Организаторы соревнования условились, что два эксперта из Бостона, Макдугалл и Комсток, проведут первую проверку Марджери. Так как она была «физическим» медиумом, у физика Комстока было оборудование и опыт, чтобы провести расследование в направлении, которое интересовало «В мире науки», изучая проявления, а не психологические причины медиумических способностей. Учитывая приверженность журнала точным наукам, Макдугалл не мог победить в споре о том, лежит ли исследование медиумического феномена в сфере психологии (как считали его коллеги в Гарварде) или физики (как полагал ученый из Массачусетского технологического). Поэтому в исследовании главным назначили Комстока, но его стремление сделать все по-своему уравновешивалось его энтузиазмом – с ним легко было поссориться, но на этого человека невозможно было обижаться долго. Даже Уолтеру он нравился, хотя призрак и говорил, что суетливость физика нарушает энергетику сеанса.

Красноречивый и элегантный, Дэниэл Фрост Комсток был воспитанником Массачусетского технологического (он преподавал там до последнего времени), и многие считали его гениальным изобретателем. Оказала на него влияние и культура Голливуда, где активно экспериментировали с изобретением Комстока – техниколором. Его способ получения цветного кинематографического изображения недавно опробовал в нескольких сценах фильма «Десять заповедей» Сесил Б. Де Милль. Теперь же Комсток направил все усилия на поиск доказательств медиумических чудес, подтвержденных фотографиями. По мере того как продолжалось исследование Марджери, Комсток отодвинул на второй план как Макдугалла, так и любого другого работающего над этим делом на данный момент члена комиссии. С апреля по август он посетил пятьдесят шесть сеансов с Марджери – больше, чем кто-либо еще. «Он сделал больший вклад в научное исследование медиумизма, чем все остальные вместе взятые», – писал Берд.

Если Марджери была мошенницей, то Комсток создал для нее больше трудностей, чем исследователи из Гарварда, которые шарили в темноте, держали ее за руки и ноги и пытались – как она говорила, безуспешно – проникнуть к ней в голову. Они приносили в комнату для сеансов лишь фонарики, Комсток же принес кинокамеры, чтобы запечатлеть то, что невидимо для человеческих глаз. В Массачусетском технологическом он исследовал в том числе и зрение экстрасенсов и выяснил, что другой медиум из Бостона способен воспринимать аномально большой цветовой спектр. В результате экспериментов он хотел разработать ультрафиолетовый фильтр для фотоаппарата, чтобы увидеть мир, доступный ясновидящим. К сожалению, первая подопытная Комстока умерла до того, как он начал эксперименты, но специальные кварцевые линзы и ртутные газоразрядные лампы – вроде тех, что использовались в кинематографе, – были в числе оборудования, которое он применял на Лайм-стрит. Если там происходило что-то, скрытое от глаз, Комсток был уверен, что камеры это зафиксируют.

Помимо появления новых инструментов, Комсток внес изменения в программу Марджери. Иногда сеансы проводились у него дома – на случай, если доктор Крэндон спрятал в стенах дома номер десять на Лайм-стрит какие-либо хитроумные приспособления; а новая кабинка медиума, разработанная комиссией, должна была оказаться «недоступна для мошенничества». Но главными переменами были несколько задуманных Комстоком тестов. Он хотел разработать задания для медиума, которые нельзя было произвести или воспроизвести при помощи мошенничества, и сосредоточиться на силе Уолтера, а не на ее источнике-медиуме. Если феномены удастся воспроизвести в «замкнутом и подконтрольном пространстве», то не так важно, как полагал Комсток, удерживать медиума и следить за ее друзьями.

Уолтер сказал, что постарается предоставить Комстоку доказательства, хотя, когда дошло до вопроса о том, что же он может продемонстрировать, предупредил, что столь же мало об этом знает, как и сам ученый.

– Тогда немногое же тебе известно, Уолтер, – хмыкнул Комсток, а затем предложил нечто куда более хитрое, чем кто-либо ожидал.

