Его звали Хьюберт Хичкок, но для всех он был Хью. Его отец был старшим клерком в Военном министерстве, мать состояла в дальнем родстве с Асквитами. Он родился в Виндзоре, образование получил неподалёку, в Итоне, по всей видимости благодаря финансовой помощи тех самых родственников. Посещал Бейллиол-колледж, но записался добровольцем в армию, так его и не закончив. Его направили в Норфолкский полк, потом перевели в пулемётные войска, а затем – в их Тяжёлое подразделение, как называли эту секретную часть. После недолгой оценки он был назначен командиром орудия, известного как «G-Женевьева». Ему было двадцать два года.

Это и многое другое было в досье, которое лежало на столе перед Ватсоном. Чего там не было, так это записи о том, что Хьюберт «Хью» Хичкок стал жертвой катастрофического нервного расстройства.

Он сидел напротив Ватсона в старом помещении для слуг на цокольном этаже здания, известного как Дом Махарани и расположенного недалеко от комнат, выделенных самому майору в довольно роскошном охотничьем домике. Высоко в стенах цокольного этажа Дома Махарани были окна-щели, сквозь которые проникало немного тусклого света, но в комнате даже днём царили сумерки. Похоже, Хичкоку это нравилось. Здесь была койка, стол и два стула, небольшой гардероб и книжная полка с несколькими энциклопедиями и подборкой приключенческих романов, в основном Райдера Хаггарда. Правда, света для чтения все равно не хватало.

Хью Хичкок был одет в синюю робу. Его ноги были босыми. Усы надо было подровнять, но он был выбрит – точнее, его побрили – пусть и не очень-то аккуратно. Руки с длинными пальцами музыканта лежали на столе. Ватсон заглянул в записи. Увлечения: прогулки, игра на пианино. Ватсон посмотрел ему в глаза. Хичкок почти не моргал, зрачки были с булавочное острие. У него также было странное пятно покрасневшей, блестящей кожи размером с монету на левой щеке.

– Хью, я собираюсь зажечь сигарету. Ты не хочешь?

Нет ответа. Ватсон закурил.

– Что ж, ситуация ужасная, верно? Как я уже сказал, меня зовут майор Ватсон. Я из медицинской службы сухопутных войск. Меня прислали, чтобы я попытался тебе помочь. Я не мозгоправ, как некоторые выражаются. Ты не сумасшедший. Я не работаю с помешанными. Ты нечто противоположное. То, что с тобой случилось, совершенно естественно. Забудь всё, что ты знаешь об оставлении в опасности или какой-то там слабости. Полный вздор. Я просто думаю, что иногда мы нагружаем свой разум сверх той меры, которую ему определил Создатель. Если в Него верить. Ты веришь в Создателя, Хью? Не имеет значения – быть может, мы имеем дело с пределами, положенными нашим биологическим устройством. Мне об этом напомнили, пока я сюда ехал. Точнее, пока меня везли. Машина начала перегреваться. Мы не давали бедняжке передохнуть. И вот я сидел и смотрел на маленький циферблат, который показывал температуру двигателя. Очень умно. Мой шофёр сказал, эти штуки недавно появились. Ну так вот, двигатель становился всё горячее и горячее, и стрелка двигалась к маленькой красной зоне. Что случится, если она попадёт на красное? Я спросил Койла – он был шофёром. «Сэр, – сказал Койл, – нам придётся остановиться». А если мы не остановимся? «Ну, – сказал он, – двигатель заклинит». Я спросил – а потом он заработает? «Нет, его придётся разобрать на части и проверить, что именно сломалось». И вдруг я осознал, что это подходящая аналогия для того, через что проходят наши солдаты. Они попадают в красную зону, и, вместо того чтобы позволить им отдохнуть, мы гоним их вперёд и вперёд, пока у них не заклинивает двигатели. Иногда сдаётся тело, но с разумом такое происходит не реже. Тебя заклинило, Хью, и мы должны понять, что сломалось, если именно это и произошло.

Ватсон глотнул воды, прежде чем продолжить:

– У тебя были посетители? Хочешь кого-нибудь увидеть? Я могу это устроить. Но мы должны начать разговаривать о том дне. О дне, когда тебя заклинило. Это ключ. Забудь про всех, кто говорил тебе, что надо собраться. Ведь говорили же? Пожалуйста, выкинь это из головы. Но мы должны встретить тот день лицом к лицу. Ты должен о нём говорить, понять его, определить его очертания, и тогда сможешь спрятать его в ящик и отложить в сторону. И, возможно, у тебя никогда не получится спрятать всё целиком. Но ты сможешь с этим жить, я уверен. Однако прямо сейчас ты застыл. Это в твоём разуме, верно? Готов спорить, оно в твоих снах. Мы о них тоже поговорим. Я полагаю, сны часто сообщают нам истину, с которой днём нам слишком трудно смириться.

