Часть восьмая
Социальное конструирование

Наблюдения никогда не бывает достаточно, его всегда не хватает… Кроме того, это был не их эксперимент. И Сакс отправился на поиски Десмонда.

– Питер до сих пор летает?

– Ага. Он проводит изрядное количество времени в космосе.

– Ясно. Поможешь мне связаться с ним?

– Конечно, – озадаченно ответил Десмонд. – Послушай, приятель, ты говоришь лучше с каждым днем. Что они с тобой сделали, Сакс?

– Антивозрастная терапия. А еще гормон роста, леводопа, серотонин и другие химические препараты. Какая-то вытяжка из морской звезды.

– Значит, они вырастили тебе новые мозги?

– Похоже на то, по крайней мере частично. Синергетическая стимуляция синапсов. Но без Мишеля ничего бы вообще не получилось.

– Ого!

– Так что перед тобой по-прежнему я.

Десмонд завыл, как дикий зверь.

– Вижу! Кстати, через пару дней я снова уеду, могу тебя забрать в аэропорт Питера.

– Спасибо.

«Вырастили новые мозги». Не самое точное описание. Повреждения были нанесены в задней трети нижней части лобной доли. Ткани отмерли в результате нарушения фокусировки ультразвука при памяти-речевой стимуляции во время допроса. Инсульт. Афазия Брока. Сложности с моторикой речи, небольшие – с порождением звуков и с инициацией речи, лакуны в грамматике (в основном – существительные и простейшие формы глаголов, как определила серия тестов). К счастью, другие когнитивные функции остались не затронуты. Сакс не был уверен, верно ли понимает собеседников, но, насколько он мог судить, его мышление в принципе не изменилось: он легко справлялся с пространственными и другими не языковыми тестами. Но когда он пытался говорить, его разум и язык отказывались служить ему. Вещи утратили свои имена.

Странно, но даже без имен они оставались вещами. Сакс мог видеть их и размышлять о них в терминах формы и количества. Формула описания. Различные комбинации конических фрагментов и шести поверхностей вращения, симметричных относительно оси, плоскость, сфера, цилиндр, катеноид, ундулоид, нодоид. Формы без имен, хотя они тоже уподоблялись именам. Язык пространственных форм…

Но выяснилось, что запоминать без слов трудно. Нужно было этому научиться, использовать, например, метод дворца памяти, для начала – пространственный.

И Сакс стал рассматривать свой разум как некое физическое пространство вроде лаборатории Эхо-Оверлука. А поскольку он помнил Эхо-Оверлук достаточно хорошо, то мог бродить по воображаемому миру и разбивать его на участки – с именами или без оных. Каждый участок являлся конкретным объектом, иногда самым тривиальным, или же определенной географической областью. Слева находились все лаборатории Ахерона. Наверху расположился холодильник, Боулдер и Колорадо.

Постепенно Сакс натренировал свою память и запомнил все формы, исходя вдоль и поперек свою мысленную лабораторию.

Неожиданно названия и имена начали возвращаться. Но когда Сакс пытался кого-то позвать или что-то объяснить, из его рта вырывалось нечто нечленораздельное. И это случалось с ним постоянно. Даже после напряженных раздумий ему порой было трудно перевести свои мысли в языковую плоскость, которая слабо соответствовала его мыслительному процессу. И речь стала его работой. Ничто не могло сравниться с запинающимся, беспорядочным, вероломным, на ощупь проделываемым процессом, который оканчивался обычно либо провалом, либо ошибкой. Сакс сильно расстраивался. Косноязычие причиняло ему душевную боль.

Хотя это было лучше, чем афазия Вернике, при которой можно было без запинки молоть бессмыслицу. Сакс лишь не мог подобрать правильные слова для вещей, в то время как некоторые люди проявляли признаки афазии Вернике без каких-либо повреждений мозга. Так однажды сказал Арт.

В общем, Сакс предпочитал свой вид афазии.

К нему наведались Урсула и Влад.

– Афазия для каждого протекает по-разному, – произнесла Урсула. – Есть шаблоны и совокупности синдромов, которые обычно сопровождают поражение определенных структур мозга у взрослых праворуких пациентов. Но способные индивиды попадают в категорию исключений. Мы видим, что твои когнитивные функции остались очень высокими для пациента с такими речевыми проблемами. Вероятно, большая часть твоих мыслей относительно математики и физики протекают вне языковой плоскости.

– Да.

– И если это было геометрическое, а не аналитическое мышление, то, полагаю, что оно шло именно в правом полушарии, а не в левом. А твое правое полушарие как раз не пострадало.

Сакс кивнул, не решаясь заговорить.

– Прогнозы выздоровления варьируются очень сильно, но улучшение есть почти всегда. Дети адаптируются весьма успешно. При травмах головы даже легкие повреждения могут вызвать серьезные проблемы, но дело практически всегда оканчивается полным выздоровлением. У ребенка может быть изъято при необходимости целое полушарие, функции которого переносятся на вторую половину. Это происходит благодаря невероятному развитию мозга в детстве. Для взрослых все обстоит иначе: их мозг уже сформировался и поражение конкретных очагов вызывает конкретные проблемы. Если навык разрушается в зрелом возрасте, вероятность значительных улучшений мала.

– Терапевт. Терапия.