На стол для сеансов он поставил аналитические весы. Ученый гарантировал, что их можно использовать для проверки наличия той невидимой силы, при помощи которой Уолтер разрушал кабинку, и при этом не бояться мошенничества. «Эти чертовы весы», как называл их Уолтер, были запечатаны в футляр то ли из стекла, то ли из целлулоида, так что человеческая рука не могла их коснуться. Предполагалось, что в дальнейшем весы будут сделаны из меди или дерева – чтобы обезопасить их от воздействия магнитом.

Таков был тест, который предложил Комсток. Вместо того чтобы левитировать стол, он предложил Уолтеру приподнять одну из чаш или иным способом воздействовать на весы. Сперва призрак попросил, чтобы футляр сняли в целях тренировочной проверки, что вызвало подозрения. Но даже без футляра никто не смог объяснить, каким образом Уолтер – при полном освещении – заставил пустую чашу весов перевесить полную. В этот момент, прокашлявшись, в дискуссию вступил Алек Кросс.

– Можно мне кое-что сказать? – спросил он.

– Тебе в этом доме можно делать все что угодно, – рассмеялся призрак.

Все обернулись к Кроссу, который предложил, чтобы один из исследователей попытался опустить нагруженную чашу весов. Каррингтон и Берд оба сумели нажать на чашу, хотя у каждого из них было ощущение, что движению чаши мешает какая-то сила. Они поинтересовались у Кросса, не хочет ли тот попробовать, но он лишь загадочно улыбнулся, будто его радовало замешательство, причиненное его другом Уолтером.

На другом сеансе, когда весы освещала красная лампа, Уолтер спросил Комстока, может ли ученый опустить одну чашу весов, когда обе они были пусты.

– Нет, – не колеблясь, ответил Комсток.

Проделав это, Уолтер с гордостью сказал:

– Вот видите, Комсток, тут я вас победил. Я могу поднимать и опускать их, как мне вздумается.

Когда весы были накрыты футляром и на левой чаше весов лежали грузики, Уолтер смог выровнять весы, приложив свою силу к чаше справа. На других демонстрационных сеансах он воспроизвел этот эффект с грузиками, выставленными в пропорции три к одному, четыре к одному и, наконец, пять к одному!

– Вот уж мы им показали! – воскликнул Уолтер, заставляя весы дребезжать в джазовом ритме. Его силы никогда не были так сфокусированы на конкретном объекте. Когда Каррингтон пошутил, мол, у Уолтера развился комплекс весов, призрак ответил, что комплекс тут не у него, а у вот этого профессора из Массачусетского технологического.

– Вы сами просили меня повозиться с весами и теперь ничерта больше не увидите, пока я не разберусь с этим приборчиком, – заявил Уолтер.

Он даже пригрозил исследователям, что, после того как с этим и другими доказательствами будет покончено, больше они его не услышат. «Человек может умереть дважды», – насмешливо говорил Уолтер, и когда он покинет их мир, на этот раз навсегда, то было бы неплохо, чтобы на его могилу добавили новую эпитафию: «Тут покоится ученый, посвятивший себя мерам и весам».

Все засмеялись, но тут Уолтер сказал:

– Глядите, маленький Марк играется с весами.

Чаши весов начали раскачиваться, будто с ними действительно играл мертвый сын Ричардсонов, и автоматически сработали камеры. Аппаратура Комстока зафиксировала свечение вокруг одной из чаш весов как раз тогда, когда маленький Марк заставил ее качаться. В другое время камеры запечатлевали таинственные вспышки и пятна света вокруг весов или в воздухе вокруг Марджери. Одна из фотографий, которая, как надеялся Берд, должна была стать «вехой в исследовании паранормальных явлений», запечатлела загадочный цилиндр на одной чаше весов, который и заставлял ее подниматься.

– С помощью этой призмы, – сказал доктор Крэндон, – Уолтер направлял свою силу. Марджери же считала, что этот цилиндр больше похож на стакан джина.

На сеансе, который состоялся вскоре после этого, уже двадцать первого июня, медиум проявила силу своих способностей, сдвинув чаши химических весов, запечатанных в футляре и нагруженных в пропорции шесть к одному. Из фонографа доносилась веселая мелодия Винсента Розе «Останься», а чаши весов покачивались вниз-вверх «с невероятной скоростью» или замирали в идеальном равновесии – невзирая на разницу в весе. После демонстрационного сеанса доктор Крэндон и Комсток начали спорить о том, достаточно ли тщательно проверили весы перед сеансом.

