Глава 8
5 октября 2002 года

Открыв глаза, я вижу рядом улыбающееся лицо Эда, и мое сердце поет от радости. Еще один день с Эдом. В это трудно поверить. И сейчас не имеет значения, какой на дворе год и где мы находимся.

– Bonjour, ma chérie, tu as bien dormi?

– Что… что? – Я приподнимаюсь на локте и протираю глаза.

– Bonjour, c’est le matin, il faut… э-э-э… платить… – У Эда явно кончается запас французских слов.

– Bonjour, chérie, ça va? Pourquoi tu me parles en français?

– Что-что? – Эд задумчиво скребет голову.

– Почему ты разговариваешь со мной по-французски?

– Ой, я решил, почему бы не попробовать, раз уж мы в Париже. Прости, что уродую этот прекрасный язык. – Он с невозмутимым видом передергивает плечами, но я его уже не слушаю.

Мы в Париже! Я с интересом осматриваю комнату. Занавески опущены, поэтому я вылезаю из постели, подхожу к окну и выглядываю на улицу. И тихонько ахаю.

– Париж! Мы и вправду в Париже!

– Ну да, по крайне мере, так было, когда я в последний раз смотрел в окно. – Эд выдергивает у меня край занавески и тоже выглядывает наружу.

Вид как вид, ничего особенного, отели и какие-то жилые дома, но я теперь знаю, где мы, и от радости сердце бьется быстрее. Париж – город романтической любви. Значит, все должно быть волшебно.

Хотя в прошлый раз волшебства не случилось. Отнюдь. В прошлый раз я всю поездку ждала, что Эд сделает мне предложение. Каждый раз, как мы обедали в ресторане, или поднимались на Эйфелеву башню, или шли гулять по Елисейским Полям и набережной Сены, мне казалось, что вот он, удобный момент, который может стать поворотным. Но не сложилось. Я жутко бесилась и к концу поездки довела Эда до белого каления.

– Какого черта с тобой творится? – не выдержал он, когда в последний день мы ели на улице купленные в киоске блинчики. – Ты весь день вела себя как старая грымза. А если точнее, последние три дня.

– Вовсе нет. – Кусок блинчика вывалился у меня изо рта и приземлился прямо на ногу. – Твою мать! – Я сердито отшвырнула упавший кусок.

– Вот видишь, ты злишься даже на ни в чем не повинную еду.

У меня застучало в висках.

– Да не злюсь я на чертову еду, я злюсь на тебя! – Я топнула ногой, как капризный ребенок.

– На меня? Интересно, и в чем это я провинился? В том, что устроил тебе чудесные каникулы в Париже, чтобы ты могла оправиться после всех этих треволнений из-за рака?! Господи боже мой, угораздило же тебя найти себе такого ужасного, эгоистичного парня!

Я не ответила. Да, я понимала, что веду себя как форменная стерва, но меня уже занесло. Обида засела в душе как заноза. Мне хотелось изо всех сил пнуть что-нибудь или кого-нибудь. Ярость рвалась наружу, и, похоже, здесь, на тихой улочке в сердце Парижа, она наконец нашла выход.

– Ты действительно законченный эгоист. Все это время, пока мы были здесь, я рассчитывала, что ты сделаешь мне предложение, попросишь провести с тобой остаток жизни, но нет! Эдварду Уильямсу даже в голову не могло прийти, что девушка может расценить его приглашение поехать в Париж как прелюдию к предложению руки и сердца! Ты ведь знаешь, как я хочу выйти замуж, как много это для меня значит, и тем не менее по-прежнему не допускаешь даже мысли о женитьбе. Эд, ты самый настоящий эгоистичный ублюдок, и я в ярости, черт бы тебя побрал!

По моим щекам ручьем потекли слезы, а Эд просто стоял с блинчиком в руках и смотрел на меня. Мне хотелось, чтобы он меня обнял, чтобы сказал, что все будет хорошо, но он даже не шелохнулся. Просто стоял столбом на осеннем ветру, а затем повернулся, швырнул недоеденный блинчик в ближайшую урну и пошел прочь. Я в ужасе глядела ему вслед, мысленно заклиная его вернуться, прижать меня к себе, обещать, что все образуется. Но он не вернулся. Ушел, оставив меня одну.

Теперь я, конечно, понимаю, что он был обижен, зол и сбит с толку. Но тогда, тогда я чувствовала себя совершенно опустошенной. До позднего вечера я ходила по городу, солнце потихоньку садилось, на улице становилось все холоднее. Но я боялась вернуться в отель и увидеть у него на лице отвращение. Мне казалось, что я все разрушила.

