Когда Сюзанна была подростком, то в дни, подобные сегодняшнему, Виви говорила, что та все немного усложняет. Нет, ничего конкретного, собственно, ничего страшного, однако в такие дни Сюзанна просыпалась, будто окутанная невидимым черным облаком, с ощущением, что весь ее мир летит в тартарары и еще немного – и она разрыдается. В такие дни неодушевленные предметы непременно падали или взлетали в воздух: кусочек хлеба застревал в тостере, и приходилось раздраженно выковыривать его ножом; она обнаруживала, что течет труба в ванной, и, выходя, стукалась головой о низкую притолоку, а Нил, несмотря на обещание, забывал вынести мусор. В магазине деликатесов, куда Сюзанна по договоренности с Джесси забежала купить засахаренный миндаль как очередной «символ любви», она наткнулась на Лилиану, и пришлось спрятать коробку с миндалем в сумку, словно она, Сюзанна, магазинная воровка, каковой она себя и почувствовала, когда вышла из магазина, забыв заплатить. А вернувшись к себе, она подверглась атаке миссис Крик, которая сообщила с каким-то извращенным удовлетворением, что торчит тут уже битых двадцать минут, поскольку явилась попросить каких-нибудь ненужных безделушек для благотворительной распродажи в пользу пенсионеров.

– У меня нет ненужных безделушек, – твердо заявила Сюзанна.

– Ой, только не надо меня уверять, будто все, что у вас тут выставлено, исключительно для продажи, – глядя на витрину, осуждающе покачала головой миссис Крик.

После чего она как ни в чем не бывало перешла к рассказу о праздничных обедах с танцами в Ипсуиче, а также о том, как еще подростком вносила свою лепту в семейный доход, обшивая подруг.

– Когда я стала шить себе платья, то это был, можно сказать, «Новый взгляд», совсем как у Кристиана Диора, – заявила миссис Крик. – Пышные короткие юбки и рукав три четверти. На них уходила прорва ткани. Когда местные жители увидели такие платья, они были просто скандализированы. Видите ли, после войны нам приходилось экономить на всем, в том числе и на тканях. Тогда ведь вообще невозможно было ничего достать. Даже на купоны. Мы ходили на танцы в туалетах, сшитых из занавесок.

– Надо же, – заметила Сюзанна, включая свет в магазине и гадая, куда это запропастилась Джесси.

– Первое платье, которое я сшила, было из изумрудного шелка. Шикарный цвет, очень богатый. Совсем как одеяния Юла Бриннера в фильме «Король и я». Ну, вы знаете, о чем я?

– Не совсем, – отозвалась Сюзанна. – Кофе будете?

– Очень мило с вашей стороны, дорогуша. Я вовсе не против составить вам компанию. – Устроившись за столиком поближе к журналам, миссис Крик принялась вытаскивать из сумки какие-то бумажки. – У меня тут где-то есть кое-какие фото. Хочу показать вам, как мы выглядели. Я и моя сестра. В те времена мы постоянно менялись платьями. У нас были такие тонкие талии, что их спокойно обхватывали руками. – Миссис Крик тяжело вздохнула. – Мужскими руками, естественно. А у меня тогда вообще была осиная талия. Естественно, приходилось нещадно затягиваться в корсет, чтобы выглядеть соответствующим образом, но красота требует жертв, ведь так?

– Мм… – промычала Сюзанна.

Вспомнив о засахаренном миндале, она убрала коробку под прилавок. Джесси потом ее заберет. Если, конечно, соизволит явиться.

– Ей, бедняжке сделали колостомию.

– Что?

– Моей сестре. Болезнь Крона. Право слово, доставляет ей ужасные неудобства. Сестре приходится носить мешковатую одежду и стараться, не дай бог, ни на кого не наткнуться. Вы понимаете, о чем я?

– Полагаю, да, – отозвалась Сюзанна, пытаясь сконцентрироваться на заваривании кофе.