– Ох, да сколько же можно уже! – вдруг прошептал Уолтер.

После этого призрак больше никогда не играл с весами. Впрочем, от этих сеансов чаша весов склонилась в пользу его сестры.

Доктор Крэндон утверждал, что способности Марджери в точности соответствуют требованиям комиссии: она могла произвести простую, но при этом легко проверяемую демонстрацию своих экстрасенсорных сил. «Когда Уолтер сумеет сдвинуть чашу весов… это предопределит результат исследования», – обещал он сэру Артуру. Но теперь, к недовольству Роя, валидность теста с весами оспаривалась именно теми, кто так хвастался точностью этого эксперимента. Тем не менее осторожность ученых не умерила оптимизма Роя. Невзирая на строгость комиссии, доктор считал, что демонстрационные сеансы его супруги произвели впечатление на всех присутствовавших. Марджери удалось вызвать проявление «как простых, так и сложных экстрасенсорных феноменов, подлинность которых никому не удалось опровергнуть», писал он Дойлу. Сэр Артур с нетерпением ждал новостей о последнем и наиболее важном исследовании журнала «В мире науки».

– Я тут соорудил Уолтеру новую игрушку, – объявил Дэниэл Комсток.

Физик поставил свое новое изобретение на стол для сеансов. Оно было простым, как и предыдущие: колокольчик и батарейка, соединенные с телеграфным ключом (впоследствии ключ заменили обычным переключателем). Когда нажималась кнопка, прибор начинал звенеть. Именно это устройство с незначительными изменениями Комсток потом запатентовал как кнопочный дверной звонок. По задумке ученого, Марджери должна была заставить звонок звенеть, не притрагиваясь к нему. Чтобы не дать медиуму подготовиться к этому испытанию, Комсток якобы ничего не говорил о том, что попросит ее сделать.

Но тем же вечером, когда Комсток предъявил ей изобретенное им устройство, Марджери прекрасно справилась с задачей. Берд контролировал медиума, и звонок вдруг включился, будто подавая сигнал начала нового этапа ее противостояния с учеными. Берд полагал, что этот эффект станет pièce de résistance Марджери – «апогеем ее медиумической силы, непреложным и неоспоримым доказательством подлинности». Пока ее руки и ноги контролировали, Марджери удавалось включать звонок на короткие и долгие промежутки времени.

Уолтер, ее невидимый помощник, похоже, полностью управлял функциями нового устройства. «Мы просили, чтобы звонок зазвенел, и он звенел. Когда мы просили прекратить звон, он прекращался», – писал Берд.

Время от времени кто-то из участников сеанса – обычно тот, кто сидел дальше всего от Марджери, – брал коробку со звонком и покидал круг. Звонок все равно звенел. Каррингтон держал одну руку на запястьях медиума, другую – на ее ступнях («чтобы доказать, что ее ноги остаются в туфлях, как и полагается»), но звонок все равно звенел. А медиум смеялась. Каррингтон положил ее ступни себе на колени. Звонок все равно звенел.

Прямо над прибором установили люминесцентный диск, чтобы увидеть руку или приспособление, запускавшее звонок. Когда Уолтер нажимал на кнопку, ничего такого наблюдатели не обнаружили. Колокольчик надежно зафиксировали в коробке. Звонок все звенел. Медиума и устройство переместили в комнату Комстока. Но звонок все звенел. Как в темноте, так и при ярком свете звон продолжался. Однажды Марджери запустила передачу азбукой Морзе, но закодированные слова ничуть не напоминали знаменитую фразу, когда-то положившую начало технологии телеграфа: «Чудны дела твои, Господи!» Послание было вполне в духе Уолтера: «Неужели все ученые тут – одни проклятые старые идиоты?»

Один раз, хоть и не в присутствии комиссии, один из участников попросил Уолтера показать его астральную руку, нажимающую на кнопку. Марк Ричардсон утверждал, что на коленях Марджери вдруг сформировался светящийся объект, по форме напоминающий палец. Он потянулся к звонку – и тот зазвенел.

