Часть вторая
Истоки легенды

Небо Бретани поражало – серо-розовое, высокое и прохладное. Дул ветер, и Маруся пожалела, что не взяла с собой куртку, а была только в легкой кофте, но кто же знал, что в Бретани такие колючие ветра? Она тащила за собой дорожную сумку на колесиках, которая весело громыхала и подскакивала на поворотах. Маруся взяла машину. Шофер ей попался говорливый, настоящий француз. Черноволосый, с карими блестящими глазами и тонкими аристократическими руками. Он мешал английские слова с французскими и все пытался поймать Марусин взгляд в верхнем зеркальце. Она рассеянно отвечала, думала о предстоящей встрече. Вздохнула и нахмурилась. Шофер, который представился, как Гийом, наконец, поймав ее взгляд, улыбнулся, но, увидев сумрачный вид, спросил:

– Что случилось?

– Ничего, просто у одного человека умер родственник. И я еду к нему…

Гийом сокрушенно зацокал.

– Вы родом из этого городка? – спросила Маруся.

– Нет, чуть подальше. Здесь у меня двоюродный брат живет.

Наконец машина затормозила около дома, отделанного серым камнем. Когда Гийом отъехал, Маруся подумала, что надо было узнать, где находится отель – на случай, если вдруг остаться у Кати неудобно.

Не успела Маруся сделать несколько шагов, как из дома вышла девица с короткой стрижкой, пирсингом в носу и в мятых штанах, как будто бы она в них где-то валялась, и в футболке не первой свежести. В руках у нее была кисть, с которой стекала краска.

– Маруся? – спросила она, прищуриваясь.

– Да, Катя, это я.

– Проходи. Никак не могу поверить, что Виолы уже нет. Я с ней два дня назад говорила. Все было нормально. Она ни на что не жаловалась. Я ее все время гоняю к врачам. Чтобы она проверялась регулярно. А тут… убили…

В Катиных глазах промелькнуло нечто похожее на страх и еще… смятение. От Маруси это не ускользнуло.

– Получается, что я последняя видела твою бабушку в живых, – тихо сказала Маруся. – Не считая…

– Да… – протянула Катя и закусила губу. Маруся видела, что она изо всех сил старается не расплакаться.

– Ты меня не стесняйся, плачь. Это нормально, – проговорила Маруся. – Я все понимаю…

– Да, проходи, не стой на крыльце. Я сейчас…

Катя нырнула в дом, Маруся снова взяла чемодан и пошла за ней.

В доме было тихо, Маруся оказалась в большой комнате, в глаза сразу бросились красивые старинные часы. А еще она почувствовала чей-то взгляд, беспокойно осмотрела комнату и наткнулась на вальяжного кота, развалившегося на шкафу.

– Он смирный и не тронет, – пояснила Катя. – Есть будешь?

– Нет. Спасибо. Чай попью.

– Тогда подожди немного.

Катя вышла из комнаты и через несколько минут появилась с подносом маленьких булочек.

– Надеюсь, не черствые. Я два дня назад покупала, но тут все помешаны на свежей выпечке, так что я выгляжу анахронизмом. Могу и черствые погрызть. Попробуй, как тебе, нормально? – Она почесала переносицу, отчего на носу появилась желтая полоса.

– У тебя руки в краске.

Катя посмотрела на свои руки, потом на Марусю.

– А, плевать. – И махнула рукой. – Может, душ с дороги хочешь принять? Или вечером?

– Вечером.

– Ну смотри.

Вскоре Катя появилась с электрическим чайником в руках и двумя чашками, которые несла одна в другой.

– Сейчас еще заварку принесу и сахар. У меня здесь все по-простому. Разбросано в нескольких местах. Такой нормальный холостяцкий быт. Бабушка меня всегда ругала: говорила, кому ты такая нужна? А теперь ее нет, – голос Кати задрожал.

Чай пили в молчании.

– У меня есть вопрос к тебе… – наконец сказала Маруся.

– Спрашивай… Я закурю, ничего?

Ее короткие рыжие волосы отсвечивали от света лампы.

– Кури.

– А сама как?

– Практически никак. То есть крайне редко.

Катя поднялась со стула и сняла со шкафа стоявшую на краю пепельницу. Кот с любопытством наблюдал за ней.

– Ну, рассказывай.

– Кать… – Маруся вжала голову в плечи. Ей было странно и неловко. Словно она собиралась сморозить явную глупость, да еще в такую минуту, когда Катя вспоминает о любимой бабушке.

– Ты думаешь, что сейчас скажешь глупость… Спрашивай что хочешь, не стесняйся.

– Как ты…

– А бабушка говорит, что я мысли читать умею. – Катя эффектно выпустила струйку дыма. – Сейчас уверяют, что ясновидение и предсказание не феномены, а вполне себе научные явления.

– Кать, твою бабушку убили, но я даже не представляю, кому могла понадобиться скромная преподавательница психологии и древнегреческой философии, обожавшая тексты Платона и Аристотеля.

