Глава 14. Огненная ярость

Вот уже неделю Адольф метался по Ленинграду как безумный. Он просто физически ощущал, как медленно сходит с ума. Анна пропала. После такой нечаянной, такой волшебной белой ночи, которая приключилась между ними, она исчезла так внезапно, что он никак не мог взять в толк, что случилось. Она растаяла, как легкий туман в вечернем воздухе, как дымка, легко слетающая с предутреннего неба и исчезающая до следующей ночи, такой же белой, летней, теплой, опьяняющей.

Утром он оставил ее спящей, обернулся с порога комнаты, посмотрев, как ровно она дышит под тонкой простыней, тихонько притворил входную дверь, неслышно щелкнул замком и побежал на работу, еще пьяный от ночного счастья. Он знал, что минувшей ночью жизнь его кардинальным образом изменилась, причем навсегда. Впервые с того момента, как он помнил себя, маленького, вечно сопливого, в продуваемой насквозь мазанке, стоящей на окраине Джамбула, посредине казахстанских степей, он знал, что все в его жизни теперь будет хорошо.

Длинными ногами вымеряя километры ленинградских дорог (денег на троллейбус опять не было), он вспоминал отца, худого, всклокоченного, смертельно больного, с нескрываемой нежностью в голосе рассказывающего о своем лучшем друге Васе Истомине. Он твердо знал, что отец был бы просто счастлив, что у его Ади и дочки Василия случилась любовь, что он бы искренне радовался их общим внукам. Жаль только, что ни Генриху, ни Василию так и не удалось дожить до этого светлого дня.

Весь день он работал над панно в новом, только что построенном детском саду, и мазки, оставляемые его кистью, получались ярче, красочнее, шире только от того, что он был счастлив. В первую очередь следовало, конечно, поговорить с Иркой. Как бы то ни было, но официально она числилась его женой, и с этим следовало считаться. Он знал, что она не будет стоять на пороге его счастья, препятствовать разводу или, тем паче, устраивать скандал. Много лет назад они заключили деловое соглашение, которое он сам четко соблюдал. Теперь пришла Иркина очередь. И он знал, что она тоже выполнит свои обязательства по отношению к нему.

Вечером из телефонной будки, расположенной рядом с детским садом, он набрал домашний номер Анны, чтобы договориться о встрече. Ее не было дома. Это обстоятельство его удивило, но не встревожило, утром у Анны была консультация перед экзаменом, после которого она вполне могла пойти с сокурсниками в кафе или просто погулять по ленинградским улицам.

Не заезжая домой, он отправился к ней, точнее, к дому Анзора. Ему никто не открыл. До десяти вечера он сидел на лавочке перед входом в парадное, уже заметно волнуясь, не случилось ли с Анной какой-нибудь беды. Потом он посмеялся над собой, решив, что она заночевала у подруг в общежитии, где они отмечали успешную сдачу экзамена, и поехал домой. Но ни завтра, ни послезавтра он так и не смог застать ее дома. Телефон молчал. Дверь никто не открывал. Обеспокоенный уже всерьез, Адольф поехал в институт, где ему довольно равнодушно сообщили, что студентка первого курса Анна Истомина бросила учебу, забрала документы и по семейным обстоятельствам уехала домой.

Адольф ломал голову, что же такого могло случиться у нее дома, и ругал себя последними словами, что за полгода их знакомства не догадался взять у Анны точный адрес деревни, в которой она жила.

Через пять дней возвратился из поездки в Грузию Анзор. Вечером он, тоже немало встревоженный, показал Адольфу, каждый день наведывавшемуся по заветному адресу, оставленное Анной при отъезде письмо. В нем девушка благодарила дядю Анзора за все доброе, что он для нее сделал, писала, что вынуждена уехать домой, и отдельно настоятельно просила не давать ее домашнего адреса ни Гураму, ни Адольфу.

– Да что случилось-то между вами? – горестно восклицал Анзор, размахивая листком бумаги в линейку, на котором аккуратным Аниным почерком были написаны слова, понятные в отдельности, но складывающиеся в совершеннейшую белиберду по смыслу. – Не собиралась она институт бросать! Ей же так учиться нравилось! Вы что, поссорились, что ли? И вы – это кто? Ты и Анна? Ты и Гурам? Анна и Гурам? Хотелось бы мне понять, что тут произошло, пока меня не было.

