Он сел в машину. Соня была за рулем. Зазвонил телефон. Он посмотрел на экран. Номер был незнаком. С минуту он колебался, брать или не брать. Наконец ответил. Это оказалась Маруся Громова. И по странному стечению обстоятельств она тоже была в Лондоне. Он даже не удивился, потому что с некоторых пор понял – судьба иногда может выткать довольно причудливый узор событий. Почти не удивило и то, что Марусю интересовало, как связан Кеннеди с Шотландией. Нужно было все обдумать. Он ответил, что перезвонит при первой возможности…

Когда отъезжали от дома, где жил отец, ему страстно хотелось обернуться, посмотреть, запечатлеть, но он сидел прямо и смотрел на дорогу.

Соня ехала быстро, иногда сворачивала и петляла по незнакомым улицам, иногда – тащилась едва-едва. Она молчала и смотрела на дорогу, плотно сжав губы.

Отель, куда Соня привезла его, находился на окраине Лондона. Проводила в номер и кратко кивнула на прощание.

Мятлев остался один. Он бессильно сел на кровать и провел рукой по лбу. События последнего времени измотали его. Перелет в Лондон, встреча с отцом, прочитанные документы – все это могло вывести из душевного равновесия и более стойкого человека. А он суперменом не был. Кинувшись ничком на кровать, он какое-то время лежал и прислушивался к звукам. Где-то проехал автомобиль, далеко в коридоре раздавались чьи-то голоса…

Он хотел позвонить отцу, но подумал, что уже поздно и тот спит.

«Позвоню утром», – подумал он.

Хотелось пить. В холодильнике был набор напитков, он открыл кока-колу и залпом выпил. Тонкая струйка потекла по подбородку, он вытер ее. Но несколько капель упали на светлую рубашку. Мятлев пошел в ванную, чтобы застирать ткань. Открыл кран и посмотрел на себя в зеркало. В отражении был измученный человек с всклокоченными волосами и покрасневшими глазами. Он прибавил холодную воду и сунул голову под кран. Стало немного легче. Вытершись полотенцем, он подумал, что нужно постараться уснуть. И поспать хотя бы несколько часов. А утром встать и позвонить отцу… Почему-то страшно хотелось услышать его голос и убедиться, что все случившееся – не сон.

Сквозь сон, тяжелый, беспокойный, он услышал, как пискнула эсэмэска. С трудом вынырнув из сна, Мятлев протянул руку к телефону. Номер незнакомый, но сообщение было от отца: «Дорогой мальчик! Когда ты будешь читать это сообщение, меня уже не будет в живых. Я попросил Соню отправить его точно в это время. Дело в том, что я болен раком и жить мне осталось считаное время… Ты, наверное, заметил, как я ослаб. На меня уже вышли или вот-вот выйдут. И я решил сыграть на опережение. Поджечь свой дом вместе со мной, чтобы сложилось впечатление, что все сгорело. И я сам, и все, что было в доме. Играть надо всегда на опережение и предугадывать замысел противника. Прощай, Игорек. Поцелуй от меня Люсю. Но лучше ей оставаться в неведении. Ни к чему смущать ее покой. P.S. Это телефон Сони. Если понадобится помощь – звони ей… Твой отец».

Слезы капали и капали. Он перечитывал сообщение, пытаясь найти в нем что-то еще. Какой-то подтекст, неизреченное и потому оставшееся за кадром. Воскресить образ отца. Но в голове был туман…

Теперь ему надо выбираться отсюда. И ехать в Россию.

После звонка Мятлеву Маруся с недоумением посмотрела на Марка.

– Что такое? – откликнулся он.

– Разговор получился какой-то странный… Мятлев говорил рассеянно, словно был болен или плохо себя чувствовал. Я таким его не видела. И еще фоном шла иностранная речь, кажется, радио.

Марк взял телефон. Провел с ним какие-то манипуляции.

– Действительно, странно, – сказал он, прищелкнув языком. – Дело в том, что Мятлев в настоящий момент находится не так далеко от нас. Он в пригороде Лондона.

– Как ты узнал?

– У меня на сотовом есть одна программка определения местонахождения человека по звонку. Думаю, что завтра тебе нужно позвонить ему снова. Почему бы не встретиться, раз уж мы все оказались в одном месте? И, скорее всего, не случайно… – усмехнулся Марк. – Не верю я в такие совпадения.

– Ладно. Позвоню. – Маруся обхватила себя руками. Ей внезапно стало холодно.

Марусе не спалось. Бывает так, что ничего не помогает: ни настойчивое «сплю, сплю, я хочу спать…», ни подсчет слоников – излюбленное средство бабушки Елизаветы Федоровны. Слоники из темного полированного дерева, стоявшие на комоде и шествующие один за другим, подняв хоботы. В детстве Маруся до изнеможения считала этих слоников, пока они странным образом не начинали оживать, и тогда хоботы мерно раскачивались, а поступь слонов незаметно убыстрялась, и вот уже они почти бодрым шагом шли один за другим, призывно трубя… Когда раздавался трубный возглас, она обычно уже проваливалась в сон. Это был странный, удивительный контраст – ревущий звук и блаженный невесомый сон, куда она погружалась. Слоники в этот раз не помогали, Маруся злилась, что не может заснуть и завтра будет разбитой, никуда не годной.