– А вот в этом ты ошибаешься. – Катя выпустила еще одну струйку дыма. – Скромные преподавательницы психологии могут быть замешаны в разные события. Жизнь так складывается. Например, ты в курсе, что убийца Кеннеди Освальд Ли Харви приезжал в СССР, жил здесь? Он осел в Минске, да. Но путь его лежал через Москву…

– Тебе об этом рассказала бабушка? Когда? Ты говорила об этом кому-нибудь? – засыпала она Катю вопросами.

– Бабушка говорила намеками. Не хотела для меня никаких неприятностей. – Катя повертела коротко стриженной головой. – Как ты думаешь, почему я тут сижу?

– Не знаю.

– Один раз на меня чуть машина не наехала. Так бабушка страшно перепугалась. Подняла свои старые связи и отправила сюда, во Францию. Я училась на биолога. Кончала биофак МГУ.

– Я думала, ты художница.

– А, это так, баловство. – Катя замолчала. – Я еще удивлялась, думала: зачем она меня от себя прогнала? Отправила единственную внучку… А потом поняла. Она хотела, чтобы я была подальше от всего этого… Боялась за меня. Я многое не понимала, да, впрочем, не понимаю и до сих пор. Знаю только одно: все эти кланы, секретные службы никуда не делись. Какие-то старые кадры тоже остались и управляют всем из-за кулис. Дергают за ниточки других… Правда, для нас, простых смертных, это все далеко и сложно… Я даже не могу поехать в Москву и похоронить Виолу. Этим займется наша дальняя родня. Виола меня предупреждала: если что – сиди и не высовывайся.

Катя придвинула стул и положила на него ноги.

– Так что живу я здесь, можно сказать, по российским меркам, в глуши. Подруги первое время удивлялись, как я так могу? Глушь, берег моря, народу мало. В основном тихие зажиточные буржуа… Они бы точно с тоски с ума сошли. А я – ничего… Нормально… – Катя потянулась так, что хрустнули косточки.

– А в Москву ты приезжала?

– С тех пор как уехала – ни разу. Все собиралась, но, как я понимаю, бабушка сама задерживала меня под разными предлогами. Иногда даже надуманными. – Катя замолчала. – А я, как скотина последняя, велась на ее сказки. Надо было плюнуть на все и приехать! Да что теперь об этом говорить? – Катя махнула рукой, а потом заплакала, размазывая слезы ладонью по лицу. – Как подумаю, что ее нет, не по себе становится… Честно, до конца не верится.

Маруся промолчала. Она знала, что смерть близкого человека проходит несколько стадий. Сначала взрыв боли, такой острой, что временами становится трудно дышать, потом поток слез… Любой пустяк, любая мелочь могут напомнить об утрате, и слезы льются тихо, беззвучно. Следующий этап – обманчивый покой, напоминающий тонкую пленку льда, чуть ступишь посильнее – и все, затянет, завертит темная вода, и снова нырнешь в пучину болезненных воспоминаний.

– Еще чай?

– Лучше кофе.

Катя сняла ноги со стула и, громко хлопая тапками, пошла в кухню. Маруся заметила, что она все делала громко, шумно.

Кофе источал необыкновенный аромат.

– Один колумбиец научил. По особому рецепту. Только никак не могу привыкнуть к европейским обычаям – пить кофе маленькими чашечками. Мы в России привыкли пить кофе много, башка с утра трещит, вот и нужен кофе, чтобы сон разогнать и себя в порядок привести.

– А как у тебя с работой?

– Ничего. Работа не особо пыльная. Хожу два раза в неделю. Остальное время либо дома рисую, либо езжу развеяться в ближние города.

Она посмотрела в окно, за которым уже стемнело.

– Скучновато, да… Но я привыкла. – Катя словно разговаривала сама с собой. – Длинные вечера, длинные ночи… – она тряхнула головой. – Ладно, ты, наверное, хочешь спать?

– Да, устала. Перелет, нервы…

– Ты любишь спать в большой комнате или поменьше?..

– Мне все равно.

– Понятно. – На секунду Катя задумалась. – Я тогда поселю тебя в угловой комнате. Она у меня самая прибранная. Не возражаешь?

– Ничуть.

– Выдам тебе белье, полотенце, и до завтра. Я и сама уже хочу в койку. Если что нужно – зови. Моя комната – сразу за этой. Найдешь.

– Хорошо, до завтра.

Только сейчас Маруся ощутила, как она устала и как наливается тяжестью голова.

Комната, куда ее привела Катя, была небольшой: в ней размещались одна кровать, поставленная впритык к стене, круглый столик, узкий шкаф и кресло.

– Ванная напротив.

– Спасибо.

– Утром я встаю обычно в семь.

– Буди!