– Верно. Но, видишь ли, мозг – это та часть тела, на которую антивозрастная терапия воздействует в наименьшей степени. Однако мы не сдаемся. Мы разработали комплекс стимуляторов и можем использовать его наряду с терапией, применяемой при твоих повреждениях мозга. Есть вероятность того, что стимуляторы будут включены в комплекс терапии, если наши эксперименты продолжат показывать хорошие результаты. Понимаешь, мы не так часто испытывали данный комплекс на людях. Инъекция повышает пластичность мозга: происходит стимуляция аксонов, в спинном мозге увеличивается количество дендритов, а также повышается чувствительность синапсов… Особенно сильное воздействие идет на ствол мозолистого тела и на полушарие, противоположное поврежденному. В процессе обучения здесь могут образоваться совершенно новые нейронные сети.

– Делайте, – сказал Сакс.

Разрушение – это созидание. Надо снова стать маленьким ребенком. Язык можно рассматривать как пространство или своеобразную математическую грамоту, которая описывает всю лабораторию памяти. Чтение. Карты. Коды, замены, скрытые имена вещей. Триумфальное появление слов. Радость говорить. Каждый цвет измеряется числом, длиной волны. Песок… какой он? Оранжевый, кирпичный, белый, желтый, сиена, умбра, жженая умбра, охра. Небо – небесно-голубое, кобальтовое, лавандовое, лиловое, фиолетовое, индиго, баклажанное, полуночное. Просто смотреть на яркие таблицы со словами, видеть богатые, насыщенные цвета, слышать звуки… Нет, Сакс хотел большего. Имя для каждой длины волны видимого спектра, почему бы и нет? Длина волны в пятьдесят девять микрон гораздо более синяя, чем в шестьдесят, а в шестьдесят один она буквально пылает красным…

Им нужно найти пару дюжин новых определений для пурпура, как эскимосам – для снега. Люди всегда приводят этот пример, и у эскимосов действительно порядка двадцати слов для снега. Но у ученых накопилось порядка трехсот определений снежного покрова, хотя разве кто-нибудь отдавал должное ученым за столь внимательное отношение к миру? Нет двух одинаковых снежинок. Сущность. Бух, бух, боб, бочка, банка, барка, бомба. Бух. Место, где сгибается моя рука, – локоть! Марс похож на тыкву! Воздух холодный. Он отравлен углекислым газом.

Такими были фрагменты его внутренней речи, которая полностью состояла из старых клише, возникающих, без сомнения, из того, что Мишель называл «переученными» активностями в прошлом. Они настолько укоренились в сознании Сакса, что пережили причиненные его мозгу повреждения. Стройная структура, хорошие данные, сколько-то частей на миллиард, плохие результаты. Затем, продираясь сквозь удобные формулировки, как через своего рода совершенно другой язык, зародилось иное восприятие. А потом возникли и первые фразы, с помощью которых он мог выразить увиденное и услышанное. Взаимодействие синапсов. Настоящая речь из любой сферы по-прежнему радовала. Пробуждение нормальности. И Сакс принимал это как должное. Мишель каждый день приходил поговорить, помогая ему выстраивать мозг заново. Для человека науки у Мишеля были весьма странные убеждения. Четыре элемента, четыре темперамента, алхимические формулы разного толка, философствования, выдающие себя за науку…

– Разве вы не спрашивали меня однажды, могу ли я превратить свинец в золото?

– Я так не думаю. Почему вы так часто разговариваете со мной, Мишель?

– Вы мне нравитесь, Сакс. Каждый день вы говорите что-то оригинальное.

– Мне нравится кидать вещи левой рукой.

– Вижу. Возможно, вы переучитесь на левшу. Или станете амбидекстром, потому что ваше левое полушарие очень мощное. Мне кажется, оно не будет сильно отставать, несмотря на полученные повреждения.

– Марс похож на шар старого планетезималия с железным сердечником.

Десмонд доставил его в убежище Красных в кратере Уоллес, где иногда останавливался Питер.

И сейчас Питер был там – высокий, стройный сын Марса. Быстрый и сильный, изящный, дружелюбный, хотя и беспристрастный, отдаленный, поглощенный собственной работой и своей жизнью. Похожий на Саймона. Сакс рассказал ему, что он хочет сделать и почему. Порой он запинался, но прогресс был налицо: теперь-то он сразу замечал свои запинки. Отдать швартовы! Все равно, что говорить на иностранном языке. Правда, для него любой язык превратился в иностранный. Кроме идиолекта форм. Но он не вызывал трудностей, наоборот, Сакс всегда с громадным облегчением обращался к нему. Он расчищал туман, затянувший названия вещей, восстанавливал связь языка и речи. Пусть даже и делал это новым, рискованным образом.

Зато у Сакса появился реальный шанс научиться. Иногда ему нравился его уникальный тип мышления. Индивидуальная реальность и в самом деле могла зависеть от его собственной научной парадигмы, но с гораздо большей вероятностью она зависела от его структуры мозга. Измени ее, и парадигма также трансформируется. Нельзя бороться с развитием. Или с прогрессирующим видоизменением.

– Понимаешь?

– Конечно, – сказал Питер, дико ухмыляясь. – Думаю, это отличная идея. Крайне важная. Мне потребуется пара дней, чтобы подготовить план.

Энн прибыла в убежище. Она казалась уставшей и плохо выглядела. Она резко поприветствовала Сакса, ее старая неприязнь была столь же сильна. Сакс не знал, как с ней общаться. Неужто на горизонте возникла очередная коммуникативная проблема?

