Маруся узнала у Маргариты телефон Мятлева и созвонилась с ним. Договорились встретиться в университете.

Городской университет был основан еще в дореволюционные времена одним богатым промышленником-меценатом и располагался в старинном здании.

– Да, заходите… – услышала Маруся, когда постучалась в кабинет. Немного помедлив, она открыла дверь. Мятлев сидел за столом и делал пометки в блокноте.

– Я не вовремя? – спросила Маруся.

– Нет. Все нормально. Одну минуту, сейчас свои дела закончу. И тогда полностью в вашем распоряжении. Присаживайтесь.

Через пару минут Мятлев оторвался от записей, захлопнул блокнот и поднял глаза на Марусю.

– Кофе? Чай? Минеральная вода?

– Чай. Зеленый.

– Секретарша уже ушла, так что мне придется поухаживать за вами. Не возражаете?

Седые волосы, узкие губы, четко очерченный подбородок и ярко-голубые глаза, в которых светился неподдельный интерес.

Мятлев суетился у стола с чайником и чашками.

– Может быть, вам помочь? – предложила Маруся.

– Спасибо. Привык управляться сам. Сейчас все будет готово. Как вам наш город? Уже обжились?

– Все замечательно. Здесь очень красиво. Я даже не ожидала…

– А что вы ожидали? Грязь, медведей на улице, коромысла с ведрами? Столичные жители стали такими снобами, что даже не задумываются об этом. Им кажется, что есть Москва и все остальное… А между тем все не так.

Маруся чувствовала себя так, словно ей залепили пощечину.

– Я вовсе не имею в виду… – начала она.

– Простите, я, наверное, переборщил. Просто…

Он замолчал.

Чайник закипел и выключился.

– Вот ваш чай, – Мятлев протянул ей чашку. – С сахаром? Без?

– Без.

Он взял себе тоже зеленый чай и сел за стол.

– Ну так слушаю вас. Вы же пришли не дегустировать зеленый чай, вам что-то нужно от меня?

Маруся кивнула, сделала глоток и поставила чашку.

– Меня, как вы знаете, направили из Москвы для участия в предвыборной кампании Павла Королькова. Мне показалось интересным построить эту кампанию не шаблонно. И я подумала, что было бы возможно связать ее с программой Джона Кеннеди. Провозгласить новые рубежи. Показать, что со старыми лозунгами покончено. Город ждет обновления, новая политика, новые методы. А вы как раз читаете в университете курс по американской истории. Я пришла за консультацией.

Несколько секунд Игорь Викторович смотрел на нее со странным выражением. Он слушал внимательно, сложив пальцы домиком. И медленно проговорил:

– Да, я веду курс истории американской политики. Естественно, здесь невозможно обойти вниманием семью Кеннеди, они являлись ярчайшими представителями своего времени. В какой-то степени они его опередили. Я имею в виду и Джона, и его брата Роберта. Но что конкретно вы хотите узнать?

Неожиданно для себя Маруся ответила:

– Расскажите мне о Кеннеди. О той эпохе. Все, что сочтете нужным. Хочу знать об этом абсолютно все.

В изложении Мятлева все было не так, как Маруся привыкла думать. Она всегда считала, что политика – это безумно скучно. Это зевок, застрявший в горле, сухие графики и цифры, строгие костюмы, официальные мероприятия и тягомотные речи, теперь ее представления изменились.

– Политика – это некая нота, – говорил Мятлев, – тенденция… Как в музыке, музыкант выводит соло и задает тон всему выступлению, так и некоторая авангардная часть, – он так и сказал это слово – «авангардная», – задает тон эпохе и стилю. Кеннеди – это был джаз, Фрэнк Синатра, последняя эпоха «Золотого Голливуда», последний всплеск романтизма. Никогда, никогда Америка не станет такой, как прежде, после того рокового выстрела. Можно сказать, что была убита какая-то часть Америки. Это ушло вместе с Джоном Кеннеди, и та Америка уже не вернется. А потом наступила эпоха бедлама – рок, наркотики, синтетический безумный век, панки, хиппи, свободная любовь…

Маруся слушала внимательно.

– Так кто все-таки убил Кеннеди?

В ответ Мятлев усмехнулся:

– Выбирайте любую версию. Какую хотите, точнее – к чему душа склоняется, – в голосе ученого слышалась легкая издевка. – Версий много. И на любой вкус. От конспирологических до психологических. Есть и такие, кто утверждает, что во всем виновато ущемленное мужское самолюбие Освальда Ли. Мол, Освальд хотел доказать всем, и прежде всего своей русской жене Марине, что он чего-то стоит. И выбрал для этого весьма нетривиальный способ – убить президента Кеннеди. Зато доказал, что не слабак.

