Глава 16
Дуглас закрыл за собой дверь и укоризненно посмотрел на любимца Виви. Отправившись на поиски жены, он обошел в сопровождении терьера парк, территорию вокруг новых офисов и молочной фермы, а затем лесок за зернохранилищами. Но пес, будь он неладен, так и не сумел взять след.
Эх, мне бы сейчас собаку-ищейку! – подумал Дуглас и грустно вздохнул, поняв абсурдность ситуации.
Искать с собаками собственную жену! Последнее время она постоянно была чем-то занята, еду оставляла с сопроводительными записками, поздно ложилась в постель, находя тысячу неотложных дел в той части дома, которой они практически не пользовались. И Дуглас никогда не знал наверняка, где ее искать. Или в каком настроении застанет, если все же найдет. И такое нарушение привычного ритма семейной жизни напрочь выбивало его из колеи.
Собака, путавшаяся под ногами, жалобно заскулила. Мать из-за двери флигеля дважды окликнула его. Но Дуглас, к своему стыду, сделал вид, будто не слышит. Не то настроение, чтобы бегать по ее поручениям. Он и так уже дважды возил ее утром в город, а в целом – третий раз за неделю. Его мать, по-прежнему обиженная на Виви за отповедь, сделанную во время последней семейной разборки, демонстративно не интересовалась невесткой, как будто, вступив с Розмари в словесную перепалку, Виви нарушила некое неписаное правило и тем самым перестала существовать для свекрови. Если бы Дугласу не было сейчас так себя жалко, он непременно расхохотался бы. К сожалению, до него только теперь дошла суть претензий, предъявляемых в последнее время женой к свекрови. Подтверждением чего, кстати, служил слабый, но весьма отчетливый запашок, исходивший от пассажирского сиденья его внедорожника.
Не обращая внимания на собаку, которая послушно ждала любой команды, лишь бы получить за это лакомый кусочек, Дуглас взял записку с кухонного стола. Когда он уезжал утром из дому, записки еще не было, впрочем, как и час назад, когда он благополучно доставил Розмари обратно, и теперь, глядя на послание жены, Дуглас рассердился и одновременно расстроился. У него вдруг возникло такое чувство, что его брак под угрозой из-за нелепого ребячества.
В записке аккуратным почерком Виви было написано, что она ненадолго отлучилась. Ланч в микроволновке, разогревать двадцать минут. Что касается самой Виви, то, к сожалению, она не может точно сказать, когда вернется.
Дуглас перечитал записку, раздраженно скомкал и швырнул через всю кухню, словно приглашая собаку погоняться за бумажным шариком.
Заметив, что ключи от машины жены висят на крючке, Дуглас выглянул в окно, натянул на голову шляпу и вышел из дому через кухонную дверь, не обращая внимания на доносившийся из-за двери властный голос матери, твердившей его имя.
Алехандро достал из отделения для корреспонденции письмо, отправленное авиапочтой, отметил знакомую марку, сунул письмо в карман и устало зашагал по территории больницы в свою квартиру, а точнее, к своей кровати, которую он в последний раз видел двадцать два часа назад. По идее, Алехандро поначалу должен был нести исключительно ночные дежурства, но поскольку больничное руководство не уставало трубить на каждом шагу о том, что у них организация равных возможностей, то он, благодаря своему полу, вполне неплохо устроился. Его начальство пришло к мнению, что сестрам и акушеркам будет неудобно делить жилье с мужчиной, даже с таким хорошо воспитанным. И когда стало очевидным, что снять для Алехандро жилье в городе не представляется возможным (для домовладельцев слово «акушерка» явно ассоциировалось исключительно с особами женского пола), наверху было принято решение предоставить Алехандро квартиру, которая вполне могла бы принадлежать смотрителю сестринского общежития, если бы эта должность по-прежнему имелась в штатном расписании больницы. Возможно, Алехандро время от времени придется прочистить чью-нибудь раковину или поменять у кого-нибудь пробки, пошутил менеджер, ответственный за размещение персонала, но Алехандро в ответ только пожал плечами. Он не мог позволить себе иметь собственную квартиру на родине. Он не знал, что его ждет в Англии, и дополнительная работа по хозяйству казалась вполне справедливой платой за две спальни и кухню, достаточно большую, чтобы там поместился кухонный стол.
