Тридцать три
Когда Ватсон неуклюже прошёл через низкий проход в задней части спонсона на правом борту, он почувствовал себя так, словно вошёл в библейскую «пещь огненную». Воздух был горячий, насыщенный выхлопными газами и парами горючего, и несколько мужчин стянули робы до талии, так что работали они, фактически, в нижних рубашках. Они носили не обычные армейские стальные шлемы, а новые, кожаные, которые надевали на макушку.
Ватсон был рад, что прислушался к предупреждению не надевать мундир, – на нём была летняя лёгкая рубашка с галстуком, и он уже закатал рукава. С таким количеством непокрытой кожи и множеством горячих труб ему приходилось соблюдать осторожность, чтобы не получить один из тех контактных ожогов, которые описывала миссис Грегсон.
Тот факт, что столь много шестерней и вращающихся элементов были совершенно незащищёнными, вынудил Ватсона спросить себя, сколько будет потерянных пальцев и рук ещё до конца войны. В испытательных условиях избегать таких несчастных случаев было довольно нетрудно; он мог себе представить, что всё пойдёт по-другому, когда вокруг начнёт бушевать война. И, как он знал по результатам ранее проведённого осмотра, два больших цилиндра в передней части внутреннего помещения содержали горючее. Его разум заполнил ещё более жуткий сценарий. Сгореть заживо – неприятный способ умереть.
– Здесь всегда так шумно? – прокричал он Кэрдью.
Инженер приложил к уху сложенную чашечкой ладонь. Он что-то сказал в ответ, но это было всё равно, что наблюдать за мимом. Ватсон огляделся. Поскольку пулемётчики им не требовались, экипаж оказался чуть меньше обычного. У рычагов управления сидели лейтенант Халфорд и рядом с ним сержант Таффс, водитель. В задней части были два механика, рядовые Мид и Стенби, которым надлежало запустить дополнительную трансмиссию и следить за тем, чтобы всё было как следует смазано. Сиденья в спонсонах с каждой стороны, где обычно находились пулемётчики, заняли Кэрдью и, напротив него, рядовой, который был в противогазе согласно инструкции. Их с Ватсоном друг другу не представили, но роль рядового заключалась в том, чтобы распахнуть двери спонсона и передние порты, если экипаж испытает дезориентацию или проявит любые признаки помешательства. Рядом с ним на стеллажах для снарядов висели запасные противогазы.
Даже сквозь грохот двигателя Ватсон расслышал звон металла о металл: командир стучал по боковой части корпуса гаечным ключом, словно звенел в колокольчик, призывая всех обедать. Все люки закрыли наглухо, и теперь белый интерьер танка освещал лишь свет из узких смотровых портов, закрытых стеклянными призмами. Гирлянды маленьких ламп помогали незначительно, и было сумеречно, как в погребе. Ватсон сглотнул комок в горле, пытаясь подавить вспышку зародившейся клаустрофобии и инстинкт, требовавший распахнуть люки снова и вдохнуть незагрязнённый воздух. Он уже начал сходить с ума?
«Безумием, Ватсон, было бы считать, что это хоть в каком-то смысле нормально».
Правда, истинная правда. Он вдохнул нечистый воздух полной грудью и попытался расслабиться. Кэрдью указал на свободное сиденье пулемётчика рядом с собой, и Ватсон, пробравшись туда, забрался на него. Кэрдью ободряюще похлопал его по бедру.
Раздался громкий визг, когда Таффс нажал на педаль фрикциона и включил передачу. Обороты двигателя упали, когда водитель отпустил педаль. Снова вырвались облачка дыма. Тональность звука изменилась, когда Таффс прибавил газу и механики задействовали ведущие колёса гусениц при помощи дополнительных коробок передач. Желудок Ватсона дёрнулся, когда гусеничные ленты начали вращаться по замкнутым контурам ромбовидного корпуса, и какофония внутри машины усилилась, хоть Ватсон и не представлял себе, что такое возможно. Теперь его барабанные перепонки как будто вдавило глубоко в мозг, словно они могли соприкоснуться друг с другом в центре. Кэрдью, видя бедственное положение майора, вручил ему два каучуковых шарика. Беруши. Ватсон кивнул в знак благодарности и сунул их в уши. Грохот сделался чуть тише абсолютно невыносимого.
Танк дёрнулся, застыл, а потом двинулся вперёд; вибрация и рывки безрессорной ходовой уже отдавались у Ватсона в позвоночнике.
«И вот пустились мы в путь, – подумал он, – на сухопутном корабле дураков».
Миссис Грегсон внимательно наблюдала за майором Ватсоном из-под своего противогаза. Вид у него был страдальческий, измученный, но, как она предполагала, её собственное лицо под покрывавшими голову резиной и холстом было таким же. Пот тёк по лбу и туманил стёклышки перед глазами. Просторная роба, которая должна была скрыть её формы, не помогала. Пусть даже под робой на ней имелось лишь основное бельё, ощущения были такие, словно она угодила в передвижную турецкую баню. Слава богу, что она догадалась пустить в дело свои звукоизолирующие беруши для плавания: по крайней мере шум не был совсем уж оглушительным. Но вибрация оказалась кошмарная, миссис Грегсон подташнивало, и каждый раз, когда танк натыкался на кочку, её бросало из стороны в сторону, как мешок картошки. Как же мужчины могли сражаться в этой штуке?
Она подумывала о том, чтобы просто следовать за танком пешком, в готовности проникнуть внутрь, если начнутся неприятности. В конце концов, сухопутный корабль явно не мог двигаться намного быстрей проворного пешехода. Но миссис Грегсон решила, что ей следует находиться поближе к Ватсону. Она беспокоилась за него. Отсюда и бесстыдное обращение к Халфорду, чтобы тот пустил её на борт.