Он решил подождать, пока с ней поговорит Питер, и посмотреть на развитие событий.

Он был терпелив. Теперь, если он ни с кем не разговаривал, его никто не беспокоил. Сплошное преимущество повсюду.

После беседы с Питером Энн вернулась, чтобы пообедать с Красными в их маленькой столовой. Она смотрела на Сакса с любопытством. Таращилась на него через головы других, как будто исследовала скалу в марсианском ландшафте. Решительно и беспристрастно. Оценивающе. Изменения статуса в динамической системе – это единица данных. Так гласит теория, помогающая или создающая препятствия.

Кто ты? Зачем ты это делаешь?

Сакс встретил ее взгляд спокойно, попытался послать его обратно. Да, меня зовут Сакс. Я изменился. Кто ты? Почему ты такая же? Почему ты продолжаешь так на меня смотреть? Я перенес травму. Но я уже не стою на грани жизни и смерти. Я выкарабкался. Я согласился на экспериментальное лечение, я чувствую себя хорошо, я не тот человек, которого ты знала.

Ты что, вообще не изменилась?

Если достаточно единиц данных представляют помехи для теории, значит, теория ошибочна. А если она основополагающая, то требуется смена парадигмы.

Энн, наконец, села за стол. Вряд ли она прочла его мысли настолько детально. Но, тем не менее, как приятно встретиться с ней взглядом!

После обеда Сакс пришел ангар, где его ждал Питер, однако они стартовали с фундамента взлетно-посадочной полосы лишь на следующее утро. Громадный, обтекаемый орбитальный самолет завибрировал, резко разогнался и взмыл в черное небо. Сакс откинулся назад, вдавленный в кресло, и дождался, пока судно преодолеет асимптотический пик в верхней точке своего курса. Самолет замедлял скорость по мере того, как набирал высоту: теперь он уже не мчался круто вверх и полет превратился в мягкий подъем сквозь стратосферу.

Спустя некоторое время атмосфера разрядилась до предела: они находились на высоте в сто километров, где газы «коктейля Рассела» ежедневно уничтожались падающими сверху ультрафиолетовыми лучами. Но самолет мог выполнять и функции ракеты. Казалось, что его корпус плавится от жара – так ярко сияли на его гладкой обшивке закатные краски. Сакс внимательно смотрел через фильтрующее стекло кабины. Без сомнения, это сияние влияло на их способность видеть в темноте. Внизу раскинулся темный Марс, исключение составляли лишь слабо мерцающие ледники на равнине Эллада. Они все еще поднимались по расширяющейся спирали. Звезды наполнили тьму, которая приняла форму полусферы, стоящей на огромной черной равнине. Ночное небо и Марс.

Они продолжали подниматься. Раскаленный орбитальный самолет стал полупрозрачно-желтым и флуоресцентным. Последний шедевр Вишняка, частично спроектированный Спенсером. Самолет был сделан из интерметаллических композитов, в основном из алюминиево-титанового сплава, преобразованного суперпластика для изготовления жаропрочных частей моторов, равно как и для внешних частей покрытия (те затуманились, когда они поднялись выше и чуть-чуть остыли). Сакс представил изящную решетчатую структуру алюминиево-титанового сплава с гобеленным узором нодоидов и катеноидов – те походили на крючья и глаза и бешено вибрировали от жара. Да, они могли делать подобные вещи… Орбитальные самолеты, летящие прямо в космос. Выйди на задний двор и лети на Марс в алюминиевой жестянке.

Сакс описал, что хочет сделать дальше. Питер рассмеялся.

– Думаешь, Вишняк способен на такое?

– Да.

– Есть некоторые проблемы в конструкции.

– Я знаю. Но они решат их. Я хочу сказать, не обязательно быть спецом по ракетам, чтобы разбираться в ракетах.

– Точно.

Питер принялся петь, чтобы скоротать время. Сакс подпевал, когда находил нужные слова. «Шестнадцать тонн» – что за жизнеутверждающая вещь!

Питер рассказал, как ему удалось спастись из падающего лифта. Он был вынужден два дня парить на орбите в скафандре для наружных работ.

– Почему-то мне там понравилось. Конечно, звучит странно…

– Я понимаю, – произнес Сакс, не отрываясь от стекла.

Формы здесь были геометрическими, а цвета – незамутненными и чистыми. Настоящими.

– Каково это заново учиться говорить?

– Мне надо концентрироваться. Усиленно думать. Я постоянно удивлялся… ведь я многое забыл: все в один миг просто исчезло. Особенно то, что я узнал непосредственно перед травмой. Но тот период оказался очень важен для меня. Я тогда работал на леднике. И еще мне нужно кое-что рассказать твоей матери. Внизу все иначе, чем она думает. Ты понимаешь, сама земля. Растения. Солнце, как новорожденная бабочка. Это так странно…

– Ты должен встретиться с ней.

– Она меня не любит.

– Я поговорю с ней, когда мы вернемся.

Альтиметр показал 250 километров над поверхностью планеты. Самолет продвигался в сторону Кассиопеи. Каждая звезда обрела свой цвет, отличный от прочих. Сакс насчитал по меньшей мере пятьдесят. Ниже, на восточном краю черного диска появился терминатор, словно полоски на зебре – песчаная охра и черный ночной. Тонкий полумесяц освещенного солнцем Марса вдруг превратил диск в гигантскую сферу. Шарик, крутящийся в галактике звезд. Величественная гора-континент Элизий нависала над горизонтом, ее форма была идеально выделена четкими тенями. Они смотрели вниз – на длину ее продолговатой седловины. Купол Гекаты был почти спрятан за конусом горы Элизий, а сбоку виднелся купол Альбор.