И тем не менее он так и не смог привыкнуть к новой квартире. Она угнетала его даже в такой яркий день, как сегодня, когда комнаты были залиты теплым солнечным светом. Его всегда удивляла способность женщин привнести черты собственной индивидуальности в любое жилье, но поскольку эта квартира была для него лишь временным приютом, то у Алехандро не возникало желания попытаться хоть что-то изменить. Тусклая бежевая краска на стенах и практичная мебель придавали квартире стерильный и неуютный вид. А дробный перестук каблучков, веселая болтовня и хихиканье женщин, непрерывно сновавших туда-сюда по лестнице, делали квартиру Алехандро еще более унылой. Только два человека побывали у Алехандро в гостях: медсестра, которую он имел неосторожность пригласить к себе через пару недель после приезда и которая демонстративно игнорировала его при дальнейших встречах, ну и молодая испанка с курсов иностранных языков – с ней он познакомился в поезде, и она сообщила ему в самый ответственный момент, когда он, по идее, должен был позабыть обо всем, что у нее есть парень, после чего прорыдала чуть ли не три четверти часа. Тех денег, что пришлось дать ей на такси, в Аргентине хватило бы на месяц семье из четырех человек.
Когда я уезжал, размышлял Алехандро, причем чаще, чем хотелось бы, то в первую очередь думал о том, чего хочу избежать.
Он налил себе стакан чая со льдом, подложил под шею подушку и лег на диван, неожиданно остро почувствовав исходящий от одежды въевшийся запах пота. У него болела буквально каждая косточка, поскольку во время дежурства роженица, дама весьма корпулентная, носилась по палате, как бешеный слон, и Алехандро пришлось буквально повиснуть на ней всем телом. Вообще-то, в момент рождения ребенка он всегда чувствовал только безграничное облегчение. И только потом, после дежурства, синяки и ссадины давали о себе знать. Он вытащил из кармана письмо и прочел адрес. Алехандро получал не так много писем, и при виде собственного имени в сопровождении непривычных английских слов испытал знакомое щемящее чувство.
Сын, я собирался написать тебе, будто у нас все прекрасно, но, положа руку на сердце, должен признать, что это справедливо только для крохотной горстки избранных. И твой отец, хвала Господу, в их числе. Поговаривают о новом правительстве, хотя я не очень хорошо понимаю, что это может изменить. Теперь в нашей округе созданы два «районных совета», и большинство наших соседей участвуют в акциях протеста – размахивают ключами перед правительственными зданиями. Ума не приложу, какой в этом толк, но Висенте Трезза, у которого раньше были офисы рядом с моим, теперь целый день только и делает, что звенит ключами, гремит кастрюлями – словом, всем тем, что способно издавать шум. Но меня пугает сложившаяся ситуация. Твоя мать отказывается покидать дом с тех пор, как наш местный супермаркет был ограблен бандой из трущоб. Только не пойми меня превратно, сын. Я счастлив иметь возможность сказать, что в Англии у тебя все хорошо. И с нетерпением жду, когда мы вместе поедем ловить лосося.
Твой отец
P. S. Ко мне на прием записалась дама, которая утверждает, будто ты ее знаешь: София Гишане. Она еще замужем за этим негодяем Эдуардо Гишане, парнем с телевидения. Она хочет сделать липосакцию и подтяжку груди. Но я согласился только на липосакцию, так как она не оставляет мысли родить ребенка. Да и вообще, у нее фантастические груди. Только не говори матери, что я такое сказал.
Малыш, моя дорогая матушка (да упокой Господь ее душу!) обычно говаривала: «В Аргентине можно просто плюнуть на землю, и сразу расцветет пышный цветок». Но теперь мне приходится твердить Милагрос, что мой цветочек собрал чемоданы и исчез. Я каждый божий день плачу о тебе. Сантьяго Лозано сумел получить работу в швейцарском банке и теперь каждый месяц присылает своему отцу доллары. Ана Лаура, девушка Дуальде, собирается в США к сестре отца. Хотя не думаю, что ты ее помнишь. Похоже, скоро здесь вообще не останется молодых людей.
Невестка Милагрос ожидает двойню. Я молюсь о том, что когда ты вернешься в Аргентину, то подаришь мне внуков. В моей жизни осталось так мало любви, и единственное, о чем я прошу, – это наполнить ее смыслом.
Я непременно пришлю несколько упаковок мате, как ты и просил (Милагрос ходила за ним в супермаркет, но сказала, что полки абсолютно пустые). И тем не менее посылаю тебе через океаны, которые нас разъединяют, драгоценный подарок. Чтобы ты не забывал свою семью. Береги себя. И стерегись английских женщин.