Еще до экспериментов с весами и звонком доктор Крэндон знал, что Берд верит в способности Марджери. Правда, при этом редактор не поддерживал гипотезу о существовании духов. Он объяснял проявления экстрасенсорных способностей Марджери не присутствием ее мертвого брата, а неведомыми науке силами, сокрытыми в бессознательном медиума. Тем не менее целью его исследования было не установление источника паранормальных феноменов, а доказательство или опровержение истинности их существования в объективной реальности. Для Берда не имело значения, могут ли духи приходить в наш мир из мира иного. Важно было другое – проявления силы Марджери нарушают известные на данный момент законы физики. И если комиссия не сможет объяснить способности медиума, леди получит обещанную Мунном награду.

С точки зрения Берда, Марджери была отважной, порядочной и невероятно убедительной. Возвращаясь в Нью-Йорк, Каррингтон сказал, что согласен с такой характеристикой, и, если бы нужно было голосовать сегодня же, он проголосовал бы в пользу Марджери. Китинг, хотя и не имел права голоса в комиссии, тоже верил в способности Марджери: иллюзионист не увидел никаких трюков в медиумизме миссис Крэндон. Да и Комсток, по мнению Берда, уже почти готов был дать Мине положительную оценку. Даже Макдугалл смягчился. Точка зрения Принса до сих пор оставалась неизвестной. Но хотя Берду нужно было четыре голоса «за», чтобы объявить Марджери победительницей в соревновании, идея состояла в том, что все пять членов комиссии не будут принимать решение по отдельности, предполагалось, что они будут единодушны и выскажут одно общее мнение.

Итак, оставался еще Гудини.

Берд с самого начала предупреждал Мунна, что не стоит ставить в комиссию человека, которого духи считают своим заклятым врагом. Противоборство Гудини и Уолтера станет для науки столь же историческим событием, как поединок Джека Демпси и Луиса Фирпо на стадионе «Поло-Граундс» в Нью-Йорке стал вехой в развитии бокса.

Царила жара, и Берд надеялся, что к концу лета он объявит о прорыве в исследованиях паранормальных явлений. Но, невзирая на жару, и он, и другие участники чувствовали на сеансах в доме Крэндонов необъяснимый холод. Берд не раз слышал, как участники жалуются на озноб во время проявлений экстрасенсорной силы Марджери, будто медиум каким-то образом забирала энергию у собравшихся. «Когда я использую силу вашего мозга, температура снижается и дует холодный ветер», – объяснил им Уолтер. Эти «ледяные ветры из ниоткуда», как описывал их Берд, были важной особенностью сеансов Марджери. Холодный ветер напомнил Каррингтону способность Палладино выпускать холодный воздух из «третьего глаза» на лбу. Но в случае с Марджери никто не мог обнаружить источник этого явления. В целом дуло от кабинки медиума, при этом колыхались занавески и участников бросало в дрожь. Когда Берд впервые ощутил порыв холодного ветра, в комнате появились астральные огоньки. «Они перемещались с большой скоростью, – писал он, – и от них веяло холодом». И эти огоньки казались вполне реальным природным явлением.

Чтобы исследовать этот феномен, доктор Крэндон установил в комнате ртутный термометр. Оказалось, что участники не зря одевались на сеансы как можно теплее: когда Уолтер был активен, температура в комнате иногда опускалась на двадцать градусов. Ученые возражали, что термометр в кабинке медиума не позволял получить точные данные, поскольку в теории, говорили они, Марджери могла пронести с собой магнит и при его помощи «опускать столбик ртутного термометра».

Ассистенты, контролирующие Марджери, так и не смогли установить, как менялась температура ее тела, но считалось, что Уолтер берет бо́льшую часть своей энергии именно от медиума. «Если она мошенничала, – отметил Комсток, – то непонятно, как она охлаждает себя». Когда Остин Лескарбура держал ее руку во время сеанса, его ладонь, обычно горячая и влажная, «становилась такой холодной, что мы не могли к нему прикоснуться». Берд обычно держал медиума за другую руку и чувствовал, как из ее кабинки веет холодом. Чтобы доказать, что этот холод исходит не от нее, Марджери дышала ему в шею, и Берд чувствовал, что ее дыхание остается горячим.