Глава 9
19 октября 2002 года

Комната выглядит абсолютно незнакомой, и у меня от испуга перехватывает дыхание. Я в панике оглядываюсь по сторонам, но плотно задернутые занавески не позволяют рассмотреть детали. Однако даже в полутьме я вижу картины со стандартными пейзажами, мельницами и озером, массивную мебель темного дерева, занавески в цветочек, торшер в углу. Нет, комната мне абсолютно незнакома, и я понятия не имею, где нахожусь.

Что бы это могло значить? Что-то поменялось в моем прошлом или я снова в настоящем, в новой реальности? А если мое последнее предположение верно, можно ли сделать вывод о том, что мне удалось изменить ход событий? И что Эд, возможно, не умер? От всего этого буквально захватывает дух.

В голове роятся самые разнообразные мысли, они, точно бабочки, порхают, разлетаясь в разные стороны, и мне никак не удается их собрать, чтобы хоть как-то систематизировать.

Несколько минут я лежу неподвижно, пытаясь унять сердцебиение. Просто невероятно. Бред какой-то! Где – и когда – это происходит?

Я заставляю себя встать с постели и раздвигаю занавески. Хмурое темно-серое небо буквально давит на плечи. Беременные дождем облака практически касаются поверхности моря – разделяющая их линия настолько смазана, что невозможно понять, где кончается одно и начинается другое. Я не могу отвести глаз от свинцовых вод с белыми барашками приливных волн, от неприветливого безбрежного моря. Затем я перевожу взгляд прямо перед собой. Перед домом – дорога, скользкая от дождя; в мокром асфальте отражается свет одинокого фонаря. По дороге, поднимая фонтан брызг и оставляя рябь на поверхности луж, медленно едет машина. Низкий забор с калиткой, закрывающей проход через сад, наверняка яркий и радостный летом, но сейчас тусклый и безжизненный. Слева от меня – темный, пустой пирс, а справа – все та же дорога, но идущая резко вверх и отделяющая море от длинного ряда домов. Пляжа отсюда практически не видно, хотя он наверняка пустой, ну разве что одинокий собачник выгуливает там своего пса.

Отвернувшись от окна, я вижу на спинке стула джемпер. Натянув его на себя, осторожно открываю дверь и выглядываю в коридор. Я внимательно прислушиваюсь, нет ли посторонних звуков, однако все тихо.

Прохожу мимо еще двух дверей – в ванную и гостевую спальню – и спускаюсь на кухню, где, отыскав чашки и чайные пакетики, ставлю кипятить чайник. Затем сажусь за кухонный стол у окна с видом на море, которым любовалась из спальни. Утренняя тишина в пустом коттедже рождает у меня странное ощущение, что весь мир еще спит и только я одна, проснувшись ни свет ни заря, сижу с чашкой горячего чая в руках и наблюдаю за струйкой пара, тающей в холодном воздухе.

Рядом со мной лежит сумка с моим ноутбуком и рабочими записями. Значит, я планировала задержаться здесь на какое-то время, раз уж взяла с собой работу. Моя сумочка висит на спинке стула, и я поспешно открываю ее, чтобы найти телефон. Обнаружив старушку «Нокию» – это определенно мой старый телефон, – я смотрю на экран. 7:14. Действительно очень рано. Никаких пропущенных звонков, никаких текстовых сообщений. Дата: 19 октября 2002 года.

Выходит, я в прошлом, накануне дня рождения Эда. Ему должно исполниться двадцать восемь лет. Но в моей прежней жизни такого прошлого точно не было. Комната внезапно плывет у меня перед глазами, я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Что, черт возьми, здесь происходит?! И как мне это выяснить?

Я сижу, пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли. После нашей поездки в Париж, где мы были счастливы, прошло всего две недели. В реальной жизни та поездка оказалась настолько неудачной, что мы решили немного пожить врозь. Я осталась в нашей квартире, а Эд переехал сперва к маме, а потом – к Робу.