С любовью,
твоя мама.
Алехандро невольно задумался, не появились ли у мамы проблемы с головой. Насколько он помнит, никаких посылок на полке для писем не лежало, это он, несмотря на недосып, мог утверждать с полной уверенностью – кроме письма, там точно ничего не было. В глубине души Алехандро надеялся, что мама просто-напросто перепутала: он чувствовал себя виноватым, когда она присылала ему подарки, пусть даже дешевые упаковки с его любимым напитком. Он повертел письмо в руках и потер будто засыпанные песком глаза. Затем взял конверт и почти машинально открыл пошире.
И действительно, в самом углу лежало это. Легкое как перышко, практически нематериальное. Перевязанное тоненькой розовой ленточкой. Прядь волос Эстелы.
С бьющимся сердцем Алехандро закрыл конверт и положил обратно на стол. Усталость как рукой сняло. Он встал, сел, снова встал и, чертыхаясь себе под нос, подошел к телевизору. Тупо посмотрел на экран, потом оглядел комнату, словно в поисках каких-то знаков, которые он упустил. И, схватив ключи, выскочил из квартиры.
Заслонив рукой глаза от солнца, Виви смотрела на знакомую фигуру вдалеке, которая по мере приближения становилась все отчетливее. За те тридцать лет, что прошли с того времени, как они поженились, поступь ее мужа стала разве что чуть-чуть тяжелее.
Он замялся, точно сомневаясь, стоит ли просить разрешения, а затем присел рядом с ней, отряхнув прилипшие к брюкам семена травы.
– Твой ланч в микроволновке, – сказала она.
– Знаю. Спасибо. Я прочел записку.
На ней были темные очки. Она снова принялась глядеть вдаль, но предварительно одернула юбку, словно смутившись, что ее застали с голыми ногами.
– Подходящий денек. Посидеть на свежем воздухе. – (Продолжая смотреть куда-то за горизонт, Виви небрежно отмахнулась от назойливой мухи.) – Ты у нас тут редкая гостья, – шутливо заметил Дуглас.
– Да, полагаю, ты прав.
– Решила устроить пикник или типа того?
– Нет, просто захотелось немножко посидеть.
Дуглас переваривал ее слова, задумчиво наблюдая за кружащейся над головой птицей.
– Погляди на небо, – наконец нарушил он тишину. – Каждое лето оно застает тебя врасплох, да? Такое синее-синее.
– Дуглас, неужели ты проделал такой путь, чтобы говорить со мной о погоде?
– Э-э-э… нет. – (Виви молча ждала.) – Я только что из дому. Мама просила узнать, не сможешь ли ты отвезти ее кошку к ветеринару.
– А твоя мать договорилась о времени приема?
– По-моему, она рассчитывала, что это сделаешь ты.
– А почему бы ради разнообразия ей самой этим не заняться или тебе, например?
Подобная резкость была отнюдь не типична для Виви. Вконец растерявшийся Дуглас удивленно посмотрел на жену, затем – на серо-коричневые поля вдали.
– У меня сейчас куча дел… дорогая.
– Собственно так же, как и у меня, Дуглас.
По нижнему полю разъезжала вверх-вниз огромная красная сельскохозяйственная машина. Из-под ее лопастей вылетали тучи пыли, оседавшие на аккуратно засеянные борозды. Водитель, заметив две сидевшие рядом фигуры, приветственно поднял руку.
Дуглас рассеянно помахал в ответ. И печально вздохнул:
– Знаешь, Виви, ты не можешь нам всем диктовать, как себя вести. – Он наклонил голову проверить, расслышала ли его жена. – Ви?
Она сдвинула очки на макушку, показав покрасневшие усталые глаза.
– Дуглас, я здесь ничего никому не диктую. Ни тебе, ни Розмари, ни Сюзанне, ни даже своей чертовой собаке.
– Я не имел в виду…
– Я просто пытаюсь сделать так, чтобы в доме была тишь да гладь. И раньше это мне вполне удавалось.
– Но?
– А вот сейчас уже нет.
Выждав пару секунд, Дуглас спросил:
– Ну и чего ты от меня хочешь?