Она лежала и вспоминала сегодняшний день, прогулку по вечернему Лондону, и вдруг ее осенило. Маруся села на кровати. Это же о ней рассказывал Марк! Об их прогулке весной три года назад!

Она тогда только пришла на работу, и он стал за ней активно ухаживать, но это было бесполезно. Марк не зацепил ее. Но все же несколько встреч и прогулок в актив Марка записаны были. Маруся ценила Марка как собеседника, но он ее не привлекал как мужчина, впрочем, в глубине души она просто страшно робела перед ним. Та прогулка была апрельским вечером, они уже подходили к ее дому, Марк вызвался ее проводить. И перед тем как они нырнули под арку и оказались во дворе, показалась стайка ребят; они шли и о чем-то весело гоготали. Маруся вздрогнула, а Марк шепнул «все в порядке» и взял ее за руку. Ей показалось, что его рука тоже чуть дрожит, но, может быть, это был ветер. Дул страшный ветер. Как странно, столько времени Маруся об этом не помнила, а сейчас все всплыло в памяти: колючий, мокрый ветер, от которого слезились глаза, ее ладонь в руке Марка. Они разминулись с компанией и оказались во дворе… И когда подошли к подъезду, Марк шутливо спросил: «Ну, может быть, по чашке вечернего чая?» Он стоял и смотрел на нее с шутливой улыбкой на губах. А глаза были серьезными. Он был готов к любому повороту дела. Губы готовы были все переиграть, свести к необязательной шутке. А глаза – надеялись, просили, ждали… И чего ей стоило? Но она не хотела этой игры в поддавки, когда один любит, а другой принимает любовь. И если честно, она ничего не испытывала к Марку, и чтобы окончательно в этом убедиться, она дотронулась до его руки, словно это была последняя лакмусовая бумажка, которая должна была что-то прояснить… Так и есть – ничего. Рука Марка описала в воздухе полукруг и сжала в ответ ее руку. Она попыталась освободиться. Но он держал крепко, словно испытывая на прочность. Ее руки всегда отчаянно мерзли, но и рука Марка тоже была холодной. Ее это поразило. Он поднес ее руку к губам, и теплые мягкие губы стали целовать ее пальчики, так нежно, как будто бы они были невесомы и могли в любую минуту рассыпаться от слишком грубого или резкого прикосновения. Теплые мягкие губы… Маруся сглотнула, что-то шевельнулось в сердце, но вместе с тем зазвучал сигнал тревоги. Это же был Марк! Насмешливый, ироничный донжуан! И чем все потом обернется, если она поддастся минутной слабости? Маруся невольно отпрянула и выдернула руку. Свет от фонаря упал на лицо Марка. Он выглядел не просто огорченным, он выглядел как человек, убитый горем. Но это было всего лишь мимолетное виденье, через секунду губы Марка раздвинулись в привычной усмешке.

– Я тебя не съем, – услышала она. – Просто решил проявить заботу и помочь девушке согреться, раз уже не удалось самому напроситься на теплый чай. Добросердечием ты не страдаешь. Брошенные собачки, кошечки и птенцы, выпавшие из гнезда, явно прошли в детстве мимо твоего внимания.

Невольно она рассмеялась.

– Марк, ты в своем репертуаре. Пока. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

И вот сейчас она вспомнила этот эпизод и думала, как получилось, что она-то обо всем забыла, а Марк помнил всегда!

Утром Мятлев не откликнулся на звонок. Маруся нахмурилась.

– Не отвечает. И где же он?

– Может быть, спит, отдыхает, наслаждается жизнью, – предположил Марк. Они позавтракали в отеле, а сейчас поднялись в номер к Марусе.

– И что будем делать? Ждать?

Внутри нее рождался страх. Он шел по пятам с той самой поры, когда она увидела этот страх в глазах Виолетты Сергеевны: он то сворачивался клубочком, то раскрывался и больно царапал изнутри… Ждать, ждать, ждать…. Как будто бы капала сверху вода.

Марк отрицательно качнул головой.

– Нет, ждать бессмысленно.

Еще одно слово, которое ничего не объясняло, Маруся потерла виски и закрыла глаза. Ну почему все так путано и безнадежно?

– Надо поехать туда, на место, и попытаться выяснить, в чем дело. У нас же есть координаты, откуда он звонил. Сейчас возьму машину в аренду и съезжу туда. Немедля!

Маруся вскинула на него глаза.

– Я поеду с тобой. Я прошу тебя, – проговорила она быстро, отчего получилось: япрошутебя.

– Конечно! – кивнул Марк. – Все будет хорошо, ты только не поддавайся!

– Чему?

– Всему.

– Я не буду, Марк, – тихо ответила она. – Не буду поддаваться.

– Ну вот и замечательно. – Он подошел к окну и потер лоб. – А теперь – поехали. Забираем вещи и едем.

– Да, сейчас. Только кофе выпью еще. Правда, он невкусный.

– Лучше купим по дороге.