Во время этого одностороннего разговора Хичкок сохранял бесстрастный вид, его дыхание было ровным. Ничто из сказанного Ватсоном не привело к переменам в выражении его лица.

– Ты поел? Я что-нибудь принесу. А завтра давай выйдем из этой комнаты на прогулку. Я здесь провёл всего пятнадцать минут и уже с ума схожу.

Возможно, нелучший выбор слов, но Ватсон надеялся на реакцию. И опять ни искорки – лишь долгое, медленно моргание. Доктор не винил Хичкока. Шутка была так себе.

– Ты не сумасшедший, Хью. Уверен, ты меня слышишь. Я тебя оттуда вытащу.

Ватсон выждал пару ударов сердца.

– Ты их убил, Хью? Быть может, пусть и непреднамеренно, ты что-то сделал? Ошибся, и всё? Потому что ты здесь. А их тут нет. Что произошло, Хью? Почему именно ты был избран, чтобы выжить?

Единственным ответом было низкое горловое рычание.

Кто-то резко постучался и открыл дверь. Луч света из коридора снаружи упал на Хичкока. Он прикрыл глаза ладонью, и рычание превратилось во всхлип. Наверное, прогулка снаружи была не такой уж хорошей идеей.

– Извините, что прерываю, сэр, – сказал солдат, – но полковник Суинтон хочет, чтобы вы присоединились к нему за ужином в Холле, когда вам будет удобно. Он сказал, что переодеваться не нужно.

Ватсон заметил эмблему со скрещенными пулемётами на униформе рядового.

– Конечно. И я бы хотел, чтобы лейтенант Хичкок что-нибудь поел.

– О, он ест, сэр. Просто никого не должно быть рядом. Всё с тарелок съедает, пока меня нет. С аппетитом у него всё в порядке, сэр.

Рядовой проговорил это с подобием ухмылки. Во всяком случае, без симпатии. Как будто Хичкок притворялся, как будто это было представление, которое он мог прекратить по своей воле.

– Скажите полковнику, я скоро буду.

– Сэр.

Ватсон снова повернулся к Хичкоку. Положил ладонь поверх руки больного. Тот не отстранился.

– Не переживай, Хью, – повторил Ватсон. – Что бы ни случилось с тобой и остальными, я тебя оттуда вытащу.

Ватсон приближался к Элведен-холлу по усыпанной гравием дорожке, размышляя о том, какую непривлекательную мешанину стилей представляет собой это здание. Безусловно, под всеми возведенными за много лет пристройками, куполами и колоннами в итальянском духе прятался мрачный георгианский деревенский дом. Он мог бы выглядеть величественным, пусть и некрасивым. Войдя внутрь, Ватсон изменил своё мнение. Элведен-холл по-прежнему был далёк от идеала красоты, зато в нём появилась необычность.

На явное охотничье прошлое дома указывали две комнатки, размещённые у самого входа, по обе стороны от него. В одной было множество пустых полок для ружей, в другой – скребков для обуви и крючков для плащей и шляп. В обеих были настенные витрины с чучелами фазанов, куропаток, рябчиков и зайцев, а также фотографии подружейных собак. Далее располагался изумительный коридор с громадными колоннами и позолоченным потолком, с которого светили звёзды и полумесяц. Впереди была замысловатая лестница из полированного мрамора, по бокам которой шли арки с фестончатыми краями, опиравшиеся на колонны, украшенные изображением сложного герба и надписями – как он позже выяснил, на гурмукхи, языке сикхов.

Хотя тут и там виднелась европейская мебель, впечатление было такое, будто он вошёл во дворец махараджи в Лахоре.

– Господи боже, – проговорил доктор вполголоса, рассматривая созвездия на потолке.

– Майор Ватсон? – спросил кто-то. – Идите сюда.

Ватсон прошёл по коридору, свернул под арку и оказался в гостиной, которая выглядела ещё более нарочито восточной, чем сам коридор. Каждый дюйм штукатурки украшали резные изображения цветов, деревьев, животных – странная смесь оленей и слонов, зайцев и тигров – и новые непонятные надписи. На изгибе каждой арки была дюжина арок поменьше, словно какое-то громадное существо их обкусало, а колонны были с глубокими каннелюрами, с замысловатыми капителями и постаментами.

Перед мраморным камином, над которым висело позолоченное зеркало, украшенное золотыми и серебряными павлинами, стояли пятеро мужчин с напитками в руках.

– Добро пожаловать в наш скромный хавели, – сказал один из них, протягивая руку. – Полковник Суинтон. Рад встретить собрата-автора.