Виви сделала глубокий вдох, совсем как человек, который собирается произнести заготовленную речь:
– Я хочу, чтобы ты наконец понял: Розмари – это и твоя обязанность тоже. Ты должен объяснить ей, что я не могу справляться с ней – с ее проблемами – в одиночку. Я хочу, чтобы со мной советовались по вопросам, касающимся нашей семьи, причем независимо от вашего с Розмари мнения насчет того, имею я на это право или нет. Хочу чувствовать, что я для вас не просто предмет обстановки. – Она вгляделась в лицо мужа яростными глазами, словно предупреждая, чтобы не смел говорить, будто это всего-навсего гормональный сбой.
– Но я никогда… никогда не смотрел на тебя как на…
Она сердито откинула волосы со лба:
– Я хочу, чтобы ты передал основную часть дел по управлению поместьем кому-нибудь другому.
– Что?
– Да, я хочу проводить время с тобой. Только вдвоем. Пока я еще не стала слишком старой, чтобы получать удовольствие от общества мужа. – А если тебе этого не нужно, мысленно сказала она себе, значит свершится то, чего в глубине души я боялась больше всего. Дуглас сидел, уставившись в одну точку. Виви закрыла глаза, стараясь никак не истолковывать молчание мужа и отчаянно пытаясь собраться с духом, чтобы продолжить. – Но самое главное, Дуглас, ты должен вернуть Сюзанну. Должен дать ей понять, что она для тебя так же важна, как и остальные.
– Я позабочусь о том, чтобы Сюзанна получила равные финансовые…
– Нет, ты меня не понял. Речь не о деньгах. Ты должен дать Сюзанне возможность почувствовать себя членом семьи, почувствовать свою принадлежность к роду Фэрли-Халм.
– Я никогда не подвергал ее ни малейшей дискриминации…
– Дуглас, ты меня не слушаешь…
– Я всегда любил Сюзанну не меньше остальных детей. Ты ведь знаешь, – огрызнулся Дуглас.
– Это Афина.
– Что?
– Ты должен прекратить вести себя так, будто имя Афина – ругательное слово.
Может, я и не самый замечательный человек, сказала себе Виви. Розмари меня в этом убедила. Но хоть что-то я могу сделать правильно. Пусть даже поступившись собственными чувствами. Она неожиданно вспомнила, как ее официально представили Афине на приеме в честь свадьбы Дугласа. Как эта девушка, изысканная и нереальная в своем подвенечном наряде, рассеянно улыбнулась и посмотрела сквозь Виви. Словно Виви была невидимкой.
Рев мотора на нижнем поле стих, и теперь они слышали только шепот ветра, жужжание пчел, пение птиц и глухой гул бесконечного транспортного потока где-то вдали.
Дуглас осторожно положил руку на руку Виви. Она открыла глаза, моментально узнав и эту натруженную ладонь, и эти сильные мозолистые пальцы. Дуглас смущенно кашлянул в кулак:
– Виви, уж не знаю, как тебе втолковать, но ты меня… неправильно поняла. У меня нет к ней ненависти. Даже учитывая то, что она сделала. – Он крепко стиснул зубы, пытаясь унять горькие воспоминания. – Ты права. Я действительно не хотел говорить об Афине… но не из-за неловкости и отнюдь не из-за боязни, что Сюзанна может почувствовать себя хуже других… Ну, возможно, отчасти в силу и этих причин тоже, но в основном потому, что не желал причинить тебе боль. Афина вольно или невольно травмировала множество людей. А ты… ты защищала нас всех. Долгие годы. Ты стала стержнем нашей семьи, и я… – Он запнулся и растерянно провел рукой по редеющим волосам. – Я люблю тебя, ты знаешь. – Его пальцы крепко сжали руку жены. – Действительно люблю. И я просто не хотел позволить ей… травмировать и тебя тоже.
Она сидела в одиночестве на улице, подставив длинные бледные ноги солнцу, лицом к безбрежному синему небу, и, как ни странно, радовалась отсутствию покупателей. Миссис Крик, наверное, не меньше часа просидела за чашкой кофе с молоком, негромко сетуя на отсутствие печенья, а Джесси тем временем весело щебетала о костюме для школьного спектакля, который ей нужно срочно сделать. В результате Сюзанна отправила обеих заниматься шитьем. Да и вообще, сегодняшний день отнюдь не располагал к продуктивной работе. Слишком жарко. Слишком влажно. Даже солнце сегодня казалось слишком ленивым. Похоже, я напрочь растеряла свои лондонские привычки, думала Сюзанна, глядя на других торговцев, которые или сидели на стульях возле своих магазинов, или стояли на пороге, не беспокоясь об отсутствии торговли и радуясь возможности поболтать с людьми, которые, может, купят что-нибудь, может, и нет, а может, все-таки купят, но когда-нибудь потом. Сюзанне так и не удалось толком объяснить этот феномен мужу. Ведь в столице магазины процветали или разорялись в зависимости от прибыли и убытков, а об их успешности судили по колонкам цифр с использованием такой терминологии, как «товарооборот» и «финансовые риски». А здесь, продолжала размышлять Сюзанна, вспоминая свой давешний разговор с Джесси, магазины – это скорее нечто вроде социальной службы. Центр притяжения для людей, ведущих порой чересчур замкнутую жизнь.