– А вы сами в это верите? – вырвалось у Маруси.

– Во что я верю – дело десятое, – сухо ответил Мятлев. – Я вам рассказываю, что вокруг этого преступления наворочено много. И понять, что там было на самом деле, трудно. Если вообще возможно. До сих пор всплывают новые факты и появляются новые мнения. А сам доклад комиссии Уоррена, которая расследовала убийство Кеннеди, закрыт до две тысячи тридцать восьмого года. Но у вас есть шанс дожить до этого времени и наконец-то получить ответ на вопрос века: «Кто убил президента Кеннеди?» – И снова в его голосе звучала плохо скрываемая ирония.

«Он просто смеется надо мной!» – мелькнуло в голове Маруси.

– Кстати, доклад комиссии Уоррена вызвал сразу же недоверие у здравомыслящих людей. В Англии был даже образован комитет под названием «Кто убил Кеннеди?». Одного из его членов вы должны знать – знаменитый писатель Пристли. Впрочем, философа Рассела тоже знают многие. С самого начала членами комитета было указано на многие вопиющие недостатки доклада, начиная с того, что не сохранились записи допроса Освальда Ли.

– Но это же… не единственная версия.

– Конечно, нет. Есть версия, что к убийству Кеннеди причастна мафия. Всплывали имена боссов мафии – Джанканы… У братьев Кеннеди был конфликт и со всемогущим директором ФБР Гувером. Врагов у них хватало. Обстановка в мире тоже была неспокойной. Недавно произошедшая революция на Кубе, Остров свободы под боком у американцев. На Кеннеди все время давили, чтобы он расправился с Кастро и кубинской революцией. И внутри страны хватало проблем. Вспыхивали стычки между сторонниками равноправия и расистами. Я удовлетворил ваше любопытство?

– И да и нет, – не задумываясь, ответила Маруся. – С одной стороны – да. А с другой – вопросов стало только больше…

Мятлев развел руками.

– Ничего не могу поделать. Если вы хотите лучше все узнать, придется выслушать несколько лекций подряд. Материала вагон и маленькая тележка.

Марусе хотелось узнать еще кое о чем. Нужен был предлог, чтобы остаться.

– А можно кофе? – попросила она. – Я могу и сама приготовить.

– Зачем же? Это нетрудно.

Мятлев встал, и через несколько минут перед ней стояла чашка кофе.

– Спасибо.

– Я так полагаю, что у вас есть еще какие-то вопросы?

– А какая версия вам кажется наиболее невероятной? Или интересной?

Он посмотрел на нее удивленно. А потом сказал, медленно, как будто бы пробуя слова на вкус:

– Пожалуй, так называемая «лунная версия». Попытаюсь вам объяснить, что это такое. Не уверен, правда, что у меня получится.

В кабинет заглянула девушка с черной папкой в руках.

– Игорь Викторович, утверждение нового плана на следующий учебный год…

– Хорошо, Вера. Оставь, посмотрю попозже.

Девушка в джинсах и красной блузке с короткими рукавами прошествовала мимо Маруси и положила папку на стол.

– Если будут вопросы, я пока в приемной ректора.

Когда за Верой закрылась дверь, Мятлев сказал, не глядя на Марусю:

– Пожалуй, я себе тоже кофе заварю.

Марусе показалось, что даже шум за окном стих. Она помешивала сахар ложечкой, и этот звук казался слишком громким в наступившей тишине.

Мятлев сделал себе кофе и сел, закинув ногу на ногу.

– Ну что, сударыня, приступим, – при этом глаза его блеснули веселым огоньком. – Вы по истории в школе какую отметку имели?

– Четверку.