– Вот, – произнес Питер и кивнул.

На востоке показался край воздушной линзы, остальная ее часть пока пряталась в тени планеты.

– Мы уже близко? – спросил Сакс.

– Еще немного.

Напоследок Сакс взглянул на утолщающийся утренний полумесяц. На суровых взгорьях Гесперии – прямо за терминатором – клубилось облако дыма, которое парило над землей в утреннем свете. Зрелище было впечатляющим: клочья облака достигали их самолета и медленно истаивали в стратосфере. Линза скользила вдоль этого теплового слоя, используя его подъемную силу и давление солнечного света, чтобы удерживать позицию над выжигаемой зоной.

Вскоре вся линза озарилась солнцем и стала похожа на огромный серебряный парашют с темно-фиолетовым отливом. Шапка солетты была частью сферы примерно в тысячу километров в диаметре, ее центр находился в пятидесяти километрах над ее краем, крутящимся, будто фрисби. В вершине зияло отверстие, через которое струились солнечные лучи. Повсюду сверкали круговые полоски зеркал, составляющие чашу. Они отражали солнечный свет, собирали его в пучок и направляли на движущуюся точку на поверхности планеты. При этом плавился даже базальт. Зеркала линзы разогревались до 900 градусов по Кельвину, а жидкий камень внизу достигал пяти тысячи градусов, испаряя летучие вещества.

Сакс подумал об исполинском увеличительном стекле, с помощью которого можно поджечь сухую траву и веточки осины. Дым, пламя, огонь. Концентрированные солнечные лучи. Фотонная атака.

– Разве мы уже не достаточно близко? Выглядит, будто мы прямо под ней.

– Нет, мы еще далеко за пределами края. Не будем слишком рисковать и забираться под солетту, хотя я полагаю, фокусировки не хватит, чтобы испепелить наш самолет. Так или иначе, она движется над сжигаемой зоной со скоростью тысячи километров в час.

– Как реактивные самолеты в моей юности.

– Угу.

Зеленые огоньки мигнули на одной из консолей.

– Мы на месте.

Питер потянул штурвал на себя, и самолет встал на хвост, поднимаясь к линзе, которая находилась сотней километров выше и намного западнее. Питер нажал кнопку на консоли. Корпус содрогнулся, когда ряд оперенных ракет появился из-под коротких и толстых крыльев, поднялся вместе с самолетом, а потом воспламенился, как магниевые факелы. Ракеты выстрелили в сторону солетты. Булавочные уколы желтого огня против огромного серебристого НЛО, в конце концов, исчезли из виду.

Сакс стиснул губы, стараясь не моргать.

Передний край линзы начал расползаться. Солетта оказалась хрупкой конструкцией. Это была всего лишь вращающаяся чаша из полос солнечных парусов, и теперь она стремительно разваливалась у них на глазах.

Ее передний край заворачивался вниз, пока солетта не кувыркнулась вперед, потащив за собой скрученный кольцами серпантин. Вот она уже полетела вниз, и ее длинный отросток походил на спутанные хвосты связки сломанных воздушных змеев. Полтора миллиарда килограммов солнечного паруса расправлялись по мере того, как солетта падала по длинной траектории. То было обманчиво неторопливое движение – размеры солетты позволяли иллюзии длиться, – хотя, наверное, значительная масса материала еще не достигла своей предельной скорости.

Порядочная часть его сгорит, не долетев до поверхности. Кварцевый дождь.

Питер развернулся и пошел на снижение, держась гораздо восточнее. Сейчас они могли наблюдать за падением солетты во всех подробностях. Линза добела раскалилась и засияла в утреннем темно-лиловом небе. Еще мгновение – она вспыхнула, как желтая комета с пушистым, спутанным серебряным хвостом, и рухнула на рыжевато-коричневую поверхность Марса.

– Хороший выстрел, – резюмировал Сакс.

Когда они вернулись в кратер Уоллес, их приветствовали как героев. Питер отвергал все поздравления.

– Благодарите Сакса! Полет – плевое дело… Очередная разведка, если не считать стрельбы. Не знаю, почему мы раньше до такого не додумались.

– Они установят другую линзу, – процедила Энн, стоящая поодаль, и с любопытством посмотрела на Сакса.

– Солетта очень уязвима, – заметил Питер.

– Ракеты класса «земля – космос», – сказал Сакс, нервничая. – Вы можете инвент… инвентаризировать все объекты на орбите?

– Мы уже сделали это! – ответил Питер. – Назначение некоторых мы не можем определить, но функции остальных очевидны.

– Хочу посмотреть список.

– Надо поговорить, – мрачно буркнула Энн.

Красные мигом убрались восвояси, вскидывая брови, словно толпа Артов Рэндольфов. Сакс сел в бамбуковое кресло и огляделся по сторонам. В маленькой комнате не было окон. Помещение смахивало на одно из цилиндрических убежищ Андерхилла, появившихся в самом начале. Форма была та же самая. И текстура. Кирпич никогда не выйдет из моды.