– И она сейчас живет в Саутхолле. Вот такие дела… Самая настоящая катастрофа. Хотя могло бы быть и хуже. Она работала кондуктором автобуса.

– Простите, я опоздала. – На пороге появилась Джесси. Сегодня она надела обрезанные джинсы, голову украсила бледно-сиреневыми очками, словом, выглядела совершенно по-летнему и казалась невероятно хорошенькой. Следом за ней шел Алехандро, который остановился в дверях. Оглянувшись на него, Джесси жизнерадостно произнесла: – Он просил показать мне лавку хорошего мясника. Бедняга буквально в шоке от качества мяса в супермаркете.

– Ваша правда, там есть от чего прийти в шок, – поддакнула миссис Крик. – Угадайте, сколько я давеча заплатила за свиную грудинку?

– Простите. – Алехандро заметил, что Сюзанна недовольно поджала губы. – После дежурства я обычно уже не успеваю походить по магазинам. Ведь когда я освобождаюсь, все они уже закрыты.

В его глазах была немая мольба, и у Сюзанны немного отлегло от сердца, хотя раздражение продолжало сидеть в ней, точно заноза.

– Я вам отработаю эти несколько минут, – заявила Джесси, запихивая сумку под прилавок. – Зато теперь я знаю все об аргентинских стейках. Оказывается, они жестче, чем наши, но более вкусные.

– Да нет, все нормально, – ответила Сюзанна. – Не имеет значения. – Ее неприятно задело то, как Джесси с Алехандро переглянулись.

– Двойной эспрессо? – Джесси принялась заправлять кофемашину. А когда Алехандро кивнул, усевшись за столик возле прилавка, обратилась к Сюзанне: – Вам тоже?

– Нет, – ответила Сюзанна. – Спасибо, не надо.

Сюзанна уже сто раз пожалела, что надела эти штаны. На них постоянно налипал пух, да и покрой, как она только сейчас заметила, придавал им дешевый вид. Хотя чего другого она ожидала? Они и были дешевыми. С тех пор как они уехали из Лондона, она не купила себе ни одной фирменной вещи.

– Мы в принципе не едим мяса, – тараторила Джесси. – По крайней мере, по будням. Нам не по карману, ну разве что цыплята. Да и вообще, мне даже представить страшно, как их там содержат во всех этих клетках. И Эмма к нему равнодушна. Хотя я люблю ростбиф. На воскресный ланч.

– Тогда я постараюсь найти для вас хорошую аргентинскую говядину, – сказал Алехандро. – У нас в Аргентине не принято забивать молодых животных. Вы сразу почувствуете разницу.

– А мне почему-то всегда казалось, что мясо старых бычков слишком жилистое, – заметила Сюзанна и сразу же пожалела о своих словах.

– Дорогая, мясо надо как следует отбить, – вмешалась в разговор миссис Крик. – Такой деревянной штуковиной.

– Если мясо хорошее, то его вовсе не нужно отбивать, – поправил ее Алехандро.

– Вы наверняка считаете, что корове и так порядком досталось.

– Говяжий смалец… – начала миссис Крик. – Его в наше время вообще невозможно найти в магазине.

– А разве это не то же самое, что лярд?

– Нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом? – Сюзанну уже стало подташнивать. – Джесси, ты закончила с кофе?

Джесси, облокотившись на прилавок, повернулась к Алехандро:

– Ты никогда не рассказывал нам о своей жизни на родине.

– Тут и рассказывать особо нечего.

– Почему, например, ты решил стать акушером? Без обид, конечно, но это не совсем мужская профессия.

– А какая, по-твоему, мужская?

– По-моему, в такой стране настоящих мачо, как Аргентина, мужчина должен обладать мужеством, чтобы заниматься этим делом. И не комплексовать по поводу наличия у него женского начала. Так почему ты стал акушером?