После той памятной ссоры на парижской улице Эд со мной практически не разговаривал. Обратный путь выдался нелегким. Мы держались вежливо, но холодно. Каждая минута обратной дороги была для меня испытанием на прочность, но я надеялась, что дома все образуется. Однако Эд был другого мнения.

– Нет, я так больше не могу, – заявил он.

Мы занимались домашними делами на кухне: я загружала одежду в стиральную машину, Эд резал грибы. Он повернулся, с ножом в руках, ко мне, вид у него был подавленный. Я еще никогда не видела его таким несчастным.

– Как – так? – В моем голосе зазвенели противные визгливые нотки, но я ничего не могла с собой поделать.

У меня застучало в висках, я мысленно взмолилась, чтобы он не произнес тех слов, которые, как я уже точно знала, собирался произнести.

– Жить вместе. Я думаю… – Он сделал паузу, облизал губы, устремив взгляд на потолок… на окно… на дверь – куда угодно, лишь бы не смотреть мне в глаза. – Думаю, нам стоит на время расстаться, чтобы окончательно решить, подходим ли мы друг другу.

Его слова, точно ядовитые стрелы, пронзали мне грудь, я начала задыхаться.

– Но я… Я не хочу расставаться. Мы ведь можем просто поговорить и все уладить. Разве нет?

Эд отрывисто кивнул:

– Возможно. Но я думаю, сейчас нам необходимо немного пожить врозь, чтобы привести мысли в порядок. Когда мы были в Париже, ты совершенно ясно дала понять, что тебя не устраивают никакие варианты, кроме брака. А я еще не решил для себя, способен ли на этот шаг. Мне нужно время подумать.

Он был таким холодным, таким отстраненным. Мне вдруг показалось, будто земля уходит у меня из-под ног и все, что я считала прочным и надежным, медленно, но верно ускользает между пальцев. Я не могла этого допустить.

– Эд, я прекрасно обойдусь и без обручального кольца. Обойдусь. Единственное, чего я хочу, – это быть с тобой. Пожалуйста. Пожалуйста, не надо так со мной поступать.

Перешагнув через груду одежды на полу, я направилась к Эду. Но он был как натянутая струна, и я не решилась к нему прикоснуться.

– Прости, Зо. Я люблю тебя, но мне нужно разобраться в себе. Я… я, пожалуй, поживу немного у Роба, а может, уеду к маме.

Я смотрела на него умоляющими глазами, мне казалось, что еще немножко – и разорвется сердце. У меня больше не осталось аргументов. Эд все для себя решил.

Итак, я позволила ему уехать. Те несколько недель без него прошли как в кошмарном сне, словно в моей жизни образовалась пустота, которую нечем заполнить. Мысль о том, что Эд навсегда исчезнет, наполняла меня ужасом. Ведь это будет не жизнь, а жалкое существование. И когда Эд все-таки вернулся, я почувствовала такое безмерное облегчение, что заключила с ним нечто вроде негласного соглашения никогда больше не поднимать тему супружества и двигаться дальше.

И вот теперь, перебирая в памяти события тех лет, я понимаю, что после смерти Эда испытала точно такой же экзистенциальный ужас, но только пути назад не было. Жизнь представлялась мне бескрайней унылой равниной, но именно тогда мне в качестве «второго шанса» была дарована возможность снова провести несколько дней с Эдом и, таким образом, что-то изменить. Для меня это было равнозначно тому, чтобы увидеть оазис в пустыне и понять, что это не мираж.

И тут я снова возвращаюсь в реальность. Все, что происходило до сих пор, не давало ключа к разгадке, почему я оказалась в этом доме. А вдруг то, что я сделала в Париже, действительно изменило ход событий? Ну а если и так, что с того? Я задумчиво хмурюсь. Определенно я здесь одна. Нет никаких признаков пребывания в доме других людей. Тогда что бы это могло значить?

Прихватив с собой чашку, я понимаюсь наверх. Встаю под обжигающий душ, пытаясь избавиться от пронизывающего буквально до костей холода. Затем вылезаю – с меня ручьем течет вода – и встаю перед запотевшим зеркалом. Дрожащими от нетерпения руками протираю чистый кружок и смотрю на свое отражение. Вид у меня измученный: темные круги под глазами, черты лица заострились. Я сдвигаю брови, между ними залегает морщина, более глубокая, чем раньше.