Маруся приняла душ, но уснула не сразу. Когда она выглянула в окно, то увидела прямоугольник света на земле. Наверное, и Катя не спала… Но это объяснимо: на нее обрушилось известие о смерти бабушки. Бедная Катя… Лежит, вспоминает или, напротив, ходит по комнате и курит…

Маруся почувствовала, как ее захлестнула волна жалости…

Он закончил писать отчет, сдал его и ощутил сразу одновременно усталость и облегчение. До Нового года оставалось две недели, но никакого праздника он не ощущал. Напротив, с каждым днем тяжесть на душе усиливалась.

Ему сказали спасибо, и все. Звонков больше не было, машина за ним не приезжала, Корин молчал. И вообще складывалось впечатление, что это все ему приснилось. Несколько раз он порывался позвонить Корину сам, но что-то останавливало, и он клал трубку обратно на рычаг.

За день до Нового года Корин позвонил:

– Ты как, пионэр?

– Нормально. Отчет сдал…

– Я знаю. Как настроение?

– Все хорошо, – выдавил он.

– Какие планы на Новый год?

– Пока никаких.

– Отлично. Приезжай ко мне. Я тоже один. Жена уехала к матери, та что-то себя плохо чувствует, сын справляет праздник с друзьями. Он сейчас в Карпатах. А я адын, совсем адын, – сказал он, пародируя кавказский акцент. – Так что, пионэр, подтягивайся ко мне. Посидим, поговорим. Словом, жду.

– Хорошо, Валерий Игнатьевич. Что привезти?

– Да ничего не надо. У меня все есть. Твоя персона – лучшее украшение моего стола.

Корин был задумчив и невесел. На столе стояли закуски, курица с рисом, шампанское, вино, коньяк. В углу комнаты – маленькая искусственная елочка.

– Вот такой вот Новый год у нас с тобой. Но ничего. Все нормально. Главное – страна крепнет и хорошеет. А наши дети и внуки будут жить уже при полном коммунизме. Хотя… – но свою мысль Корин не закончил.

По телевизору шел концерт. Выступал Муслим Магомаев.

– Звук уменьшить? Или нормально? Давай я по бокалу вина налью. Проводим старый год.

Они выпили.

– Ну, теперь рассказывай, что там в отчете понаписал? – спросил Корин, подцепляя вилкой кусок красной рыбы.

– А можно? – замялся он.

– Мне все можно, пионэр. Я и есть наше государство и одновременно его безопасность. Мне твои выводы нужны. Как там кролик Оззи? Виновен или нет?

– Мой вывод – нет.

– Аргументируй.

– Многое говорит против: плохой стрелок, неустойчивая психика, отсутствие мотивации. Он выступал за равные гражданские права для всех. Кеннеди тоже за это ратовал. Так что, по идее, особых разногласий быть не должно. Классическое подставное лицо. Внушаем… Его просто использовали. К тому же он слишком легко попал в СССР, так же легко вернулся обратно. Вряд ли человек со стороны мог это сделать. Все-таки в то время бюрократические препоны были еще те. Разгар «холодной войны». А он запросто катается туда-сюда. Как будто бы к тетке в деревню.

– И что?

В полумраке комнаты стекла очков Корина поблескивали тусклым светом. Магомаева сменила Эдита Пьеха.

– Мой вывод – его загипнотизировали. На основе имеющихся материалов я сделал вывод, что его использовали в рамках программы «МК-Ультра». Этот проект был создан в ЦРУ в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году с целью разработки химических и бактериологических средств для воздействия на психику человека. Работа шла по следующим направлениям: расстройство памяти, методы выпытывания информации, внушаемость, создание чувства вины, зависимости, ну и так далее.

Он замолчал. То, что удалось узнать о проекте, повергало в шок. Проект «МК-Ультра» разрабатывал такие вопросы, как модификация поведения, гипноз, действие наркотиков, сыворотка правды, токсины в человеческом организме. Одной из основных целей была способность манипулировать и управлять человеческой памятью. Контролер-манипулятор должен был иметь доступ в память манипулируемого агента. Затем нужно было стереть из памяти агента определенную информацию и заменить ее другой. Но делалось это так, что сам агент забывал о том, как выдал какие-либо важные сведения и данные. А на заключительном этапе следовало перепрограммировать вражеского агента таким образом, чтобы тот не понимал, как и кто отдает ему необходимые приказы…

– Я знаю, – поморщился Корин. – А ты мне как лекцию читаешь.

– Простите.

– Ладно, проехали.

– Освальду могли вводить различные препараты.

– Кто? – быстро спросил Корин.

– Тот же Мореншильд. Он, как опытный человек, мог контролировать дозировку и способы введения. Наблюдать за Освальдом и докладывать наверх об изменениях в его поведении. Покушение на генерала-расиста Уокера было пробным камнем, чтобы выяснить, насколько Освальд внушаем и способен стать манипулируемым субъектом.

– У нас тоже была такая программа, – как бы мимоходом сказал Корин. – И мы тоже вели Освальда. Переводчица Римма и Татьяна, которая подключилась к Освальду в Минске, – тоже наши люди.

Возникла пауза, но Корин махнул, чтобы он продолжал.