Он обвел номер глазами, как будто бы видел его впервые. Нужно было уезжать отсюда. Отец мертв. А у него важные материалы, которые необходимо сохранить во чтобы то ни стало…

Он набрал номер Сони.

В трубке послышался какой-то едва различимый треск, потом гудки.

– Алло! – раздался женский голос. – Алло!

– Соня, это я.

– Да.

– Соня… – он хотел сказать что-то еще, но запнулся, потому что с какой-то ужасающей ясностью понял, что это была не Соня.

Бывает так, что в минуту опасности все чувства и инстинкты обостряются. Так случилось и с ним.

– Это была не Соня! – повторил он вслух.

Значит, засекли! И как же ему отсюда выбраться? Он окинул взглядом свой багаж. Чемодан и сумка. Нужно съезжать из этого отеля как можно скорее. Успеет ли он забронировать билет? Или данные уже пробиты по всем базам данных, и билет он взять не сможет? Все эти мысли с космической скоростью проносились в голове. Было ясно только одно! Из отеля нужно уходить! Срочно!

Он спустился вниз, улыбнулся девушке на ресепшене. Она дежурно-механически улыбнулась в ответ. Он сдал ключи и пошел к выходу.

В никуда.

Взяв такси, Мятлев поехал в аэропорт. Водитель – высокий негр – вел машину, как ему показалось, слишком медленно. Но поторопить его он не рискнул.

На автозаправке он оглянулся по сторонам. И опять же странное шестое чувство заставило его пристальней взглянуть на мужчину, стоявшего через машину. Ничем не примечательный тип. Плотный, небритый, в спортивном костюме. На подбородке щетина. Темные очки. Таких вокруг пруд пруди. Почему же именно этот заставил его напрячься и сглотнуть слюну? В нем проснулись гены разведчика? Что за чушь, хотел фыркнуть кто-то прежний внутри него. Но другой немедленно осадил: «Будь начеку!»

Он вернулся в такси, машина тронулась. И он, наклонившись к водителю вперед, доверительно прошептал:

– За мной гонятся, пожалуйста, оторвитесь от них. Триста фунтов!

Наверное, водителя лондонского такси трудно было чем-то удивить, он кивнул и прибавил скорость, потом резко свернул и начал петлять по улицам.

А он стал звонить в аэропорт, пытаясь узнать ближайший рейс. Самолет вылетал через три часа…

– Никого нет, – улыбаясь, проговорил водитель, – все чисто.

Он выдохнул, но выдох застрял в середине груди, когда он увидел, как машина, стоявшая на тротуаре справа, двинулась за ними.

– Нет, – прохрипел он, – не чисто…

– Попробую оторваться, но…

– Еще триста!

– О’кей, – сказал водитель.

Он откинулся назад. Ему казалось, что с ним просто играют в кошки-мышки. И его минуты сочтены…

Но он ошибался в водителе. Парень виртуозно уходил от погони, однако полностью оторваться никак не мог. Машина все время следовала за ними на расстоянии. И тут его осенило, он вспомнил книги, фильмы про шпионов. Его запеленговали по сотовому! Он открыл окно и выкинул мобильник прямо на асфальт. И здесь раздался звонок. Резкий, требовательный. Он слышал его, удаляясь…

– Слушайте, док! – почему-то водитель обратился к нему так. – Там едут профи. Суперпрофи. И мне от них не отвязаться. Но я могу дать вам пять-семь минут форы. Успеете – дело ваше, нет так нет… Ну что, рискнете?

Как будто бы у него был выбор? Он только и смог, что кивнуть.

– Тогда держитесь!

Такси нырнуло в лабиринт узких улиц, вокруг тянулись яркие вывески с надписями, сделанными арабской вязью, китайскими иероглифами… Все вокруг сливалось в одну пеструю ленту. У него кружилась голова. Наконец водитель заехал в какой-то тупик и сказал:

– Через два дома – проход. С улицы его не видно, просто толкните дверь и пройдите магазин насквозь, затем пойдете по левой стороне и увидите надпись «Лавка Амана». Зайдете туда и скажете – от Зики. Вам все сделают, что попросите. Запомнили?

Он кивнул и вытащил триста фунтов.

– Там, док, вам придется еще раскошелиться.

– Я понял.

– Удачи! Время пошло…

Он выскочил из машины, взял чемодан и рванул к указанной двери. Так быстро он еще никогда не бегал…

– Лавка Амана, от Зики, – повторял он на ходу. – Лавка Амана, от Зики…

Все казалось сюрреалистическим бредом, но тем не менее это было с ним…

Они ехали медленно, автомобиль скользил по дороге, обсаженной с двух сторон деревьями. Одинаковые домики шли в ряд. Тихий спокойный пригород Лондона. Около одного обгоревшего дома с рухнувшей крышей стояли полицейские машины.

Они посмотрели друг на друга, и Марк кивнул.

– Не будем останавливаться, – шепнул он. – Едем мимо.

– Конечно, – едва слышно ответила Маруся.

Стаканчик с кофе дрогнул в руке, и темное пятно появилось на брюках.

– Теперь не ототрешь.

Она смотрела на пятно на брюках, чтобы только на чем-то сфокусировать внимание. Ей было страшно поднять голову и увидеть полицейские машины.