Я одеваюсь, сушу волосы, подкрашиваю лицо. Наверное, глупо наводить красоту, если не знаешь, что принесет тебе сегодняшний день. И тем не менее я должна быть во всеоружии, на всякий случай.

Спустившись вниз, я натягиваю сапоги, надеваю куртку и выхожу на улицу. Мне необходимо что-то предпринять, выбраться из дому, понять, на каком я свете. Засунув руки в карманы, я иду по берегу моря в сторону пирса. Моросит мелкий противный дождь, холодные капли оседают на лице, попадают в глаза, такое ощущение, словно я дышу под водой. Я подхожу к самому краю пустого пирса и, перегнувшись через ограждение, наблюдаю за тем, как совсем близко от меня ярятся волны. Потом иду дальше и в результате оказываюсь возле какого-то магазинчика. Вывеска подсказывает мне, где я сейчас: в Лоустофте. Непонятно. Я здесь никогда не была, тогда чего ради меня сюда занесло?

Нырнув в магазин, я покупаю газету и поворачиваю обратно вдоль полосы прибоя мимо пустующих гостевых домиков. На пляже уже появились первые собачники. Я иду, низко надвинув на глаза капюшон, и вежливо киваю в ответ на кивки незнакомых людей. Войдя в дом, я закрываю за собой дверь, меня снова окружает гнетущая тишина. Я совершенно одна.

Следующий час я провожу за чтением газеты, которую потом пускаю на растопку камина. Сную туда-сюда, стараясь проследить за тем, чтобы огонь не вырвался наружу, подкладываю еще поленьев из штабеля в углу. По комнате начинает распространяться приятное тепло. Я сажусь на диван и включаю телевизор, чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество, и незаметно задремываю.

Меня будит громкий стук. Кто-то отчаянно колотит в дверь. Вскочив как ошпаренная, я подбегаю к окну и выглядываю на улицу. А когда вижу незваного гостя, ахаю от удивления.

Это Сьюзан, мама Эда.

Я опрометью несусь открывать дверь и впускаю Сьюзан, которая приносит с собой поток холодного воздуха. Едва переступив порог, Сьюзан раскрывает мне объятия, крепко прижимая к своему мокрому пальто. Я вдыхаю знакомый запах ее духов. Затем она отодвигается и, взяв меня за плечи, ловит мой взгляд. Ее темно-синие глаза напоминают об Эде, мне хочется отвернуться.

– Зои, ради бога, скажи мне, что там у вас творится?

Я смущенно ежусь, поскольку не знаю, что ответить. Как мне объяснить ей, что происходит, если я сама без понятия? Остается только надеяться, что она уточнит свой вопрос.

– Мы можем присесть и спокойно поговорить? – спрашивает она.

Я киваю, Сьюзан скидывает пальто, я вешаю его на крючок у входа и веду ее на кухню.

– Вы что-нибудь выпьете?

– Кофе, если можно.

Заваривая кофе, я жду, когда Сьюзан заговорит, но она упорно молчит. Я ставлю чашки на стол и сажусь напротив гостьи.

– Итак… – начинаю я и умолкаю.

– Ох, Зои! Прости меня, ради бога! За то, что я тебя выследила. Никто не знал, где ты находишься, но я заставила Джейн признаться. Мне необходимо с тобой поговорить. Но в первую очередь я хочу извиниться за Эда, ну и за себя тоже. Я должна была помочь вам помириться, так как тут есть и доля моей вины.

– Вины?! В чем?

– В ваших… неприятностях. – Она барабанит ухоженными ногтями по столу. – Послушай, Эд посвятил меня в ваши проблемы. Ты хочешь замуж, а он… он отказывается жениться.

Ага. Значит, я была права. Я киваю, стараясь не выдавать своих чувств.

Она наклоняется ко мне поближе, словно собирается поделиться каким-то секретом:

– Зои, дело в том, что ты тут абсолютно ни при чем. Эд тебя обожает, что видно даже невооруженным глазом. И ради тебя готов на все. Причина в его треклятом отце.