Эрнест Суинтон с его слегка закрученными кверху усами показался Ватсону более молодой версией Китченера.

– Как и я, – сказал Ватсон. – Мне необычайно понравилась «Оборона брода Даффера».

Суинтон просиял, у него дёрнулись усы. Со стороны Ватсона это было лёгким преувеличением. Роман был ремесленническим с точки зрения прозы, хотя военные детали были точными и историческая обстановка передана хорошо.

– Спасибо. Разумеется, мы все с удовольствием читали ваши пересказы славных дел Холмса.

Пересказ? Он намекал на то, что Ватсон всего лишь журналист? Доктор пропустил это мимо ушей. Собратья-писатели часто странным образом реагировали на чьи-то очевидные успехи. Ватсон не стал бы заявлять, что его труды относятся к образцам великой литературы. Но в них было больше мастерства, чем в простом изложении фактов.

Суинтон представил своих собеседников, которыми были лейтенант Бут, офицер разведки; майор Туэйтс; подполковник по фамилии Соломон и, что всего удивительней, француз, полковник Клод Левасс.

Бут оказался на изумление молодым для офицера разведки, с бегающими, подозрительными глазами и неловким поведением, как будто что-то – или кто-то – выбило его из колеи.

Туэйтс был кавалеристским офицером старой закалки – униформа подсказала Ватсону, что он из Королевской конной гвардии, Синих, сражавшихся при Ватерлоо, – шести с лишним футов, всё ещё поджарый, как гончая, в свои пятьдесят с чем-то, с пышными бакенбардами и усами.

– Как прокатились этим вечером? – спросил его Ватсон.

– Весьма взбодрился, – ответил Туэйтс. – Вы меня видели?

– Нет. Но свежие отметины на вашей щеке могли оставить только ветки.

– Или, возможно, дамские коготки, – предположил Левасс, француз.

Левасс был ниже Туэйтса на целую голову, смуглый, почти мулат, с тонкими усиками, будто прорисованными карандашом, изящными скулами и довольно обаятельной улыбкой. Его английский звучал почти безупречно.

Туэйтс коснулся тонких красных царапин под глазом.

– Ах, если бы. Но Ватсон прав, я проехал через заросли у Крисп-Холлоу с полковником Соломоном. Ему хватило благоразумия пригнуться.

– Я держался из последних сил, – признался подполковник Соломон. – С Туэйтсом каждая поездка верхом превращается в кавалеристское наступление.

Соломон выглядел весьма подавленным, как будто в собственной шкуре и в униформе ему было одинаково некомфортно, и в целом Ватсону показалось, что этот человек не обладает способностью держаться как настоящий военный. Ещё на его руках были чудны́е пятна, похожие на возрастные, происхождение которых доктор не смог определить.

– Обычно мы здесь не ужинаем, – сказал Суинтон, меняя тему, – но время от времени любим похвастаться этим местом.

«Возможно, – подумал Ватсон, – или он не хочет, чтобы я общался с младшими офицерами».

– Боюсь, его светлость забрал с собой поваров и почти всех слуг, когда переселился в Лондон, – продолжил Суинтон, – так что мы кое-как заботимся о себе самостоятельно. Что будете пить?

– Скотч? – предложил Ватсон.

Дежурный в белом пиджаке вышел из тени, которую отбрасывала колонна, и принёс ему напиток. Ватсон мысленно отметил, что самостоятельная забота о себе была некоторым преувеличением.

– Прошу, – сказал дежурный. – Добавил чуток воды, как вы любите, сэр.

Ватсон посмотрел на солдата: за пятьдесят, седеющие волосы зачёсаны назад, открывая «вдовий мысок», глаза блестят, намекая на то, что жизнь – одна большая шутка.

– Райт? Билли Райт?

– Так точно, сэр. В прошлом был в Военно-флотском клубе, а теперь делаю коктейли в зоне хранения взрывчатых веществ Элведен до поступления новых указаний.

Ватсон взял свой стакан:

– Рад видеть знакомое лицо.

Райт в ответ на это дерзко подмигнул.

– Кстати, таково официальное наименование, – заметил Суинтон, бросив взгляд через плечо. – Зона хранения взрывчатых веществ. Кто бы ни спросил, мы тут проводим испытания боеприпасов. Вы знаете историю этого места? Элведена?

Ватсон повернулся:

– Я о нём слышал. Знаю, что им владел махараджа. – Доктор огляделся по сторонам. – Я понятия не имел, что он привёз Индию с собой.

– Если точнее, Пенджаб, – поправил Бут.