– Мне бы тоже хотелось, – искренне недоумевая, ответил Адольф. – Дядя Анзор, мы не ссорились. Никто и ни с кем. Честное слово. Пожалуйста, дайте мне ее адрес. Я должен с ней поговорить.

– Раз она просит, чтобы адреса я вам не давал, значит, я и не дам, – сурово ответил Анзор. – Сам напишу Марусе, матери ее, и выясню, что случилось. Или съезжу. Вот только сначала врачу показаться надо. Живот у меня болит, зараза, просто спасу нет. Думал, пройдет в Грузии, ан нет, только хуже стало. А я врач, привык с непонятными симптомами на месте разбираться. Так что Марусе напишу, обследование пройду, а по осени и съезжу. Учти, если узнаю, что кто из вас Аннушку обидел, не сносить вам обоим головы!

Ждать до осени Адольф никак не хотел. В совершенно лишенном смысла письме Анны упоминался Гурам. Это было странно. Но его присутствие в прощальной записке ставило Адольфа перед необходимостью поговорить с Гурамом. Они никогда особо не дружили, лишь время от времени пересекались в общей компании. После новогодней ночи Адольф был искренне благодарен судьбе, что именно в такой компании он встретил Анну. Однако самого Гурама с зимы ни разу не видел.

Его домашнего адреса он не знал, поэтому, немного поразмыслив, поехал в университет.

– А Гурам Анзорович оформил научный отпуск за свой счет. Уезжает куда-то. Сказал – срочно, – охотно рассказала Адольфу девушка, разбирающая документы в большом шкафу, стоящем за дверью с надписью «Кафедра философии». Было видно, что ей до смерти наскучило ее занятие и что она рада оторваться от тяжелых пыльных папок и поболтать с симпатичным бородатым мужчиной, одетым в стильный свитер грубой ручной вязки.

– Уехал? Он тоже? – глупо спросил Адольф, чувствуя, что впадает в отчаяние от того, что последняя ниточка, связывающая его с Анной, оборвалась, а последняя попытка узнать, что же случилось, оказалась безуспешной.

– Наверное, пока еще не уехал. Он говорил, что первого июля уедет, а сейчас же еще июнь. – Девушка видела, что незнакомец чем-то сильно расстроен, и ей хотелось ему помочь.

– Девушка, – Адольф бросился перед ней на колени так резко, что она в испуге отшатнулась. – Пожалуйста, дайте мне его домашний адрес! Вы же знаете, где он живет. Поверьте, это очень важно. Это практически вопрос жизни и смерти для меня!

Адольф искренне верил в то, что сейчас говорил. Ему даже не пришло в голову, что адрес Гурама ему вполне может дать Анзор, ведь под запретом был только адрес Анны, но он находился в таком сумеречном состоянии сознания, что уже практически ничего не соображал. Животный ужас, что Анна потеряна для него навсегда, изгонял из головы мысли, разрушал логику. Сердце билось в его груди неровными болезненными толчками, и выглядел он так дико, что кафедральная незнакомка смотрела на него уже не с сочувствием, а, пожалуй, с испугом.

– Вы не переживайте так, – выговорила она наконец. – Хотите, я вам воды налью?

– Нет, не хочу.

– Гурам Анзорович на Васильевском острове живет. Я вам сейчас адрес на бумажке напишу. Хорошо?

– Да, спасибо. – Адольф дышал как загнанный конь. Даже бока у него ходили так же тяжело, как у скакуна, только что преодолевшего тяжелый путь к финишу. Выхватив из рук девушки бумажку, он рванул к двери и лишь с порога, вспомнив, обернулся: – Как вас зовут?

– Наташа.

– Спасибо вам, Наташа. Вы действительно очень меня выручили.

Всю дорогу до дома Гурама, которую он прошел пешком, его не отпускала мысль, что того не окажется на месте. Но, видимо, все невезение, отпущенное на его долю, уже было исчерпано. Гурам открыл дверь сразу, после первого же звонка. И дома он был один, чему Адольф несказанно обрадовался. Интуиция, чрезмерно развитая интуиция настоящего художника, подсказывала ему, что разговор между ними не будет предназначен для Нины, женщины, на которой был женат Багратишвили.