– То, что Освальд плохо стрелял и так и не смог получить права на вождение, говорит о том, что он был неспособен к концентрации, а стало быть, легко поддавался гипнозу. Есть версия, что с ним начали работать, еще когда он служил в морской пехоте. Какое-то время к нему приглядывались, изучали его интеллект, психику, состояние… А потом, на основе всех этих показателей, приняли решение поставить в разработку. На решающем этапе его вел Мореншильд. Такую работу не могли доверить кому попало. Это должен быть умный хладнокровный человек, к тому же связанный со спецслужбами. Кроме Мореншильда, время от времени всплывает еще одно имя. Алекс. С Алексом он познакомился в Минске. Анализ дневника Освальда Ли Харви свидетельствует, что его записи становятся все беспорядочней, короче, сумбурней. То есть воздействие веществ усиливается. Он становится все более и более зависим и внушаем. В дневнике есть упоминания о «человеке-без-лица». С Освальдом в рамках программы «МК-Ультра» контактировали конкретные люди. А потом вся информация о них стиралась, и он не мог вспомнить, как они выглядели. Это мог быть один человек или несколько. Неизвестно. Программные установки были одинаковыми. Но самое странное не в этом…

– А в чем?

– В том, что у меня сложилось странное впечатление – «Алекс», его друг по Минску, переехал и в Америку. Или это все-таки были галлюцинации Освальда?

– Понятно, пионэр, поработал ты неплохо. Теперь советую обо всем забыть.

– Уже забыл. Да, судя по всему, Роберта Кеннеди убили по такой же схеме. Загипнотизированный одиночка. Серхан Серхан, палестинско-иорданский иммигрант. Застрелил, когда Бобби Кеннеди шел через кухню в отеле «Амбассадор». Если бы не смерть, Роберт, скорее всего, выиграл бы президентские выборы. Интересно, что Серхану в момент убийства Роберта Кеннеди было столько же лет, сколько и Ли Освальду – двадцать четыре. Очевидно, что работать лучше с молодыми. Они легче поддаются гипнозу и манипулированию. Позже Серхан Серхан отказывался от того, что он был во вменяемом состоянии, когда стрелял. Он утверждал, что не понимал, как он это делает. И Ли Харви до последнего, даже когда умирал, не подтвердил, что он стрелял в Кеннеди. Зачем ему врать перед смертью?

– Молодец, пионэр! Давай теперь еще по бокалу. Скоро шампанское открывать. Новый год на носу.

Утро началось с чашки крепкого кофе и свежайших булочек с маслом.

– Успела сходить в город, – сказала Катя, наливая себе вторую чашку кофе.

– Пока я дрыхла?

– Угу! – улыбнулась она, забираясь с ногами в кресло и откусывая половину булочки. – Как спалось?

– Сначала – никак. Ворочалась, даже хотела позвать тебя, так как… – Маруся запнулась, а потом продолжила. – Видела, что у тебя свет горит в окне. Подумала, что, может, тебе что надо.

Катя затрясла головой.

– Не-не, все правильно сделала, что не заходила. Мне нужно было остаться одной. Прости, но ты бы мне ничем не помогла. Это моя жизнь… Знаешь, – она усмехнулась и положила остаток булочки на тарелку, – вспоминались какие-то мелочи. Такие смешные… Как я была маленькой, а бабушка водила меня в зоопарк. И глядя на тюленя, я говорила «папалень». Мне казалось, что он похож на папу – такой же развалившийся и ленивый… Виола смеялась, когда слышала это, и умоляла не говорить папе. Или как мы любили с ней собирать осенью опавшие листья и соревновались: кто найдет ярче и красивей… Делали гербарии. Они в Москве остались… – Катя замолчала. – Все. Все, не буду, – вдруг сердито сказала Катя и провела рукой по лицу.

Маруся молчала.

– Слушай! Мы с тобой сейчас ко мне на работу поедем. Я тебе кое-что покажу. Думаю, тебе это поможет.

– В чем? – удивилась Маруся.

– В твоих поисках.

– Откуда ты знаешь, что я что-то ищу?

Катя со стуком поставила чашку на стол.

– Послушай! Чем мы будем откровенней друг с другом, тем лучше. Вчера ты рассказала мне часть правды. Бабушку убили, ты поняла, что есть какие-то нити в прошлом, какие-то тайны и секреты. Я тебе вчера открылась и обратила внимание, как ты слушала. Боялась даже пошевелиться. Ты можешь говорить что угодно, но у тебя есть свой план и свои вопросы! Ты их еще не успела задать. Может быть, настало время поделиться?

Маруся молчала. В комнате стояла тишина, и было слышно, как где-то недалеко раздается шум машины.

– Ты долго молчать будешь?

– Это все сложно… И касается не только меня, но и других людей. – Маруся откинула волосы назад.

– Будешь выкручиваться? Ну-ну… Но зачем? Откровенность так откровенность.