– Мой дядя Уолтер сражался в той войне, – сообщил Туэйтс. – Второй англо-сикхской. Семьдесят с лишним лет прошло. Он ещё жив. Почти сотня ему.

Суинтон сказал:

– Махараджа был королём-мальчишкой, ему было всего одиннадцать, когда мы взяли Пенджаб.

– Или, как мы говорим в моей стране, украли Пенджаб, – изрек Левасс певучим голосом, полным озорства.

Туэйтс бросил на француза сердитый взгляд.

– Сдаётся мне, нации, которая подарила нам Наполеона, стоило бы проявлять осторожность, бросая другим обвинения в захвате земель. – Он повернулся к Ватсону в поисках поддержки: – Не так ли, майор? А?

– Джентльмены, – с упрёком проговорил Суинтон, словно обращаясь к ссорившимся детям. – В виде части репараций мы попросили алмаз «Кохинур».

Левасс издал нетерпеливый возглас.

– Попросили? Скорее, потребовали. Насколько я помню, ваш лорд Дальхузи тайком вывез его под рубашкой. И доставил мальчишку в Англию, чтобы тот подарил алмаз королеве Виктории, – проговорил он, восхищенно посмеиваясь. – Как умно. Если кто-то когда-то потребует его обратно, вы всегда сможете сказать: «Но ведь это был подарок».

Ватсон знал кое-какие детали этой истории. Махараджа впоследствии сделался заметной фигурой в обществе, подружился с принцем Уэльским и прославился как легендарный стрелок.

– Разве махараджа не впал в немилость из-за того, что попытался забрать обратно свои земли? – спросил Ватсон.

– Да. Заделался сторонником фенианского братства и русских. Умер сломленным в Париже, – сказал Туэйтс.

– Я бы не стал его слишком уж сильно жалеть, – прибавил Суинтон. – В этих краях немало смуглых юношей и девушек, кое-кто носит среднее имя Сингх. Нравились ему горничные, нашему махарадже. На одной в конце концов он и женился. После того как его первая жена умерла.

– Я нарисовал его сына. Фредерика. Принца Фредди. – Тихий монотонный голос принадлежал Соломону. – Не в этом доме. Этот ему пришлось продать, когда умер отец. Это было в Бло-Нортон-холле, его доме недалеко отсюда. Он теперь во Франции, с Норфолкской территориальной конницей. Я его видел, когда подбирал цветовую палитру.

«Палитру?» Теперь Ватсон понял, кто он такой и что за выцветшие пятна у него на руках.

– Простите, сэр, так вы Соломон Джозеф Соломон? Художник?

Мужчина кивнул и улыбнулся краем рта, довольный.

– Холмс вам позировал, не так ли?

– Давно это было, – подтвердил художник. – Кажется, результат ему не понравился.

– Холмсу? О нет. Не позволяйте его грозному виду обмануть себя. Он не хотел показаться тщеславным. Но у него точно не было никаких нареканий. – Портрет детектива – с выпяченным подбородком, нахмуренным лбом и трубкой, застывшей на полпути ко рту, – был прислонён к каминной доске в 221-Б. Он производил сильное впечатление и почти заставлял услышать, как этот великий ум решает задачку на две или три трубки. – Картина была гордостью Бейкер-стрит.

– А где она теперь? – спросил Соломон.

Ватсон точно не знал, что стало с портретом.

– На хранении, – дипломатично сказал он, – пока не найдётся подходящее место, чтобы снова его повесить.

– А как мистер Холмс? – спросил Соломон.

Ватсон огляделся, гадая, знает ли кто-то из присутствующих о его судьбе. Была ли эта с виду общительная компания мужчин частью заговора, который отнял его друга? Но все просто ждали, что он ответит.

– Отошёл от дел, – коротко ответил Ватсон. – А вы, сэр?

– А-а. Я теперь простой маляр. – Соломон повернулся к Суинтону: – Как мне напомнил сегодня один из ваших офицеров.

– Лишь временно, – сказал Левасс, высыпая пакетик порошка в стакан с тоником. – От подагры, – объяснил француз, заметив, что в Ватсоне проснулся профессиональный интерес. – Пищевая сода.

– Чтобы нейтрализовать кислоту в крови, – сказал Ватсон. Сам он не страдал этой болезнью, но видел множество пациентов, которые годами мучились от распухших суставов или такой чувствительной кожи, что, проведя по ней пером, можно было вызвать мучительные страдания. – Кстати, греки питали безграничную веру в вишнёвый сок.

– Правда? – спросил Левасс, выпив раствор с содроганием. – У него вкус точно получше, чем у этого.

– А я получал хорошие результаты с яблочным уксусом.

Левасс кивнул:

– В самом деле? Я вам очень благодарен, майор.

– Хотя вкус иной раз хуже самой подагры.