Энн подтянула кресло и села напротив, склонившись вперед, чтобы видеть лицо Сакса. Она постарела. Хваленая лидерша Красных, костлявая, терзаемая призраками прошлого. Он улыбнулся.

– Тебе не пора пройти антивозрастную терапию? – вырвалось у него.

Энн лишь скрестила руки на груди, проигнорировав его дерзость.

– Почему ты решил сбить линзу? – спросила она, сверля его взглядом.

– Она мне не нравится.

– Я знаю, – ответила она. – Но почему?

– Она не нужна. Марс и так прогревается достаточно быстро. Нет смысла ускорять процесс. Нам не нужно дополнительное тепло от солетты. Она выпускала много углекислого газа, который трудно будет убрать. А он был очень хорошо упакован. Сложно извлечь CO₂ из карбонатов. Если только не плавить камень. – Он покачал головой. – Глупцы! Они сделали это, потому что могли. Каналы. Я не верю в каналы.

– То есть для тебя все было неправильным терраформированием.

– Верно. – Он спокойно встретил ее взгляд. – Я верю в терраформирование, которое сформулировали в Дорсе Бревиа. Ты тоже под ним подписалась. Если я правильно помню. – Она покачала головой. – Нет? Но Красные подписались? – Она кивнула. – Вот что имеет смысл. Я говорил тебе раньше. Среда, годная для человека до некоторых высот. Выше – разреженный ледяной воздух. Медленные процессы. Экопоэзис. Мне не нравится ни один из новых индустриальных методов. Может, немного азота с Титана. И хватит.

– Как насчет океанов?

– Не знаю. Видишь, что происходит, когда воду не откачивают?

– Как насчет солетты?

– Не знаю, – повторил он. – Дополнительное освещение означает меньший промышленный прогрев газами. Или другими методами. Но мы бы обошлись и без солетты. Я думал, что старых зеркал было достаточно.

– Но ты их уже не контролируешь.

– Нет.

Они помолчали. Энн задумалась. Сакс рассматривал ее усталое лицо, спрашивая себя, когда в последний раз она проходила антивозрастную терапию. Урсула рекомендовала повторять процедуры минимум каждые сорок лет.

– Я ошибался, – произнесли его губы. Когда Энн уставилась на него, он попытался поймать мысль. Это был вопрос форм, геометрии, математической стройности. Каскадный рекомбинантный хаос. Красота – творение странного аттрактора. – Нам следовало подождать, перед тем как начинать. Несколько десятилетий изучения первичного состояния. Мы могли понять, как быть дальше. Я не верил, что все изменится настолько быстро. Моя оригинальная идея была ближе к экопоэзису.

Она вскинула голову.

– Слишком поздно.

– Да. Мне жаль… – Он уставился на свои ладони. Все линии были такими же, как всегда. – Ты должна пройти терапию.

– С какой стати?

– Энн, не говори так. Питер в курсе? Ты нужна нам. Я серьезно, Энн. Послушай…

Она встала и вышла из комнаты.

Его следующий проект был гораздо сложнее. Питер не сомневался в успехе мероприятия – в отличие людей из Вишняка. Сакс объяснил свою идею так хорошо, как только мог. Питер помогал. Возражения обернулись практическими обсуждениями. Проект чересчур большой? Привлеките богдановистов. Невозможно украсть? Прервите работу сети наблюдения.

– Наука – это творение, – заявил Сакс.

– Причем здесь наука? – возразил Питер. – Тут сплошное конструирование.

Михаил не согласился, но высказывание ему понравилось. Экотаж, ветвь экологического проектирования. Весьма сложного в организации.

– Привлеките швейцарцев, – добавил Сакс. – Или хотя бы поставьте их в известность.

– Им не понравится сеть наблюдения.

– Сообщите «Праксису».

Идея начала обретать форму. Но прошло очень много времени, прежде чем они с Питером снова сели в орбитальный самолет. На сей раз они вышли из стратосферы и поднялись на двадцать тысяч километров, пока не приблизились к Деймосу. А затем полетели ему навстречу.

Притяжение луны было слабым, и все напоминало стыковку, а не приземление. Джеки Бун, помогавшая в проекте, вероятно, лишь для того, чтобы быть поближе к Питеру, вела самолет. Когда они приблизились, Саксу открылся прекрасный вид из окна кабины. Черная поверхность Деймоса оказалась покрытой толстым слоем пыльного реголита – кратеры были почти погребены под ним, их края казались круглыми ямками в темно-сером покрывале. Маленькая луна была неровной, а выражаясь точнее, состояла из нескольких округлых граней. Почти что трехосный эллипсоид. Потрепанный посадочный модуль прилунился возле кратера Вольтера, его лапы зарылись в пыль: медные шарнирные опоры и корпус тотчас потускнели.

Они выбрали собственное посадочное место на одном из хребтов между гранями, где более светлый голый камень торчал из пыльного покрывала. На хребтах виднелись старые шрамы сколов, которые обозначали, где удары астероидов отбивали куски луны. Джеки осторожно снизилась к хребту западнее кратеров Свифта и Вольтера. Деймос был гравитационно закреплен, равно как и Фобос, что оказалось очень кстати для их проекта. Эта точка на обращенном к Марсу полушарии служила нулевым градусом широты и долготы, что было наиболее разумно. Их хребет располагался рядом с экватором, на девяноста градусах долготы. Десятикилометровая прогулка до нулевой точки.