Бывают моменты: пан или пропал. Нужно уметь рисковать, потому что риск – дело не только благородное, но и полезное… Иногда он – ключ к запертым дверям. И, похоже, сейчас настал тот самый момент. Маруся верила в свою интуицию и потому рискнула.

– Ты права. – Она посмотрела Кате в глаза. – Я сейчас работаю в избирательном штабе мэра одного российского города. Работа как работа. – Она помедлила. Катя смотрела на нее, ее зрачки были расширены, и глаза казались почти черными. – И вот однажды отец кандидата в мэры случайно упомянул в разговоре мою бабушку. То есть он ее не упомянул, а просто несколько раз процитировал ее любимые английские поговорки. А потом сказал фразу, которую могла произнести только она. И, Кать, мне стало плохо. Представь себе, когда человек говорит так, что мне на ум приходит только одно – они были знакомы. Мне это показалось любопытным, и я захотела проверить этот факт. Любимой подругой моей бабушки была твоя бабуля. У меня как раз выдалась неделя выходных, я поехала в Москву, чтобы попытаться узнать обо всем. Может быть, данное обстоятельство чего-то значит, а может быть, и нет. Я не знала… Я… – она почувствовала сухость во рту и сглотнула, – открыла ящик своей бабушки, который не открывала с момента ее смерти. Мне все время казалось, что я зайду в ее комнату, а она там, сидит в кресле и читает или раскладывает пасьянс… Иногда я ловила себя на том, что, подходя к двери, хочу постучать и услышать ее голос… Я открыла ящик и нашла там фотографию. Один мужчина показался мне знакомым. С этой фотографией я поехала к Виолетте Сергеевне. Кать! Она узнала кого-то на этой фотографии, понимаешь! Узнала! И ей даже стало плохо, но мне не сказала ничего, только дала понять, что ей нездоровится и хочется остаться одной, отдохнуть… Я предлагала свою помощь, но она отказалась, попросила уйти. Я ушла. Все. На другой день позвонила, никто не ответил… Я решила не ждать, а отправиться к Виолетте Сергеевне. Остальное ты знаешь. А еще я нашла у нас в доме в тайнике отрывок из дневника Освальда, ну, того самого, кто убил президента Кеннеди. Дневник обрывается… Идет вариант на английском языке и на русском. Когда ты сказала про Освальда Ли Харви, я поняла, что это все части одного пазла…

Катя взяла со стола чашку кофе и сделала большой глоток.

– Бабушка всегда остерегалась прошлого. И все-таки оно ее настигло… Что ж, завтра утром мы кое-куда поедем. Думаю, ты узнаешь много интересного.

С Кориным он больше не пересекался.

Но однажды Корин позвонил и попросил прийти к нему.

В квартире все было по-старому. Только такса не вышла навстречу.

– Гай умер! – кратко сказал Корин. – Ушел дружок… Ты проходи, проходи в комнату, не стой случайным гостем.

В комнате на столе стояли закуска и коньяк. Приглядевшись к хозяину, он понял, что Корин порядком выпил. Его лицо раскраснелось, руки дрожали.

– Как жизнь, пионэр? Давай опрокинем по стопочке? Да ты не стесняйся, все свои… Работаешь? Это хорошо. Развелся со второй женой? Это хуже. Но не печаль. В холостяцком существовании есть свои прелести. Со временем их откроешь.

Он сидел, ел и недоумевал: зачем снова понадобился Корину? Что тот от него хочет? Не просто же так вызвал его?

– Не торопись, – словно угадав его мысли, сказал Корин. – Все по порядку.

Журналист подцепил вилкой кусок рыбы, поднес ко рту, заглотил и подавился. Закашлялся, лицо побагровело, глаза расширились. Резким жестом Корин показал, чтобы его хлопнули по спине.

Он хлопнул несколько раз, через пару минут Корин, повертев головой, выдавил:

– Подавился! Старею, видимо… Ладно. – Он взял салфетку и вытер рот. – Еще по стопочке? А? Перед разговором.

После стопочки Корин замолчал. И внезапно повернулся к нему. Он с удивлением увидел, что Корин плачет.

– Прости! Расчувствовался, старик! Просто сейчас я остался один, жена умерла, сын живет отдельно… Но дело даже не в этом. Кончилась идея, понимаешь, большая идея. Союз был не просто страной, эта была глыба, проект, равного которому никогда не было! Мы были сильными, с нами считались, нас боялись. А что теперь? Нет, вот ты мне скажи, что теперь? Народ погнался за красивой жизнью и куском колбасы. Но будет время, когда он проклянет свою слабость. Как там говорится в Библии? «И живые позавидуют мертвым». Да-да, читали и мы Библию…

Он взял со стола салфетку и высморкался.