– Джесси, ты явно понапрасну растрачиваешь свой талант в магазине. Тебе следовало стать психотерапевтом. На моей родине это одна из самых престижных профессий. После пластического хирурга, естественно… Ну, может быть, мясника, – улыбнулся Алехандро, приняв из рук Джесси чашку кофе.

Ну что ж, подумала Сюзанна, разбиравшая коробку с пакетами, красивый способ уйти от прямого ответа.

– А я вот тут, пока вас не было, рассказывала Сюзанне, что в свое время шила платья.

– Я знаю, – отозвалась Джесси. – Вы мне показывали фотки. Миленькие платьица.

– А эти я тебе показывала? – Миссис Крик сложила веером потрепанные фотографии.

– Очень симпатично, – с готовностью согласилась Джесси. – Какая вы молодец!

– В наше время девушки были более рукастыми. Современные девицы, похоже… не столь изобретательны. Хотя недаром говорят: голь на выдумки хитра. Война и все такое.

– Сюзанна, а вы чем занимались? До того, как открыли магазин. – Его низкий голос с ярко выраженным акцентом ласкал слух. И наверняка безотказно действовал на рожениц. – Кем вы были в прошлой жизни?

– Тем же самым человеком, что и сейчас. – Сюзанна и сама не слишком-то верила своим словам. – Пожалуй, мне стоит сходить за молоком.

– Нет, все люди так или иначе меняются. И в прошлой жизни были совершенно другими, – возразила Джесси.

– А я вот точно нет, хотя, возможно, тогда я более терпимо относилась к тем, кто лезет не в свое дело, – отрезала Сюзанна, с лязгом задвинув ящик кассы.

– Видите ли, я прихожу сюда, потому что тут особая атмосфера, – призналась миссис Крик Алехандро.

– Сюзанна, с вами все в порядке? – Джесси перегнулась через прилавок, чтобы получше ее разглядеть.

– Все прекрасно. Просто слегка замоталась. У нас сегодня еще куча дел.

Уловив в голосе хозяйки недовольные нотки, Джесси вздрогнула.

– Кстати, та рыба, – начала она, стараясь не обращать внимания на то, как Сюзанна бесцельно передвигает кружки на полке над кассой, – которую вы тогда ловили с отцом, как она называлась? Какой-то там павлин, что ли?

– Окунь-павлин?

– Говорят, он жутко вредный, да?

Миссис Крик тихонько кашлянула.

В разговоре возникла длинная пауза.

– Полагаю, ему приходится быть вредным, чтобы выжить в суровых природных условиях, – с невинным видом заметил Алехандро.

Сюзанна, окинув их сердитым взглядом, громко хлопнула дверью магазина и торопливо зашагала по улице с низко опущенной головой, точно прячась от порывов ветра.

Джесси облегченно выдохнула и восторженно покачала головой:

– Блин, Ал! Похоже, я тут не единственный человек, кто понапрасну растрачивает свой талант.

Преподобный Ленни спустился по Уотер-лейн, свернул налево, кивнул, бросив взгляд на витрину, посетителям магазина Сюзанны и, увидев жизнерадостное личико с белокурыми косичками по бокам, приветственно взмахнул рукой. И тотчас же вспомнил разговор, состоявшийся не далее как сегодня утром.

Парнишка – для преподобного Ленни он по-прежнему был парнишкой, хотя и считал себя вполне зрелым человеком, поскольку уже успел стать отцом, – привез в дом священника электрообогреватель. Центральное отопление практически не работало, однако скромные фонды епархии не позволяли установить новую отопительную систему. Тем более что прохудившаяся крыша церкви нуждалась в срочной починке. Однако в епархии отлично знали о репутации преподобного Ленни и о его обширных связях, которыми он при желании мог воспользоваться. За последние двадцать лет там научились закрывать глаза на некую коммерческую активность, которую при ближайшем рассмотрении можно было бы счесть несовместимой с деятельностью, направленной на служение Господу нашему Иисусу Христу. Итак, фургон для доставки свернул на подъездную дорожку, и преподобный Ленни приготовился лично принять заказ.