– Маловато. Сегодняшняя четверка – все равно что двойка в советское время. Это я вам без обид. Что есть, то есть… Но, может быть, вы краем уха слышали про космическую программу и полеты в космос? Как известно, в тысяча девятьсот шестьдесят первом году советский космонавт Юрий Гагарин впервые побывал в космосе, и это всколыхнуло все человечество. Американцы чувствовали себя обиженными. Шло соревнование между двумя сверхдержавами, а тут Советы получают такой козырь, американцы же оказываются в роли догоняющего. Они решили пойти по другому пути и начать с полета на Луну. Кеннеди много сделал для развертывания космической программы Америки, он запустил программу «Аполлон», связанную с освоением Луны. Не случайно космический комплекс во Флориде, с которого осуществляется запуск космических кораблей, носит его имя. Кеннеди осознавал важность проблемы и много сил и средств вложил в «лунную программу». Есть версия, и небезосновательная, что Кеннеди хотел поведать миру о существовании внеземного разума и поплатился за это. Подумайте, мы ведь, по сути, ничего не знаем о космических программах – все это тщательно скрывают от народа или выдают маленькими порциями. Кеннеди захотел поделиться этой проблемой с человечеством, и поэтому его устранили. Об этом же хотел поведать миру и Роберт, младший брат президента, его ближайший друг, сподвижник и помощник. При Джоне он занимал пост министра юстиции. После его смерти решил продолжить дело брата и баллотироваться на пост президента. Печальный итог, вы знаете. Роберт Кеннеди был застрелен так же, как и Джон. Психом-одиночкой. Во всяком случае, так гласит официальная версия. Роберт тоже хотел поделиться с человечеством знаниями о существования внеземного разума. Однако объявлять об этом можно только с высочайшей трибуны и обладая верховной властью. Роберт Кеннеди не успел стать президентом США, хотя его шансы были высоки. В разгар предвыборной гонки его убили…

Кофе уже остыл.

– Интересно… – протянула Маруся.

– Очень. Но это все засекречено. У вас что-то еще?

– Нет, спасибо. Я пойду. Но если будут вопросы…

– Обращайтесь!

Домой Маруся вернулась в начале девятого. Поужинав, она решила посмотреть информацию о Кеннеди в Интернете. Проверила почту. Было несколько писем от Кости: «Ты куда пропала?» и смайлик. «Я соскучился!» – уже два смайлика. «Я все понимаю, но мы предназначены друг для друга!» – стервец, стервец, без примеси и надежды на исправление.

«И как я могла ему подарить почти два года своей жизни?!» – со вздохом подумала Маруся.

Самое удивительное, что перемена мест (в буквальном смысле) изменила ракурс проблемы, а точнее – чувств. Недаром люди с разбитыми сердцами, если позволяет кошелек, стараются уехать куда-нибудь подальше. Видимо, и впрямь флюиды чужого воздуха благотворно действуют на душевные раны, залечивая их, как бальзамом.

«Эх, открыла бы я эту истину чуть раньше, – размышляла Маруся, – сберегла бы и нервы, и силы. Увы, увы…».

Одно письмо было от Марка: «Как моя дражайшая поживает? Не забыла ли своих коллег по цеху?» – и подмигивающий смайлик. Ну, Марк в своем репертуаре. Ни строчки без ехидства и подкола. Что от него ждать еще?

Маруся ответила Марку: «Поживаю прекрасно, скоро напишу отчет. Коллег забыть невозможно. Как ни старайся». И тоже смайлик. Пусть знает наших!

Она взяла ноут и легла на кровать, чуть не утонув в подушках. На подоконник запрыгнул Деметрий.

– Где был, красавец? – спросила она. Говорят же, что одинокие люди разговаривают с животными, а иногда сами с собой, чтобы не отвыкнуть от звука человеческого голоса. Похоже, это происходит и с ней.

Деметрий спрыгнул с подоконника и подошел к хозяйке, распушив хвост.

– Хорош! – Маруся протянула руку, чтобы его погладить, но кот уже запрыгнул на кровать и смотрел на нее немигающим взглядом.

– И чтобы я без тебя делала? – вздохнула она. – Ты сегодня ел? Или голоден?

Кот открыл пасть, демонстрируя розовый язычок.

– Все ясно, товарищ! Где-то наелся. Голодный ты бы всю душу вытряхнул. Сиди и не мешай мне.

Марусе показалось, что кот в ответ подмигнул.

Она пробежала глазами информацию о Джоне Кеннеди, тридцать пятом президенте США. Наткнулась на любопытные факты: странных сходствах между двумя убийствами – Авраама Линкольна и Джона Кеннеди. Более того, эти трагические параллели так и бросались в глаза. Их разделяло сто лет. Целый век. Почти вечность! Но в чем-то все повторялось!

Оба мужчины стали президентами с интервалом в сто лет: Линкольн – в 1860-м, Кеннеди – в 1960-х годах. Обоих президентов убили в присутствии жен и в один и тот же день недели – пятницу. Кеннеди, когда был убит, ехал в автомобиле «Линкольн». У Линкольна был секретарь по фамилии Кеннеди. После Авраама Линкольна и Джона Кеннеди в обоих случаях у власти оказался человек с именем Джонсон.

«Бывают же совпадения! – поразилась Маруся. – Какая-то петля истории!»

