, как я ожидал. Напротив, их лица стали серьезными.
– Хорошо, – сказала Татьяна. – Мы это учтем, товарищ Ли Харви.
– Нет, нет, – запротестовал я. – Не есть Ли Харви. Я есть Алексей Робертович.
Они снова переглянулись, мне показалось, что Татьяна хотела улыбнуться, но сдержалась.
– Хорошо. Так и будет, товарищ… Ли… Алексей Робертович. Сейчас мы едем в гостиницу. Для вас подготовлен номер, – она говорила, жестикулируя. И я невольно поморщился.
– О’кей. То есть ха-ра-шо.
В гостинице – опять прилив сил. И недюжинный. Веселье накатывало на меня беспричинно. Волнами. Я словно катался на горках – вверх-вниз. Ах-ах-ах! Несколько раз я шлепнул по мягкому месту дежурную по этажу. Мне сделали замечание. И я мгновенно сник, но потом снова почувствовал веселье. Что за глупые курицы! Как они смеют делать замечания МНЕ? Нижняя губа невольно выпятилась вперед, а руки сжались в кулаки.
– Я хочу… мит… встреча… с мэром Минскья. Мне на-до.
– Мэром Минска? – Девушки переглянулись. Видимо, у них была такая манера – вечно переглядываться друг с другом.
Вдруг мне показалось, что у них темные провалы вместо лиц. Я испугался.
– Что с вами, Алексей… Робертович? – спросила одна из них. – Вам плохо?
– Нет, – я выдавил из себя самую широкую улыбку, на которую был способен. – Мне ха-ра-шо. Отлична. О’кей. – И я хихикнул.
– Мы попробуем это решить, – сказала Татьяна. – Обязательно. Думаю, что ваша просьба будет удовлетворена, товарищ Алексей Робертович.
Она выговорила мое новое имя без запинки, и мне это понравилось. Жизнь снова засияла всеми красками.
К мэру города я попал в тот же день. Правда, по-русски он был не мэр, а председатель горисполкома. Я с трудом научился выговаривать это слово!
Меня интересовала безработица в СССР, а также собственное трудоустройство.
Кроме мэра, на встрече присутствовали эти же две девушки, Римма и Татьяна, его помощник и еще один тип, который был, на мой взгляд, из советской разведки. Конечно, я предполагал, что без разведки не обойдется. И в принципе был готов к этому.
Я был спокоен и невозмутим. Мое сознание как бы раздвоилось, и я наблюдал себя со стороны. И я себе нравился. Я был не скромный забитый американец без определенного будущего, нет, я был уверенным в себе молодым человеком, который точно знал чего он хочет. Я хотел жить в СССР, работать здесь и приносить пользу обществу. Мэр посматривал на меня с некоторой настороженностью, впрочем, я уже обратил внимание, что советские люди не умеют улыбаться. Это их национальная особенность. Я решил не тянуть с вопросами и поэтому сразу спросил о безработице, это могло меня зарекомендовать как серьезного человека, желающего найти свое место в новой жизни. Я сказал, что готов приступить к работе хоть завтра. После паузы я попросил дать мне работу на заводе радиолокаторов.
Возникла небольшая дискуссия между мэром и его помощником, а я в это время осматривал кабинет. Все строго, скучно, портрет Ленина, прямоугольный стол со стеклянным графином и двумя стаканами, ковровая дорожка. Большое окно…
После обсуждения мне предложили работу на заводе «Горизонт» в опытном цехе. Я обрадовался, не ожидая, что так быстро у меня все получится. Я был доволен собой и понимал, что меня ждет не просто хорошее, а отличное будущее.
Но мне стали задавать вопросы, и я насторожился, мне это не понравилось. Я должен был контролировать ситуацию и сам определять, что и как. А тут меня взяли, как щенка за шкирку, и поволокли вперед, не давая времени обдумать и отдышаться. Их интересовала моя биография. Неудивительно… С одной стороны, я понимал, что мне от этого не отвертеться, с другой – вопросы вызывали страх. Страх опять оказаться в своем прошлом, чего я категорически не хотел.
Я понял, что в какой-то степени моя жизнь – бегство от прошлого, от самого себя из того, теперь уже далекого для меня, прошлого.