Все началось с того, что Кэт Картер срочно понадобился его совет. В последнее время Кэт повадилась приглашать преподобного Ленни попить чайку и перекусить, а на самом деле попросить его совета по поводу постоянно пополняющейся коллекции синяков и «случайных» ушибов ее дочери. И не то чтобы у нее самой был ангельский характер, сказала Кэт, или она, покривив душой, стала бы утверждать, будто они с Эдом за всю их совместную жизнь ни разу не поцапались, но здесь дело другое. Парень ее дочери переступил черту. Но каждый раз, как Кэт пыталась поднять эту тему, Джесси затыкала ей рот и велела не лезть не в свое дело. «Матери и дочери, а?» – живо отреагировал священник. Но ему, собственно, было нечего предложить бедной женщине. Кэт опасалась, что дочь обидится, если узнает, что о ней говорили за ее спиной, поэтому преподобный Ленни не мог обратиться к Джесси напрямую. А серьезных оснований вмешивать сюда полицию, в общем-то, не имелось. В прежние времена, когда святой отец был еще мальчиком, в подобных ситуациях собиралось несколько мужчин постарше поучить парня уму-разуму и задать ему хорошую трепку. И как правило, это помогало. Однако рядом не было ни Эда Картера, ни кого-то еще, если не считать социальных работников, кто захотел бы заняться данным вопросом. Да и Кэт с Джесси категорически не желали предавать дело огласке. Одним словом, у преподобного Ленни оказались связаны руки.

Правда, на своей территории он мог действовать свободно. Поскольку о том, что нельзя поговорить с парнем с глазу на глаз, речи не было.

– Ну и как тебе твоя новая работа, а?

– Вовсе не плохо, святой отец. Твердый график. Хотя платить могли бы и побольше…

– Ну нет в мире справедливости. Это ведь прописная истина.

Парнишка посмотрел на преподобного Ленни, словно пытаясь понять, что тот имеет в виду, затем с легкостью поднял обогреватель и понес, следуя указаниям святого отца, в гостиную, где вдоль стены выстроились коробки с уцененной посудой и будильниками, частично закрыв двух Дев Марий и одного святого Себастьяна.

– Может, вы хотите, чтобы я сразу собрал обогреватель? Тут делов-то не больше чем на пять минут.

– Было бы здорово. У меня, к сожалению, руки не из того места растут. Может, сходить за отверткой?

– У меня есть своя.

Парнишка поднял руку с отверткой, и преподобный Ленни неожиданно для себя оказался неприятно удивлен размахом его плеч и силой, таящейся в его уверенных движениях.

Вся ирония сложившейся ситуации заключалась в том, что он был вовсе не плохим малым: с приличной репутацией, вежливым, выросшим в приличном месте. А его родители, хотя и не считались прихожанами, были вполне достойными людьми. Брат, насколько помнил преподобный Ленни, уехал работать волонтером за границу. Кажется, у него еще имелась сестра, но этого преподобный точно не помнил. Однако сам парнишка ни разу не попадал в беду, его ни разу не подбирали на рыночной площади рано утром в воскресенье в бессознательном состоянии от дешевого сидра или, одному Богу известно, от чего еще. Он никогда не катался при свете луны по сельским дорогам на угнанных машинах.

Однако это отнюдь не значило, что он был хорошим.

Преподобный Ленни наблюдал за тем, как опытные руки парнишки легко и непринужденно прикрепили к обогревателю металлические ножки, затянув все болты и винты. А когда он уже приготовился установить обогреватель, Ленни наконец решился открыть рот:

– Ну как там твоя женщина? Довольна своей новой работой?

Не поднимая головы, парнишка сухо ответил:

– Говорит, вроде бы нравится.