Она набрала в поисковике «Джон Кеннеди» и пробежалась по открывшимся ссылкам. Самый молодой президент за всю историю США, президент-католик, кумир миллионов, яркая харизматичная личность… Маруся начала читать его биографию и остановилась на тысяча девятьсот пятьдесят шестом годе, когда Кеннеди проиграл борьбу за пост вице-президента, но вместе с тем, это стало его первым серьезным шагом на пути к более высокой ступени – выборам в президенты США. Несмотря на неудачу, Джон Кеннеди обрел сумасшедшую популярность.

Маруся решила вернуться к дневнику. Странный документ. Почему он оказался у бабушки? Этот вопрос не давал ей покоя. Но спросить было не у кого…

Она поправила подушку и, взяв в руки листы, продолжила чтение.

Где-то совсем рядом раздался звук, словно лопнула шина. Потом стало слышно, как подъехала машина. Кто-то приехал к Капитолине? Но раньше гостей в доме не бывало. Или машина просто проезжала мимо? Маруся хотела выглянуть в окно или выйти на крыльцо, но вставать не хотелось. Она погасила свет и какое-то время лежала без сна, прислушиваясь к звукам.

Когда ушла Маруся Громова, он стоял и смотрел в окно ей вслед…

Их семья вернулась в Москву в середине шестидесятых, он окончил школу, поступил в Институт международных отношений, а после – в аспирантуру. Его специализацией было – «Америка 50–60-х годов: особенности внешней политики и внутренние реформы. Перемены и ожидания». Эта тема была ему близка, и он с удовольствием работал над ней.

Америка неуловимо менялась. Она становилась другой – более яркой, шумной, резкой и контрастной. Мягкие переливы джаза, теплое свечение экрана, жизнь, наполненная благодатью, ожиданием и верой, уходили в прошлое… Как будто бы смерть Джона Фицджеральда Кеннеди забрала с собой часть души Америки, ее лучшие надежды и мечты… Прекрасный златовласый принц умер, и прекрасная эпоха закончилась.

Это была действительно не просто смерть человека, а некий водораздел, обозначивший наступление новых времен.

Внезапно от инсульта умерла мать, и отец сразу сдал.

Все болезни, которые раньше не обнаруживали себя, словно взбесились и набросились на его ослабленный организм. Отец, похоже, и не собирался сопротивляться хворям. Он исхудал и почти ничего не ел. На улицу выходил редко, в основном сидел дома и смотрел телевизор.

Он настоял, чтобы отец лег в санаторий под Москвой. Санаторий был хорошим, закрытым, для своих, со всех сторон его окружал лес. Стояла осень: тихая, ясная. Деревья горели, как разноцветные свечки, – красным, желтым, оранжевым… Листва приятно шуршала под ногами, и от каждого шага раздавался легкий вздох-шелест.

Он приехал в очередной раз проведать отца, ему сообщили, что пациент на прогулке. Он вышел в санаторный парк и прошел немного вперед. Он знал, что там, на холме, под которым в низине протекает малюсенькая речка, у отца есть любимая скамейка, где ему нравилось сидеть и смотреть на противоположный холм, по которому весело сбегали деревья и кусты.

Он не ошибся. Отец действительно сидел там и тонким прутиком разгребал листья под ногами. Услышав шаги, отец поднял голову.

– А, это ты… – равнодушно пробормотал он. Глядя на отца, можно было понять выражение: «Устать жить». Есть такие моменты, когда жизнь – уже непосильная ноша, которая пригибает к земле, и с каждым днем все сильнее. Вспомнилась игрушечная лошадь, которую отец подарил, когда ему исполнилось пять лет, – красивого шоколадного оттенка, с блестящими глазами. Почему с годами все чаще всплывают в памяти какие-то пустяки? Всплывают невзначай, как бы сами собой…

Ему показалось, что морщины с последнего раза, когда он видел отца, стали глубже, а тени под глазами – отчетливей.

– Да, папа, это я, – он старался, чтобы голос звучал бодро, и был уверен, что нужно говорить именно таким тоном: бравурным, оптимистичным. – Я был в прошлый раз у Риммы Петровны, и она сказала, что у тебя неплохие анализы, но тебе прописали дополнительную физиотерапию…

– Римма Петровна – дура! – резко сказал отец. – Избавь меня от разговора о ней. Пристала как банный лист со своим процедурами и пилюлями. Ты же знаешь, я всю жизнь не любил лечиться. И не собираюсь изменять этой привычке на старости лет.

– Ну папа, когда-то же надо начинать… – проговорил он и ужаснулся своей глупости. «Господи, ну что я несу?!»

– Да, начинать нужно… К смерти готовиться. Все болит, все ноет… Пора!

– Я не о том. И вообще, пап, давай не будем нагнетать обстановку, как говорят дипломаты…

– Ну да… – Они замолчали. И как бы в ответ на слова отца ветер тяжело вздохнул в кронах деревьев, и легкая золотистая листва, как пыль, посыпалась с близстоящей старой березы.

