Глава 15. Последняя просьба

Анзор Багратишвили умирал. Он знал это совершенно точно, со всей определенностью, продиктованной многолетним врачебным опытом. Еще два года назад, идя на первое обследование, он уже знал, что у него, скорее всего, рак желудка. Боли, беспокоившие его последнее время, были нехорошими. Поэтому, узнав о диагнозе, поставленном после обследования, он только пожал плечами. Ничего нового. И так все понятно.

От операции он отказался, изучив результаты анализов и рентгеновский снимок. Поздно было делать операцию. Отстраненно и холодно, как будто речь шла не о нем самом, а о совершенно постороннем человеке, обычном пациенте, он понял, что жить ему осталось год, максимум полтора.

На самом деле он протянул два года, но дни, отпущенные ему природой, неумолимо текли мимо, как вода сквозь пальцы. Лежа на высокой постели в больничной палате той самой Александровской больницы, в которой когда-то работал его друг Вася Истомин, он равнодушно смотрел, как входят и выходят врачи, как ставят капельницы и делают уколы медсестры, как моют полы санитарки.

Сознание его было затуманено наркотиками, которые ему кололи. Зато боли почти не было. Лишь иногда она подкрадывалась чуть раньше назначенного времени и тогда вцеплялась в его беззащитное тело, разрывая живот на куски длинными острыми когтями. Как у Фредди Крюгера в фильме ужасов. «Кошмар на улице Вязов». Кажется, так назывался этот фильм, который ему приносил смотреть на видеокассете сын Гурам.

Мальчик его тревожил. Пожалуй, все два года болезни он гораздо больше беспокоился о Гураме, чем о себе. С сыном что-то происходило, но вот что, от отца он держал в секрете. Пожалуй, началось это после отъезда Анны. Тогда Анзор как раз принялся ходить по врачам, был занят собственными проблемами и пока еще не поставленным официально, но вполне понятным ему диагнозом, поэтому разобраться, что именно произошло между Анной, Адольфом Битнером и сыном, ему было недосуг.

Потом выяснилось, что Гурам уезжает. Это известие ошарашило Анзора как обухом по голове. Его мальчик оставил престижную работу и жену с ребенком и на год собрался в Гори, чтобы, как он говорил, в тишине поработать над докторской диссертацией.

Вообще-то решение было вполне разумным, поэтому пугало Анзора не само желание уехать, а та поспешность, с которой было принято это решение. Отъезд сына был похож на бегство. Плакала у его больничной кровати невестка Нина, умоляющая свекра уговорить Гурама остаться в Ленинграде, но тот и слушать ничего не хотел, а использовать свою болезнь как козырь Анзору было стыдно.

Он очень долго не говорил своему мальчику, что смертельно болен. До тех пор не говорил, пока необратимость скорой смерти не стала очевидной настолько, что скрывать ее дальше было уже невозможно. Точнее, он бы молчал до последнего, но Гураму написала Нина, и мальчик, надо отдать ему должное, сразу вернулся, чтобы быть рядом с отцом.

Уже почти год Гурам снова работал в университете, успешно готовился к защите докторской диссертации, которую действительно написал в Гори. Насколько мог оценить Анзор, в семье у него тоже все наладилось. Нина была счастлива, что муж вернулся. Маленький Вахтанг, дедова радость, собирался в первый класс.

Еще до того, как совсем ослабеть, Анзор привел в порядок все дела с наследством, составил завещание, отписав квартиру Вахтангу, выбросил все бумаги и памятные безделушки, которые накопились у него в течение жизни и были дороги как память о молодости, годах, проведенных на фронте, или умершей жене, но казались бесполезным хламом всем остальным, отнес в церковь ненужную одежду, оставив лишь костюм, предназначенный для похорон.