Ватсон, как и в Бельгии, вёл себя словно являлся куда более молодым человеком, словно впервые за всю историю утраты, постепенно появляющиеся с возрастом, его не касались. Он действительно не выглядел на свой возраст – хоть она понятия не имела, сколько ему лет на самом деле, но любой, кто сражался в битве при Майванде, был уже далеко не юным, – однако она знала, что энергии у майора меньше, чем у молодёжи, которая его окружала. Человек, который вернулся из ледника, был бледен как смерть, и его пульс с трудом заслуживал называться таковым. Она ожидала, что ему понадобится неделя в постели. Но вот он здесь, рискует жизнью в этом стальном чудище. Это демонстрировало, как она предполагала, что Ватсон по-прежнему обладал замечательной способностью восстанавливать силы.
Раздался новый звонкий стук по корпусу, и миссис Грегсон увидела, как два механика занялись своим делом. Танк дёрнулся, испытал что-то вроде механического озноба, и потом она ощутила, как он поворачивает. Миссис Грегсон выглянула через смотровую щель у себя над головой. Они действительно изменили направление и поехали в сторону колючки. Так называемой ничьей земли. Но всё будет по-настоящему, если этот громадный, неуклюжий монстр заедет в одну из траншей и накрепко застрянет.
Даже сквозь рёв двигателя и вой гусеничных лент они слышали визг колючей проволоки, которую давил танк. Некоторые её части вырывались и хлестали по более тонкому металлу спонсонов, точно щупальца умирающей твари. Потом мир пошатнулся, и те, кто ни за что не держался, чуть было не полетели кувырком вперёд. Миссис Грегсон ударилась головой о пулемёт и едва не сорвала противогаз с лица, когда боль сверкнула в черепе.
«Идти следом, – заключила она, – определённо было разумным вариантом».
Теперь они всё сильнее опускались носом вперёд, и миссис Грегсон предположила, что так ныряет субмарина. Двигатель дважды «чихнул» – видимо, бензин плескался в баках или поплавковой камере карбюратора, оставляя «Даймлер» без горючего, – прежде чем вымученная перемена в тональности звука оповестила о том, что мощность возросла, и нос начал подниматься, поначалу медленно, а затем с постоянной, размеренной скоростью. Она догадалось, что будет дальше. Хвост резко опустился, отбросив их в другую сторону, но на этот раз миссис Грегсон уберегла свой череп от любых выступающих предметов. Зато ободрала костяшки на обеих руках и сорвала ноготь.
Нос «Женевьевы» поднялся, а потом упал с сильным грохотом, от которого мир вокруг миссис Грегсон расплылся. Она тряхнула головой, попытавшись прояснить зрение, и без того ограниченное кругляшами «Перспекса» в её противогазе.
Ценой неистового труда экипажа, сухопутный корабль Её Величества «Женевьева» вернулся на ровную почву, и Халфорд, командир, заколотил гаечным ключом по корпусу. Это были не инструкции, а короткая победная барабанная дробь – громоздкая «Женевьева» пересекла первую траншею. Миссис Грегсон улыбнулась при виде его ребяческой радости. Халфорд был тем, кто тайком провёл её на борт. Ни у кого другого не было такой власти, и понадобились все её способности к увещеванию, чтобы убедить его в том, что женщины в танках не предвещали неприятности. Разве они были способны на такое? Пока что ни у одной не было шанса прокатиться в такой машине. Впрочем, как она признавала, привилегия быть первопроходцем в этом передвижном Аиде была сомнительная.
«Женевьева» теперь виляла и покачивалась, с грохотом преодолевая ничью землю. Миссис Грегсон рассматривала лицо Ватсона в поисках любых признаков тревоги. Понимает ли он, куда попал? Осознаёт ли, что пересекает воссозданное мрачное место, где лежал, застряв в грязи, и ждал смерти от пули немецкого снайпера?
Но она видела, что его больше волнуют вибрационные волны, исходившие от двигателя и передававшиеся по спине, и наблюдение за членами экипажа на тот случай, если кто-то из них продемонстрирует признаки недомогания. Потом миссис Грегсон заметила, как что-то скользнуло по его лицу: слабая дрожь. Майор устремил взгляд перед собой и прекратил оценивать состояние экипажа. А ещё прекратил моргать. Нет, он не всматривался в происходящее вокруг – он следил за чем-то другим, за внутренним представлением, которое проигрывалось в его мозге и проецировалось на сетчатку. Спазм ужаса исказил его черты, и он начал что-то бормотать. Ватсон был в беде.
Она поднялась со своего места, как и Ватсон. Он разинул рот и что-то крикнул, но слова затерялись. Майор вытащил из-под рубашки маленький, компактный пистолет и выстрелил, звук оказался достаточно громким, чтобы его было слышно сквозь шум двигателя. Пуля отскочила от пола, метнулась внутри танка, высекая искры. Кэрдью уже пытался скрутить Ватсона.
Миссис Грегсон обошла «Даймлер» с другой стороны; жар двигателя пропитывал её насквозь, как жидкость. Ватсон всё ещё дёргался, размахивая пистолетом в воздухе. Ещё один выстрел мог ранить любого из них, рикошетом отразившись от стен. Миссис Грегсон совершила единственный поступок, который пришёл ей в голову. Она стянула противогаз и шлем и вплотную приблизила своё лицо к лицу Ватсона, вынуждая его узнать её и крича его имя во весь голос. Рот Ватсона снова раскрылся и, широко распахнув безумные глаза, он ослабил хватку на пистолете и рухнул без чувств лицом вперёд.