– Красота… – В голосе отца не было ни грусти, ни сожаления. – Я часто думаю, почему твоя мать этого не видит? Знаешь, когда умирает близкий человек, к этому привыкнуть невозможно, все время мысленно говоришь с ним, споришь, советуешься. Иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что она в кухне. До меня даже доносится запах блинчиков. – Отец взмахнул прутиком и замолчал, а спустя пару минут продолжил: – Я прожил хорошую жизнь, и жаловаться мне не на что. Жаль только, что до внуков не дожил.

Он стоял около скамьи с двумя пакетами в руках и неловко переминался с ноги на ногу.

– Садись, – отец подвинулся, освобождая ему место.

– Не-нет. Я постою. – Почему-то ему не хотелось садиться. А хотелось стоять и смотреть на отца. Но пакеты и портфель на скамейку опустил и потряс руками.

– Затекли… – пояснил он.

– Ты представляешь, некоторые события вспоминаешь, как будто бы они случились вчера. Все так ясно и отчетливо помнится. Меня это даже пугает, – добавил отец с неожиданным смешком.

– Пап, тебе не холодно? У тебя такая легкая куртка. Давай я в следующий раз привезу потеплее.

– Не надо. Обойдусь и так. Недавно я вспоминал наше житье в Америке. Здорово было, правда? Обстановка тяжелая: международная напряженность, работы выше крыши, а я вспоминаю это время как счастливейшее. Может быть, даже самое счастливое… А ты помнишь, как мы там жили?

– Конечно. Правда, нечасто вспоминаю. У меня еще будет время для ностальгии.

«Кажется, я опять сморозил бестактность, – вздохнул он. – Никак не могу быть чутким, понимающим…»

Прутик несколько раз ударил по листве и замер.

– А журналиста Валерия Корина помнишь?

– Корина? – По позвоночнику прошел озноб. Вспомнился Нью-Йорк, парк, место, где впервые появился Корин. Эти воспоминания ожили, и он провел рукой по лбу, не то отгоняя их, не то призывая. – Конечно, помню.

Наступило молчание. Отец сидел, опустив голову, и на секунду ему показалось, что тот задремал. Он не видел отцовского лица. Только слышал дыхание: мерное, ровное. Наконец отец резко выдохнул и поднял голову.

– Я, честно, долго думал: посвящать тебя во все это или нет…

– Во что, пап?

И снова пауза.

Он терпеливо ждал, не понимая, куда клонит отец. Или этот монолог – предвестник старческого маразма? Нужно быть готовым ко всему. «Время умирать и время жить» – вспомнилось библейское. Всему свой черед. Колесо жизни. Отец уйдет, а сын останется. Для чего? Почему?..

– Думаю, тебе все же лучше знать, – отец словно разрешил какую-то свою внутреннюю задачу. Его плечи расправились, а голос зазвучал бодрее и звонче. – Так и есть… Присядь. Все-таки устал с дороги.

– Все нормально. Но если ты хочешь, я сяду.

Скамейка была нагрета солнцем. Он ощутил тепло дерева. Доска под ним слегка скрипнула. Он развернулся вполоборота к отцу.

– Ну что? Государственные секреты? – шутливым тоном спросил он.

– Вот только ради бога не нужно этого ерничанья, – с неожиданной горячностью сказал отец. – Это совершенно неуместно. Тебе, возможно, скоро позвонит Корин. Он привлечет тебя к одной работе. Соглашайся.

– К какой работе?

– Узнаешь в свое время. Просто сделай все, как он скажет. Хорошо? И вообще держись его. Ладно?

Солнце окрашивало листья деревьев в медово-охрянный цвет, который постепенно густел, темнел, настаивался, как хороший коньяк. Становилось прохладно и свежо.

– Ты все понял?

Он кивнул.

– И сестре ничего об этом не говори. Не надо.

Отец поднялся со скамейки, пошатнулся и, если бы его вовремя не подхватили под руки, наверное бы, упал.

– Пап! – Он прижался к отцу, дрожа, как маленький мальчик. Стало страшно, хотелось уткнуться папе в плечо, как когда-то в детстве, и почувствовать себя смелым и сильным.

– Все нормально! – Отец похлопал его по спине. – Все будет хорошо. Который час?

– Без десяти пять.

– Пойду посмотрю, что осталось от полдника. Обычно нам дают неплохой кефир и булочки с изюмом. Очень вкусные, прямо во рту тают. Давненько я такие не ел.