– Руська! – услышала она шепот. – Выше голову. Уже проехали.

– И что там было? – прошелестела она.

– Думаю, нам стоит заехать в бар и узнать местные новости. И не дрейфь!

– А кто мы? Что мы скажем про себя?

– Что? – На минуту Марк задумался. А потом вытащил из ее сумки путеводитель. – Мы – туристы, которые изучают окрестности. Возьми в руки карту, под мышку путеводитель и сделай умное сосредоточенное лицо. Ты же можешь!

В местном баре народу было немного. Работал телевизор, по которому передавали трансляцию футбольного матча.

Появление Марка и Маруси прошло незамеченным.

– Что будешь? Пиво? Колу? Кофе?

Голос у Маруси сел, и она только и могла, что мотнуть головой.

– Все ясно, берем по бокалу пива. Эй, не теряй присутствия!

Свободное место нашлось ближе к окну. Марк пил пиво, рассказывая Марусе какой-то давний случай из офисной жизни. Она слушала рассеянно, ужасно хотелось обвести глазами зал, но было страшно. Она боялась, что выдаст себя и все поймут, что она никакая не туристка… Голос Марка звучал ровно, успокаивающе.

– Перестань! – сказал он и накрыл ее руку своей. – Сиди тут. Сейчас я подойду к людям и узнаю, в чем дело. Сиди спокойно, все будет хорошо. Руська, ты мне такой не нравишься!

Она подняла на него глаза. Марк улыбался.

В горле встал комок, и Маруся только и смогла, что кивнуть.

Она пила пиво как кофе – мелкими глотками. Краем глаза видела, что Марк подошел к стойке бара и о чем-то заговорил с высоким мужчиной.

«Карл у Клары украл кораллы, – говорила про себя Маруся, чтобы успокоиться, – а Клара у Карла украла кларнет».

Марк вернулся минут через пятнадцать. Он с шумом отодвинул стул и сел.

– Изображаем подвыпивших веселых туристов. Допиваем пиво и уходим.

– Что случилось? – выдавила она, боясь поднять глаза.

– Сегодня ночью был пожар. Сгорел одинокий девяностолетний старичок. Из Австралии. Не то поляк, не то венгр, как утверждают в баре. Майкл Давидовски. Он сгорел во сне.

– И что теперь?

– Ничего! – сказал он почти сердито. – Я же сказал: изображаем пьяных и уходим. Неужели непонятно?

Марк подал ей руку, и они пошли к двери. По дороге он обнял ее за талию и укусил за мочку уха.

– На нас смотрят! Вот и приходится изображать влюбленного, – ухмыльнулся он.

– Ты поосторожней, – раскраснелась Маруся, – а то ухо откусишь.

– Не боись…

Они вышли на улицу и сели в машину, Маруся приложила ладони к щекам, они горели.

– Выезжаем медленно…

– А почему не быстро?

– Классика жанра! Быстро бегут только преступники с места преступления.

Они ехали вдоль домов, как казалось Марусе, с черепашьей скоростью.

– Остановимся в каком-нибудь отеле, а потом подумаем, куда двигать дальше. Возвращаться в наш лондонский отель не будем.

Его обступили и загалдели, он не разбирал ни слова, все говорили между собой на незнакомых языках. Ему казалось, что сейчас он вот здесь, сию минуту, потеряет сознание… Но он держался. Изложил свою просьбу: ему нужна другая одежда, и срочно, а потом нужно покинуть эту лавку через черный ход и найти какой-нибудь неприметный отель. И вот теперь они обсуждали его просьбу. Шло время.

– Мне срочно! – сказал он громко.

Все замолчали. Невысокий темнокожий мужчина в пестрой рубашке подошел к нему.

– Пятьсот фунтов, – сказал он низким голосом.

– Хорошо.

– Сразу.

Он достал кошелек и отсчитал пять бумажек по сто фунтов. На секунду ему показалось, что бумажник сейчас вырвут у него из рук.

– Я из России, – почему-то сказал он и тут же улыбнулся про себя. Ну все, сейчас его обчистят как липку. Все в Лондоне знают о баснословных русских олигархах.

Но невысокий человек в пестрой рубахе хлопнул его по плечу.

– Ленин, – сказал он и улыбнулся. – Мой отец – коммунист. Сейчас он в Нигерии. У него два портрета в доме. Ленин и Брежнев. Пошли за мной… Я – Амимбола, – ударил он себя в грудь.

В полутемной комнате Мятлеву выдали тряпье. Брюки были велики, и он подпоясал их ремнем. Рубашка тоже свисала. Еще дали шляпу. И темные очки. Откуда-то достали бороду и приклеили на подбородок. Подвели к зеркалу.

– Ну как?

На него смотрел несостоявшийся Усама Бен Ладен. Он усмехнулся. Маскировка была отличной. Никто бы не узнал в этом незнакомце почтенного профессора, специалиста по американской истории.

– Отлично, – сказал он.

И вспомнил про мобильник.

– Мне еще нужен сотовый. Новый…

Его собеседник понимающе кивнул.

– Хорошо. Еще двести фунтов.

Без слов Мятлев отстегнул деньги.