– Чудесный магазин. Всегда приятно увидеть в нашем городишке хоть что-то новенькое. – (В ответ парень что-то недовольно пробурчал.) – И подзаработать немного деньжат тоже неплохо. Какое-никакое, а подспорье в доме.

– Мы и до этой ее работы в магазине в принципе неплохо жили. – Парнишка поставил обогреватель на коврик и для верности пихнул ногой.

– Не сомневаюсь, что так оно и было.

На дороге возле церковного двора пытались безрезультатно разъехаться две машины. Ленни смотрел, как они упрямо стояли друг перед другом, не желая сдать назад, чтобы уступить дорогу.

– Наверное, тяжеловато ей приходится. – (Джейсон поднял на святого отца удивленные глаза.) – Сдается мне, что работа у нее скорее физическая, нежели какая-то другая. – Ленни не спускал с парня глаз, пытаясь выглядеть непринужденнее, чем было на самом деле. Он тщательно подбирал слова повесомее, имеющие свое последействие, чтобы парню показалось, будто его мул лягнул. – Да и как иначе, учитывая травмы, которые, по моей информации, у нее регулярно появляются!

Джейсон встрепенулся, поспешно отвернулся от священника и снова обратил на него смущенный взгляд. Поспешно поднял отвертку, положив в верхний карман. И хотя лицо парня оставалось бесстрастным, его выдавали покрасневшие уши.

– Я, пожалуй, пойду, – пробормотал он. – Надо развезти оставшиеся заказы.

– Что ж, премного тебе благодарен, – произнес преподобный Ленни, проследовав за парнем по узкому коридору, и уже на пороге продолжил: – И все же ты с ней как-нибудь полегче. Она хорошая девушка. И я уверен, при поддержке такого мужчины, как ты, она сумеет найти способ уберечься от травм.

Уже на крыльце Джейсон вдруг набычился и резко повернулся к Ленни. Его лицо горело от обиды и скрытой ярости.

– Это совсем не то, что вы…

– Ну конечно.

– Я люблю Джесс.

– Знаю, что любишь. Всегда можно найти способ избежать подобных вещей. Разве нет? – (Джейсон продолжал молчать, затем выдохнул, словно собирался что-то сказать, но передумал и зашагал с напускной бравадой в сторону своего фургона.) – Мы ведь не хотим, чтобы весь город переживал за нее, да? – крикнул вслед парню святой отец, но услышал только, как громко хлопнула дверь фургона, который рванул с места и выехал на дорогу.

Бывают такие случаи, когда невольно жалеешь, что жизнь коротка, а ее горизонты недостаточно широки, с чувством выполненного долга подумал преподобный Ленни, который возвращался в свой запущенный, требующий ремонта дома, прикрывая рукой бледную кельтскую кожу от солнца. Хотя иногда в том, что живешь именно в маленьком провинциальном городке, безусловно, есть свои преимущества.

Лилиана Макартур дождалась, пока молодые люди, небрежно закинув на обтянутые футболкой крепкие плечи сумки, торопливо не выкатятся на площадь. После чего осторожно заглянула в магазин, дабы удостовериться, что там никого нет, неуверенно открыла дверь и вошла внутрь.

Артуро чем-то занимался в подсобке. Услышав звон колокольчика, он крикнул, что будет через минуту, и Лилиана, зажатая между пресервами и пакетами с пастой, неловко пригладила волосы и застыла посреди магазина, прислушиваясь к тихому гулу холодильников.

И вот наконец появился Артуро. Он вытер руки о белый передник и широко улыбнулся:

– Лилиана! – В устах Артуро ее имя звучало так, будто он произносил тост.

Она уже собралась было улыбнуться в ответ, но вовремя вспомнила, что привело ее в магазин деликатесов. Лилиана достала из сумки коробку с засахаренным миндалем, предусмотрительно проверив, не помялись ли углы от соседства с бутылочками только что полученных из аптеки лекарств.