Когда они приблизились к хребту, обод Вольтера исчез за черным изогнутым горизонтом. Включились сопла самолета, и пыль, покрывающая скальное основание, взметнулась вверх. Пожалуй, серое покрывало достигало толщины лишь в несколько сантиметров. Углистый хондрит возрастом в пять миллиардов лет. Они состыковались с громким стуком, отскочили в сторону и опять медленно поплыли вниз. Сакс чувствовал слабенькое притяжение. Вероятно, он весил тут не больше пары килограммов.

Другие ракеты принялись садиться на хребет по обе стороны от него, взметая в пустоту клубы вездесущей пыли. Все самолеты подпрыгивали при соприкосновении с луной и плавно опускались на каменистую поверхность: густые серые клубы застилали обзор.

Через полчаса на хребте выстроились в ровную линию восемь самолетов. Все вместе они представляли собой странное зрелище: интерметаллические сочленения округлых корпусов блестели, как хитин под стерильным солнечным светом, в прозрачности вакуума их края были четко очерчены. Словно во сне.

В недрах каждого самолета находился один компонент системы. Роботы-бурильщики, проходчики и дробильщики. Продольные каналы для сбора воды, чтобы растопить лед в венах Деймоса. Перерабатывающая конструкция для отделения тяжелой воды, которая составляла примерно одну шеститысячную от обычной. Другая конструкция для выработки дейтерия из тяжелой воды. Токамак, который планировалось запитать на дейтерий-дейтериевой реакции синтеза. Наконец, направляющие сопла, хотя большинство их доставили самолеты, прилунившиеся на другой стороне спутника.

В основном работы по установки провели богдановисты, прибывшие на самолетах. Сакс облачился в громоздкий скафандр и вышел через шлюз на поверхность. Он хотел проверить, прилунился ли самолет с реактивным двигателем для района Свифта – Вольтера.

Подогреваемые ботинки были утяжелены, что радовало Сакса. Вторая космическая скорость составляла на луне не более двадцати пяти километров в час, а это означало, что, разбежавшись, можно было допрыгнуть до орбиты. Сохранять равновесие оказалось трудно. Миллионы крохотных движений увлекали за собой. Каждый шаг поднимал приличное облако пыли, вяло оседавшее на камни, которые были повсюду. Выброс породы. Сакс старался обходить и лазейки-вмятины – следы падения множества метеоритов. Обогнув луну тысячу раз, они, в конце концов, падали и впечатывались в ее поверхность.

Сакс поднял какой-то булыжник. Настоящий черный бейсбольный мяч! Брось его с нужной скоростью, обернись, подожди, пока он облетит вокруг мира и поймай на уровне груди. Ты выиграл, приятель. Новый спорт.

Горизонт, казалось, был всего в паре сотен метров от них и заметно менялся с каждым шагом: края кратеров, сколы гребней, глыбы выскакивали из-за пыльного края, пока он плелся к нему. Люди на хребте между самолетами уже стояли – под другим, несколько неестественным углом.

Он прямо как Маленький Принц. Четкость предметов поражала. Его следы оставляли в пыли глубокую цепочку. Клубы, висящие над ним, оседали тем ниже, чем дальше он продвигался, пока не успокаивались через пять-шесть шагов.

Питер направился ему навстречу. Джеки не отставала. Питер был единственным мужчиной из всех, кого знал Сакс, кто действительно нравился Джеки. Она вертелась вокруг него в той напряженной, беспомощной манере, в какой влюбленный крутится по орбите, надеясь однажды сойти с нее или сойти с ума. Однако – вот чудо! – Питер никак не реагировал на Джеки. Сердца своенравны. Все равно, что тяга Сакса к Филлис, женщине, которая ему не нравилась. Или его жажда одобрения от Энн, которой не нравился он. Сакс подумал о сумасбродных идеях Энн. Возможно, в них заключена некая рациональность. Если кто-то вьется вокруг вас, есть повод усомниться в его здравомыслии. Как-то так.

Сейчас Джеки плелась за Питером, как собачонка, их лицевые панели казались медными. По ее движениям Сакс понял, что она говорит с ним, упрашивает его о чем-то. Сакс переключился на общую частоту и услышал их разговор.

– …Почему они называются Свифт и Вольтер? – интересовалась Джеки.

– Они оба предсказали существование лун Марса – в книгах, которые написали за век до того, как были открыты спутники планеты, – ответил Питер. – В «Путешествии Гулливера» Свифт даже дает их расстояние от Марса и время оборота вокруг него – и практически угадывает.

– Ты шутишь!

– Нет.

– Но как он мог все рассчитать?

– Не знаю. Полагаю, слепая удача.

Сакс прокашлялся.

– Последовательность.

– Что? – встрепенулись они.

– У Венеры нет луны. У Земли – одна, у Юпитера – четыре. Поэтому Марс должен иметь две. Поскольку их не видно с Земли, они должны быть маленькими. И находиться близко от Марса. Поэтому они должны быстро вращаться.

Питер рассмеялся.

– Свифт был умным человеком.

– Или его источник. Но это все равно слепая удача. Последовательность и совпадение ходят рука об руку.