– Отце?

Она отрывисто кивает:

– Похоже, у моего сына есть некоторые опасения, что после женитьбы он может стать таким, как его никчемный отец, как это ни абсурдно звучит.

– Но Эд ведь не такой, как его отец. И, судя по всему, совершенно на него не похож.

Встретившись со мной взглядом, Сьюзан опускает глаза и качает головой:

– Слава богу, у них вообще нет ничего общего. Послушай. Генри был форменным ублюдком, причем он всегда был таким, вплоть до самой смерти. Да, когда я выходила за него замуж, то знала, что он обманщик, но я любила его. Жалкое оправдание, понимаю, но я надеялась его исправить. Мне казалось, что после свадьбы он станет хорошим мужем. Чего, естественно, не случилось. Если уж на то пошло, он стал еще хуже. Вечно куда-то исчезал, задерживался допоздна «на работе», скорее всего, трахал свою секретаршу. Грязная история и до ужаса банальная, но я это допустила. Но Эд совершенно другой, о чем я ему и сказала. – Сьюзан смотрит прямо мне в глаза, и я мужественно выдерживаю ее взгляд. – Более того, я сказала ему, что он будет последним идиотом, если потеряет такую девушку из-за своей дурацкой упертости.

Минуту-другую мы молча сидим, ее слова кружатся в воздухе и оседают, словно конфетти. Я потрясена. Я всегда знала, какого мнения Эд о своем отце – отце, которого сын практически не видел; отце, который вечно отсутствовал и доводил Сьюзан до слез в те редкие разы, когда брал себе за труд явиться домой. Но я никогда не слышала таких резких высказываний от самой Сьюзан.

– И что он вам на это ответил?

– Сказал, что знает, – пожала плечами Сьюзан. – Зои, он безумно тебя любит. По-моему, вам надо поговорить.

– Совершенно с вами согласна. – Я делаю паузу, мой голос звучит едва слышно. – Но есть одна вещь, которую мне не понять.

– Какая именно?

– Эд очень хочет ребенка. – Я заливаюсь краской, мне неудобно обсуждать подобные вещи с его матерью. Но отыгрывать назад уже поздно, тем более что Сьюзан явно в курсе. – Я сказала ему, что не знаю, хочу ли заводить детей, что я люблю свою работу, да и вообще, дети – это не для меня, но он мечтает о собственном доме и куче ребятишек. Тогда почему он не может решиться взять на себя определенные обязательства, если уж так хочет детей?

– Ох, Эд боится вовсе не семейной жизни. Большая семья вполне соответствует его представлениям об идеальной жизни. Да и вообще, это станет доказательством того, что он отнюдь не такой, как его отец, потому что, насколько тебе известно, в нашей семье Эд был единственным ребенком. Нет, Зои, он боится вовсе не обязательств, его пугает сама идея брака. Эд вбил себе в голову, что супружество превратит вас с ним в точную копию нас с его отцом.

Похоже, до меня начинает потихоньку доходить.

– А вы не знаете, где он сейчас? Он, случайно, не у вас?

Сьюзан смущенно краснеет:

– Ну, на самом деле он здесь.

– Здесь? – Я растерянно оглядываюсь по сторонам, словно Эд должен выскочить из-за угла, как черт из табакерки.

– Он пошел прогуляться. Ждет моего звонка. Извини, Зои, я просто подумала, что если смогу убедить вас встретиться, то вы, глядишь, и помиритесь. Все лучше, чем тебе торчать одной в коттедже незнамо где, а ему с несчастным видом метаться по квартире. – Она улыбается и смотрит на меня с надеждой в глазах. – Ну как, поговоришь с ним?

– Да. Поговорю. Если, конечно, он будет меня слушать.

– Ой, об этом не беспокойся. Еще как будет. А иначе я устрою ему веселую жизнь! – Она ухмыляется. – Так я могу ему позвонить? Или ты сама?

– Я позвоню. И, Сьюзан?..

– Да?