Одно только несделанное дело мучило его. Когда-то, много лет назад, он решил передать десять монет из сокровищ Багратиона потомкам Генриха Битнера, сохранившего их в лихие военные годы. Однако сначала он мотался по гарнизонам и просто физически не мог найти Магду Битнер, а потом, уже живя в Питере и периодически сталкиваясь с сыном Генриха и Магды Адольфом, почему-то так и не собрался выполнить себе же данное обещание. Руки не доходили.

Сейчас, стоя на пороге вечности, он собирался исправить это досадное недоразумение, однако с работы Адольф уволился. С квартиры, на которой жил вместе с женой, съехал, а письма, отправленные на новый адрес, данный ему Ириной, возвращались нераспечатанными.

Анзор хотел было съездить по этому адресу, но уже не смог. А потому, лежа сейчас на больничной кровати, понимал, что придется обращаться за помощью к Гураму, хотя тот и не обрадуется необходимости общаться с Битнером.

«И какая кошка между ними пробежала?» – размышлял старик, периодически впадая в полудрему.

Хлопнула дверь, и в палату вошел Гурам.

– Привет, пап. Как ты сегодня? – спросил он, выкладывая из шуршащего пакета в прикроватную тумбочку баночки с детским фруктовым пюре. Ничего другого измученный болезнью желудок Анзора уже не принимал.

– Скриплю потихоньку, – Анзор попытался улыбнуться, но внезапная боль пронзила его живот, вместо улыбки запечатлев на лице жуткую гримасу.

– Позвать сестру? – Гурам рывком открыл дверь в коридор, готовый бежать за помощью.

– Нет, не сейчас. Подойди ко мне, мой мальчик. Я должен с тобой поговорить.

– Да, папа. – Гурам, оставив открытой дверь, подошел к кровати, поставил рядом металлический больничный стул и сел, нежно сжав в ладони худую, кожа да кости, ставшую совсем старческой руку отца.

– Помнишь, много лет назад я рассказывал тебе историю про клад Багратиона?

– Конечно, папа. Те десять монет, что ты мне тогда дал, я бережно храню. Это же целое состояние.

– Правильно, сынок. Не расставайся с ними, даже если тебе придется совсем туго. Это наследственные сокровища Багратионов. Когда-нибудь ты передашь их Вахтангу, а он – своим детям. Но дело в том, что у меня дома, в верхнем ящике стола, лежат еще десять таких же монет. Много лет назад я должен был отдать их Адольфу Битнеру, но так и не собрался. Теперь это должен сделать ты.

– Я? – Гурам даже отшатнулся, представив возможность новой встречи с Адольфом.

– Ты, сынок. Пообещай мне, что в самые ближайшие дни, пока я еще жив, ты найдешь Адольфа и передашь ему эти монеты. Когда-то их сберег для меня его отец, Генрих. Эти деньги его по праву. Поэтому ты должен заставить его их взять.

– Папа, то, о чем ты просишь, невозможно. Мы с Адольфом поссорились. Сильно поссорились. Я не могу с ним встретиться. Да и он не станет со мной разговаривать и ничего от меня не возьмет.

– Не от тебя, а от меня. Со мной-то он не ссорился, – старик заметно разволновался, по лицу его пошли крупные, неровные красные пятна, хотя само лицо было бледным, очень бледным. – Считай, что это последняя просьба твоего умирающего отца. Ты просто обязан ее выполнить. Ты мужчина из древнего рода Багратионов. Обещай мне. Здоровьем Вахтанга клянись.

– Да брось ты, папа!

– А я говорю, клянись! – Анзор вдруг начал задыхаться, пытаясь тонкой рукой разодрать рубашку на шее, чтобы пропустить в легкие немного воздуха, но, захрипев, вдруг привстал и снова упал на подушки.

– Папа, тебе плохо? Я обещаю. Я все сделаю. Я встречусь с Адольфом и заставлю его взять эти монеты, даже если мне придется для этого силком затолкать их ему в глотку. Папа, подожди, я сейчас, я быстро!

Подбежав к по-прежнему распахнутой двери, он увидел удаляющуюся по коридору спину в белом халате.

– Помогите! – крикнул он. – Мой отец умирает!