По всему дому прокатился звук гонга, звонким эхом отразившись от мрамора и куполообразных потолков.

– А-а, – сказал Суинтон. – Ужин. И время поговорить о деле.

Ужин подали в весьма роскошной отделанной дубовыми панелями комнате в «новом крыле», где на стенах висели портреты англо-ирландских аристократов и не было никаких замысловатых индийских мотивов, как в коридорах и гостиной, хотя тут и там попадались напоминания о субконтиненте, вроде букв санскрита на потолочной лепнине. Ватсон увидел серебряные блюда, блестящие столовые приборы, украшенные гербами тарелки, хрустальные бокалы и достойное вино, однако еда была та же самая, что и в обычной военной столовой.

Суинтон объяснил:

– Есть офицерская столовая, где мы обычно ужинаем, – выше конюшен лорда Айви, ближе к, эмм, главному полигону. Но я подумал, нам стоит постепенно вводить вас в курс дела.

«Или сначала проверить меня», – подумал Ватсон.

– Но сейчас вы имеете дело с внутренним составом операции «Нырнивлужу», не считая пары ребят-инженеров.

– «Нырнивлужу»? – Ватсон не смог убрать из голоса недоверчивость. Самый секретный проект Великобритании назвали «Нырнивлужу»?

– Ну, строго говоря, Элведен – лишь часть предприятия. – Суинтон слегка заволновался, словно кто-то читал его дневник. – Просто название дурацкое.

Ватсон спросил себя, что могла бы подумать Беатрикс Поттер, узнав о своей роли в именовании самого секретного проекта Британских островов.

– Итак, что вы о нём думаете? – спросил Суинтон. – О Хичкоке?

– Простите, я опоздал. – Вновь прибывшим оказался запыхавшийся лопоухий молодой человек с мрачным и встревоженным лицом, в помятой гражданской одежде. В руках у него была какая-то тряпка. Потёртые мыски его ботинок, испачканные смазкой волосы и покрасневшие костяшки пальцев подсказали Ватсону, что этот юноша, должно быть, какой-то механик. – И я не могу остаться. Просто хотел поздороваться с майором Ватсоном. Меня зовут Кэрдью. Я один из инженеров проекта.

«Выходит, он больше, чем просто механик», – упрекнул себя Ватсон и встал, желая пожать парню руку. Кэрдью запротестовал.

– Простите, я весь перепачкался в смазке. Пришёл прямо из мастерской. Понимаете, прибыли новые спонсоны, – сказал он в качестве объяснения, и в голосе слышался ощутимый восторг. – Так что мы можем начать прилаживать их к основным корпусам. Боюсь, это продлится до поздней ночи. Я просто хотел сказать, что рад вас видеть и что надеюсь, нам удастся разобраться в этом ужасном происшествии.

– Как и я. Но что такое спонсон? – спросил Ватсон, хотя смутно припоминал, что термин относится к кораблям. Но они находились далеко от моря.

Кэрдью вопросительно взглянул на Суинтона, который сказал:

– Всему своё время, майор.

– Да. Что ж, пора вернуться к работе. Увидимся завтра?

– Надеюсь. Может, тогда вы и расскажете мне, что такое спонсон.

– И даже лучше. Я вам его покажу.

– Это мы ещё посмотрим, – резко проговорил Бут.

После ухода Кэрдью Туэйтс заметил:

– Он упорный малый. Чтобы поставить эти проклятые штуки на место, нужно несколько часов.

Суинтону не терпелось вернуться к главной теме разговора:

– Вы собирались поведать нам, что думаете о Хичкоке.

Ватсон доел суп и откинулся на спинку стула:

– Не совсем понимаю, какова моя роль. Как я уже спросил Черчилля, мне следует быть врачом или детективом?

– Ну поначалу нам был нужен… – начал Туэйтс, и Суинтон сердитым взглядом заставил его замолчать.

– Понимаю. Вам был нужен Холмс, который прихватил бы с собой меня. От него требовались наблюдательные способности, от меня – познания в области снарядного шока.

– Как-то так, – признался Суинтон. – Простите, мы не хотели принизить ваш опыт в области дедукции…

Ватсон поднял руку, останавливая его:

– Не стоит извиняться. Случай интересный, но Хичкока трудно как следует оценить по одной встрече, во время которой он не произнёс ни единого слова. Действительно, в его недуге присутствуют элементы того, что мы привыкли называть снарядным шоком, но есть и кое-какие особенности. У меня несколько идей. В доме имеется пианино?

– Пианино? – переспросил Туэйтс, думая, что Ватсон предлагает способ развлечься после ужина. – Вы играете?