Ему протянули сотовый. И сразу пришло понимание, кому можно позвонить…

Они остановились в небольшой гостинице. Почему-то в комнате было холодно, и еще от слабого света на стенах плясали тени, извиваясь и сплетаясь друг с другом.

– Ты хочешь кофе, Руська? – почему-то шепотом спросил Марк.

– Кофе – да. А где ты его найдешь?

– Не проблема! Спущусь вниз и принесу. Ну как?

– Давай…

Он пришел с чашкой горячего кофе, Маруся обхватила ее руками.

– Спасибо!

– Я это сделал для себя, – улыбнулся Марк. – Люблю, когда после чашки горячего кофе, которую ты обхватываешь руками, у тебя розовеют ладошки. Они сразу становятся такими беззащитными, детскими. Мне все время хотелось взять твои руки в свои и почувствовать их тепло…

Голос Марка таял в воздухе.

Маруся тихо вздохнула:

– Сейчас темно, и ты вряд ли увидишь мои ладони.

– Разгляжу, не волнуйся…

Кофе был допит, тени по-прежнему чертили странные силуэты на стенах, Маруся молчала, Марк сел рядом, вытащил из ее рук чашку, поставил на стол.

Ее руки безвольно лежали на коленях. Он взял одну и приложил себе ко лбу.

– Горячая, – хриплым голосом сказал он.

Маруся молчала. Он притянул ее к себе.

– Как хорошо, – прошептал он. – И мы совсем одни.

Марк покрывал нежными поцелуями ее лицо и шею, а она вспоминала… Костю. А Марк прошептал ее имя с такой обреченной нежностью и легкостью, что перехватило дыхание.

– Русечка…

И было это слово легким, как облачко, нежным, как несмышленый птенец, который только-только вылупился и покрыт пушком. И Маруся заплакала, сама не зная почему, прижалась к плечу Марка…

– Почему ты плачешь?

– Просто так…

Потом они лежали рядом, Марк накрыл ее одеялом.

– Прости, – сказала она безжизненно.

– За что?

– Наверное, нам не стоило этого делать.

– Что «делать»? – спросил он немного сердито.

Марусе хотелось уткнуться в его плечо и просто поплакать. Она уже поняла, что это очень уютное и теплое плечо, к тому же вкусно пахнущее каким-то сложным запахом, но вместо этого она сказала:

– Я тебя обманула.

– В чем?

– Все это зря! – Вот теперь она словно прыгнула с размаху в воду и била изо всех сил по воде руками и ногами, надеясь не утонуть.

– Я… в общем…

– Ну? – поторопил Марк.

– Ничего не испытала, вообще…

– И что? – Он провел рукой по ее волосам. Пальцы замерли на затылке – теплые, как нагретые на солнце камешки. – Ты думаешь, что мужчины такие страшные звери и не способны ничего понять?

– Нет, не думаю. – Ей стало немного легче. – Я иногда похрапываю во сне, – непонятно почему призналась она.

– Не похрапываешь, а сопишь – тоненько, как мышонок. У меня когда-то в детстве была мышь декоративная, вот она так же посапывала. Тоненько и жалобно.

– Марк!

– А? – Его пальцы скользнули от затылка к шее.

– Мы справимся?

– Угу! Мы же головастики, как называл нас шеф.

– Спасибо!

– За что?

– За все!

Кажется, она только уснула, как Марк ее разбудил. Звонил Мятлев. Он назначил встречу через сорок пять минут.

– Ты уверен, что все понял правильно? – допытывалась Маруся.

– Уверен!

– И он назначил нам встречу на этой улочке?

– Да.

– И больше ничего не объяснил?

– Не, Марусь, не объяснил. Наверное, все расскажет при встрече. А нам, кажется, пора выходить, – Марк посмотрел на часы.

– Ты хоть знаешь, где находится эта улочка?

– Сейчас посмотрим по карте. Три минуты на осмотр. Поджимает время.

– Может быть, это вообще на другом конце города… – проворчала Маруся.

– Сейчас разберемся.

Улочка была не так далеко от их отеля.

– Успеем? – спросила Маруся.

– Должны успеть. Без вопросов.

Марк остановил машину и посмотрел на Марусю.

– Точно здесь? – спросила она.

– Да. Выходим!

В небольшом прямоугольном сквере народу почти не было. Прогуливался пожилой джентльмен с газетой в руках, и сидел на скамейке бродяга в темных очках, неопрятный, брюки явно не по размеру, нелепая рубаха. Он сидел, свесив голову, и как будто бы грелся на солнышке. Неприятный бородатый тип. Внезапно он поднялся со скамейки и направился к ним.

– Не найдется пары фунтов? – спросил он хрипло. А потом тише добавил: – Пожалуйста, идите за мной и не задавайте никаких вопросов.

Маруся с Марком послушно пошли за типом, в котором Маруся с удивлением узнала Мятлева. Все трое пересекли узкую проезжую дорогу и нырнули в маленький магазин.

Там Мятлев распрямился.

– Прошу прощения за невольный маскарад. Но это было необходимо. Это ваш друг? – спросил он Марусю тихо.

– Да.

– Вы ему доверяете?

– Как самой себе.