Женщина лет тридцати пяти – тридцати восьми повернулась на его крик.

– Что вы хотите? – поспешно и как-то заметно волнуясь, спросила она.

– Вы врач?

– Медсестра, – она пожала плечами. – Можно сказать, потомственная.

– Пожалуйста, помогите, моему отцу плохо.

Женщина развернулась на тонких каблуках, зачем-то одернула на себе халат и зашла в палату Анзора. Тот, вытянувшись струной, лежал на постели. Светлая улыбка освещала его лицо, как будто он расслышал и понял обещание Гурама.

– Ваш отец умер, – равнодушно констатировала женщина, наклонившись к кровати и взяв неподвижную руку Анзора, чтобы попытаться нащупать пульс. – Пойду скажу врачам.

– Умер? Как умер? Этого не может быть! – Гурам упал на колени перед кроватью с неподвижным телом отца, уткнулся в простыню лицом и горько заплакал.

Остаток ночи больше был похож на кошмар. Обойдя весь дом, Вася заперла двери всех комнат на втором этаже, заложила большим кованым засовом входную дверь, перетащила постель на кожаный диван в гостиной, потому что в маленькой гостевой комнатке у нее тут же начался приступ клаустрофобии, и кое-как уснула, вздрагивая и просыпаясь от малейшего шума.

Сквозь сон ей чудились шаги по двору, она вскакивала с дивана и бежала к окнам, чтобы попытаться разглядеть злоумышленника, подкрадывающегося к ней аки тать в нощи. Но во дворе, освещенном ярким фонарем, который она включила, несмотря на белые ночи, было пустынно.

Вася снова возвращалась на диван, но тут ей слышались шаги наверху, и она вскакивала, сжимая в руке топорик для разделки мяса, который предусмотрительно положила под подушку, однако шаги стихали, как будто их и не было. И Вася снова погружалась в полусон. По-настоящему она заснула только под утро, провалилась в черный омут, из которого вынырнула с чугунной головой, не понимая, где находится.

Оглядевшись, она узнала гостиную дома Вальтера Битнера, вытащила из-под подушки топорик, от спанья на котором и болела голова, посмотрела на часы и ужаснулась. Они показывали полдень. Так долго Вася не спала даже в далеком детстве.

Вскочив с дивана, она быстро привела комнату в порядок, умылась, сварила себе кофе, осторожно оглядела через бронированное окно двор и, убедившись, что там по-прежнему никого нет, позволила себе открыть входную дверь, чтобы расположиться с чашкой на крылечке.

Капризный июнь сегодня снова нахмурил брови. На улице было прохладно, градусов шестнадцать, не больше. Ветер гнал по серому небу лохматые, не причесанные с утра тучи. В воздухе пахло скорым дождем. У Васи в кармане зазвонил телефон, и она, посмотрев на экранчик, радостно нажала на кнопку вызова.

– Привет, соня, выспалась?

– Привет, Вальтер. – Она вдруг так обрадовалась, услышав его голос, что у нее даже сердце заколотилось. – А ты откуда знаешь, что я долго спала? Ты же раньше не звонил.

– А зачем мне звонить девушке, если девушка сладко спит? – спросил он.

– Неправда, ты не мог этого знать, – обиженно сказала Вася. – Ты просто ни капельки не волнуешься, что вокруг твоего дома и меня в нем ходит преступник. Ты был на своем подписании договора и про меня совсем забыл.

– А вот и нет. Васька, ты же сама сказала, что у меня повсюду камеры. Ты разумно поступила, что легла спать в гостиной. У меня камеры на спутник выведены, чтобы я в Питере в любой момент мог посмотреть, что с домом. Так что я на планшете кнопочку нажал и все совещание любовался, как ты дрыхнешь.

Василисе стало так стыдно, что она покраснела. Щеки вспыхнули жаром, и она даже приложила к ним свободную ладошку. В том, что он смотрел на нее, спящую, было что-то настолько интимное, что она начала дрожать.