Лоб покрылся испариной, речь стала замедленной. Я боялся, что еще немного, и начну заикаться. Но они словно не заметили моего дискомфорта и продолжали задавать вопросы. Как по бумажке. Почему-то я сказал, что мои родители погибли от землетрясения. Клянусь, я не хотел этого говорить, но слова сами вырвались, и я ничего не мог с собой поделать. Наверное, я хотел откреститься от своих родных, а может быть, не хотел никаких вопросов о семье. Ведь тогда придется рассказывать о моей матери. А я этого не хотел. Яркая, властная мать, от опеки которой я так мечтал избавиться, не вписывалась в мое новое будущее. И я решил оставить ее там, где она теперь и была, – в прошлом. Украдкой я посмотрел на своих собеседников, они тоже смотрели на меня внимательно и серьезно. Они изо всех сил пытались расслабиться, но у них не получалось, как не получалось и у меня. Мы все были напряжены, и ток напряжения витал в воздухе… Когда я сказал о родителях, то увидел на их лицах жалость. Я слышал, что русские – очень жалостливые люди. И добрые. Я, наверное, стал для них сиротой, которого нужно было немедленно усыновить… Может быть, именно на это я и рассчитывал, рассказывая выдуманную легенду?
Еще они интересовались, где я выучил русский язык…
Потом перешли к моей службе в армии. Здесь я ощутил краткий миг воодушевления: мне не нравилось, как американские солдаты хозяйничают на японской земле и обращаются с военнопленными, четко сказал я. Я разочаровался в Америке и решил уехать в СССР.
При этих словах они одобрительно кивали и улыбались. Это было то, что они хотели услышать.
Силы меня покидали, я ощущал вялость и сонливость… Хотелось спать, все-таки с дороги, устал… Помимо сонливости, накатывало состояние апатии и скуки, чего я боялся больше всего, когда все вокруг представлялось полной бессмыслицей, хоть волком вой.
– Я с дороги, хотел бы отдохнуть… – в моем голосе звучала усталость. Так могли бы шуршать осенние листья перед тем, как окончательно облететь с деревьев. Они поняли, что пришла пора прощаться…»
* * *
Ощущение опасности тикало все сильней, как заведенный часовой механизм в бомбе… И когда-то бомба должна была взорваться. И времени оставалось все меньше и меньше…
Маруся лежала, читала, размышляла. Она еще раз прочитала записи Ли Харви, пытаясь ответить на вопрос: как этот дневник, вернее, часть дневника оказалась у ее бабушки? И почему она так надежно хранила его? И никогда ни словом, ни намеком не дала об этом знать Марусе? И где хранится оставшаяся часть дневника? Может быть, бабушка уничтожила его? Может быть, там хранились документальные доказательства заговора против Кеннеди? Не случайно выдвигается версия, что все-таки Ли Харви действовал не один? Может быть, в его дневнике есть имена людей, вовлеченных в убийство? Эти вопросы периодически возникали перед ней. И ответа на них не было.
Маруся перечитала материалы по убийству Кеннеди. Противоречивость просто бросалась в глаза. И не случайно ответа на вопрос нет. Кто же убил Джона Кеннеди?
Освальд пишет о себе как о неумелом стрелке, а чтобы убить Кеннеди, нужно было быть снайпером. Как получилось, что бывший рядовой морской пехотинец, ничем особо не выделявшийся, вдруг проявил такую точность в стрельбе?
Приехав в США, он участвовал в покушении на расиста генерала Уоллеса.
Не попал. Хотя здесь не требовалась снайперская точность, как в случае с Кеннеди. Почему?
Но самое основное – почему и как дневник Ли Харви оказался у ее бабушки?
Мысли плавно вернулись к недавним событиям. Кто на нее напал? Причем сразу после разговора с Протасовым Петром Тимофеевичем. Он предупредил, что будут неприятности, и в этот же вечер Маруся подверглась нападению. Ее предупредили, чтобы она не ломалась, а шла с ними на сотрудничество? Решили временно вывести из строя? Кто-то хочет, чтобы она испугалась и уехала в Москву? А вдруг, когда она выйдет на работу, ее снова начнут преследовать?
И что тогда? А если все бросить и попросить Владлена Сергеевича отстранить ее от этого дела? Попросить помощи…
Но что-то удерживало Марусю от этого шага.
Гордость? Нежелание признаться в слабости и выглядеть трусихой?
Она сама справится со всеми проблемами, возникающими у нее на пути.
Самостоятельно.
Но вдруг Маруся вспомнила еще кое-что и набрала телефон Марка. Она должна попросить его еще раз проверить все данные по Королькову-старшему. Но о том, что на нее напали, лучше скрыть.
Не нужно ей ничье сочувствие.
Она, Маруся Громова, не нуждается в мужской поддержке.