Впрочем, так оно и было. На какое-то время. Оставшуюся часть вечера мы практически не разговаривали, а вернувшись домой, решили, после мучительного разговора, что нам стоит немного пожить отдельно. Мое сердце было разбито. Эд на несколько недель переехал к матери, а я потерянно бродила по нашей осиротевшей квартире.

Со временем мы с Эдом, конечно, помирились. Но сейчас я была не готова пройти снова через все круги ада. Я ничего не разрушу. Ведь теперь у меня есть возможность исправить прошлые ошибки.

Я отворачиваюсь от окна и обнимаю Эда за талию. Он зарывается лицом мне в волосы.

– Похоже, сегодня у тебя настроение чуть получше.

Я вздрагиваю, пытаясь вспомнить, что было вчера.

– Ну да, прости. Даже не верится, какие чудеса может творить с человеком здоровый сон! – Я виновато улыбаюсь.

– Итак, какие пожелания на сегодня?

Я смотрю на угрюмое небо, на низкие облака над крышами домов. Мы в самом романтическом городе мира и можем пойти куда угодно. А можем остаться в отеле, чтобы просто побыть вдвоем. Я и Эд.

– Без понятия. Может, в Лувр?

Эд слегка хмурится, выражение лица непроницаемое.

– Ты чего? Мы ведь там были вчера.

– Ой, да. Извини. – (К счастью, Эд не придает особого значения моей странной рассеянности, решив, по-видимому, что я просто устала.) – В принципе, мне абсолютно все равно.

– Тогда как насчет собора Сакре-Кёр? Ты вроде говорила, что хочешь туда сходить? – Он снова смотрит в окно и морщит нос. – Хотя, кажется, скоро пойдет дождь.

– Мы можем остаться здесь. Заказать завтрак в постель…

– Ух ты, хорошее предложение! – Эд берет меню, и мы заказываем континентальный завтрак в номер.

Через полчаса нам приносят завтрак, мы ставим еду на ковер и усаживаемся по-турецки. Я намазываю джемом круассан, Эд делает то же самое.

– Эд, спасибо тебе, – говорю я.

– За что? За завтрак?

– Нет, за Париж.

– Мне просто хотелось поднять тебе настроение после той истории с раком и вообще. Показать тебе, как много ты для меня значишь. Как сильно я тебя люблю.

– И я тоже тебя люблю, – радостно улыбаюсь я.

Я откусываю слишком большой кусок круассана, у меня весь подбородок в джеме. Затем наклоняюсь и целую Эда.

– Не трогай меня! – смеется Эд, пытаясь отодвинуться. – Ты вся в джеме!

– Знаю, – отвечаю я, надвигаясь на него.

Эд вскакивает и убегает в другой конец комнаты. Затем хватает с туалетного столика щетку для волос, замахивается и, спрятавшись за спинку стула, торжественно говорит:

– Теперь у меня есть оружие, и я не побоюсь пустить его в ход!

– Ага, думаешь, сможешь меня одолеть? – Облизывая испачканные джемом губы, я решительно направляюсь в сторону Эда.

– Убирайся от меня, замарашка! – вопит Эд. – Тебе все равно конец!

Эд вращает щеткой над головой, точно рапирой. Но я уворачиваюсь, загоняю противника в ванную комнату, а затем хватаю его за шею и смачно целую в губы, оставляя у него на лице липкие красные следы джема.

– Фу, гадость! – возмущенно орет Эд, крепко держа меня обеими руками.

Наивно полагая, что он просто хочет пообниматься, я со смехом прижимаюсь к нему. Мне на лицо льется тонкая струйка воды, и я понимаю, что Эд еще со мной не закончил. Оказывается, он держит над моей головой насквозь мокрую губку – первое, что попалось под руку, – с которой капает вода.

– Ах ты мерзавец! – визжу я, пытаясь вырваться. – Ну все. Объявляю тебе войну!

Я хватаю гель для душа и выжимаю чуть ли не весь флакон ему на футболку. А он в ответ поливает меня шампунем. Шампунь стекает с макушки прямо по виску и оттуда по щеке. Но я невозмутимо вытираю шампунь и мыльной рукой хватаю Эда за нос.

Потом возвращаюсь в спальню в поисках чего-нибудь такого, чем можно было кинуть в него. Но стоило мне на секунду отвести глаза, как Эд, который, оказывается, идет следом, набирает пригоршню масла и швыряет в меня. Мягкое масло скользит по груди и шмякается на ковер. Ахнув, я хватаю йогурт и миску с клубникой и радостно выворачиваю все это добро Эду на голову. Что производит эффект разорвавшейся бомбы, и пару секунд мы, оцепенев, смотрим, как остатки клубники, не застрявшей у него в волосах, раскатываются по полу.