– Не страдай. Ты во сне не чесалась и вообще не делала ничего неприличного, – жизнерадостно сообщила трубка. – Кстати, сообщаю тебе, что уже закончил все свои дела и целый час двигаюсь по направлению вон из города. Так что часов через шесть-семь приеду. Если пробок не будет, конечно.

– Приезжай, – Вася радостно улыбнулась. Жар со щек схлынул, как будто его и не было. Ни малейшего стеснения не испытывала она в связи с этим человеком с самых первых минут их знакомства, а значит, и сегодня стесняться было совершенно нечего. – Приезжай, Вальтер! Ты даже представить себе не можешь, как я тебя жду! И вовсе не потому, что чего-то боюсь.

– Вот и умница. Дверь все-таки запри. И из дома без нужды не выходи. Смотри телевизор, читай книжку. Если станет скучно, звони.

– Позвоню, – пообещала Вася. – А ты про креветки помнишь? Ты мне обещал королевские креветки на гриле.

– Помню, – он засмеялся, но тут же стал серьезен. – Я вообще всегда про все помню. Особенность характера. Все, целую, до встречи.

Вася отключила телефон, забрала с крыльца чашку с остывшим кофе и, напевая, вернулась в дом. Настроение у нее было великолепное. Она приготовила лазанью из найденных на кухне припасов, открыла бутылку красного вина, с удовольствием поела, чувствуя, что аппетит разыгрался не на шутку, вымыла посуду, затем, подумав, быстро протерла в доме пол, нашла и повесила в спальне новые шторы, предварительно вымыв закопченное окно, и, как могла, постаралась ликвидировать следы ночного происшествия.

Как это ни странно, спальня пострадала не сильно. Светлые пастельные обои не закоптились, натяжной потолок лишь у самого окна был покрыт грязными черными разводами, но в целом комната выглядела вполне пристойно.

Довольная результатами своих трудов, Вася быстро приняла душ, снова захотела есть, соорудила себе огромный бутерброд с сыром и, бросив взгляд на часы, с удовлетворением отметила, что уже шесть вечера. По ее расчетам, Вальтера оставалось ждать часа два, максимум три.

Во дворе по-прежнему было тихо, поэтому она налила в высокий пузатый бокал еще вина и снова устроилась на крыльце, решив, что всегда успеет заскочить в дом, если это вдруг понадобится.

Стук в калитку застал ее врасплох. Она судорожно дернулась, облилась вином, вскочила со ступенек и замерла на крылечке, готовая в любую секунду обратиться в бегство. Стук повторился, теперь он был более настойчив.

– Эй, кто-нибудь дома? Хозяева, ау… – послышался незнакомый ей мужской голос.

– Кто там? – крикнула она раньше, чем сообразила, что лучше бы было не отвечать вообще.

– Мне нужно поговорить с хозяином дома. Я приехал к Вальтеру Битнеру. Меня зовут Гурам Анзорович Багратишвили.

– Сейчас, – закричала Вася и со всех ног бросилась к воротам. – Сейчас, не уходите, я вам открою. Вы ведь отец Вахтанга, да?

– Да, я отец Вахтанга, – сказал ей полный мужчина в стильных позолоченных очках, когда она, повозившись с замком, отворила калитку. – А откуда вы знаете, то есть знали, – он помрачнел, – моего сына?

– Видите ли, я была его знакомой, – сообщила Вася. – И это я из окна поезда увидела его тело в лесу и сообщила в полицию. Ну, то есть не в полицию. Но это не важно. Вы проходите, пожалуйста, Вальтера нет дома, но он скоро будет.

– А как вас зовут, милое дитя? – Багратишвили вдруг улыбнулся. Стоящая перед ним девушка была похожа на маленькую взъерошенную птичку. Пожалуй, воробья.

– Меня зовут Василиса Истомина, – представилась Вася, и он, услышав ее имя, вдруг пошатнулся и, возможно, упал бы, не подхвати она его под руку.