– Ты? – Открыв дверь, Гурам отступил в глубь небольшой прихожей. Его глаза были скрыты полутьмой коридора, однако Адольф мог голову дать на отсечение, что в них плещется ненависть. Это его удивило. Не было на свете ничего такого, что им приходилось бы делить. Или все-таки было?

– Я. Ты знаешь, что Анна уехала?

– Да, знаю. Отец сказал, – плечи Гурама поникли, но глаза продолжали смотреть все с тем же странным выражением.

– Она оставила записку, в которой попросила твоего отца не давать ее адрес ни тебе, ни мне. Гурам, ты знаешь, что случилось, почему она уехала? И почему больше не хочет нас видеть? Нас обоих.

– Так и будешь в коридоре стоять? – осведомился Гурам. – Проходи вон в кухню. Садись, а то в ногах правды нет.

– Гурам! Ты что-то знаешь? – Адольф в несколько шагов пересек небольшой коридор и оказался в чистой, уютной, вкусно пахнущей грузинскими специями кухне. – Говори! Не мытарь ты мне душу!

– Она уехала, потому что ты ее обманул, – Гурам встал у окна, опершись на широкий крепкий подоконник и сложив руки на груди.

– Я? Когда? В чем?

– Она очень честная девочка. И очень правильная. Она уехала, потому что узнала, что ты женат и у тебя есть ребенок.

– Что за глупости! Ирина разведется со мной сразу, как я попрошу. Мой брак ничего не значит, и ты про это знаешь. Кроме того, постой, а откуда она узнала, что я женат? Кто ей сказал?

– Я.

– Но зачем?

– Затем! – Гурам тяжело задышал. – Я влюбился в нее сразу, как увидел. Я с ума сходил, думая о ней ночами. А она сказала, что никогда не будет моей, потому что я женат на Нине, потому что есть Вахтанг. Я знал, что этого не изменить, но продолжал надеяться, что когда-нибудь она полюбит меня и сможет стать моей. А тут появился ты, казахстанский ублюдок! Ты влюбил ее в себя! Ты увел ее у меня из-под носа! Ты сорвал с ветки этот персик, который созрел не для тебя, а для меня! И при этом, о боже, ты тоже женат! У тебя тоже есть сын! Каково ей было про это узнать, как ты думаешь?

– Ты сказал ей, что я женат, чтобы отомстить за то, что она полюбила не тебя? Ты разрушил ее и мою жизнь только потому, что женщина, в которую ты якобы влюблен, предпочла другого? Гурам Багратишвили, гордый грузинский горец, ты так легко признаешься в том, что ты подонок?

– А ты сволочь! Ты ничем не лучше меня! Почему ты не признался ей сразу, что живешь с Ириной? Почему полгода молчал? Ты должен был рассказать ей об этом до того, как потащил ее в постель в квартире моего отца!

– Да! Должен был! В этом ты прав! – Адольф уже орал, не осознавая, что они стоят друг напротив друга, сжав кулаки. – Я просто не готовил ничего заранее! Я не знал, что тем вечером так случится! Я живу чувствами, а не разумом! Я знаю одно. Нам было хорошо. И это главное. И к этому мой брак десятилетней давности не имеет никакого отношения. А теперь она уехала и написала, что не хочет меня видеть! Выходит, из-за тебя! Это нечестно.

– А мне видеть, как вы заходите в дом отца, а потом ждать на лавочке, когда ты выйдешь, и понять, что ты остался у нее на ночь, честно? Я ее люблю! Понял, ты? Она моя! Я это доказал. Она стала моей уже после тебя, понял? И я сделаю все, чтобы она осталась моей на всю оставшуюся жизнь!

– Что ты сказал? – не веря собственным ушам, спросил Адольф. – Повтори, что ты сказал. Что значит она стала твоей?

– А то и значит, – Гурам вдруг гадко улыбнулся. – Ты ушел, а я пришел. И она была моей. И потом решила уехать. И теперь я уезжаю тоже. К ней. Ясно тебе?