– Я просто хотела сказать спасибо за… за конфеты и все остальное. Но по-моему, это уже некоторый перебор…

Артуро смотрел на Лилиану с озадаченным видом. Он бросил удивленный взгляд на коробку и послушно протянул руку, чтобы забрать ее.

Лилиана ткнула пальцем в шоколад, лежавший на полке, и сказала, понизив голос, словно из опасения, что ее могут подслушать:

– Артуро, вы очень добрый человек… И мне… было весьма приятно… Ведь мне не так часто делают сюрпризы… Очень мило с вашей стороны. Но мне бы хотелось, чтобы вы… положили этому конец. – Она крепко прижимала к себе сумочку, держась за нее, словно за соломинку. – Понимаете, я не уверена… чего именно вы ждете от меня. Понимаете, мне надо ухаживать за матерью. Я категорически не могу… ни при каких условиях оставить ее одну. – (Артуро сделал шаг ей навстречу, растерянно провел рукой по волосам.) – По-моему, будет нечестно вам не сказать. Я, конечно, очень тронута. И тем не менее вы должны знать.

Когда Артуро наконец открыл рот, голос его прозвучал до странного хрипло и неуверенно:

– Простите, Лилиана…

Лицо Лилианы мучительно исказилось, она взмахнула дрожащей рукой:

– Ой нет! Только не надо извиняться… Я просто…

– …но я ничего не понимаю.

В магазине вдруг стало совсем тихо.

– Шоколад? Все эти подарки? – И поскольку Артуро продолжал выжидающе смотреть на нее, Лилиана наконец вгляделась в его лицо и с жаром воскликнула: – Это ведь вы оставляли шоколад? Под моей дверью.

Артуро уставился на коробку, которую держал в руках:

– Куплено здесь… Да.

Лилиана густо покраснела. Бросила взгляд на коробку, затем снова на Артуро:

– Значит, это были не вы? Вы ничего мне не дарили?

Артуро медленно покачал головой.

Лилиана непроизвольно прижала руку к губам. Обвела глазами магазин и ринулась к двери.

– Ой! Ради бога, простите! Я… Это просто недоразумение. Ради всего святого, забудьте все, что я вам тут говорила… – И, продолжая крепко держаться за сумку, словно за спасательный круг, выскочила из магазина, да так быстро, что Артуро услышал только дробный стук ее каблуков.

Артуро, с коробкой в руках, остался стоять посреди торгового зала, где еще не развеялся аромат духов Лилианы. Он задумчиво смотрел на оккупированную голубями практически опустевшую рыночную площадь, откуда собирались уезжать последние фургончики службы доставки.

Затем он уставился на висевшие возле двери три белых передника, и лицо его помрачнело.

А за несколько сотен ярдов оттуда Сюзанна готовилась закрывать свой магазин. Джесси ушла полчаса назад, и Сюзанна по рассеянности не сразу заметила, что Алехандро, у которого был выходной, не ушел вместе с Джесси. Он уже успел написать кучу открыток и теперь просто читал газету, время от времени поглядывая на улицу, причем видно было, что мысленно он явно далеко отсюда.

По какой-то странной причине из-за его присутствия у Сюзанны буквально все валилось из рук. Она уронила вазу из цветного стекла именно в тот момент, когда вручала ее покупателю, и ей пришлось уже совершенно бесплатно заменить ее на другую. Она упала с двух последних ступенек в подвал, подвернув лодыжку, в результате чего ей пришлось какое-то время просидеть на полу, чертыхаясь про себя, прежде чем собраться с силами, чтобы подняться в торговый зал. Она дважды ошпарилась паром от кофемашины. Если Алехандро что-то и заметил, то ничего не сказал. Он сидел, медленно прихлебывая кофе, и молчал.

– А разве вам совсем некуда пойти? – спросила Сюзанна, когда они остались вдвоем.