Он еще подумал, что это хороший знак – раз отец говорит о булочках, кефире, о том, что хочет идти на полдник. Он уехал, надеясь, что скоро отца выпишут, и он заберет его домой. Так будет лучше. Для всех. Но утром позвонили из санатория и сказали, что отец незаметно ушел с территории и вроде кто-то видел, как мужчина бросился в реку. Видимо, не выдержал болей.

Тело отца нашли только через месяц. Уже порядком обезображенное. И смогли опознать только по шраму на левой руке.

На другой день Маруся спросила Капитолину, приезжал ли кто к ней поздно вечером. В ответ хозяйка, поджав губы, сказала, что нет. А Маруся заработалась, и ей неплохо бы взять пару дней отгулов и отдохнуть. Видимо, наработавшись в Москве, она сразу приехала сюда и окунулась в новое дело? Негоже так, отдых нужен всем. Человек не машина.

Маруся сидела за столом. Солнечные блики играли на деревянных стенах. Она пила кофе и ела блинчики.

– Сегодня у меня и есть выходной, – ответила она.

– Поехала бы за город.

– Не-а, – пропела Маруся. – Останусь дома и буду отдыхать в постели. Весь день. Валяться и бездельничать.

Ей не терпелось дочитать текст, а потом поработать над предвыборной концепцией. Маруся любила работать, любила придумывать что-то новое, нестандартное. За это ее и ценил начальник. Впервые за последнее время Маруся ощутила вкус к жизни…

– Капитолина Михайловна, я пойду в свою комнату! – сказала Маруся, захватывая с собой вторую чашку с кофе. – Вы будете дома?

– Уйду на пару часов. Надо что?

– Нет, я просто спросила. Ну, если рыбки копчененькой, – протянула она. – Такой, как Борис Семенович делает.

– Спрошу у него, наловил ли чего или нет, – откликнулась хозяйка. – Улов, он такой – то густо, то пусто…

Маруся открыла пошире окно и легла на кровать. В комнату вливался сладкий медовый запах. Занавески время от времени пузырились от теплого ветра, надувались, как паруса, а потом сникали.

Она взяла листы перевода и продолжила чтение…

Маруся оторвалась от чтения. Посмотрела на сотовый. Проверила почту. Новых писем и звонков не было. Внезапно ей пришла в голову одна мысль.

Она набрала телефон Марка, но трубку он взял не сразу.

Потом сняли, и раздалось звучное: «Алло!», при этом получилось как «аллоу» – раскатисто.

– Марк, это я! Маруся!

Слышался какой-то шум, голоса, смех.

– Ты на работе?

– Нет, забежал перекусить в «Шанхай».

Так они называли китайский ресторан на углу. На самом деле ресторан назывался по-другому, но почему-то все между собой звали его «Шанхай».

– А….

– У тебя что-то случилось? Как там? Все в порядке?

– В порядке.

– За что меня удостоили такой чести?

– Какой чести?

– Ну, звонка. Не звонила, а тут вспомнила.

– Соскучилась. У меня сегодня выходной.

– И как отдыхаешь?

– Валяюсь на кровати и отгадываю кроссворды.

– Очень продуктивно.

Наступила пауза.

– Марк! Я хочу просить тебя об одной услуге.

– Всегда готов.

– Мне нужно, чтобы ты достал мне сведения об одном человеке. Отце кандидата в мэры.

– А что, там что-то не так?

– Не так, – солгала Маруся. Ей просто хотелось, чтобы Марк сделал это для нее. Чтобы у нее был повод позвонить ему и поболтать. – Сведения противоречивы… Сделаешь? Его зовут Корольков Эдуард Николаевич.

– Одну секунду, сейчас достану записную книжку. Так, так… Корольков Эдуард Николаевич. Я правильно запомнил?

– Абсолютно верно. Сделаешь, Марк?

– Обещаю. Это срочно?

– Вообще-то да. Но я тебя не погоняю. Как сможешь, так и сможешь.

– Я понял, Маш! Что-то еще?

Женский смех раздавался совсем рядом. Конечно, Марк не один. Маруся иногда ходила с ним в этот «Шанхай». Больше всего ей нравилось, когда официантка приносила корзиночки с печеньем, внутри которых лежали бумажки с предсказаниями. Марк относился к печеньям с предсказаниями несерьезно. А Маруся почему-то верила и ждала, что когда-нибудь вытянет бумажку: «Скоро у вас свадьба». Но этого не случилось…

– Марусь! Ты что молчишь?

– Все, Марк, пока!