– Этого не может быть, – Адольф с размаху врезал кулак в челюсть стоящего напротив Гурама. Тот не ожидал нападения, покачнулся и чудом не упал, но все-таки удержался на ногах и кинулся в драку.

Минут десять они отчаянно мутузили друг друга, хотя драться оба совсем не умели. Белая пелена перед глазами Адольфа становилась все шире и шире. Она поглощала измазанное кровью лицо Гурама, вертящуюся аккуратную кухоньку с перевернутой теперь мебелью, дневной свет, льющийся из незашторенного окна.

«Она была моей. После тебя. И она будет моей. Она уехала, а я теперь еду к ней», – шипела пелена, и, вскрикнув, Адольф вдруг потерял сознание. Очнувшись, он увидел встревоженное лицо Гурама, склонившегося над ним.

– Ну что, петух, пришел в себя? – спросило лицо разбитыми губами. – Или «Скорую» вызвать?

– Не нужно мне «Скорую», – тихо ответил Адольф. – «Скорую» вызывают к живым, а ты меня убил.

– Вот только патетики не надо, – Гурам поморщился и подвинулся, давая Адольфу встать. Руки он ему предусмотрительно не предложил, да и не принял бы тот его руки.

– Не надо, – согласился Адольф, кое-как отряхнул одежду и пошел к двери, не оглядываясь на своего противника. – Ничего не надо. Ничего и не будет. Теперь уже никогда. Будьте счастливы. Оба.

Предстоящий разговор с майором Буниным отчего-то страшил Василису, хотя вообще-то она была не робкого десятка. Решив не откладывать неприятное на потом, а с ходу разделаться с неизбежным и уже потом приятно проводить вечер в компании с детективом из коллекции Вальтера, она пошла на кухню, достала из высокого холодильника, напоминающего космический аппарат, пакет с холодным апельсиновым соком, щедро плеснула его в высокий стакан, который тут же запотел, и отхлебнула.

«Впору виски пить, – мрачно подумала она, глядя в широкое окно. – Чувствую, влетит мне сейчас по первое число. Ну да ладно, чему быть, того не миновать».

Набрав номер, она начала считать гудки, малодушно надеясь, что майор не возьмет трубку. Однако надеждам этим не суждено было сбыться.

– Слушаю вас, Василиса Александровна, – сказала трубка густым, очень мужским, чуть усталым голосом, и Василиса даже подпрыгнула, услышав его. Холодный сок выплеснулся из стакана и залил белую футболку, оставив солнечные брызги.

– Ч-черт. Простите, Иван Александрович, это я не вам, – быстро сказала она, вздохнув резко, как перед прыжком в воду. – Вы там меня не потеряли? А то я в отъезде.

– Это я уже понял, – благодушно ответил майор. – Позвонил вам как-то на работу, там сказали, что вы в отпуске. Ну, думаю, улетела наша птичка. Теперь не поймаем.

– Вы в любой момент могли позвонить мне на мобильник. Из того, что вы этого не сделали, я могу предположить, что не так уж вам была нужна.

– Да я шучу, Василиса Александровна. Иногда хочется посмеяться, отвлечься от наших кровавых будней. Вы-то зачем мне звоните?

– Сказать, что я уже почти неделю живу в Авдеево.

– Где? – В голосе Бунина послышалась растерянность.

– В деревне Авдеево. Под Сергиевом Посадом. Там, где нашли тело Вахтанга Багратишвили, – наслаждаясь производимым эффектом, сказала Василиса.

– Василиса Александровна, вас что, в детстве не пороли совсем? Зачем вы туда поперлись? Вы понимаете своим куриным мозгом, что это может быть опасно?

– Права оскорблять меня вам никто не давал, – быстро парировала Вася. – Я все прекрасно понимаю, именно поэтому я сюда и поперлась, как вы изволили выразиться.

– Господи, почему, ну почему следователь не взял с вас подписку о невыезде! – простонал майор. – Вы хоть понимаете, что не только подвергаете опасности себя, но и можете сорвать всю операцию по поимке преступника?

– То есть вы уже тоже пришли к выводу, что убийца здесь, в Авдеево?