– Вы что, хотите, чтобы я ушел?

Сюзанна, невольно покраснев от собственной бестактности, поспешила поправиться:

– Нет, извините, ради бога! Мне просто интересно, что вы считаете своим домом?

Он хмуро посмотрел в окно:

– Я еще не нашел такого места, где мне хотелось бы надолго задержаться.

У него были женские ресницы. Темные, шелковистые, загнутые. Она только сейчас заметила, насколько у него женские глаза.

– А больница предоставляет жилье? – Сюзанна, сама того не понимая, практически устроила ему допрос.

– Да, но не сразу. – (Сюзанна ждала.) – Только когда до больничного начальства доходит, что местные домовладельцы отнюдь не горят желанием сдавать жилье иностранцам. – Алехандро улыбнулся и иронично поднял брови, словно ожидая, что смутит Сюзанну своим признанием. – Вы, Сюзанна, пожалуй, тот редкий человек из всех встреченных мной в вашем милом городке, у кого нет ни голубых глаз, ни светлых волос.

И Сюзанна почувствовала, что невольно краснеет под его взглядом. Она заставила себя отойти от прилавка и принялась составлять ровными рядами баночки с цветными пуговицами и яркими магнитиками, а также коробочки с булавками. Неожиданно для себя она даже немного обиделась за обитателей Дир-Хэмптона:

– И все же местных жителей вряд ли можно назвать истинными арийцами. Более того, не все ведут себя подобным образом.

– Что просто отлично. Мне дали жилье при больнице.

А тем временем город впал в послеполуденную дрему. Матери отвели своих маленьких подопечных домой и теперь сновали вокруг них на кухне, морально готовясь к последнему броску, а именно к чаю, ванне и постели. Пенсионеры тащили с рынка авоськи или катили тележки с овощами, грудинкой или мясным пирогом на одного. А где-то далеко, в Лондоне, оживленные улицы готовились к часу пик, под землей грохотали переполненные поезда метро; душные бары и пабы потихоньку оживали, наполняясь страждущими расслабиться и промочить горло офисными служащими из Сити в рубашках с расстегнутыми воротничками.

Сюзанна оглядела свой магазин и внезапно почувствовала, что ее душат стены этого неестественно идеального помещения, неожиданно показавшегося ей стоячим болотом.

– Как вы можете все это выносить? – спросила она.

– Выносить – что? – искренне удивился Алехандро.

– Все это. После Буэнос-Айреса. Жизнь в захолустном городке. И то, что домовладельцы, как вы сами признались, вас боятся, поскольку вы другой. – (Он нахмурился, пытаясь понять.) – Что каждый считает себя вправе судить обо всем. Что каждый считает себя уполномоченным разбираться в твоем бизнесе. Что на тебя навешивают ярлыки и относят к определенной категории исключительно для собственного успокоения. Неужели вы не скучаете по большому городу? По той свободе, что он вам дает?

Алехандро отставил в сторону пустую кофейную чашку:

– Полагаю, у нас с вами разные представления о свободе.

Сюзанна внезапно смутилась, почувствовав себя наивной идиоткой. Ведь она вообще ничего не знала об Аргентине, за исключением расплывчатой информации, полученной из теленовостей: какие-то волнения, какой-то финансовый кризис. Мадонна в роли Эвы Перон. Господи, с горечью подумала Сюзанна, и у меня еще хватает наглости упрекать других, что они не видят дальше собственного носа!

Тем временем Алехандро поднял с пола свою сумку-укладку и посмотрел в окно. Стекло по-прежнему сверкало, отражая лучи вечернего солнца, что чертило параллелограммы света, подбиравшегося к выставке в витрине, которая купалась в бледном золоте.

И тут что-то словно вскипело в груди Сюзанны.

– А вы в курсе, что у нее есть парень?

– Вы о ком? – Алехандро по-прежнему сидел, склонившись над своей сумкой.