Увидев Алехандро, шагающего стремительной походкой, слишком целеустремленной для этого ленивого полдня, Сюзанна поспешно подобрала под себя ноги и одернула блузку, словно ее застукали за чем-то недозволенным. Алехандро еще издалека помахал ей рукой, давая понять, дескать, не стоит беспокоиться, но Сюзанна уже удалилась в прохладную полутьму магазина заправить кофеварку.
Она не решилась поднять глаза при звуках его шагов. А когда все же собралась с духом окинуть Алехандро равнодушным взглядом, то ужаснулась при виде его небритых щек и теней под глазами.
– Эспрессо?
– Да. Нет. У вас, случайно, не найдется чая со льдом?
Когда из-за жары спрос на кофе стал падать, Сюзанна включила в меню чай со льдом.
– Конечно.
Для человека, всегда выдержанного и спокойного, сегодня он вел себя непривычно суетливо, почти нервозно.
– Вы не против, если я закурю? – спросил Алехандро, когда она протянула ему высокий стакан.
– Пожалуйста, но только на улице.
Он посмотрел на нераспечатанную пачку сигарет, затем на залитую солнцем улицу и решил воздержаться.
– А где Джесси?
– Ушла домой шить костюм маргаритки.
Он удивленно поднял брови, но воздержался от дальнейших расспросов, и Сюзанна почувствовала себя глупо, тотчас же пожалев о своих словах. Алехандро выпил чай жадными глотками и попросил еще.
Возможно, все дело было в ослепительно-ярком дне за окном, но в полумраке магазин, казалось, стал меньше. Сюзанна неожиданно обнаружила, что остро чувствует каждое свое движение. Она осторожно покосилась на Алехандро, невольно отметив его помятую футболку. На фоне душистого мыла и фрезий в вазе около кассы эта пропотевшая футболка выглядела чересчур маскулинной и бередила душу. Сюзанна неожиданно пожалела, что они одни и в магазине нет других покупателей.
– Если хотите, курите здесь, – небрежно предложила она. – Я оставлю дверь открытой. По-моему, сигаретка вам сейчас точно не повредит.
– Да нет. Не стоит. Я бросил курить. Сам удивляюсь, зачем купил эту пачку.
– Вы в порядке? – пододвигая к нему стакан, поинтересовалась Сюзанна, но Алехандро лишь грустно вздохнул в ответ. – Тяжелое дежурство?
– Типа того.
– Ладно. Если что, я буду снаружи, – сказала Сюзанна и, сама толком не понимая, с чего вдруг решила оставить его в одиночестве, вернулась на улицу.
Стороннему наблюдателю, окажись он сейчас рядом, Сюзанна, которая, потягивая за столиком воду со льдом, следила за тем, как жители города снуют туда-сюда по рыночной площади, показалась бы спокойной и расслабленной. Однако Сюзанна была как туго натянутая струна. И буквально кожей чувствовала устремленный ей в спину взгляд Алехандро, притаившегося в полумраке магазина. Поэтому, когда он наконец вышел и сел рядом, она с трудом подавила вздох облегчения, словно только что прошла сложнейший экзамен на выдержку.
– А она вам кем приходится? – Алехандро держался менее скованно, а маниакальный блеск в его глазах, слава богу, исчез. – Девушка на портрете. Это ведь не вы? Наверное, ваша сестра?
Сюзанна покачала головой:
– Нет. На картине моя мать. Родная мать. – Впервые в жизни эти два слова слетели с ее губ легко и спокойно.
– А почему портрет не висит у вас дома?
– Ну, так просто и не объяснишь. Портрет когда-то висел в нашем фамильном доме. В доме моего отца. Он женился во второй раз. И когда я переехала сюда, отец отдал портрет мне.