Они добрались до соседнего скального хребта: с него открывался обзор на обод кратера Свифта и на далекий первый хребет. Серые самолеты казались миниатюрными филигранными статуэтками. Почти все небо занимал Марс – оранжевый гигантский шар. Ночь наползала на восток полумесяцем. Равнина Исиды была прямо над ними, и хотя Сакс не мог найти Берроуз, он заметил долины к северу от него, испещренные белыми пятнами проплешин. Ледники, ползущие друг другу навстречу, чтобы стать ледяными озерами, началом промерзшего моря. Великий Северный океан. Облака гофрированным слоем припадали к планете, напомнив Саксу о том, как выглядела Земля с «Ареса». Это был холодный фронт, спускающийся по Большому Сирту. Узор облаков был в точности такой же, как и на Земле. Спиралевидные волны уплотняющихся частиц.

Сакс спустился с хребта и зашагал по равнине. Его удерживали лишь высокие жесткие ботинки, и лодыжки болезненно ныли. Он словно брел по дну морскому, только без сопротивления. Вселенский океан. Подошвы обуви зарылись в пыль. Никакого каменного основания на глубине в десять сантиметров, а потом – в двадцать. Пожалуй, здесь могло быть пять или десять метров глубины, если не больше. Мини-облачка опадали примерно за пятнадцать секунд. Микроскопические пылинки держались бы в воздухе любой атмосферы бесконечно. Но в вакууме все было по-другому. Выброс. Сила тяжести, конечно, слабовата. Всю пыль можно запросто стряхнуть в космос. Сакс пересек невысокую горную гряду и вдруг увидел отлогую равнину следующей грани. Он подумал, что спутник имел форму некоего инструмента эпохи палеолита, чьи грани были отколоты древними ударами. Трехосный эллипсоид. Интересно, что у него была круглая орбита – одна из образцово-круглых в солнечной системе. Такого не ждешь ни от захваченного астероида, ни от выброса породы, взлетевшей с поверхности Марса при сильном ударе. Что оставалось? Очень старый захват. С другими телами на других орбитах, регулирующих его. Скол. Скал. Скалывания. Как изящен и красив язык! Камни ударяли по камням, прилетая из глубин космоса. Откалывали куски и отлетали прочь. Пока не падали вниз и не разбивались вдребезги. Все, кроме нескольких. Двух из сотен миллиардов. Лунная бомба. Заряженный пистолет. Вращающийся быстрее, чем Марс над ним, так что любой участок марсианской поверхности появлялся в небе один раз в шестьдесят часов. Удобно. Известное оказалось опаснее неизвестного. Не важно, что сказал Мишель. Топ-топ по девственному камню марсианской луны, с незамутненным сознанием. Маленький Принц. Самолеты выглядели абсурдно, как насекомые из сна, хитиновые, четкие, красочные, крохотные в звездно-черном небе на хребте – покрытом пылью камне. Сакс забрался обратно в шлюз.

Спустя несколько месяцев он был один в каньоне Эхо. Роботы на Деймосе закончили свою работу, и дейтериевый стартер запустил двигатели. Тысячи тонн измельченной горной породы сбрасывались ежесекундно со скоростью двести километров в секунду. Вся она улетала по касательной к орбите, лежащей в ее плоскости. Через четыре месяца, когда будет сброшено около половины процента от массы луны, двигатель остановится. Согласно расчетам Сакса, Деймос тогда будет в 614 287 километрах от Марса – и на своем пути он полностью избавится от влияния планеты, снова став свободным астероидом.

А сейчас он напоминал серую картофелину неправильной формы. Он был не столь ярким, как Венера или Земля, за исключением новой кометы, ярко горящей на его краю. То еще зрелище. Новости обоих миров. Скандал! Даже в сопротивлении люди спорили за и против. Как же надоели склоки! Хироко, кажется, устала и собиралась сбежать. Сакс ведь не бесчувственный. Да, нет, что, где… Кто это сделал? Зачем?

Взбешенная Энн позвонила ему на наручную консоль, чтобы задать свои обычные вопросы.

– Это идеальная платформа для боевых действий, – сказал Сакс. – Если бы они построили там военную базу, как на Фобосе, мы были бы беззащитны.

– То есть ты решил идти напролом, да, Сакс? Я угадала?

– Если бы Аркадий и его команда не занялись Фобосом, мы бы не справились с ним в будущем. Нас бы убили. А швейцарцы подтвердили, что такой план существовал.

Энн тряхнула головой и уставилась на него, будто он рехнулся. Сумасшедший диверсант. По мнению Сакса, она замечала соринку в чужом глазу и не видела бревна в своем собственном. Он решительно встретил ее отпор, и Энн разорвала соединение. Сакс пожал плечами и вызвал богдановистов.

– У Красных есть каталог… всех объектов на орбите вокруг Марса. Значит, нам нужна ракета-носитель «земля – космос». Спенсер поможет. Экваториальные бункеры. Неактивные мохолы. Понимаете?

Они с ним согласились. Не нужно быть спецом в ракетах. И если ситуация накалится, по ним не ударят из космоса.

Через час, а может, и позже, на мониторе машины, которую Сакс позаимствовал у Десмонда, появился Питер.

– Сакс, у меня есть контакты с людьми, работавшими над лифтом, поэтому я кое-что разузнал. В общем, дело обстоит так: с началом ускорения Деймоса колебания троса, необходимые для того, чтобы избегать столкновений, теперь уже не синхронизированы. Похоже, при следующем проходе по орбите он может столкнуться с лифтом, но мои друзья не сумели достучаться до искина троса. Вероятно, он защищен от внешнего воздействия на случай диверсий, и они не могут объяснить ему, что скорость Деймоса изменилась. У тебя есть какие-нибудь предложения?