– Это хорошо. Времени у нас практически нет. Я отдаю вам на хранение чемодан с очень важными документами. Его нужно вывезти в Россию и спрятать в одном месте. Сейчас я напишу адрес, куда надо его доставить. Это очень, очень важно…

– Мы сделаем это, – поспешно сказала Маруся.

– Благодарю.

Мятлев написал адрес на листке, вырванном из записной книжки, и протянул Марусе:

– Вот. Надеюсь, вы все поняли?

– А вы? Что будет с вами?

На его лице появилось некое подобие улыбки.

– Как говорится, буду пробиваться с боями. Если… – Мятлев помедлил, – если удастся, встретимся в России, если нет… – и он развел руками.

– Может быть, вам стоит обратиться за помощью? – спросил Марк. – В полицию? В консульство?

– Помощи не будет. А мы теряем время.

Он обратился к девушке, стоявшей за прилавком, и она выкатила большой черный чемодан.

– Вот… – Мятлев взял чемодан и передал его Марусе. – Вверяю вам.

– Спасибо за доверие.

– Боюсь, у меня нет выхода, но я рад, что все в надежных и хороших руках. Ребята, у вас две пары рук, две головы, два сердца… Надеюсь, что вы все сделаете как надо. Удачи!

– Постойте! – сказала Маруся. – Но вы можете хотя бы в двух словах рассказать, что происходит?

– В двух? Можно. Тем более вы внучка человека, причастного к этой тайне, вы имеете право знать.

Маруся нервно сглотнула.

Он отвел Марусю и ее молодого человека в угол магазинчика и, понижая голос до шепота, постарался рассказать все. Всю историю длиной в десятилетия, опуская лишь кое-какие детали. Это, по его мнению, лишнее….

– Вот и все. А теперь идите. Выходите первыми, а я уйду через несколько минут.

– До свидания! До встречи! – сказала Маруся.

– До встречи, – отозвался Мятлев, но был не уверен, что им придется еще встретиться.

Он знал, что обречен и его смерть – вопрос времени. Сейчас он думал только о том, что ему все-таки удалось передать материалы в надежные руки. И надеялся, что документы будут доставлены по назначению.

Когда он подумал о сохранности материалов «по Кеннеди», еще там, в России, после разговора с Кориным в больничном сквере, ему пришла в голову мысль обратиться за помощью к сестре Люсе.

Десять лет назад после смерти мужа сестра удалилась в монастырь. Детей у них не было. О своем решении Люся сказала брату мимоходом по телефону, как будто бы она шла за покупками в магазин, а не прерывала все связи с миром. После смерти отца, как он тогда думал, сестра была единственной родственной душой в целом мире. Не сказать, что они были особенно близки или часто виделись, но ему было приятно знать, что Люся есть. Он был потрясен. «Люся! – чуть не сорвалось с языка, – ты что…». Но по голосу сестры он понял, что все возражения и увещевания бессмысленны. Сестренка всегда была крепким орешком, гораздо более крепким, чем он. Маленькая Люся с прозрачными светло-голубыми глазами, так напоминавшими глаза матери.

Из монастыря Люся звонила ему два раза в год – под Новый год и в день рождения. Видимо, для Люси, как и для него, Новый год был самым светлым и самым замечательным воспоминанием из детства.

Стоило ему закрыть глаза, и он сразу вспоминал Новый год. У них всегда была живая елка с запахом хвои, который сразу наполняет весь дом, а еще запах мандаринов. Смешно сказать, но он уже давно не покупал мандарины – слишком горько-счастливое воспоминание о той поре, которая уже никогда не вернется. Вообще привкус слова «никогда» понимаешь только с годами, его горечь и неотвратимость…

Люся звонила, поздравляла его и снова уходила, ныряла в свою раковину-кокон, и снова полгода он ничего о ней не знал. Каждый раз он задавал ей вопрос: «Как ты?», и каждый раз слышал в ответ: «Все нормально, все хорошо, на все воля Божья»… Тогда как ему хотелось сказать ей так многое. Странное дело – в детстве он воспринимал Люсю как досадную помеху в своей жизни. Разница в восемь лет казалась не просто большой, а огромной… Когда они разошлись каждый в свою жизнь – с Люсей общались редко, но он всегда знал: если что – всегда можно обратиться к сестре. С годами Люся становилась все рассудительней и умней, как ему казалось. Она даже пугала его своей мудростью, умением дать такой совет, который ему и не приходил в голову, но потом оказывался самым действенным….

И теперь он нуждался в Люсе, ее советах, рассуждениях-размышлениях… Но легко сказать, а как найти этот монастырь? Он ничего не знал, кроме названия. И самое ужасное, что никакой канал обратной связи Люся ему не оставила… Она только прибавила, что искать ее бесполезно, она сама выйдет на связь, когда это будет угодно Богу.

Но сейчас она была нужна ему. Без нее он напоминал сам себе поезд, который стоит на заброшенном полустанке, и только Люся могла указать правильную дорогу, куда бы поезд мог с грохотом помчаться вперед.