– Как вы сказали? – прошептал он. – Василиса Истомина? То есть дочь Анны?

– Ну да, – сказала слегка сбитая с толку Вася. – Я понимаю, что это странное стечение обстоятельств, при котором я, Вахтанг и Вальтер сошлись в одной точке, но честное слово, еще совсем недавно я и понятия не имела, что наши семьи были знакомы.

– Это судьба, – пробормотал Гурам и все-таки вошел во двор, позволив Васе быстро запереть калитку. – Я ехал сюда, на место, где у меня убили сына. А встретил вас, дочь Анны. Если бы вы знали, как я виноват перед ней!

Несмотря на прохладный вечер, на лбу у него выступили бисеринки пота. Васе вдруг стало его жаль.

– Пойдемте в дом, – сказала она и снова взяла его под руку. – Пока не приехал Вальтер, я напою вас чаем, и вы мне все расскажете, хорошо? Про вас и про мою маму.

– Машина, – пробормотал вдруг гость. – Мне бы машину загнать во двор.

– Я не умею открывать ворота, – честно призналась Вася. – Вальтер приедет и все организует. Тут тихо, дом на отшибе стоит, так что ничего вашей машине не угрожает.

– Хорошо, – он устало провел рукой по лбу, как будто отгоняя какие-то тягостные воспоминания, и, не оглядываясь по сторонам, прошел за Василисой в дом.

Она вскипятила чайник, заварила свежего чаю, разлила его в две большие, тяжелые, явно привезенные из Германии чашки и со стуком поставила на дубовый стол на кухне. От этого стука гость вздрогнул и заозирался по сторонам. До этой минуты он как будто не осознавал, где находится, и не проявлял к жилищу никакого интереса.

– Красивый дом, – сказал он вдруг.

– Да, красивый, – согласилась Вася и села на стул напротив Багратишвили. – Гурам Анзорович, расскажите мне все. Почему вы говорите, что виноваты перед моей мамой?

Заметно волнуясь, и то и дело прихлебывая чай, чтобы смягчить горло, Гурам рассказывал сидящей перед ним Василисе о событиях тридцатилетней давности. Он не собирался ничего приукрашивать, поэтому, не жалея себя, признался в совершенном им изнасиловании. Василиса тихо вскрикнула.

– Тогда это было так естественно, как дышать! – воскликнул Гурам. – Но все годы после этого я не мог вспоминать о том, что сделал, без чувства острого стыда. Я в тот момент как будто зарезал лань. Ручную доверчивую лань, которая привыкла есть хлеб с моей ладони, беря его прохладными губами. А я в очередной раз подпустил ее поближе и полоснул ножом по беззащитному горлу. Вот так я это вспоминаю.

– Да. Именно так это и выглядело, – раздался жесткий голос от двери, и Василиса, завороженная страшным рассказом, даже подпрыгнула. В дверях кухни стоял Вальтер, но ни она, ни Гурам не слышали ни шуршания шин во дворе, ни шагов в холле. – Здравствуй, Васенька. А вы, как я понимаю, Гурам Багратишвили? Сын дяди Анзора?

– Да. Я приехал к вам, молодой человек. Мне обязательно нужно было с вами переговорить. Видите ли, я знаю, почему убили Вахтанга, и…

– Его убили, чтобы завладеть древними монетами с изображением Петра Второго на аверсе.

– Вы уже это знаете? Откуда? Ведь, насколько я понимаю, Буба, я так звал сына, не успел встретиться с вами?

– Не успел, – согласился Вальтер. – Но Василиса нашла в лесу одну такую монету, и мы смогли связать концы с концами. Мы оба с детства знаем историю клада Багратиона.

– Ну да. Вы только не знаете, что много лет мой отец намеревался отдать треть клада – десять монет – твоему, мальчик, отцу. Он никак не мог собраться, потом заболел и перед смертью взял с меня слово, что это сделаю я. Это было его последнее желание, но я так и не выполнил его, хотя обещал. – Плечи его поникли.