– Пусть сам все увидит.

– Что?

– Скормите ему данные по Деймосу. Он должен их принять. Он запрограммирован, чтобы избегать столкновений с ним, и услышит эту информацию. Растолкуйте ему все досконально. И доверьтесь ему.

– Довериться?

– Поговорите с ним.

– Мы пытаемся, Сакс. Но защита против диверсии очень крутая.

– Он управляет колебаниями троса, чтобы не столкнуться с Деймосом. Пока это в его списке целей, все должно быть в порядке. Просто дайте ему данные.

– Ладно. Мы попробуем.

Ночью Сакс вышел наружу. Бродил в темноте под огромным утесом Большого Уступа, в районе как раз севернее каньона Касэй, врезавшегося в эту стену. «Сэй» по-японски значит «звезда», «ка» – огонь. Огненная звезда. То же и в китайском, где слог «хуо» японцы произносили как «ка», а «синь» – «сей». Китайское слово из нескольких иероглифов «Хуо Синь» – звезда, пылающая в небе. Говорят, Ка были маленькими красными человечками, назвавшими ее. Мы живем в огне.

Сакс распределял семена в земле, твердые маленькие орешки, воткнутые прямо под песчаную поверхность дна каньона. Джонни Огненное Зерно. На юге виднелся Деймос, который не спеша летел сквозь звезды. Спутник катился на запад в собственном замедленном темпе. Теперь его как будто подталкивала вперед мерцающая комета, уже разорванная на восточном краю. Лифта, поднимающегося над Фарсидой, не было видно. Сакс прищурился. Что там еще? Новый Кларк – одна из тусклых звезд южного небосклона? Кто его знает, сложно сказать… Сакс случайно пнул камень, нагнулся и посадил очередное семечко. После того, как семена закончились, он занялся лишайником. Вид, обитающий в каменистом субстрате каньонов: устойчивый, быстро размножающийся, отлично выделяющий кислород. С высоким отношением поверхности к объему. И очень сухой.

Сигнал на запястье. Сакс переключил звук на интерком шлема, поскольку продолжал вытаскивать комочки из набедренного кармана и зарывать их в песок, осторожно, чтобы не повредить корни осоки или других почвопокровных (те усеивали землю, как пушистые черные камешки).

На связи был Питер, говорил он возбужденно.

– Сакс, Деймос подходит, и, кажется, искин понял, что это не обычная точка в его орбите. Он вроде бы начал обсчитывать ее! Позиционирующие двигатели по всему сектору включились немного раньше, и мы надеемся, что система реагирует.

– А вы не можете рассчитать колебания?

– Мы пытаемся, но искин действительно упрямый мерзавец с кучей защитных непроницаемых программ. Но путем независимых подсчетов мы можем сказать, что это будет довольно близкий проход.

Сакс выпрямился и накидал собственные подсчеты на наручной консоли. Сидерический период обращения Деймоса начался примерно на 109 077 секундах. Двигатели были включены – Сакс задумался, допустим, примерно, миллион секунд, – уже значительно разогнав спутник, но также и расширив радиус его орбиты…

Сакс набирал цифры в абсолютной тишине. Обычно, когда Деймос проходил мимо лифта, трос в данном секторе был полностью вытянут и находился на расстоянии около пятидесяти километров от спутника. Это достаточно далеко, чтобы гравитационные возмущения были очень малы и не принимались в расчет двигателями троса. На сей раз ускорение и направление движения Деймоса сбили временные координаты. Трос возвращался назад, в плоскость орбиты Деймоса, слишком рано. Поэтому главная задача заключалась в замедлении колебаний троса и корректировки его положения по всей длине. Настоящая головоломка, и неудивительно, что искин не мог отобразить свои действия детально. Наверное, он был занят, связываясь с другими искинами, чтобы получить вычислительные мощности, необходимые для маневра. Очертания ситуации – Марс, трос, Кларк, Деймос – обладали математической точностью и красотой.

– Ладно, – произнес Питер. – Он к ним уже приближается.

– Твои друзья поднимаются на орбиту? – спросил Сакс.

– Они в паре сотен километров ниже, но уже в подъемнике на пути вверх. Они подключили меня к своим камерам и… Эй, вот он… Да! Ого! Он прошел мимо троса километрах в трех! Он как раз промелькнул прямо перед камерой!

– Чуть-чуть не считается.

– О чем ты?

– По крайней мере, в вакууме. – Но теперь это уже не просто пролетающий мимо метеор. – Как насчет выбросов от двигателя?

– Я спрошу. Сейчас они вне орбиты Деймоса.

– До связи.

Сакс отключился. Неплохой прогноз со стороны искина. Еще несколько проходов, и Деймос появится над Кларком, и не нужно будет регулировать колебания троса, дабы избежать с ним столкновения. Ну а пока навигационный искин принял во внимание реальную опасность, все будет в порядке.

Однако Сакс смотрел на это двояко. Десмонд заявил, что будет счастлив увидеть, как трос опять обрушится на Марс. Но с ним соглашались немногие. Сакс решил не принимать однозначных решений, поскольку сомневался в том, что он сам чувствует по отношению к «пуповине» Терры. Он был уверен, что лучше воздержаться от необратимых действий.

Так что он наклонился к земле и положил крошечный лишайник в черную ямку.