Она дала отбой. И вдруг поняла, что скучает по Марку и на мгновение хотела бы оказаться с ним в «Шанхае», поболтать, посмеяться, он умел рассмешить. Маруся поняла, что ей не хватает Марка…

Хотя он не обделен женским вниманием и сейчас сидит в кафе не один. Маруся рассердилась на саму себя. Она встала с постели и пошла на кухню. Сделала яичницу с колбасой, заварила крепкий чай.

Поискала глазами кота, в кухне его не было. Наверное, где-то гулял на улице. Маруся, напевая, вернулась в комнату с чашкой чая. Выглянула в окно, отыскивая Деметрия: не покажется ли где-то рыжее пятно.

Затем вновь легла на кровать и принялась за чтение.

Маруся решила, что пришло время заняться делом. Она сложила листы с переводом аккуратной стопкой на прикроватной тумбочке и подошла к окну. Потом, повинуясь внезапному импульсу, скатала бумаги в трубочку и спрятала за шкаф.

Теперь оставалось взяться за концепцию. Она достала чистый лист бумаги и стала набрасывать развернутый вариант. Писала быстро, не отвлекаясь. Через три часа все было готово.

Маруся довольно потянулась, так, что хрустнули косточки. Еще раз пробежав глазами написанное, она осталась довольна. Завтра она все и доложит на очередном заседании предвыборного штаба.

Почему-то самые значимые события его жизни всегда происходили осенью. Недаром осень была его любимым временем года. В отличие от жаркого лета, мрачно-суровой зимы, неопределенной весны, когда все взвинчены и на нервах, осень всегда полна ясности и определенности. Как сосуд, в котором настоялось хорошее вино, вобравшее в себя запахи лета, нежную изморозь росы на винограде, сладковатый привкус цветов и густоту закатов.

Осенью ему легко думалось, и он был полон планов.

Так было обычно. Но после смерти отца все краски поблекли.

Сестра Люся вышла замуж три года назад и жила отдельно. Он остался один в родительской квартире, и одиночество наваливалось на него неподъемным грузом. Он с головой ушел в свою исследовательскую работу, надеясь тем самым хоть немного приглушить боль.

Он работал в библиотеках с документами, материалами быстро и споро. Тема шла легко, на одном дыхании. Он любил после работы в Ленинской библиотеке пройтись по центру, полюбоваться золотисто-ржавыми и буйно-красными деревьями и послушать, как заманчиво шуршат листья под ногами.

Однажды вечером в квартире раздался звонок.

Это был Корин.

– Привет, пионэр! – сказал он таким тоном, словно они расстались вчера. – Узнаешь?

– Конечно, Валерий Игнатьевич, узнал. Папа умер…

– Я знаю, – засопели в трубке. – Извини, что не приехал на похороны. Был в это время за границей. Только недавно вернулся.

После паузы Корин спросил:

– Чем занимаешься? Как успехи?

– Учусь в аспирантуре.

– Да, знаю. – Снова пауза. Голос у Корина был хриплым. Словно он много курил или еще не проснулся. – В курсе. И тему твою знаю. Отец рассказывал. – Он снова замолчал. – Слушай, тут дело есть одно. Надо поговорить. Приезжай прямо сейчас ко мне. Записывай адрес. Я один, так что посидим, побеседуем тет-а-тет. По-мужски.

Дом, где жил Корин, прятался в одном из арбатских переулков. Он нашел нужный адрес не сразу, изрядно поплутав. Корин уже ждал его, в коридоре весело виляла хвостом шоколадная такса. Собака обнюхала брюки гостя и пару раз гавкнула.

– Гай! Свои! Проходи, проходи, не стесняйся. Я тут вкусный ужин сделал. Вино есть, водочка, виски, коньячок. Выбор богатый.

– Да я, собственно, не пью.

– Пора бы приучаться. Вроде не мальчик уже, а муж зрелый, – хохотнул Корин. – Мужчина должен уметь многое, в том числе и пить. Заметь, я говорю – пить, а не напиваться.

Комната, куда провел его хозяин, утопала в красивых коврах, в основном темно-бордовых, сочных оттенков. Кроме ковров, на стенах висели картины. Классические пейзажи.

– Подлинники, – перехватил его взгляд Корин. – Остались в наследство.

От своего отца он знал, что отец Корина активно участвовал в Октябрьской революции, был красным комиссаром. И, по всей видимости, картины были от тех времен, когда грабили усадьбы помещиков и сжигали дворцы.

Невысокий столик был уже полностью сервирован: закуски, салаты, бутерброды с икрой.

– Я не все готовил, кое-что в ресторане заказал. А моего собственного приготовления здесь фирменное мясо ягненка с овощами. Все, кто пробует, говорят – полный гастрономический восторг… Просто пальчики оближешь. Сейчас принесу горяченькое блюдо из духовки.

