В мае, когда Гудини переругивался с медиумами на Капитолийском холме, в бостонских газетах писали о другой сенсации: «Миссис Крэндон предстоит суд». Обвинения никак не были связаны с духами, проблемы у Марджери возникли из-за ее пристрастия к быстрой езде: полицейский утверждал, что она чуть не сбила его патрульную машину с обрыва холма. Суд проходил в городе Уоберн. Марджери была признана виновной, но в итоге отделалась штрафом. Другой вердикт, принятый тем летом, куда сильнее повлиял на ее жизнь.

В июне Эрик Дингуолл официально выступил в поддержку медиумизма Марджери. В его публикации, которую все так долго ждали, он назвал способности Марджери «самыми удивительными из всех, когда-либо зафиксированных». Расхваливая ее верность делу и силу характера, он подчеркнул, что никогда не замечал никаких признаков мошенничества на ее сеансах. Он подробно описал удивительные проявления ее способностей, увиденные им на сеансах зимой 1925 года. Итак, он представил веские аргументы подлинности ее медиумизма.

А потом сам же от них отказался.

Признавая, что он считал способности Марджери подлинными, он заявил: «Больше я не придерживаюсь этой точки зрения и признаю, что я передумал». По словам Дингуолла, после двухмесячной серии экспериментов он начал что-то подозревать. Вспоминая сеансы, как сцены в давно увиденном фильме, он пришел к мнению, что способности медиума – это обман, а ее эктоплазма – подделка.

Однажды Уолтер засмеялся как раз в тот момент, когда загорелась вспышка фотоаппарата, и Дингуолл увидел, как дернулся вниз угол рта Марджери. Он понял, что смех призрака на самом деле исходил от его сестренки. Затем он заметил, что подергивания ленты на голове медиума совпадают по времени с проявлениями Уолтера. Поэтому Дингуолл и задумался: быть может, Гудини прав, и Мина использует рот или голову, вызывая эти эффекты. И хотя исследователь до сих пор не мог объяснить большинство феноменов, он подметил, что телеплазма, «так бодро приходившая в движение, когда контроль над руками медиума ослабевал, не шевелилась, когда контроль усиливался». Еще одним доказательством вины Марджери Дингуолл считал временные промежутки, когда на сеансах разрешалось включать красный свет. Уолтер запрещал какое-либо освещение в те моменты, когда эктоплазма формировалась, и Дингуолл счел подозрительным, что можно увидеть готовую телеплазматическую массу, но не проследить, как она выделяется из тела медиума. Однажды он коснулся эктоплазмы, и в этот момент Марджери отвернулась. Масса дернулась в ее сторону, и Дингуолл услышал, как телеплазма «сдулась», как надувной матрас.

Но больше всего его беспокоило состояние самой телеплазмы, особенно на последних сеансах. Дингуолл начал подозревать, что Элвуд Уорчестер и Уильям Макдугалл были правы: это вещество было тяжелым, дряблым и на ощупь напоминало внутренности животного, которые мясник выбросил бы на помойку. Поэтому Дингуолл вернулся к гипотезе своих коллег: что, если доктор Крэндон, опытный хирург, сшил куски мяса, придав им определенную форму, и затем поместил внутрь медиума? Дингуолл не мог смириться с мыслью, что эта сморщенная мерзкая масса – субстанция вечной жизни. И, наконец, Дингуолл заявил, что не может поддержать тезис о подлинности способностей Марджери – как и не обвиняет ее в мошенничестве. Он видел, в какую сторону движется ее медиумизм, и решил сойти с этого поезда до его крушения.

Малкольм Берд, в то время занимавший должность главного дознавателя Американского общества психических исследований (филиала Британского общества психических исследований, где Дингуолл обладал колоссальным влиянием), решил, что, поскольку Дингуолл выразил свои сомнения в способностях Марджери и эти сомнения разделял Гудини и гарвардская группа исследователей, нужно собрать беспристрастную группу экспертов, которые развеют эти сомнения раз и навсегда. Выступая перед руководством Американского общества, Берд призывал «либо оставить попытки доказательства людям с улицы, пусть они решают, существует медиумизм или нет, либо создать новую группу, которая попытается доказать подлинность экстрасенсорных способностей». Понимая, что общественность воспринимает его как сторонника Марджери, Берд посоветовал Обществу нанять второго дознавателя для исследования способностей медиума.

Генри К. Маккомас, уважаемый принстонский психолог, занял место Уолтера Принса. Он присутствовал на сеансах Марджери в сентябре 1926 года, когда по случаю Международной философской конференции в Гарварде Марджери предстала перед многими выдающимися учеными, приехавшими в Бостон с докладами.

Удивительно, но Маккомас захотел обсудить ее новую программу с главным противником медиума. После окончания сеанса они с Эдисоном Брауном, членом клуба «Абак», отправились в театр «Маджестик», где тем вечером выступал Гудини. Раскрасневшийся от трюка с побегом, Гудини сидел у себя в гримерке, голый до пояса, и слушал рассказ Маккомаса о том, как Марджери левитировала светящуюся корзинку, в то время как ее руки, ноги и голова были надежно зафиксированы. «Я никогда не забуду, с каким презрением» Гудини ответил на это: «Вы говорите, что все видели. Но на самом деле ничего вы не видели. Вот, например, что вы видите сейчас?»

Иллюзионист взял монетку в полдоллара, хлопнул в ладони – и она исчезла. Поскольку он был обнажен до пояса, гости не понимали, куда она могла подеваться. Повторить фокус он отказался. Тогда гости бросили ему другой вызов и были уверены, что на этот раз Гудини не скажет «нет». Они предложили ему отправиться на Бикон-Хилл и повторить ее фокусы в условиях того же контроля, что и медиум. Гудини согласился, не выдвигая никаких условий состязания с Марджери. Он задумался о своем возвращении на Лайм-стрит, и его глаза загорелись. Поскольку на следующий вечер Марджери предстояло провести очередной сеанс, он предложил, как именно нужно ее контролировать, и пообещал, что послезавтра, в воскресенье, они смогут связать его в ее новой застекленной кабинке и он повторит все ее трюки.

На субботнем сеансе Марджери согласилась на это предложение. После досмотра она спокойно сидела, пока ее привязывали к кабинке.

– У этих исследователей воображение, как у пыточных дел мастеров, – пошутила она. Запястья и лодыжки ей связали проволокой, корпус обездвижили гипсом: повязка доходила до верха ее панталон. Гипсом же обмотали и ее бедра, чтобы предотвратить появление поддельной эктоплазмы из «подозрительных мест». После прежней серии исследований ее обвинили в мошенничестве при помощи рта и головы, поэтому на медиума надели ошейник, как на собаку, и прикрепили его к кабинке. В одежду воткнули светящиеся булавки и повесили люминесцентные ленты на ее руки и ноги, чтобы очертания медиума были видны в темноте. А еще Маккомас ощупал ее ротовую полость указательным пальцем, как научил его Гудини.

После всего этого Марджери на одном из последних запротоколированных сеансов продемонстрировала свои лучшие трюки: скрип мебели, порывы холодного ветра, левитацию предметов, звонок. Апогеем вечера стала левитация светящейся корзинки на полку: Уолтер посвистывал, Марджери постанывала, а корзинка поднялась над столом, подлетела к полке, из нее появился светящийся диск – «пончик» – и по другой траектории направился к голове медиума. Минуту спустя корзинка упала и начала биться о стенки кабинки – на этот раз кабинка была застекленной, а не занавешена тканью, и стекло в любой момент могло разбиться. Но вскоре Уолтер сказал, что ослабевает, и покинул сеанс. Сразу же после этого Маккомас направился в Гарвард, где у него была назначена встреча с Гудини. И вновь иллюзионист заверил, что речь идет об «искажении восприятия». По его словам, результат наблюдения был бы совсем иным для него самого: «Если она будет проворачивать эти трюки в моем присутствии, то я смогу повторить их, а если хотите, могу остановить, если мне позволят ее контролировать». Но чем больше он говорил, тем сильнее Маккомас замечал, как его собеседник устал. «Эта дама очень умна и меняет свои методы, как и полагается искусному фокуснику». Объяснить ее новые трюки Гудини пока не мог – ему нужно было время, чтобы все обдумать. Он выдвинул новое требование: Гудини хотел прийти на Лайм-стрит через несколько дней и привести с собой свидетелей. Когда он сказал, что у Марджери есть сообщники, Маккомасу подумалось, что и он собирается прибегнуть к чьей-то помощи, чтобы воспроизвести ее программу. Но каким бы ни был его новый план, Гудини просил «дать ему время» подготовиться к противостоянию с Марджери. В воскресенье Маккомас передал эти его слова доктору Крэндону. «Так значит, Гудини испугался?» – усмехнулся доктор. Его ждали на Лайм-стрит сегодня и одного. А он не пришел, и Рой считал это колоссальной победой Уолтера и Марджери. Маккомас вернулся в гостиницу к Гудини и два часа обсуждал с ним новые условия эксперимента. На этот раз Гудини связался с доктором Крэндоном сам: в письме он попросил о встрече до отъезда из Бостона. Доктор ответил, что единственный смысл визита Гудини на Лайм-стрит состоял в том, «чтобы мы могли развлечься, наблюдая за вашими попытками повторить проявления способностей Марджери, но вы отказываетесь от этих попыток, что весьма мудро с вашей стороны. Итак, иных причин для вашего появления на Лайм-стрит не осталось». До конца своих дней доктор Крэндон будет рассказывать, что Гудини уехал из Бостона и так и не явился на сеанс Марджери, где мог бы разоблачить ее. Ответить на эти обвинения иллюзионист уже не успел.