– Отчего же? – насмешливо спросил Вальтер. – Жаба задавила?

– Нет, я никогда не был жаден. Просто после истории с Анной мы с твоим отцом, мальчик, не могли видеть друг друга. Вначале я не мог заставить себя к нему пойти, а потом стало уже поздно. Твоего отца уже не было.

У Василисы сдавило горло. Вальтер, оказывается, потерял отца, которого, судя по всему, очень любил. Ей вдруг стало грустно, что она не сможет познакомиться с этим удивительным человеком.

– И вы никогда не связывались с папой? – спросил Вальтер.

– Нет. Только году примерно в восемьдесят девятом я получил от него письмо. Это было неожиданно, я терялся в догадках, что именно он хочет мне сообщить, и очень волновался, вскрывая конверт.

– И что там было?

– Твой отец писал, что собирается покинуть Ленинград и должен сказать мне, что у Анны есть дочь. Что это будет честно и справедливо – сказать правду, от которой Анна, может быть, будет счастлива. Он писал, что ездил в Константиновское, где и узнал про ребенка. Он был уверен, что ребенок мой.

– Он имел в виду меня? – Василиса не верила собственным ушам.

– Да, – Гурам покраснел, стекла его очков запотели. – Я не понял, что он имеет в виду, сразу написал Анне, но она не ответила, как и до этого не отвечала на мои письма. Тогда я написал ее матери, Марусе, как ее всегда звал мой отец. Я написал, что глубоко сожалею, что обидел Анну, что хочу извиниться за все вольное и невольное зло, которое ей причинил, и что хочу знать, правда ли, что Анна родила дочь, и не мой ли это ребенок.

– И что же? – Василиса вдруг обхватила себя за плечи, чувствуя, что замерзла. Мысль, что стоящий перед ней мужчина, обрюзгший, жалкий, раздавленный горем, – ее отец, была ей неприятна. А уж известие, что Вахтанг, с которым она два года встречалась и год прожила, как гражданская жена, оказался ее единокровным братом, и вовсе казалось невыносимым. Василису даже замутило от чувства острой гадливости.

– Твоя бабушка ответила, что ребенок есть, что отцовство совершенно точно установлено, что Анна не держит на меня зла, хотя видеть по-прежнему не хочет. А жизнь сложилась так, как сложилась, и пусть я больше их не тревожу. Я начал переводить деньги, но все переводы возвращались обратно. Тогда я предпочел забыть эту историю.

– Вы забыли, что у изнасилованной вами женщины родилась дочь?

– Не суди, девочка. Та история здорово меня поломала. Я не сразу восстановил имя в науке, хотя ушел в нее с головой. Жена меня простила, так что семью я сохранил. Сына вырастил. Но наказание неминуемо. Оно всегда, рано или поздно, настигает того, кто виноват. Я совершил подлость…

– Преступление, – поправил Вальтер.

– Хорошо. Преступление. И взамен судьба у меня забрала сына. Да еще, как в насмешку, так получилось, что его тело нашла именно ты. Его сестра.

Всхлипнув, Василиса бросилась вон из комнаты. Вихрем взлетев на второй этаж, она заперлась в ванной комнате, содрала с себя одежду и залезла под душ. Горячие струи били по ее телу, она судорожно терла себя мочалкой, обильно политой гелем для душа, как будто хотела содрать с себя кожу, а вместе с ней – воспоминания о кровосмесительной связи, в которой она, не ведая того, состояла. Ванная комната постепенно заволакивалась горячим паром. Зеркало, прикрепленное к кафельной стене, перестало отображать зареванное Васино лицо, она делала воду то нестерпимо горячей, то холодной, то снова горячей. Ей не хотелось выходить наружу, спускаться на первый этаж, где сидел ее отец.

– Господи, я так мечтала когда-нибудь познакомиться с человеком, от которого появилась на свет! – Соленые слезы смешивались с потоками воды. – Ну почему, почему все оказалось так? Гнусно, страшно, непоправимо! Ну почему, господи?