Мясо было нежным и сочным, красное грузинское вино – отменным, в голове уже шумело, но он видел, что Корин не спускает с него цепкого взгляда.

– Вот так и живу, пионэр! Америку-то вспоминаешь?

– Конечно! Хорошая пора была.

– Зо-ло-та-я, – сказал по слогам Корин. – Замечательная! Эх, пионэр, пионэр! Куда что делось? Был я там недавно в командировке. Хиппи эти повылазили, Америка стала агрессивной, девушки – тоже. Семейные ценности пошли в утиль. Секс предлагают на каждом шагу. Свободная любовь теперь в моде. Наркотики принимают все поголовно, чуть ли не почтенные отцы семейств. Все куда-то спешат, бегут, торопятся… Если бы остался Кеннеди, все было бы в Америке по-другому. Возможно, она пришла бы к своему «золотому веку». Ты, я смотрю, тоже в тех временах остался.

– Да. Выбрал темой диссертации.

– Молодец! – Корин хлопнул его по плечу. – Пошел в науку. А хотел стать дельтапланеристом, помнишь нашу первую встречу в нью-йоркском парке?

И снова он удивился, что Корин помнит мельчайшие детали их давней беседы.

– Да, были времена… – сказал Валерий Игнатьевич, снова наливая себе вино из бутылки в высокий хрустальный стакан. – А у меня есть к тебе дело, пионэр! И серьезное. Ты ведь коммунист? Или еще нет?

– Нет.

– Проблем не будет. Дадим хорошую рекомендацию, все будет как надо. Для дальнейшей карьеры тебе это просто необходимо. И в дальнейшем поможем – продвинем, поддержим. С нами не пропадешь.

«Интересно, с кем это «с нами», – подумал он. – Кого Корин имеет в виду?»

– Спасибо. А дело какое? Статью написать?

– Почти! – хохотнул Корин и снова хлопнул его по плечу. – Эх, пионэр, пионэр, мне бы твои годы и твои проблемы. – Его лицо посерьезнело, и брови сдвинулись. Корин словно задумался о своем. – Ладно. Сейчас все расскажу поподробнее. А ты слушай внимательно. Дело-то архисерьезное, как любил говорить наш Ильич.

Из объяснений Корина он понял, что ему нужно будет составить аналитическую записку на основе материалов, с которыми его ознакомят. Работа эта не на день-два. А примерно на три-четыре месяца. Торопиться не стоит, но и затягивать тоже нельзя. Словно подслушав его мысли, Корин добавил:

– Работа ответственная и сложная. Надеюсь, ты нас не подведешь, мы на тебя рассчитываем. Более того, я за тебя поручился. Сказал, что ты человек «наш», проверенный… И никогда не подведешь. Сделаешь все в лучшем виде.

«Да, все довольно туманно, – подумал он, – но со временем прояснится…».

Корин внезапно подался вперед, и его глаза блеснули за стеклами очков.

– Задание очень важное, – внезапно проговорил он тихо. – Нужно проанализировать материалы, касающиеся небезызвестного Освальда Ли. Ты, конечно, помнишь убийцу президента Кеннеди? Ты был там, в Америке, в это время. Тебе важно проанализировать все документы, которые окажутся в твоем распоряжении. Английский ты знаешь отлично, так что проблем не будет. И еще, – словно предостерегая, сказал Корин, подняв вверх палец. – Даже не буду тебе говорить, что это все «режим жесточайшей секретности». Ты парень умный и все понимаешь сам…

– Я понял. – Он удивился, что его голос сел и стал каким-то неуверенным.

– А ты не робей! Это твой шанс и возможность подняться на ступеньку выше. У тебя девушка есть?

– Нет, пока не до серьезных отношений.

– Это все не к спеху. Еще женишься и почувствуешь себя в капкане, – вздохнул Корин. – Чаша эта редко кого может миновать. Еще по стаканчику? Пей, пионэр! Вино редкое. Из подвалов нашего политбюро.

Он почувствовал себя довольно опьяневшим, время было уже далеко за полночь. Корин рассказывал разные случаи из своей бурной жизни, шутил, смеялся. В конце концов журналист предложил заночевать у него. Он согласился и лег спать в длинной, похожей на пенал комнате, заставленной книжными шкафами.

Через два дня за ним приехала машина и отвезла на секретный объект, который находился под Москвой. Там его отвели в небольшую комнату и дали четыре папки материалов. На столе были чай в подстаканнике, бумага, две ручки, стояла тяжелая лампа.

Человек с военной выправкой, который привел его, ушел, и он сел за стол. Открыл первую папку и сразу наткнулся на слова: