Уолтеру Принсу снилось, как приговоренная к смерти молодая девушка просит его подержать ее за руку, пока ее обезглавливают при помощи какого-то похожего на гильотину устройства. Во сне он опустил одну ладонь ей на голову и почувствовал льющуюся кровь. В другую руку девушка вцепилась зубами и то сжимала, то отпускала его пальцы. Отделенная от тела голова висела на его руке. На следующий день, читая «Ивнинг Телеграм», он узнал, что какая-то женщина по имени Сара Хант, недавно покинувшая стены психиатрической лечебницы, положила голову на рельсы перед приближающимся поездом, который ее и обезглавил. Это произошло неподалеку от дома Принса во Флашинге, районе Куинса, причем именно в то время, когда Принсу приснился этот кошмар. Женщина оставила предсмертную записку, в которой сказала, что хочет доказать возможность сохранения сознания в голове, отделенной от тела. Принс взялся за расследование этого случая, полагая, что подобное совпадение невозможно объяснить случайностью: дело в том, что на фотографии в газете была женщина из его сна.

И это был уже не первый случай, когда Принс лично сталкивался с паранормальным. Он верил в возможность непосредственного воздействия разума на разум, и доказательством тому служили его вещие сны, хотя в последнее время ничего подобного ему не снилось. За время соревнования «В мире науки» у него не было ощущения, что что-то не так. Принс был человек невротичным, но его взвинченное состояние в мае, когда он впервые приехал в дом Крэндонов, объяснялось вполне приземленными причинами.

Если Марджери мошенничала, то доктор Принс, разгадавший тайну событий в Антигонише и считавшийся наиболее квалифицированным из всех дознавателей Американского общества психических исследований, сумел бы разоблачить обманщицу. По словам Дойла, Принс был архискептиком. И хотя один медиум все-таки завоевал доверие Принса, доктор слыл человеком неуступчивым и холодным. Он не одобрял повседневного контакта исследователей с Марджери, всех этих оживленных вечеринок на Лайм-стрит, танцев Каррингтона с медиумом и игры Берда в шарады с ее друзьями. Кроме того, он не верил в чистоту экспериментов, задуманных Комстоком. Он недолюбливал создателя техниколора за то, что Дэниэл, с его точки зрения, нисколько не разбирался в магии, водил дружбу со всякими голливудскими выскочками и пытался поймать призраков в объектив новомодных фотокамер.

Единственным экстрасенсом, в чьи способности верил доктор Принс, была женщина по имени Теодосия. Много лет назад он обнаружил, что эта тогда еще совсем юная девушка, ставшая жертвой изнасилования и утратившая рассудок, обладает потрясающей медиумической силой. Он написал научную работу на тысячу триста страниц о ее расщеплении личности и живущих в ней нескольких субличностях. Через какое-то время он удочерил Теодосию и потом всю жизнь пытался ее вылечить. Недавно во время публичного спора с Гудини Принс бросил иллюзионисту вызов: сумеет ли он воспроизвести астральные сигналы, раздававшиеся в присутствии Теодосии в его доме во Флашинге? Гудини, что было ему несвойственно, отказался. Он был уверен, что феноменам в доме Принса легко было найти естественное объяснение, но не хотел во всеуслышание называть приемную дочь исследователя мошенницей.

Принса словно притягивали женщины с расстройствами личности – или он притягивал их? – но он осознавал, насколько опасны могут быть истерические состояния медиума. Он видел ужасы Антигониша, когда обезумевшая девушка чуть не привела свою семью к катастрофе, как в рассказе По «Падение дома Ашеров».

Принс, самый авторитетный американский исследователь паранормальных явлений, в отличие от англичанина Макдугалла, так и не стал президентом Американского общества психических исследований. И тому была веская причина. Как писал Берд, доктор Принс был «из тех людей, чья интеллектуальная честность оборачивается грубостью, задевая окружающих, как колючки кактуса». Принс был человеком дотошным, наделенным критическим мышлением и осмотрительным как в словах, так и в поступках. Бывший пастор и выдающийся психолог, исследователь паранормальных явлений, прославившийся благодаря истории в Антигонише, он был ярым сторонником научных методов в изучении медиумизма и отличался поразительной дисциплиной ума. По его словам, он уже двадцать лет ни во что не играл и тридцать лет не бывал на рыбалке. Он не говорил о личной жизни, и потому никто не знал, что последний год был самым сложным в его жизни. Его жене диагностировали рак, и она перенесла уже девять операций.

Но, невзирая на его психологическое состояние, миссис Крэндон отнюдь не сочла его угрюмым или мрачным. Он любил травить бородатые анекдоты и напоминал ей честных и прямолинейных людей времен ее детства. Наверное, с тех самых пор, как доктор Принс пришел в этот стремительно меняющийся мир, было в нем что-то анахроничное. Вернее, он походил на бульдога из романа «Дом багреца». Он получил два диплома в Йельском университете и был столь же образован, как друзья Крэндонов из Гарварда. При этом он обладал куда более глубокими познаниями в вопросах паранормального, чем кто-либо из молодого поколения исследователей. Но при этом именно его Уолтер часто обзывал «проклятым старым идиотом».

Сеансы Марджери, особенно наиболее зрелищные элементы, превращались в «настоящий астральный хаос», говорил Малкольм Берд. На одном из сеансов редактор услышал звонок, игру тамбурина, шепот Уолтера и свист из рупора, лай астрального пса и смех Марджери, причем эти звуки сопровождались мерцанием астральных огоньков – «и все это происходило одновременно!». Правда, было не вполне понятно, услышит ли это Принс.

Заведя за ужином светскую беседу с новым исследователем, Рой выяснил, что Принс, как Томас Эдисон, страдал от проблем со слухом, отгораживавших его от окружающего мира. Принс был крайне недоволен своим слуховым аппаратом и сказал, что уже перепробовал много таких аппаратов и не раз писал жалобы производителям. Но в конце концов он все-таки услышал проявления Уолтера на сеансах, как и увидел наиболее зрелищные феномены: вращение шеста кабинки медиума, перемещение тяжелой мебели, разрушение кабинки, левитацию бренчащего укулеле, которое плюхнулось ему на колени, и Принс воскликнул:

– Глядите-ка, у меня тут астральный младенец!

Но после нескольких демонстрационных сеансов доктор Крэндон почувствовал, что Принс вовсе не в таком восторге от способностей его жены, как Берд, Каррингтон, Комсток и Китинг. Время от времени сотрудник Общества психических исследований доводил доктора до белого каления – еще сильнее, чем подозрительные психологи из Гарварда. Когда Принс видел какой-то удивительный феномен, он винил Каррингтона и Берда в том, что они просто недостаточно тщательно контролируют медиума. Правда, когда он сам брал Марджери за руки, шест кабинки продолжал вращаться, столик для сеансов поднимался на две ножки, а весы по-прежнему покачивались.

Коллеги Принса недолюбливали, и Берд жаловался на то, что доктор только критикует, но не предлагает никаких методов исследования этих явлений, как делали Каррингтон и Комсток. Более того, Принс явно не считал исследование способностей Марджери столь важным, как остальные члены комиссии. Он отказался ночевать в доме в Бикон-Хилл, заявив, что Общество психических исследований вполне может оплатить ему пусть не роскошную, но вполне пристойную комнату в гостинице и питание. По мнению Берда, он не желал ни вникать в подробности исследования, ни знакомиться с Крэндонами. Его первый визит на Лайм-стрит завершился всего после пары демонстрационных сеансов – с точки зрения Берда, Принс в этой ситуации повел себя очень грубо. И даже Уолтер был разочарован экспертом из Общества психических исследований. Методом автоматического письма он передал Марджери такое сообщение:

По всем этим причинам у Принса и Крэндонов установились не лучшие отношения. Активируемый астральной рукой звонок его не впечатлил. Его вообще ничего из услышанного и увиденного не впечатляло. Уолтер сказал, что Обществу психических исследований стоит уволить этого старикана, а Марджери столкнулась с неожиданной преградой на пути к получению награды: ее медиумические способности блокировались «этим типом, Принсом, и его энергетикой». Кроме того, Крэндоны обиделись, когда услышали от кого-то, что Принс им не доверяет. Перед одним сеансом, на котором присутствовали и другие члены комиссии «В мире науки», Принс в шутку рассказал одному из коллег, мол, вчера у него был вещий сон: доктор Крэндон сидит справа от медиума (а именно там он обычно и сидел), и в результате все эти феномены и возникают. Эта неудачная шутка дошла до ушей доктора, и тому не понравился намек Принса на его соучастие в мошенничестве. «Это гнусная и совершенно неуместная инсинуация, – писал он сэру Артуру, – свидетельствующая о том, что Принс уже страдает от склероза и потому непригоден к проведению исследований».

Голос Принса мог стать решающим. Берд полагал, что Марджери не выиграть награду без него, но ни один медиум, за исключением удочеренной им девочки, так и не смог убедить доктора Принса в подлинности своих способностей. Знаменитый охотник на привидений, похоже, не доверял и своим коллегам по исследованию. Он не верил ни в одно явление, происходившее без его личного контроля медиума и ее окружения.

– Этот старый пуританин не успокоится, пока не добьется главенствующей позиции в комиссии и все эксперименты не будут проводиться под контролем Общества психических исследований, а не редакции «В мире науки», – говорил своим друзьям доктор Крэндон.

Во время сеанса, начавшегося после столь саркастичного замечания Принса, Уолтер действовал необычайно слабо: он смог включить фонограф, но не сумел нажать на кнопку звонка, как раньше.

– Уолтер, на прошлой неделе ты ведь звонил не переставая почти каждый вечер, когда мы проводили сеанс с включенной красной лампой, – с разочарованием в голосе протянул доктор Крэндон.

– Да, но тогда были другие участники сеанса, – ответил дух. – Все были доброжелательно настроены.

Дух попросил представителя Американского общества психических исследований отложить отъезд в Нью-Йорк, чтобы он мог приспособиться к новой энергетике. Когда Принс отказался продлевать свое пребывание в Бостоне, Крэндоны и их друзья впали в уныние. Принс, по его мнению, стал свидетелем только сеансов-пустышек, поэтому вряд ли проголосует за Марджери. Именно поэтому Уолтер предложил кое-что необычное. Медиум никогда не проводила сеансы в дневное время, но ее брат пригласил Принса на сеанс на Лайм-стрит на следующий день, хотя считалось, что дневной свет уничтожает эктоплазму. Более того, по задумке Уолтера Принс должен был лично контролировать звонок и во время сеанса оставаться с Марджери наедине.

Итак, Уолтер предложил провести сеанс для одного Принса, хотя и говорил, что доктор блокирует его проявления в нашем мире. «Мы все не понимаем, как такое возможно, – писал Крэндон, – но мы, тем не менее, попробуем». И хотя ситуация беспокоила круг Крэндонов, Уолтер был готов принять этот вызов судьбы.

– Уж я этого старикана удивлю, вот увидите! – заверил их призрак.

Демонстрационный сеанс начался на следующий день в половине третьего. Хотя доктор Принс задернул шторы, солнечный свет все равно проникал в комнату. Позаботившись об освещении, исследователь осмотрел звонок и проверил одежду медиума. Удостоверившись, что все в порядке, он сел напротив Марджери. На этот раз их не разделял стол, ступни и ладони соприкасались, а звонок лежал на коленях у Принса, и тот не спускал с него глаз, будто то был самый крупный в мире бриллиант, а миссис Крэндон оказалась самым умелым похитителем драгоценностей. Если Марджери действительно была самозванкой, ей будет нелегко добиться награды Мунна при столь пристальном наблюдении Принса. Хоть свет в комнате и был приглушен, его было достаточно, чтобы увидеть в пространстве между исследователем и медиумом «что угодно крупнее горошины».

Некоторое время они просидели в тишине, затем раздался шепот. Медиум начала получать сообщения – одно от покойной жены Принса. В последние дни перед смертью миссис Принс страдала от сильного озноба, и сейчас этот холод воздействовал на Марджери. Принс, видя, как она дрожит, с удивившей Марджери заботой сказал, что она «может умереть». Он накрыл ее руки своими ладонями, чтобы согреть, и поправил шаль на ее плечах. От западной стены комнаты донесся оглушительный грохот, и Уолтер произнес:

– Малышка переохладилась.

Они сделали пятнадцатиминутный перерыв, Марджери принесли горячий чай и теплую накидку. Доктор Принс еще раз осмотрел комнату, и они заняли прежние места. Медиум и исследователь ждали. Целый час ничего не происходило. Принс даже подумал, что Марджери хочет вымотать его. Стоит ему задремать и ослабить хватку – и она дотянется до звонка. Если и так, она недооценила воспитанника фермеров из штата Мэн. Он был готов просидеть тут хоть до завтрашнего утра… или до тех пор, пока Мина не признает поражение. Но его мысли прервал громкий звон – звонок звенел, звенел, звук распространился по всему дому и прокатился по гостиной, где доктор Крэндон сидел с гостями и широко улыбался.

По словам Марджери, доктор Принс воскликнул: «О господи, это же звонок!» После того как исследователь проверил устройство и не обнаружил ничего подозрительного, они продолжили сеанс.

– Я добился полного контроля. Уолтер, звони, – попросил Принс.

Пять минут спустя исследователь посмотрел Марджери в глаза, будто собираясь что-то сказать, но тут раздался звон. После второй демонстрации Принс решил, что этого достаточно:

– Я осмотрел пространство, разделявшее меня и медиума, но ничего не обнаружил.

После этого он провел Марджери по коридору в ее комнату, где еще раз осмотрел звонок и попросил медиума раздеться. Он обыскал ее платье и нижнее белье, но не нашел ничего, что свидетельствовало бы о мошенничестве. По словам Марджери, он якобы заявил, что не может объяснить звон ничем, кроме какого-то сверхъестественного воздействия. Сам же Принс написал в отчете, что потребуется еще несколько экспериментов с таким же результатом, «чтобы я был полностью удовлетворен».

Уходя, Принс неожиданно тепло попрощался с медиумом, даже обнял ее. Стоя у двери дома, Марджери смотрела, как он сел в такси и уехал на вокзал. Но, невзирая на то что она уже провела сеанс утром, вечернее собрание никто не отменял. После ужина участники сеанса поприветствовали Уолтера «радостными возгласами и всеобщим ликованием». Когда у него спросили, что вызвало грохот во время утреннего сеанса, призрак ответил, что «это треснул лед Принса». Он сказал, что ему трудно действовать в нашем мире при дневном свете, но он не хотел отпускать Принса в Нью-Йорк, не пошатнув скептицизма ученого. После успешного сеанса с дознавателем Американского общества психических исследований недолгое ослабление способностей прошло. Тем вечером экстрасенс и ее брат творили чудеса. Укулеле и рупор парили у ее головы, затем стучали по занавесям кабинки. После этого они полетели к участникам сеанса, и на мгновение вспыхнул свет одной из фотокамер Комстока. На снимке укулеле парило на странном багровом фоне.