– Ну, все! – Он хлопнул ладонью по столу. – Теперь за дело! Я начну издалека, но ты поймешь, почему я это сказал… Наверное, для тебя не секрет, что я работал в разведке. Отец твой тоже, как и многие посольские, имел отношение к нашим спецслужбам. Развал СССР застал меня в Америке. Шеф срочно вышел со мной на связь. Как сейчас помню: мы сидели в кафе, и он долго смотрел на океан и шевелил губами, как будто бы считал про себя. Таким я его еще никогда не видел. Как будто бы из него ушло все. И еще меня поразили его глаза. Такие глаза я видел только однажды – у пса, которого сбила машина. Он был еще жив, но уже умирал и осознавал это, но продолжал цепляться за жизнь и не верил, что еще минута и его не станет… Потрясающий взгляд! Я не смог его выдержать, моргнул и отвернулся… Так сейчас было и с моим шефом. Я не мог смотреть ему в глаза… Не мог… «Ну что… Все?» – сказал он. Я не понял и переспросил: «Что «все»?» «Все, значит, все. Конец системы». «Перестройка и гласность – это еще не конец», – осторожно возразил я. «Это абсолютный фантастический конец… – он достал сигару и пожевал ее. – Видел, как сгорает петарда? Пш… и все! Ты еще этого не понял? Ну тогда ты – счастливчик!» «Безопасность нужна любой стране. От перемены слагаемых сумма не меняется». «Оставь эти идиотские истины для кого-нибудь другого. Для чего мы здесь гнили? Спроси меня – для чего? Я сына не видел столько лет. Да и старшая дочь выросла фактически без меня. А все ради чего?» «Во имя Родины», – отчеканил я. «А Родина нас продала, как последняя потаскуха… Нет уже ни Родины, ни службы… Ничего!». «Нас отзывают?» – недоумевал я. «Пока – нет. Но нужно беспокоиться не об этом, – хмуро ответил он и добавил после паузы: – Нас будут отстреливать. По одному». По моей спине потекла тонкая струйка пота, хотя трусом я не был никогда. «Только это все будет выглядеть по-другому, – мрачно проговорил шеф. – Кто-то выпадет из окна, кто-то застрелится, кого-то убьют в драке, кого-то настигнет внезапный инфаркт, когда он будет гулять в лесу и собирать грибы».

Корин воспроизводил этот монолог, глядя куда-то перед собой. Видимо, повторял его неоднократно, и эти слова врезались ему в память.

– Вот такой у нас был разговор, – подытожил Корин. – И я понял, что мы должны держаться друг друга, помогать, пока нас не перебили поодиночке. – Тебе нужно переехать в другой город. По нашей линии… – после недолгого молчания произнес Корин.

– Что имеется в виду по «нашей линии»? – быстро спросил он.

– По нашей, значит. По линии разведки…

Он вспомнил слова отца: «Держись Корина».

В горле встал комок. Он только и мог что кивнуть.

– Вот и хорошо…

– Тебе нужно поехать в один волжский город и жить там.

– Как «жить»? – растерялся он. – А моя карьера? Университет?

– Там тоже есть университет. Пристроим. Будешь преподавать там.

Он подумал, что ничего не теряет, живет один, семьи нет. Так что какая разница, где жить?

Они какое-то время сидели в молчании. Затем Корин сказал, сняв очки и протирая их салфеткой:

– Будешь смотреть за одним человеком. Войдешь в его круг и станешь наблюдать за ним.

– И кто он?

– Корольков Эдуард Николаевич. Он скоро будет готовить своего сына к выборам на пост мэра города.

– И не говори, что я тебя не предупреждала… – крикнула Катя, стараясь перекричать шум моторки.

В ответ Маруся только кивнула.

Сейчас они ехали в то самое место. Но зачем и куда, Катя пока не объяснила. Ее губы были крепко сжаты, лоб прорезала вертикальная морщинка, короткий ежик рыжих волос от ветра выглядел так, словно по нему провели щеткой. Маруся сидела, вцепившись руками в бортики.

– Не укачивает?

– Нет.

– Вот и славно, а то меня первое время трясло, чуть что – за борт. Тебе, стало быть, повезло.

Катер резко накренился, и Маруся почувствовала, что сейчас она вылетит прямо в море.

– Ой! – И крепче вцепилась в бортики.

– Держись! Особенно на поворотах.

– Давно на станции работаешь?

– Пять лет. Работа не пыльная, впрочем, я тебе уже говорила. Занимаемся изучением флоры и фауны побережья. Оборудование здесь на уровне, персонал нормальный, зарплата приличная, так что жаловаться не приходится. – Катя кричала, чтобы Маруся могла ее услышать.

День был сине-белым. Синим от неба и белым от пены за бортом. Катер ввинчивался в воду, вгрызался в ослепительно-синюю гладь. Маруся оглянулась: две белые шипучие дорожки шли, не пересекаясь друг с другом, то извиваясь, как змеи, то параллельно, как лыжни.

– Здорово!

Брызги воды попадали Марусе на кожу и мгновенно высыхали под солнцем. На краю мыса показалось серое строение.

– Это лаборатория, – кивнула Катя.

Катер сбавил скорость, и от неожиданности Маруся подалась вперед, качнулась и чуть не упала прямо на дно.