– Это с самого начала было понятно. Мало кто поедет далеко от дома, чтобы совершить убийство. Труп нашли в Авдеево, значит, и убийца находится где-то поблизости.

– А его сообщник в нашем городе.

– А вы откуда знаете?

– Ну, хоть у меня и куриный мозг, но два и два я сложить могу. Я узнала, что Вахтанг ехал к Вальтеру Битнеру, но того тут в этот момент не было. Только убийца, выманивая Вахтанга на встречу, мог знать о том, что Битнер в Германии, и только его сообщник из нашего города мог знать, что Вахтанг вообще собирается отправиться в Авдеево.

– В логике вам действительно не откажешь, – Бунин вдруг засмеялся, и Вася подумала, что буря, пожалуй, пролетела мимо.

– А вы в курсе, что в Авдеево живет Наталья Игнатьевна Волохова, которая с детства знала семьи Битнеров и Багратишвили? – И Василиса рассказала внимательно слушающему ее Ивану все, что ей удалось узнать за последние несколько дней.

– Многое из того, что вы рассказали, для меня внове, – честно признался Бунин. – Некоторые недостающие кирпичики встали на место. Но сути дела это не меняет. Василиса Александровна, сегодня же уезжайте из Авдеево. Схема преступления ясна, убийство почти раскрыто, и мне бы не хотелось, чтобы следующим трупом стал ваш.

– Вы знаете, кто убийца?

– Догадываемся. Вот только с доказательствами пока туговато.

– Так, может, я могу помочь?

– Лучшее, что вы можете сделать, это убраться оттуда, – в голосе Бунина вновь прорезался металл.

– Я не могу сейчас уехать, – поколебавшись, сказала Вася. – Но, честное слово, мне ничто не угрожает. Я переехала со съемной квартиры в дом к своему новому знакомому. Тут надежные замки, высокий забор и бронированные окна.

– Знакомому? Вальтеру Битнеру?

– Да, – Василиса неловко замолчала.

– Да ладно, не смущайтесь. Он с вами?

– Уехал на пару дней в Питер, по делам.

– А до этого вы где жили?

– В соседнем с Волоховой доме. У женщины пожилой, тети Ангелины.

– Да уж, то, что вы переехали к Битнеру, это хорошо, – сказал Иван. – Если уж вы твердо намерены дождаться его возвращения, то сидите тихо и не высовывайтесь из дома. Я, конечно, распоряжусь, чтобы за вами приглядели, но убийца тут на своей территории, так что лучше поберегитесь, хорошо?

– Хорошо, – Вася пожала плечами, хотя он точно не мог этого видеть. – Я не думаю, что представляю для кого-то хоть малейшую угрозу. Если только монетой, так никто, кроме Вальтера, не знает, что я ее нашла.

– Какую монету? С изображением Петра Второго? – резко спросил Бунин.

– А вы и это знаете? – в свою очередь, удивилась Вася. – Да. Я нашла ее в лесу. Неподалеку от того места, где обнаружили тело Вахтанга.

– А нам про монеты рассказал отец вашего убитого друга. Так что вы правы. Багратишвили действительно ехал к Битнеру. Он должен был отдать эти монеты. И после его смерти они пропали. Василиса Александровна, пожалуйста, поверьте, что все происходящее – не шутка и не игра. Вы находитесь в реальной опасности. Поэтому немедленно уезжайте домой.

– Да уже и автобусы не ходят, – засмеялась Вася. – Так что до утра я точно не могу тронуться с места. Вы же не хотите, чтобы я шла пешком, одна на дороге? Иван Александрович, я никому не открою дверь. Не волнуйтесь.

– Будем надеяться на лучшее, – вздохнул он и отключился.

Василиса с удовольствием приняла душ. За пять дней, которые она провела в доме Ангелины, она успела соскучиться по городским бытовым удобствам, и сейчас, намыливая тело пахучим гелем для душа, с усмешкой думала о том, насколько же быстро отвыкла от деревенской жизни.