– О Джесси.

Но он даже глазом не моргнул:

– Да, в курсе. – (Сюзанна, сгорая от стыда, отвернулась и принялась яростно отдраивать раковину.) – Но, клянусь Богом, я не представляю для Джесси совершенно никакой опасности!

Довольно неожиданная формулировка, и тем более странная за счет экспрессивной манеры выражения. Словно Алехандро пытался убедить в этом в первую очередь самого себя.

– Я вовсе не хотела… Простите. – Сюзанна пристыженно склонилась над раковиной, с трудом поборов желание рассказать Алехандро о Джейсоне, все объяснить, чтобы загладить свою детскую ревность, которую она оказалась не в силах скрыть. Однако попытка объяснить семейное положение Джесси непременно поставила бы ее, Сюзанну, в один ряд с теми людьми, которых она же и критиковала, с теми, кто использовал чужие секреты в качестве своего рода разменной валюты для социальных контактов. И неожиданно для себя Сюзанна призналась: – Я всегда ненавидела здешнюю жизнь. И смирилась с ней только тогда, когда открыла этот магазин. Понимаете, я была самой настоящей горожанкой. Мне нравится шум, суета, анонимность. И мне тяжело жить там, где прошло мое детство, в таком городишке, как этот. Ведь тут каждый знает о тебе буквально все. Кто твои родители, в какую школу ты ходила, где работала, с кем гуляла. Как свалилась с табурета, когда играла на фортепьяно во время репетиции в школе. – Поймав пристальный взгляд Алехандро, Сюзанна неожиданно почувствовала чуть ли не физическую потребность облегчить душу, и слова вдруг полились бурным потоком. – А так как люди в курсе твоих дел – по крайней мере, некоторые из них, – они считают, будто знают тебя как облупленную. И уже не представляют тебя другой. Для них я та же самая девчонка, какой была в двенадцать, тринадцать, шестнадцать лет. Законсервированная. Такая, какой они меня считают. Но что самое смешное, на самом деле я совершенно другая. – Сюзанна замолчала, положив руки на раковину, и помотала головой, будто старалась избавиться от назойливого шума в ушах. Затем выдохнула и попыталась собраться с мыслями. Ее слова звучали крайне глупо, даже для нее самой. – Ну да ладно. Магазин все изменил. Потому что даже если я не способна изменить себя, то, по крайней мере, могу изменить этот магазин. Сделать его таким, как мне заблагорассудится. Ведь никто не ждет от него чего-то особенного. Для всех это всего-навсего коммерческое предприятие, удачное или неудачное. Причем масса людей в округе считает, будто мой магазин – дурацкая затея. И тем не менее он стал… он стал… – Сюзанна уже сама не знала, что хочет сказать.

– Я встретил ее в больнице. – Алехандро выпрямился, перекинув сумку через плечо. – Иногда мне приходится возить мамочек на кресле-каталке из других отделений. Тех, кто не может ходить. И я видел, как она ждала…

С блестящей поверхности кранов из нержавеющей стали на Сюзанну смотрело ее отражение – карикатурное, искаженное.

– Тут вот какое дело. Она любит Джейсона… – уныло констатировала Сюзанна и, не дождавшись ответа, посмотрела на Алехандро.

Алехандро не сводил с нее глаз. Затем, аккуратно задвинув стул, он сказал:

– Я видел только то, что видел. И категорически не понимаю такой любви.

– Я тоже, – отозвалась Сюзанна.

Они стояли напротив друг друга, совсем близко. Его руки лежали на спинке стула. Однако Сюзанне так и не удалось толком разглядеть выражение его лица, остававшегося в тени.

Громко хлопнувшая дверь фургона нарушила хрупкую тишину. Алехандро посмотрел в окно, затем окинул Сюзанну долгим взглядом и повернулся к двери.

– Спасибо за гостеприимство, Сюзанна Пикок, – произнес он.