– Это не для меня. Согласно досье Хичкока, до войны он так проводил свободное время. Это может ему помочь. Невербальная терапия.

– Есть одно в музыкальной комнате, – сказал Соломон. – Я немного на нём играл. Оно в неплохом состоянии. Нуждается в настройке, возможно.

– А если мы сможем раздобыть затемнённые очки, я хочу выводить его на прогулки. – Так называемые «коричневые» линзы обычно прописывали страдающим от сифилиса, симптомом которого была чувствительность к свету, так что достать их было нетрудно.

– Только в садах, – предложил Бут. – Не в имении как таковом. За этими стенами спокойно не погуляешь. Вас неизбежно будут останавливать в весьма грубой форме. Или чего похуже.

Ватсон кивнул, соглашаясь.

– И ему нужно женское общество.

Соломон рассмеялся:

– Господь всемогущий, пусть становится в очередь.

Левасс коротко ухмыльнулся:

– Полагаю, майор не это имел в виду.

Ватсон благодарно кивнул.

– Снарядный шок – можете заменить этот термин на тот, который предпочитаете употреблять, – часто воспринимается как потеря мужественности. У женщин, в конце концов, случаются депрессия и истерия. Мужчины держатся. А потом ломаются. У меня были успехи, когда в среду обитания пациента попадали женщины. Матери, сёстры, возлюбленные…

– И речи быть не может, – сказал Бут, бросив вопросительный взгляд на Суинтона, который кивнул в знак согласия. – Я не могу это позволить из соображений безопасности.

– Но здесь есть женщины? – спросил Ватсон.

– Экономка, несколько горничных, – сказал Суинтон.

– И медсестра, полагаю.

Суинтон кивнул:

– В самом деле. Вы хорошо информированы, майор. – В его голосе были подозрительные нотки.

– Мне показалось, что в коридоре ощущается запах эфира.

Соломон, по крайней мере, улыбнулся в ответ на неудачную шутку.

– Мне также нужно увидеть место, эмм, преступления как можно скорее.

– Мы не уверены, что произошло преступление, – проговорил Бут. – Наши правила заключаются, что бы там ни обещал Кэрдью, в том, чтобы как можно меньше чужаков видели, чем мы занимаемся.

Ватсон повернулся к Суинтону, рассерженный:

– Тогда я теряю время.

– Это почему же? – спросил Туэйтс.

– Имей я дело с местом убийства…

Доктор намеренно не стал договаривать. Они должны были понять, что он в курсе по поводу семерых мёртвых товарищей Хичкока.

– Речь совершенно не об этом, – в конце концов проговорил Суинтон.

Ватсон неспешно собрался с мыслями:

– Семеро погибли. Один выжил.

– И помешался, – уточнил Туэйтс.

Ватсон позволил себе продемонстрировать отвращение к этому слову:

– Да, если принимать всё за чистую монету.

Они не сразу поняли.

– Вы намекаете, что Хичкок подстроил всю эту катастрофу? И его поведение может быть игрой? – спросил Суинтон. – Вы же сказали, что у него снарядный шок.

– И я в это верю. Но не стал ли шок побочным явлением его затеи? Он был одним из восьмерых человек, которые пребывали в некоей среде. Верно?

– Да, – осторожно сказал Суинтон. – В одном и том же замкнутом пространстве.

– Семеро умерли, один – нет. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, на что это указывает.

«Честное слово, Ватсон, вы же знаете, что я бы не стал так спешить с выводами».

Ватсон спрятал улыбку, заслышав этот знакомый голос в своей голове, пусть на него и нельзя было положиться. Доктор не спешил с выводами, но пытался сбить своих собеседников с толку и взять над ними верх. И всё-таки он был не совсем неискренним. Существовала вероятность, что Хичкок – убийца. Было в равной степени возможным, что он непреднамеренно спровоцировал цепь событий, приведших к смерти семерых человек.

– Вы думаете, Хичкок… – начал Туэйтс.

– Я ничего не утверждаю, – перебил Ватсон. – Однако, если бы это было место убийства, я бы попросил, чтобы мне показали орудие преступления. Чтобы изучить его в деталях. Что-то привело этого человека в состояние кататонии. Я считаю, она неподдельная. Он не симулянт. – Он погрозил пальцем. – Но что привело к такому? Мне надо знать, что за событие случилось и где. Я должен всё увидеть собственными глазами. Черчилль это понял. – Доктор заметил, что при упоминании имени политика сидевшие за столом слегка содрогнулись от неприязни.

Принесли следующее блюдо – креветочный мусс с гарниром из устриц.

– Остальные не возражали против того, что им не показали место происшествия, – сказал Бут.

– Какие остальные?