Он помнил, что монастырь находился на Севере… А вот конкретно…

Но в Интернете он нашел это место и подумал, что не может терять ни одного дня. Ему необходимо поехать туда. Он торопился – от этого ответа зависело так многое…

Северное небо поражало кристальной ясностью, казалось, оно было выше, объемней и не такое яркое, как везде.

Он прошел в монастырь. Его остановили на входе, он объяснил, в чем дело. Его выслушали, предложили подождать. Но не объяснили, сколько ждать. Впрочем, для него это уже не имело значения. Он был готов ждать сколько угодно: час, два, три, день, неделю. Почему-то весь мир сейчас сконцентрировался в этом месте. Ему неожиданно стало жарко. Узнает ли он Люсю? Столько лет не виделись… Пять? Семь? Изменилась ли она? Конечно, изменилась, сказал он сам себе. Интересно, насколько она сейчас другая…

Он стоял в проходной. Внезапно стало трудно дышать.

– Простите, можно мне на воздух…

Женщина-смотритель с любопытством окинула его взглядом.

– Да, конечно. Побудьте во дворе.

В прямоугольном дворике высилась часовня, повсюду были холмики клумб. Больше всего его поразил небольшой пруд с белыми и черными лебедями. Он подошел ближе. Засмотрелся. Красавцы плавали не спеша, оставляя позади себя красивые четкие линии на темной воде…

И все-таки он проглядел ее. Боковым зрением увидел, как на него надвигается что-то маленькое и черное. Не успел он отпрянуть, отодвинуться, перед ним появилась сестра.

– Люся!

– Игорь! – Она смотрела на него без любопытства или радости. Пытливо, внимательно. И все же отсутствие радости кольнуло его. Он протянул к ней руки, и она энергичным движением пожала их, не дала обнять. Руки у нее были маленькие, сухие. Она и сама словно уменьшилась в росте, черты лица заострились, и только глаза остались прежними. Прозрачно-голубые.

– Как ты, Люся?

Она повела плечами, словно ей стало зябко.

– Все хорошо, Игорь. На все воля Божья. Здесь мне спокойно и уютно, не то что в миру. Там я бы жить не смогла, особенно после смерти Лени. Вы погрязли в грехе и разврате.

Ему стало не по себе, как будто в чем-то непристойном обвиняли лично его.

– Да-да, – подхватил он, пытаясь все свести к шутке. – Совершенно погряз, несмотря на мои седины.

Сестра даже не улыбнулась, просто стояла рядом – близкая и одновременно чужая. Ему стало не по себе. И он неожиданно понял, что весь этот путь он проделал совершенно зря. Не получит он от Люси ни вразумления, ни совета. Между ними пролегли годы, ее монастырская жизнь, мысли, которые были настроены совершенно на другой лад в отличие от его мыслей. Все, что их связывало, осталось далеко позади, в другой жизни.

Он почувствовал, как взмокла его рубашка. Он приехал утром, но сейчас солнце уже поднималось все выше и выше. Белесый туман на траве испарялся, и легкое марево реяло в воздухе. Он посмотрел на лебедей. Птицы неподвижно, как статуи, застыли на воде.

Внезапно он решился:

– Люсь, прости, что потревожил. Просто не знал, к кому обратиться за советом. Но теперь понимаю, что это плохая идея. Еще раз прости, сестренка. Желаю тебе, Люсь… – он запнулся: ну чего можно было ей пожелать – любви, благости, тишины и спокойствия? Слова застряли в горле. Сестра взяла его за руку.

– Ты, наверное, с дороги голодный? Пойдем, я тебя покормлю, у нас здесь замечательные пирожки пекут.

Она провела его в трапезную, где никого не было. Принесла откуда-то поднос с пирожками, вкусный квас и черный чай. Поставила перед ним и улыбнулась:

– Ешь, Игорек.

И от звука ее голоса, такого забытого и родного, что-то дрогнуло в нем и растеклось блаженным теплом в груди. В горле стоял комок. И вместо того, чтобы поблагодарить, он лишь поспешно, кратко кивнул.

Пирожки таяли во рту, где-то совсем рядом слышались напевные голоса. Как шелест волн. Люся сидела напротив, подперев щеку рукой, и тихо улыбалась.

– Вкусно?

– Еще как! – отозвался он с набитым ртом. – Вкуснятина. Давно таких не ел.

– Я рада тебя видеть. А как жизнь вообще? Все хорошо?

Ее голос проникал в самое сердце. Вспомнилось, как он катал Люсю на санках – пыхтел, а вез, тянул… А она, непоседа в светлых кудряшках, торчащих из-под шапки, только подстегивала его:

– Давай, давай!

– Люсь, а ты наше детство вспоминаешь? – спросил он, понизив голос, как будто бы их кто-то мог услышать. – Или ты уже… в другом мире? И тот, наш, остался в прошлом?

– Глупый, – укоризненно покачала головой сестра. – Какой ты глупый, Игорек. Я все помню, даже лучше, чем раньше. Там, в миру, и подумать некогда, каждый день мелькает один за другим, как черные точки. Ни остановиться, ни поразмышлять. А здесь наоборот. Времени много, – протянула она, взмахнув рукой. – И голова не такая пустая. Бог радость дает, а с радостью все и вспоминается по-другому. Ты-то как? Молишься?