– Сначала зайдем туда, для отвода глаз, если кто увидит нас в море – скажу, что заезжала на работу. Перед тем как пойдем туда – покурю. У нас с этим строго. Там у нас сейчас, скорее всего, Али. Марроканец. Неплохой парень. Подрабатывает у нас в лаборатории. Иногда и в выходные дни бывает.

Лаборатория представляла собой небольшое прямоугольное здание серого, цвета с небольшими квадратными окнами. Никаких клумб, красивых дорожек и зеленых газонов.

– Я пойду туда, а ты останься здесь. Я мигом. У меня пропуск электронный, а у тебя его нет, так что постой здесь.

– Хорошо.

– Только никуда не уходи. Стой на этом месте.

После ухода Кати Маруся задумалась. Она до сих пор не сказала, зачем она ее сюда привезла, хотя скоро все объяснится. Вокруг росли деревья. Солнце палило все сильнее, и Маруся подумала, что неплохо бы отойти в тень. Она встала под дерево и вдруг почувствовала, что в правую туфлю попал камешек. Сняв туфлю, вытряхнула камешек и тут увидела Катю, которая шла прямо к ней, и выражение ее лица было озадаченным.

– Все в порядке, можем ехать. В лаборатории Али.

– Мы едем куда-то еще?

– Да.

– Но куда?

– Скажу после, когда приедем на место.

Маруся надела туфлю и поспешила вслед за своей спутницей, которая шла широким размашистым шагом.

Вскоре они прибыли на маленький остров – скалистый, изрезанный гротами и расщелинами. Катер качался на волнах, медленно подплывая к суше. Маруся обернулась и посмотрела на море. На горизонте плавилась нежная дымка… Птицы кружили над ними, издавая резкие гортанные звуки. То снижаясь, то взмывая вверх, отчаянно хлопая крыльями.

– Это часть национального заповедника. Для туристов – оборудованная территория чуть дальше. Там все как надо – экскурсии, гиды. А здесь для своих, ученых и исследователей. Заповедное местечко во всех смыслах.

Катя причалила к каменистому берегу и прикрепила катер с железному столбику. Обернувшись, протянула Марусе руку, чтобы помочь ей спрыгнуть. Та ступила на берег и улыбнулась:

– Как здесь хорошо!

– Место красивое. Привыкаешь, но все равно трогает. Первое время я здесь часто бывала. Приеду одна и сижу, размышляю… Как Робинзон Крузо в женском варианте. – Катя посмотрела на Марусины ноги и сокрушенно покачала головой. – Нужно было взять другую обувь, а я не подумала… Все из головы вылетело, вот досадно!

До скалы расстояние было метра три. Узкая каменистая полоса заворачивала за нее.

– Иди за мной, придется трудновато без специальных ботинок, но ничего не поделаешь. Моя промашка, а тебе страдать.

– И куда мы направляемся?

– Ты всегда такая нетерпеливая? – вздохнула Катя. – Сказала же: потерпи.

Они обогнули скалу и оказались перед небольшим гротом, Катя нырнула туда, Маруся за ней. Здесь было прохладно, и от этого контраста, перехода от солнечного дня к мраку, в глазах сделалось темно, и на мгновение она словно ослепла. Этот подземный мир был совсем не таким, как там, наверху. Там было солнечно и тепло, а здесь – темно, влажно и ощущение, что ты отрезан от всех в колодце с шершавыми стенками.

Камни были скользкими, и Катя, обернувшись, предупредила об этом.

Где-то раздавалось мерное шлепанье воды.

Маруся шла маленькими шажками, тщательно выбирая, куда ступить. Под ногами были камни – гладкие, обкатанные водой, пупырчатые, с острыми углами, торчащими, как сломанная спица зонтика. Такие камни Маруся обходила.

– Кать! – позвала она. Та обернулась и приложила палец к губам.

– Ш-ш-ш… Здесь эхо…

Позади был свет, впереди – темнота. Раньше Маруся никогда не бывала в пещерах и видела их только на фото и картинках. Откуда-то шла струя сквозняка – прямо на тело, разгоряченное на солнце, ее будто касался чей-то шершавый и холодный язык. «В таких пещерах можно замерзнуть», – подумала Маруся. Глаза постепенно привыкали к темноте. Катя достала из кармана брюк фонарик и посветила прямо перед собой.

– Сейчас уже придем.

Маруся промолчала. Она понимала, что есть ситуации, когда вопросов лучше не задавать, остается просто ждать, когда ей все пояснят сами.

Стены были холодными, изъеденными водой. Что-то резко чиркнуло по пальцу, и она охнула.

– Что там? – Катя резко обернулась. Их длинные тени качались, отраженные на стенах пещеры.

– Поранилась.

– Осторожней. Смотри! – Катя посветила прямо перед собой. Перед ними было озерцо с манящей матовой темнотой. – Ты не думай, оно не мелкое. Это тебе не лужица. – Она подняла с земли камешек и бросила в воду. Он упал с глухим плеском. – Если обогнуть его, там другая пещера, поменьше. Когда здесь прилив, то вход в ту пещеру затапливается, и пройти туда никто не сможет… Держись ближе к стенке.