– Военврач подразделения, капитан Трентон, стал одной из жертв. Так что мы с большой неохотой привезли двух посторонних медиков, чтобы они осмотрели трупы и Хичкока, – сказал Суинтон. – Один гражданский врач из Норвича, один военный. Мы не выпускали их из дома, разумеется.

– К чему они пришли? – спросил Ватсон.

– Они растерялись, – признался Туэйтс. – И потому мы обратились к вам.

– Ну Черчилль обратился. Понятия не имею, как он узнал о нашем затруднении, – сказал Суинтон, – но сообщил, что у него есть подходящие люди для этого дела.

«Люди». Черчилль подразумевал Холмса и Ватсона. А теперь остался только один. «Несомненно, они решили, что получили слабейшего из пары», – сказал себе доктор.

«Ай-ай-ай, Ватсон, мы же две половинки одной почки».

– И вы ему подыграли?

– Черчилля нелегко переспорить, – сказал Суинтон.

– Весьма нелегко, – согласился Ватсон и понадеялся, что прозвучало это не слишком горько. – Как бы там ни было, я не могу продолжать, если вы не разрешите мне изучить все аспекты дела, включая место, где погибли эти люди. Уж поверьте, Холмс сказал бы то же самое.

– Что вам известно про «Нырнивлужу»? – спросил Суинтон. – Черчилль рассказывает про операцию каждому, кто к нему приходит?

– Отнюдь нет. Он закрыт плотнее, чем любая из этих устриц, когда у неё ещё была раковина. На самом-то деле я знаю очень мало. Я сделал несколько обоснованных догадок. Но они такие, какие есть. Догадки. – Ватсон глотнул шабли. Комната слегка плыла, но не от вина. Он устал. Он хотел добраться до постели. Он спрашивал себя, сколько перемен блюд отделяют их от неизбежных тостов за короля и павших товарищей, от портвейна и сигар. – Но, повторюсь, мне необходимо увидеть, что убило семерых и свело одного с ума, каким бы особо секретным оно ни было.

– Свело с ума восьмерых, для начала, – поправил Туэйтс. – Превратило в бормочущих идиотов. И один за другим они умерли. Кто-то на протяжении часа, а военврач – почти через полдня.

– Вы понимаете, что, если мы вам всё откроем, это может означать домашний арест? – спросил Бут. – Никому, если не считать Черчилля и горстки людей, не позволено быть посвящённым в этот проект и гулять по улицам.

Левасс демонстративно громко проглотил ложку креветочного мусса.

– Мы сами себя заточили в тюрьму, майор. Это очень удобная тюрьма, но могут пройти месяцы, прежде чем мир узнает, чем мы тут занимаемся. До тех пор…

– Я рискну, – сказал Ватсон.

Суинтон и Бут опять обменялись взглядами.

– Ладно, – сказал полковник.

– Возможно, я мог бы показать майору его – как бишь оно называется – «место преступления»? – спросил Левасс.

– Я буду вас сопровождать, разумеется, – быстро прибавил Бут.

– Благодарю, – сказал Ватсон. – Сразу же после завтрака?

– Как пожелаете, – сказал Левасс.

– Уточню кое-что, – проговорил Суинтон. – Не было преступления, майор Ватсон. Был несчастный случай. Вы поймёте, когда увидите, в какие условия были помещены эти люди. Я ценю вашу репутацию сыщика, но…

Ватсон вскинул руку:

– Это не моя репутация. Я никогда на такое не претендовал. Я здесь в качестве медика.

Суинтон как будто расслабился:

– Ну хорошо. Чем быстрее мы с этим делом разберёмся, тем лучше.

– Где именно находится машина, которая сделала с ними это? – спросил Ватсон и предвосхитил любые вопросы по поводу того, откуда он знает природу устройства: – Да, я знаю, что это какая-то машина, способная вести боевые действия в траншеях. Мне это подсказывает обыкновенная логика. – «И Герберт Джордж Уэллс».

Бут ответил:

– Перед этим домом, за деревьями, есть полигон. Машина осталась там же, где остановилась.

– И вы меня познакомите со здешней медсестрой? – спросил Ватсон. – Возможно, мне понадобится помощник с медицинскими познаниями. Как её зовут?

– Она немного с характером, – сказал Туэйтс. – Мы её зовём Рыжим Драконом. Не в лицо, разумеется. На самом деле её зовут миссис Грегсон.