– Они что, не захотели оставить его у себя?
– Не в этом дело… Просто… просто портрет там теперь не к месту.
Разговор принял уже менее приятный для нее оборот. Сюзанна горько пожалела, что не оставила портрет стоять лицом к стене. Беспокойно поерзав на стуле, она потянулась за шляпой от солнца и поспешно надела ее, чтобы под широкими полями спрятать глаза.
– Извините. Я не хотел задеть ваши чувства.
– Ничего страшного. Джесси наверняка успела вам доложить. Я ведь знаю, что Джесси вам… то есть буквально каждому, – поспешно поправилась Сюзанна, – обо всем рассказывает. У меня с папой крайне непростые отношения. И сейчас у нас с ним возникли определенные сложности.
Алехандро развернул стул так, чтобы получше ее видеть. Сюзанна тоже немного подвинулась, понимая, что, как бы ей того ни хотелось, неприлично сидеть к нему вполоборота. В душе у Сюзанны шла тяжелая внутренняя борьба: ей был крайне неприятен весь этот разговор, однако она испытывала непреодолимую потребность высказаться.
– Все дело в наследстве, – наконец призналась она. – Кто что получит. Моя семья владеет здесь большим поместьем. И отец категорически не желает, чтобы я унаследовала землю. Поместье достанется моему младшему брату. А у вас в Аргентине тоже так?
– В Аргентине это не подлежит обсуждению, – сухо улыбнулся Алехандро. – Сыновья получают все.
– Жаль, что я не родилась в другой стране. Или хотя бы мой папа.
– Неужели тема наследства вас так сильно волнует?
Сюзанна слегка смутилась:
– Вы наверняка считаете меня слишком жадной, да? Ведь я хочу получить то, что не заработала.
– Нет…
Сюзанна на секунду представила, как он мог воспринять ее слова.
– Я вовсе не жадина. Да, я, конечно, люблю красивые вещи, но в данном случае это не вопрос денег. А… его отношения ко мне. – Алехандро слушал ее настолько внимательно, что ей даже стало немного не по себе. Сюзанна опустила глаза и обнаружила, что незаметно для себя осушила стакан с водой. – Иногда мне кажется, что причина в том, что я похожа на нее. Понимаете, я видела старые фотографии. И я ее точная копия. – Она посмотрела на свои бледные ноги, не поддававшиеся загару, потом скосила глаза на концы рассыпавшихся по плечам черных волос.
– И что?
– Мне кажется, он заставляет меня расплачиваться.
Алехандро коснулся ее руки, едва заметно, и Сюзанна решила, будто ей почудилось.
– За то, что вы – это не она?
Глаза Сюзанны необъяснимым образом наполнились слезами. Она прикусила губу, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
– Вам не понять, – горько рассмеялась она, чувствуя неловкость за столь явный всплеск эмоций.
– Сюзанна…
– За то, что я виновата. В ее смерти. Ведь, как ни крути, она умерла из-за меня. – Голос Сюзанны дрожал, а улыбка на застывшем лице напоминала гримасу. – Видите ли, она умерла при родах. Конечно, вслух об этом не говорят, но факт остается фактом. Если бы не я, она до сих пор была бы с ним. – Сюзанна яростно потерла нос и вздохнула. – Простите. Сама не знаю, что на меня нашло. И зачем я вам это рассказываю? Наверное, потому, что вы акушер… Ну да ладно. Обычно я воспринимаю вещи гораздо спокойнее. – Улица опустела, солнечные зайчики, отсвечивая расплавленным металлом, прыгали по булыжной мостовой. Сюзанна повернулась к Алехандро и храбро улыбнулась. – Ох уж эти наследственные дела!
И Алехандро неожиданно сжал ее руку своими ладонями, положил голову на их переплетенные пальцы и остался в таком положении, словно мысленно посылал молитву Богу. Она почувствовала тяжесть его костистого лба, и от странности происходящего у нее даже высохли слезы.
Когда Алехандро наконец поднял глаза, Сюзанна решила, что он собирается извиниться. Однако он лишь кивнул, едва заметно, словно заранее знал, что она скажет, и ее признание его нисколько не удивило.
Сюзанна, от изумления забывшая о приличиях, точно обжегшись, отдернула руку.
– Пожалуй, пойду принесу еще чая. – И с этими словами Сюзанна поспешила укрыться в спасительных стенах своего магазина.