Когда она, собравшись с силами, вернулась на кухню, Гурама уже не было.

– Я его отправил домой, – сказал Вальтер. – Решил, что не нужно тебе больше смотреть на его гнусную рожу.

– Он хотел поговорить о смерти Вахтанга.

– Мы все равно ничего не знаем, – Вальтер пожал плечами. – Нет ничего хуже, чем делиться с другими людьми своими неоформившимися подозрениями. Придет время, и он все узнает.

– Вальтер, почему мама никогда мне про все это не рассказывала?

– А чем тут гордиться? Потому и не рассказывала. Васенька, я понимаю, тебе грустно от того, что у тебя такой отец, что ты родилась в результате насилия. Но поверь, мне тоже очень грустно. Я знаю, что мой отец в результате этой истории прожил несчастливую жизнь. Он любил женщину, которая стала добычей другого. Родила этому другому ребенка и оказалась потеряна для него навсегда. Может быть, ты мне не поверишь, но я-то знаю точно. Отец так и не смог смириться с этой утратой.

– А он пытался вернуть маму?

– Пытался. Он ездил в Константиновское, где вы жили. Анну дома не застал. Она жила где-то в другом месте, он решил, что с Гурамом, хотя теперь мы знаем, что это не так. Он видел тебя, ты жила с бабушкой.

– Мама на несколько лет уезжала в Вологду, в медучилище. Она же из-за этого чудовища бросила институт, а работать в медицине все равно хотела. Поэтому, когда мне исполнился год, она уехала учиться, а я осталась с бабушкой Марусей.

– Этого она отцу не сказала. Только что Анна успокоилась после той истории и счастлива, так что не надо бередить прошлое.

– Бабушка взяла на себя смелость решать за маму, – задумчиво сказала Вася. – Мне кажется, это неправильно.

– При прощании она совершила странный поступок: срезала у отца ножницами прядь волос. Он все думал зачем. А теперь, после рассказа Гурама, я понимаю, что она, наверное, сделала генетическую экспертизу, которая и показала, что ты дочь Гурама, а не моего отца.

– Ты знаешь, может, это звучит странно при нынешних обстоятельствах, но я этому рада, – слабо улыбнулась Анна. – У меня живот сводит от одной мысли, что два года я спала с собственным братом. Это очень противное ощущение. Но если бы этим братом оказался ты, я бы этого просто не пережила.

– Должен тебе сказать… – начал Вальтер, но его перебил телефонный звонок.

– Слушаю, Михалыч, – это наш участковый, – пояснил он Васе, зажав микрофон ладонью. – Дома я. Полтора часа назад приехал. Что? Что ты сказал? Где? Я сейчас приду. Приду сейчас, я сказал. Есть разговор.

Отключившись, он мрачно посмотрел на Василису.

– Что? – одними губами, беззвучно спросила она.

– На другом конце деревни найден Гурам Багратишвили.

– Живой? – холодея, спросила Вася.

– Нет. Убит ударом топора по голове. Так же, как его сын. Его нашли возле его собственной машины. Двигатель заведен, дверь открыта, а он на дороге с раскроенной головой. Вот такие дела. Пойду, надо рассказать, что он к нам приезжал.

– Ты знаешь… – голос у Васи дрожал. – Наверное, будет не очень понятно, что я хочу сказать. Полчаса назад я думала о том, что всегда мечтала узнать, кто мой отец. Но известие о том, что это Гурам, меня не обрадовало. Он мне не понравился. Но найдя его, я тут же его потеряла. И это мне тоже не нравится. И я была последней, кто видел его перед смертью. Вальтер, я как черная метка, приношу семье Багратишвили одни несчастья!

– Ну, положим, последним, кто его видел, была не ты, а я. – Вальтер обнял ее, и она, дрожа, уткнулась ему в плечо. – Точнее, нет. Последним, кто его видел, был убийца. И несчастья приносит именно он. Думаю, что пора уже положить этому конец.