Ну вот, чары разрушены. Мы стоим – липкие, мокрые, в ошметках еды – и истерически хохочем. Хохочем до потери пульса, а потом, не сговариваясь, садимся на пол, чтобы немножко перевести дух.

– Ну ты даешь, глупая девчонка! – смеется Эд.

Эд с головы до ног перепачкан йогуртом, клубникой и джемом. Это смотрится так курьезно, что я захожусь в очередном приступе смеха.

– Ты выглядишь уморительно.

– А себя-то ты видела?

Я опускаю глаза. Моя некогда чистая футболка насквозь мокрая и сплошь в потеках йогурта. Пижамные штаны и того хуже, поэтому даже страшно представить, на что похожи мои волосы, которые прилипают к голове скользкими прядями.

Затем я оглядываю комнату:

– Пожалуй, нам стоит немного прибраться.

Переступив через разбросанную по полу еду, я направляюсь в ванную комнату, раздеваюсь и встаю под душ. Теплая вода льется мне на голову, я закрываю глаза. Но тут дверь в ванную открывается, Эд залезает в крошечную душевую кабину, встает сзади и обнимает меня. Я чувствую спиной его грудь. Я поворачиваюсь и сжимаю руками его ягодицы. Он целует меня в шею, я извиваюсь, наши тела трутся друг о друга. Мое сердце отчаянно колотится. Я безумно соскучилась по Эду. Соскучилась по его объятиям, по его мускулистому телу. Наконец-то он здесь, и это отдается во мне щемящей болью. Я знаю, что хочу Эда, хочу ощутить его внутри себя, расслабиться, прочувствовать сладостные мгновения. И вот в наполненной паром тесной душевой кабине мы с Эдом занимаемся любовью. Но не так, как в кино: в кабине негде развернуться, мы то и дело попадаем локтями в стекло; потом вода остывает, мы ее выключаем; более того, Эду приходится постоянно менять положение – у него начинают болеть ноги. Что, впрочем, не имеет ровно никакого значения, так как секс все равно потрясающий.

Уже после мне становится стыдно. Конечно, у нас и раньше были минуты интимной близости в те дни, что мне выпало прожить заново, и тем не менее я считала, что навеки потеряла шанс быть с Эдом, слиться с ним воедино, и сейчас я не знаю, как себя вести. Я быстро одеваюсь, а когда Эд снова сжимает меня в объятиях, блаженно улыбаюсь.

– Ну это было весело, – лукаво ухмыляется Эд.

– Да, весело, – соглашаюсь я.

– И вообще, ты мне больше нравишься, когда не ворчишь.

– Ты о чем?

– Ты знаешь о чем. – Эд выглядывает из исхлестанного дождем окна. – Похоже, такая погода всерьез и надолго. Хочешь выйти на улицу?

Я сую в рот уцелевший кусок круассана и киваю:

– Думаю, мы просто обязаны это сделать.

Оставшуюся часть дня мы провели так, как положено нормальным туристам в Париже. Прошлись рука об руку по Елисейским Полям, сделали кое-какие покупки, поднялись в гору до Сакре-Кёр. На верхней ступени лестницы мы останавливаемся. Дождь внезапно прекратился, по небу над Парижем плывут облака, и нам кажется, будто перед нами открываются бесконечные возможности. Я нежно сжимаю руку Эда, он чмокает меня в кончик носа.

На этот раз я не думаю о замужестве. На этот раз мне просто хочется быть счастливой.

Мы неспешно шагаем обратно в отель, остановившись выпить кофе в шикарном «Кафе де ла Пэ». Чтобы немного побаловать себя. Мы идем по набережной Сены, по пешеходным дорожкам, мимо красивых садов. Оказавшись на Новом мосту, решаем совершить прогулку по Сене на катере. Перед нами возвышается Нотр-Дам, вдали виднеется Эйфелева башня, словно напоминая нам о том, что мы находимся в одном из самых прекрасных городов мира. И я чувствую себя счастливейшей женщиной на земле, ведь рядом со мной мой Эд.

Вечером у нас романтический ужин при свечах за столиком с видом на Сену, и я больше не накручиваю себя в ожидании того знаменательного момента, когда Эд бросит мне в бокал обручальное кольцо и опустится передо мной на колено. Я просто наслаждаюсь жизнью.

Уже позже, когда я лежу в кровати, притулившись к Эду, я вспоминаю прошедший день и чувствую себя счастливой. Сегодня все не так, как было тогда. Остается только надеяться, что этого будет достаточно, чтобы изменить ход событий. Ведь я сделала что могла.