– Огромное вам спасибо. За все. И за вашу откровенность.

– Всегда рада помочь. Я просто подумала, что кто-то должен начать говорить, раз уж вы оба такие упертые.

Достав из сумки мобильник, я трясущимися руками набираю номер Эда. Сейчас на карту поставлены и наше будущее, и наша совместная жизнь. Я должна все сделать правильно.

Эд отвечает после первого гудка:

– Зои?

– Эд.

Напряженное молчание, но полное надежд.

– Итак. Я могу с тобой увидеться?

– Если хочешь, то пожалуйста.

Я диктую ему адрес, и Сьюзан тактично исчезает. Я чувствую себя глупой маленькой девочкой, которая с замиранием сердца ждет звонка от понравившегося ей мальчика. От внутреннего напряжения у меня крутит живот и немеют плечи. Я сажусь, потом встаю, меряю шагами комнату, начинаю вытирать несуществующую пыль на каминной доске.

Наконец раздается стук в дверь, я иду открывать и вижу моего Эда – лицо серьезное, мокрые волосы прилипли к лицу. Я делаю шаг вперед, бросаюсь Эду на шею, мы стоим, не в силах разжать объятия, и мне кажется, будто у меня с души упал тяжкий груз.

Затем я беру Эда за руку и веду прямо на кухню. Отбросив пустые формальности типа разговоров о погоде и предложений чего-нибудь выпить, я сразу беру быка за рога:

– Итак, твоя мама сказала, нам надо поговорить. Думаю, она права. Разве нет?

– Совершенно права. И мы должны.

– Хорошо. Тогда начинай.

– Ладно. – Он проводит рукой по лицу, убирает волосы с глаз, облокачивается на стол. – Я побеседовал с мамой. Мы откровенно поговорили о папе, о его недостойном поведении. Наверное, это звучит глупо, но где-то в глубине души я считал, что если позволю себе обзавестись семьей и остепениться, соединив себя узами брака с человеком, которого люблю, то рано или поздно превращусь в него и стану изменщиком и лжецом. Одним словом, тем, кого я всегда презирал. И я решил, что будет гораздо проще оградиться от подобных вещей, убедив себя, ну и конечно тебя, что я не хочу жениться, что брак – это не для меня, а мне и так хорошо.

– Но ведь нам действительно хорошо вместе!

– Было хорошо. Но, Зои, посмотри на нас сейчас! Мы отдаляемся друг от друга, и все потому, что я такая упертая сволочь.

– Эд, у тебя были свои резоны. И я отношусь к ним с пониманием. Честное слово. Теперь-то я вижу, в чем дело. Но раньше мне казалось, будто причина во мне. Я считала, ты не хочешь на мне жениться, поскольку сомневаешься, что я и есть твоя единственная. И поэтому ты тянешь резину, рассчитывая, что на горизонте появится кто-то получше. Мне казалось, будто ты меня отвергаешь.

– И как только такая глупость могла прийти тебе в голову?!

– А что мне оставалось думать?!

– Не знаю. Но насчет того, что я хочу найти тебе замену, это ты загнула! – Он умолкает и опускает глаза. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит так тихо, что приходится напрягать слух. – Зои, на свете нет никого лучше тебя. Есть ты, и только ты. И всегда будешь. Всегда.

Мое сердце готово разорваться от счастья.

– Ох, Эд! Я чувствую то же самое. Я очень тебя люблю!

Эд поднимается и подходит ко мне, чтобы нежно обнять. По моим щекам текут слезы, но я не обращаю внимания. И вот мы стоим так, забыв о времени, и напряжение последних нескольких недель, месяцев потихоньку спадает.

Дав выход своим чувствам, мы неохотно размыкаем объятия и снова садимся за стол.

– И как прикажешь тебя понимать? Ты наконец надумал жениться, да?

Эд тяжело вздыхает:

– Похоже, что да. Но я отношусь к браку крайне серьезно. В любом случае тебе не стоит меня об этом спрашивать. По крайней мере, не так! Я хочу сделать все правильно, а не заявлять о своих намерениях между делом во время выяснения отношений. В общем, ты понимаешь. Широкий жест, торжественное предложение руки и сердца. Все как полагается. Ну а это… – Эд показывает на себя, потом на меня. – Это не предложение. А так…

– Эд, ты совсем как большой ребенок!