Алехандро возвращался в больницу, ему казалось, будто ноги вязнут в патоке. Идти до больницы было всего ничего, каких-то полторы мили, но он так устал, что его даже начало мутить. Он шел короткой дорогой через жилой массив, механически передвигая ноги по раскаленному тротуару. Поэтому только с третьего раза услышал, что его окликнула Джесси.
– Господи, ну и видок у вас! Краше в гроб кладут.
Джесси держала дочь за руку, лица обеих были открытыми и ясными, как солнышко в небе. И при виде этих двух особ женского пола, таких простых и милых, Алехандро сразу стало легче.
– Мы готовим костюмы для спектакля в честь окончания учебного года. Миссис Крик нам помогает. – Эмма продемонстрировала пластиковый пакет.
– А сейчас идем в парк. Если хотите, можете составить нам компанию. Покачаете Эмму на качелях. А то у меня вряд ли получится, – сообщила Джесси. – Повредила руку.
Алехандро собрался было пройтись насчет ее травм, которые уже давно не давали ему покоя, но из-за тумана в голове не смог четко сформулировать мысль.
– Простите, – сказал он, – я не сразу расслышал.
В вечернем солнце волосы Сюзанны казались иссиня-черными. А взгляд аквамариновых глаз был сердитым, словно она отчитывала его за некий проступок. И ему казалось, будто его пальцы до сих пор хранят память о прикосновениях к ее коже, росисто-прохладной и прозрачной.
– Бедняга, вы едва стоите на ногах. – Джесси положила ему руку на плечо. – Эм, ты только посмотри на него! Спит прямо на ходу. Почему бы вам не пойти домой?
– У вас щетина на подбородке. – Эмма кружилась вокруг колонны, взбрыкивая ногами от брызжущей через край энергии, которая в данный момент тянула ребенка в сторону нарядной детской площадки, видневшейся за деревьями.
Ведь я никогда не встречал ее раньше. Я точно знаю, что мы не встречались. Но тогда почему?..
– А сколько младенцев сегодня родилось?
Джесси ласково погладила дочь по голове:
– Эм, отстань от него. Он слишком устал, чтобы говорить о новорожденных. Ну ладно, Ал. Ступайте домой. Вам срочно нужно немного поспать.
– Я не знаю… – пробормотал он, причем так тихо, что, как уже позже Джесси призналась матери, она не сумела ничего толком расслышать. А даже если бы и сумела, то все равно ничего бы не поняла. – Я не уверен, что знаю, где мой дом.
Сюзанна вернулась домой намного позже Нила, когда тени стали длиннее, а ленивый летний вечер до неприличия растянулся. Их коттедж представлял собой идиллическую картинку, хотя в этом уж точно не было заслуги Сюзанны. Клематис обвивал перила крыльца, заходящее солнце золотило верхушки пробивавшихся на заброшенных клумбах многолетников: сон-травы, манжетки, наперстянки – ярко-фиолетовой, розовой и синей, – непристойно разросшихся даже без прополки и подкормки.
Однако Сюзанна ничего этого не видела. Она вошла в дом и обнаружила мужа на диване, с ногами на кофейном столике, перед телевизором.
– А я уж собирался тебе звонить, – сказал он, подняв пульт. – Ты что: а) застряла в пробке; б) устроила раннюю рождественскую распродажу, о которой я не в курсе, или в) оказалась зажатой между предметами обстановки и не смогла дотянуться до телефона? – Он оторвал глаза от экрана и, ухмыльнувшись, послал ей воздушный поцелуй. – Обед в микроволновке. Я подумал, что ты, должно быть, проголодалась. Прости, но я не стал тебя дожидаться и уже поел.
– А что на обед?
– Ничего особенного. Спагетти болоньезе из банки. У меня как-то не было настроения готовить.
– На самом деле я не очень-то и голодная. – Она принялась снимать туфли, попутно пытаясь решить два вопроса. Почему муж с его довольным видом так ее раздражает, несмотря на то что он приготовил ей обед? И как это ее характеризует?
«Ну разве он не прелесть?! – так и слышались ей восторженные слова родителей. – Он даже готовит для нее. Нет, похоже, она просто не понимает своего счастья!» На секунду-другую Сюзанна задержалась на кухне возле буфета, пытаясь быть милой и ругая себя за то, что замечает, впрочем как всегда, оставшиеся после завтрака крошки, цветастые занавески, которые ненавидела всей душой, но не меняла на другие, поскольку это означало бы ее эмоциональный вклад в их общий дом, и, наконец, заляпанные в результате кулинарных авантюр Нила сковородки и кухонные поверхности. Неужели я всегда буду такой дрянью? – спрашивала она себя. Неужели я вечно буду чем-то недовольна?