Замотавшись в найденный в ванной комнате тяжелый банный халат, принадлежащий Вальтеру, Василиса вытащила с книжкой полки в гостиной детектив Агаты Кристи, убедилась, что главной героиней является именно мисс Марпл, сходила еще за одним стаканом апельсинового сока, уселась в глубокое кожаное кресло и погрузилась в чтение. Ей было уютно, вот только неспокойно. Часы пробили одиннадцать часов, и она вздрогнула от их боя, показавшегося ей предвестником беды.

«Нет, в такой ситуации читать детективы – это безумие, – подумала она. – И так страшно, а я еще ужастики читаю. Преступления, совершенные более полувека назад в старой доброй Англии, ничем не отличаются от действий того человека, который сейчас ложится спать в одном из домов Авдеево. Итак, Вахтанга убили из-за монет. Понять бы еще, кто именно знал о том, что они у него есть…»

Отбросив книжку, она поднялась в спальню и вышла на балкон. Белая ночь, очередная в этом году, уже вступила в свои права. Воздух пах летним разнотравьем, откуда-то доносился лай собак, но деревня уже утихала, успокаивалась на ночь. Не было слышно голосов переговаривающихся за забором соседей, не кричали петухи, пастух уже провел по пыльной улице трех коров, которых держали на всю деревню, протарахтел и уехал прочь мотоцикл, шурша шинами по гравийной дороге.

Вообще-то дом Битнера стоял на отшибе, и ездить тут на мотоцикле было совершенно некому. Подумав об этом, Вася мимолетно встревожилась, но тут же успокоилась. У Натальи Волоховой не было мотоцикла, а по мнению Васи, основная угроза могла исходить именно от нее.

Стоять на балконе с мокрой головой было прохладно. Вася поежилась, поплотнее запахнулась в халат, хотя вечер и оставался по-летнему теплым, ушла в комнату и, соблюдая меры предосторожности, плотно заперла балконную дверь.

С минуту она разглядывала широкую и обстоятельную кровать, на которой обычно спал Вальтер. Ночевать в этой кровати, хранившей запах его тела, без него самого ей не хотелось. Поэтому она не стала откидывать красивое стеганое покрывало, выполненное в стиле пэчворк какой-то рукастой умелицей, грустно подумав о том, кто мог быть этой самой умелицей, вышла из спальни, сбежала на первый этаж, отворила дверь в маленькую комнатку для гостей, где стоял диван, нашла в шкафу комплект постельного белья, подушку и одеяло, скинула халат, юркнула в обустроенную ею постель в чем мать родила и тут же крепко заснула.

Проснулась Вася от непонятного запаха, не сразу сообразив, что пахнет гарью. Вылетев из гостевой комнаты, она заметалась по первому этажу, пытаясь понять, что горит. Однако здесь все было в порядке. Поднявшись по лестнице, на которой запах ощущался гораздо сильнее, Вася открыла дверь спальни и тут же захлопнула ее. В спальне полыхал пожар.

Быстрее лани Вася сбежала на первый этаж, схватила одеяло, которым укрывалась, огнетушитель, стоящий у входной двери, и снова бросилась наверх. Она не знала, как вызвать пожарных в богом забытой деревне Авдеево, но спасать прекрасный дом Вальтера Битнера было необходимо, поэтому она смело ворвалась в спальню, сдернула горящие льняные шторы, бросила их на пол, скинула с кровати начавшее уже загораться покрывало, накинула сверху свое одеяло и принялась яростно топтать эту кучу, попутно поливая огнетушителем горящий стул, стоящий у окна, и прикроватную тумбочку.

Тонкое обоняние, с детства доставлявшее ей немало хлопот и очень мешающее работе в медицине, сейчас сослужило добрую службу. Проснулась Вася вовремя, а потому минут через пять очаг пожара был локализован. Убедившись в этом окончательно, она перевела дух, оглядела себя с ног до головы, чтобы убедиться, что на ней нет ожогов, боль от которых притуплена воздействием бушующего в ее крови адреналина, увидела, что тушила пожар абсолютно голой, смутилась, что ее хорошо видно в окно, на котором теперь нет штор, сбегала в свою комнату, чтобы натянуть джинсы и майку, а затем вернулась в спальню, чтобы немного подумать.