– Видишь ли, если уж что-то делать, то делать хорошо. Твои собственные слова, – поддразнивает меня Эд.

– Что правда, то правда. Был такой грех.

Нашу шуточную перепалку прерывает телефонный звонок. Эд нашаривает в кармане мобильник, смотрит на экран.

– Привет, мам… Да, все хорошо… Да-да, можешь возвращаться… Непременно. Я сделаю это прямо сейчас. До скорого. – Он выключает телефон. – Прости, мама уже начинает замерзать и спрашивает, можно ли ей вернуться сюда. А еще она просит поставить чайник.

– Полагаю, уж с этим мы как-нибудь справимся.

Пять минут спустя появляется Сьюзан. Все горести остались позади, и мы, весело смеясь, дружно готовим обед, а затем едим, поставив тарелки на колени, перед камином в гостиной. Я так благодарна Сьюзан, что мне хочется ее обнять. Но она решительно встает:

– Ладно, я, пожалуй, поеду. – Она театрально зевает и выразительно смотрит на Эда. – Насколько я понимаю, ты сегодня ночуешь здесь?

Он неуверенно кивает и смотрит на меня:

– Если можно.

– Конечно можно. Не только можно, но и нужно, – говорю я, сменив гнев на милость.

– Хорошо, тогда я вас покидаю. – Сьюзан берет пальто и сумку, мы провожаем ее до машины.

Мы с Эдом стоим под моросящим дождем и машем Сьюзан вслед до тех пор, пока она не поворачивает за угол. А затем возвращаемся в дом.

День закончился так же, как и начался: в кровати в незнакомой комнате. Только сейчас я лежу на боку, Эд прижимается грудью к моей спине, его ноги переплетаются с моими, рука покоится на моей талии. Теплое дыхание Эда щекочет мне шею, отчего у меня по всему телу бегут мурашки. Я пытаюсь сохранить в памяти эти объятия, запечатлеть их навеки на случай, если нам с Эдом не доведется встретиться снова. Сейчас мне, конечно, кажется, что такое не забывается, но я знаю: время неумолимо стирает воспоминания.

Мы лежим спокойно, но мой мозг лихорадочно работает, пытаясь проанализировать события этого дня. Что-то явно изменилось, сдвинулось во времени или в пространстве, поскольку сегодняшний день однозначно был в какой-то другой реальности. Прошлый раз после нашей ссоры я осталась одна в квартире. Я ходила в офис, где засиживалась допоздна, словно трудоголик, лишь бы не возвращаться домой, в пустую квартиру. В квартиру, где нет Эда. Но сейчас я оказалась в незнакомом доме, в незнакомом городе, о котором раньше ничего не слышала, и, наконец, ко мне приехала Сьюзан, чтобы помочь нам помириться. Ума не приложу, что бы это все могло значить. Остается только надеяться, что одно мелкое изменение повлекло за собой другое, более значительное. Вероятно, мне уже удалось внести корректировку в Книгу судеб и Эд теперь не умрет. Ведь, в конце концов, все может решить секундное несовпадение событий по времени в тот страшный день. И кто сказал, что это не может сработать?

– Зо, ты в порядке?

– Да. Все прекрасно. Просто думаю.

– О чем?

– О том, как я счастлива.

– Я тоже. Реально счастлив. – Его рука еще сильнее сжимает мою талию.

Мы лежим так какое-то время, и я слышу, как Эд начинает тихо посапывать.

– Эд, я люблю тебя. Обещай, что никогда не оставишь меня. Обещай, что не умрешь.

Но в ответ на свою мольбу я слышу лишь тихое посапывание. Тогда я тоже начинаю потихоньку погружаться в сон, но перед тем как заснуть, мысленно прошу сделать так, чтобы это не было моим последним воспоминанием об Эде. Прошу дать мне еще хотя бы один день.