– Редко, – признался он. – Иногда хожу в церковь. Надо бы чаще, понимаю…

– Вот-вот, ты разумей это. Только сердцем, а не головой. Тогда и к Богу придешь… Поел?

– Да. И квас вкусный. Сейчас чай попью… Поговорить надо, Люсь.

– Ты допивай-доедай. И на воздух выйдем. Там у нас лесок небольшой рядом. Там и поговорим.

Навстречу им попадались монашки. По двое-трое. Они смотрели на него украдкой. Искоса, глазами старались не встречаться. А если встречались, то сразу отводили.

Небольшой лесок был за воротами. Они ступили на дорогу, а потом свернули на тропинку, петлявшую между высоких деревьев. Под ногами тропинка приятно пружинила. Невольно он поднял голову вверх. Раскидистые кроны сосен уходили в небо.

– Как хорошо! – вырвалось у него.

Люся обернулась.

– Да. Жаль, что всю эту красоту ты в городе не замечаешь.

Он промолчал.

– А куда мы идем?

– Увидишь.

Дальнейший путь они шли в молчании. Он хотел что-то сказать, но слов не было…

Место, куда сестра его привела, оказалось красивейшим: высокая трава, деревья, кусты шиповника, раскидистые клены. Кирпичная арка, а за ней – аккуратная дорожка, по обе стороны которой – могилы с мраморными и деревянными крестами.

– Наше монастырское кладбище, – пояснила Люся, поправляя темный платок. – Побудешь здесь, и благодать снизойдет. Найдешь ответы на свои вопросы… Ты только прислушайся к себе, и ответ придет. Как бы сам собой…

Они прошли за ограду. На кладбище никого не было. Где-то совсем рядом заливалась птица. Он ощутил, как на него сверху снисходит покой. Именно снисходит. Не приходит, не появляется, а спускается сверху. Осеняет.

Они дошли до конца кладбища и вернулись обратно. Люся указала на скамеечку, которую он раньше не заметил. Деревянная, потемневшая от времени.

– Там мы можем поговорить, – указала на нее Люся. – Никто нам не помешает. Да и с мыслями ты, наверное, собрался…

После разговора с Люсей ему стало легче. Они обо всем договорились, и сестра поддержала его. Раз нужно сохранить эти материалы – нет проблем.

– У меня они будут в полной сохранности, можешь даже не волноваться. Побудут пока здесь, а там – как ты решишь.

«Почему я раньше не приезжал сюда? – подумал он. – Ведь это так просто – получить поддержку и помощь от близкого тебе существа. По сути, у меня сейчас никого нет, кроме Люси. Единственная родная мне душа…»

Кровная ниточка. Даже когда Люся скрылась за монастырскими стенами, он какое-то время стоял и смотрел на эти стены, словно посылая сестре слова прощания.

В последние минуты Люся осенила его крестом и поцеловала в лоб.

– Все будет хорошо, Игорь, – твердо сказала она. – Обо всем остальном не кручинься. Рада была тебя увидеть, хотя ты и исхудал. Я помню тебя таким плотным…

– Ну, это было давно, – улыбнулся он, хотя было невесело.

«Место, что ли, на меня так подействовало? – подумал он. – Действительно, какая-то неземная благодать. Давно я такого умиротворения не испытывал. А теперь надо расставаться и с этим».

Уходить не хотелось. Так бы стоял и стоял здесь. Как блудный сын пред вратами рая.

Какой-то шорох в кронах деревьев заставил его поднять голову. До вечера было еще далеко, но его приближение уже ощущалось в воздухе: длинные косматые тени ложились на освещенные участки земли. Поле, которое ему надо было перейти, чтобы выйти к дороге, тоже было залито теплым золотистым светом, уже не ярким, а растопленным – предвестником заката.

С усилием Мятлев вернулся к сегодняшнему дню. Такой же закат был сейчас в Лондоне. Мягкий, умиротворяющий. Он бродил по городу, прикидывая, удастся ли ему выскользнуть из расставленной ловушки. Может быть, все-таки он уцелеет? Он щупал бумажник и прикидывал, в каком отеле лучше остановиться.

Но решил сначала взять билет. Прямо в аэропорту Хитроу. И если будет ближайший рейс – улететь на нем. Он больше не хотел оставаться в Лондоне.

Он зашел в ближайший магазин и купил себе костюм. С отвращением сложил тряпье и бороду в пакет и выбросил в мусорный контейнер. Настроение немного улучшилось.

Зашел в кафе, съел сэндвич с кофе. Он без конца прокручивал разговор с отцом и его слова.

В аэропорту без проблем купил билет и сел в зале ожидания. До отлета было пять часов. Выходить в город не хотелось.

Объявили регистрацию. Перед тем как встать в очередь к стойке, он решил заглянуть в туалет.

Он мыл руки, предварительно капнув на них жидкого мыла, и неожиданно почувствовал острую боль в спине. Падая, боковым зрением, когда все внутри уже плавилось от боли, увидел темный силуэт, метнувшейся к двери. И последнее, что предстало перед ним, было лицо Люси, монастырь и блаженная тишина. И эта тишина была с ним, когда он падал в вечное невообразимое для смертных великое Ничто.