Вторая пещера была поменьше. Небольшая, уютная, откуда-то сверху просачивался рассеянный свет, и вся она была наполнена тускло-бирюзовыми всполохами.

– Вот мы и пришли. Садись! – предложила Катя, вынимая из кармана брюк небольшую клеенку. – Я эту пещеру называю «глаз зеленого дракона». Похоже?

Они сели на валун, выступавший над водой.

– Хочется курить, но не буду нарушать божественность пространства, – и Катя взмахнула рукой. – Это пещера с сокровищами. Настоящими… А если серьезно, то здесь я схоронила пакет с документами, которые мне дала бабушка. Она просила их увезти из Москвы, что я и сделала. Она не объяснила, что это за бумаги, какие документы. Я дала ей слово, что сохраню. – Катя прищурилась. Маруся видела ее профиль – тонкий, мальчишеский, и еще родинку над верхней губой. Как у Синди Кроуфорд.

– И ты туда не заглядывала?

Катя покачала головой.

– Нет. Я думала, но Виола просила не вскрывать пакет, и я не стала. Я думаю отдать эти бумаги тебе. Ты в них лучше разберешься. Я отдам тебе пакет, но поклянись, что ни одна бумажка оттуда не пропадет. Когда ты закончишь свое расследование, снова вернешь мне. Договорились?

– Да.

– Нам пора уходить. – Катя встала и подошла к стене, потом ее рука нырнула в щель, и она достала пакет, обернутый в черный полиэтилен. – Вот он. Я специально обмотала пакет двумя слоями, чтобы предохранить от влаги и сырости. Думаю, что здесь он был в полной целости и сохранности.

– Ты его ни разу не доставала из этого тайника раньше?

– Нет. В этом не было необходимости. Решила – пусть находится тут. До поры до времени. Сначала он лежал у меня дома, но потом я подумала: раз бабушка так боялась за судьбу этих документов, значит, лучше перепрятать понадежнее. Виола не тот человек, чтобы паниковать или разбрасываться словами попусту. – Катя замолчала. – Имелись соображения и личного порядка. Тогда у меня был бойфренд. Разгильдяй страшный. Всюду свои вещи разбрасывал и совал нос в чужие. Я и испугалась. Решила, что здесь документы будут в большей безопасности.

Она говорила негромко, но эхо все равно усиливало ее слова. Катя положила пакет в рюкзак, и они вышли тем же самым путем.

На свету Маруся прищурилась. Птицы по-прежнему кружились над ними, не думая успокаиваться.

– Надо же, растревожили, – сказала Катя. – Обычно они быстрее приходят в себя.

Отвязав катер, они запрыгнули в него, и мотор взревел, вспенивая воду.

Катя молчала. Рюкзак с пакетом лежал на дне катера.

– Сейчас мы заедем опять в лабораторию, я проверю: по-прежнему ли там все в порядке. И – домой.

Маруся сидела в катере и ждала Катю. Мысли путались, возвращались то к Виолетте Сергеевне, то к Эдуарду Николаевичу, то к Королькову-младшему… И здесь она увидела Катю, та бежала и отчаянно махала руками.

– Скорее, там… убитый… труп. Какой-то незнакомец. И непонятно, куда делся Али. Я тебе говорила, что он у нас подрабатывает в лаборатории. А его брат уборщиком работает. Неплохие ребята. Но у меня сильные подозрения, что они лабораторию и для своих дел используют. Наркотики хранят. Сюда же никто не сунется. Место спокойное, на отшибе. Могли быть разборки на этой почве. А если… – Они посмотрели друг на друга, и одна и та же догадка пришла им в голову. – Похоже, нас выследили, и этот человек поджидал меня на обратном пути в лаборатории. И Али наткнулся на него. И… убил, – уже шепотом закончила Катя.

До дома добрались быстро, за обедом Катя проговорила, не глядя на Марусю.

– Как я понимаю, тебе нужно поскорее вернуться в Москву. И задерживаться здесь не стоит… И еще, как ты понимаешь… этот убитый… незнакомец, скорее всего, из тех, кто выследил нас и решил подкараулить в лаборатории на обратном пути. На нас открыли сезон охоты… Возвращайся и сиди тише воды ниже травы… А документы спрячь в надежном месте. У меня уже такой надежности теперь нет.

– Как же ты?

– Я все бросаю и уезжаю к одной знакомой в Африку, а оттуда – в Австралию. Меня давно звали туда поработать. Наличность на карточке есть. А аренда этого дома истекает через две недели… У нас с тобой, судя по всему, есть фора в несколько часов. А может, и того меньше. Пока наши преследователи обнаружат, что их агент мертв и не выходит на связь… Время у нас есть, но его очень мало.

– Я все поняла, – тихо сказала Маруся. – Абсолютно все…