– Если хочешь пропустить стаканчик, – донесся из соседней комнаты голос Нила, – там есть открытая бутылка вина.
Сюзанна достала бокал из кухонного шкафчика и прошла в гостиную. Опустилась на диван возле Нила, и тот погладил ее по бедру.
– Удачный день? – не отрываясь от телевизора, спросил он.
– Нормальный.
– А как тут погода? В Лондоне погода была просто роскошной. По крайней мере тогда, когда мне в конце концов удалось вырваться на свежий воздух.
– Прекрасная. Но довольно жарко.
– Ну да, здесь тоже ничего себе. Нет, ты только посмотри на этого парня. У него прямо-таки натуральная истерика, – снова уставившись в телевизор, рассмеялся Нил.
Сюзанна заметила, что муж уже успел поймать немного солнца. У него появились веснушки.
Она сидела, не воспринимая шедшую по телевизору дурацкую комедию, и потягивала вино, которое ей налил муж.
– Нил, – наконец сказала она, – а ты когда-нибудь волновался за нас?
После секундной задержки он неохотно оторвался от телевизора. Нил догадывался, что его ждет Тот Самый Разговор, но в глубине души явно надеялся, что сия чаша его минует.
– Теперь уже нет. Да и с какой стати? А что, появился повод?
– Нет.
– Ты ведь не собираешься сбежать с фермером из соседнего дома?
– Буду иметь в виду. А ты никогда не задавал себе вопрос: неужели это все? Неужели это самое большее, на что мы можем рассчитывать?
– Самое большее – что?
– Ну, я не знаю. Счастье? Приключение? Страсть? – Последнее слово Сюзанна произнесла немного невнятно, чтобы муж, не дай бог, не принял бы его за приглашение.
Она услышала, как Нил подавил тяжелый вздох. А быть может, просто зевок. И увидела, что он незаметно косит глазом на экран телевизора.
– Не уверен, что улавливаю ход твоих мыслей.
– Нил, посмотри на нас. Ведь нам уже за тридцать, а в нашей жизни не было ни одного волнующего события. – Она замолчала, проверяя его реакцию и мысленно заклиная выключить этот чертов телевизор.
– Так ты утверждаешь, что несчастлива?
– Я ничего не утверждаю. Просто… просто хотела узнать, что ты сам думаешь обо всем этом. О нас. И счастлив ли ты.
Он взял пульт и выключил телевизор:
– Счастлив ли я? Без понятия. Но по крайней мере, сейчас я счастливее, чем раньше.
– И этого достаточно?
Он едва заметно покачал головой, тем самым выдав свое раздражение:
– Я не знаю, какого ответа ты от меня ждешь. – (Она поморщилась. Правда, она и сама этого не знала.) – Сью, а ты никогда не задумывалась о том, что человек сам делает себя счастливым? Или несчастным?
– Что?
– Все эти бесконечные вопросы. Все это самокопание. Я счастлива? Я несчастна? Этого достаточно? Тебе не кажется, так недолго себя и в могилу свести? Словно… ты вечно ищешь повод, чтобы попереживать. Вечно меряешь себя по меркам других.
– А вот и нет.
– Все дело в Надин и Алистере, да?
– Нет.
– Это должно было с ними случиться. Рано или поздно. И не говори, будто не замечала происходящего, когда мы с ними встречались в гостях. Они ведь и общались-то через живущую у них девушку-иностранку.
– Дело не в них.
– Разве нельзя просто наслаждаться моментом? Тем фактом, что впервые в жизни мы кредитоспособны, мы оба работаем, живем в чудесном доме? И я хочу сказать, что мы оба здоровы. И впереди нет ничего плохого. Наоборот, нас ждет только хорошее. Твой магазин, ребенок, светлое будущее. По-моему, нам стоит ценить подарки судьбы.
– Я и ценю.
– Тогда почему бы не остановиться на этом и не прекратить выискивать проблемы на свою задницу? Хотя бы изредка?
Сюзанна окинула мужа долгим взглядом, и он, успокоившись, снова включил телевизор.
– Конечно, – сказала она, поднялась с дивана и медленно прошла на кухню.