Было уже за полночь к тому времени, когда Ватсон вернулся в свои комнаты и добрался до постели. Его скромный чемодан распаковали и оставили для него кувшин с горячей водой и кружку «Хорликса». Доктор прокрутил в уме вечер. Бут расспрашивал его о событиях в Лондоне и покушении. Суинтона интересовал Черчилль. Левасс говорил о снарядном шоке, французском вине и своём времени в Мексике среди руин ацтекской цивилизации. Соломон разглагольствовал о своей неприязни к вортицизму и о том, как течение в искусстве нашло практическое применение в камуфляже. Из-за этого, понял Ватсон, почтенный королевский академик и присутствовал среди военных – Соломон должен был стать мастером маскировки для той штуки, которую они разрабатывали и собирались обрушить на немцев. Ничуть не похоже на создание портретов великих и славных людей, и потому насмешка про «маляра» явно причиняла боль.

А вот Туэйтсу больше всего хотелось поговорить о приключениях мистера Шерлока Холмса. Когда Ватсон согласился немного побеседовать на эту тему, он опять изучил лица сидевших за столом мужчин, чтобы увидеть, не знает ли кто-то из них о местонахождении Холмса, но они были бесстрастны, как профессиональные игроки в бридж.

Ватсону хватило двадцати минут, и он поменял тему разговора.

– А какова ваша роль во всём этом, если позволено будет спросить? – обратился он к майору Туэйтсу.

– Моя? – переспросил тот. – Тактика. Тактика на поле сражения. С использованием нового…

– Нового оружия, – подхватил Левасс. – Которым мы так гордимся. – В его словах ощущалась некая инсинуация. – Верно, джентльмены? Впрочем, Хичкок не считается, да? Сомневаюсь, что он так уж горд.

– По-моему, достаточно, Левасс, – сказал Суинтон.

Француз повернулся к Ватсону:

– Вы можете его исцелить?

Ватсон отодвинул вино. Он внезапно почувствовал себя очень трезвым:

– Посмотрим.

Это как будто удовлетворило француза. Присутствие Левасса было загадкой. Французы, разумеется, были союзниками, но ещё отличались известной склонностью к болтовне. Как поговаривали с давних времён, «сведения секретны до первого бокала шампанского». Ещё французу нравилось насмехаться над тем, что он называл «вероломным Альбионом», в особенности над аннексией Пенджаба и кражей – по его словам – «Кохинура». Он несколько раз возвращался к этой теме, пока Бут не взорвался и не спросил язвительно, что Левасс думает о колониальной политике его собственной страны в Индокитае, на Карибах и в Африке.

Доверить французу то, что Черчилль называл «величайшим военным секретом»… что ж, он должен был оказаться весьма необычным лягушатником. И то, что он сделался пьяным и язвительным, делу не помогало. Ватсон не сомневался, что узнает больше на следующий день.

Присутствие в Элведене миссис Грегсон было, наверное, самым удивительным открытием. Строго говоря, она была не медсестрой, а членом добровольческого медицинского подразделения. Но такие тонкости часто не имели значения для солдат. И она была очень грамотной в медицинском смысле, как он знал по тому времени, что они провели в Бельгии вместе.

«Кроме того, – напомнил себе Ватсон, – она разбирается в мотоциклах и любит их». Его пациент был из пулемётных войск – как и дежурный, выполнявший роль тюремщика, – где для перевозки орудий использовали мотоколяски. Может, она из-за своей любви к этим машинам сюда и попала?

Ватсон снял униформу. От тёплой воды на лице ещё сильней захотелось спать. Какие бы ни были вопросы, он их решит после завтрака, когда увидит черчиллевский «Бич порока» во плоти или из чего там он сделан.

Но он там будет с Бутом, Левассом и бог знает сколькими ещё людьми. Холмс бы никогда такое не одобрил.

Он услышал за дверью голоса и прекратил умываться. Приблизился, чтобы послушать, но они стихли. Возле умывальника зазвучали опять. Они доносились из-за окна. А Ватсон был на втором этаже.

Он отдёрнул занавеску и поднял скользящую оконную раму. Сначала раздалось только дыхание ветра, но потом майор услышал людей, которые говорили тихо и торопливо. Он посмотрел вниз, но ничего не увидел в темноте. И вот они снова послышались – призрачные слова, плывущие сквозь ночь.

Забарабанил внезапный дождь, и Ватсон почувствовал капли на макушке. Лило всё сильней, вода падала на лужайки и кусты, словно они попали под беспорядочный обстрел. Голоса затерялись. Доктор опустил оконную раму и зевнул. «Ну ладно, – сказал он себе опять, – завтра всё прояснится».

Ватсон положил пистолет, который ему дал Койл, на прикроватный столик и закончил умываться, желая поскорей ощутить свежие хлопковые простыни.

Он уже начал дремать, когда услышал тихий стук в дверь и потянулся за пистолетом.

В этот момент окна содрогнулись от первого взрыва, по стенам заплясали лучи света, и стекло в оконной раме затряслось, словно кто-то застучал зубами.