Она должна была спать именно здесь. В комнате, расположенной на втором этаже, где не было защитной брони на окнах. Кто знал, что она спит в этой комнате? Кто бросил промасленную и подожженную тряпку, предварительно разбив окно камнем? Камень и обрывки сгоревшей материи она нашла на полу у подоконника. Кто понадеялся на то, что она не проснется ни от звука разбитого стекла, ни от запаха гари и погибнет в огне?

Ответа на эти вопросы у нее не было. Открыв окно нараспашку, чтобы выветрился гнусный запах гари, Вася спустилась на первый этаж, зажала в руке телефон, прихватила найденный в одном из ящиков кухонного гарнитура топорик для разделки мяса, импортный и острый, и вышла во двор.

Непослушными пальцами она набрала оставленный ей Битнером номер телефона.

– Привет, полуночница, – услышала она знакомый и уже до боли родной голос. – Звонишь узнать, как я добрался? Вот только что въехал в город. Ночной летний Питер прекрасен. Ты это знала?

– Подожди, – она вдруг почувствовала, что ее начинает бить крупная дрожь. Застоявшийся адреналин теперь выходил из ее крови, толчками ударяя в голову. – Подожди, Вальтер. Я только что потушила пожар в твоем доме.

– Ты умудрилась поджечь дом? – спросил он, еще не понимая всей серьезности ее слов, но тут же сменил веселый тон. – Вася, Васенька, что случилось?

– Кто-то разбил окно в спальне и бросил туда промасленную тряпку. Я проснулась от запаха гари и успела все потушить до того, как начался серьезный пожар.

– Подожди, – теперь уже сказал он. – Ты что, хочешь сказать, что боролась с огнем сама? В одиночку?

– А кого я должна была позвать? – спросила она и вдруг расплакалась. – Телефонов я никаких не знаю, дом твой на отшибе, пока я бегала бы за помощью, все бы сгорело к чертям собачьим!

– Да и хрен с ним, с домом! – заорал Вальтер так сильно, что она в испуге отнесла трубку подальше от уха, чтобы внезапно не оглохнуть. – Ты же могла пострадать! Ты что? Разве так можно? Нужно было хватать документы и телефон и бежать подальше.

– Ага, а там, подальше, меня бы ждал человек, который устроил поджог, – всхлипывая, подхватила Вася. – Вальтер, я думаю, он хотел выманить меня на улицу, подальше от дома. Не надеялся же он действительно, что я в одночасье сгорю в пламени? Он не может убить меня в доме или даже во дворе, у тебя же тут камеры везде натыканы, я же вижу. Он как раз хотел, чтобы я побежала за помощью, и тогда, на улице, он бы меня и прикончил.

Собственная догадка так ошеломила Васю, что она в ужасе замолчала.

– Пожалуй, ты права, – тихо сказал голос Вальтера в трубке. – Поэтому ни в коем случае не выходи за ворота. Ты слышишь меня? Ни при каких обстоятельствах! А лучше всего вообще сиди дома. Возьми в прикроватной тумбочке ключ от спальни и запри дверь снаружи. Обойди по периметру весь второй этаж и вообще запри все двери. Сиди на первом этаже, потому что там никто не сможет влезть в окна. А камеры действительно включены.

– Вальтер, кто в деревне знает о том, что они есть? Волохова?

– Да все знают. Я эту информацию распространил максимально широко, чтобы неповадно было влезать, когда меня дома нет. Так что это секрет Полишинеля. Ты сейчас где?

– Во дворе.

– Быстро иди в дом. Запри все, что я сказал. Продержись до завтрашнего вечера, ладно? В полицию я сообщу. Утром подпишу контракт и сразу выеду к тебе. Хорошо?

Васе вдруг стало обидно, что даже в такую минуту он не забыл о своем чертовом контракте.

– Хорошо, – сухо сказала она и отключилась.

Из духа противоречия она не пошла в дом сразу, а обошла двор по периметру, едва касаясь рукой толстого кирпичного забора с острыми металлическими пиками наверху. За баней на одной из пик что-то висело. Приглядевшись, Василиса обнаружила, что это женский пуховый платок. Белый, связанный тонкой ажурной вязью из белого пуха оренбургский платок. Этот платок был ей знаком. Он висел на спинке стула, на котором сидела Вася в доме у Натальи Волоховой.