Глава 9

Следующим утром Эйдан, нагруженный своим рюкзаком и маленьким чемоданом, встретил Веронику у «Чиприани», и они добрались на речном трамвае, идущем от отеля, до огромной автостоянки, которой пользовались все гости Венеции и местные жители. Эйдану понадобилось несколько минут, чтобы отыскать свой «Остин Хили». Эта машина полюбилась Веронике с первого взгляда: темно-зеленый, британского вида спортивный автомобиль прекрасно подходил Эйдану. Вдвоем они сложили в свои вещи в багажник и на заднее сиденье. Вероника догадалась прихватить из отеля коробку с сэндвичами – на случай, если им не захочется искать в пути место, где можно перекусить. В розовых джинсах, белой тенниске и сандалиях, купленных в Венеции, Вероника выглядела мило и свежо в этот жаркий июльский день. Эйдан оделся в рубашку с закатанными рукавами и джинсы. Он опустил верх машины, оба надели темные очки и расселись по местам, производя впечатление красивой пары и не ощущая никакой неловкости. Никто не догадался бы с виду о том, как велика разница в возрасте между ними, или что еще совсем недавно они понятия не имели о существовании друг друга. Дочери Вероники изумились бы, увидев ее с Эйданом. Впрочем, Вероника тоже удивлялась самой себе.

– Все в порядке? – Он с улыбкой повернулся к ней, она кивнула, и они отправились в путь, намереваясь достичь Сиены за три часа. По пути они любовались пейзажами и дружески болтали. Через час Вероника предложила своему спутнику сэндвич, и он съел половину, а она ограничилась яблоком, вспоминая поцелуй накануне вечером, но не делясь своими мыслями. Он вел себя рядом с ней так свободно и легко, что Вероника задумалась, неужели для него этот поцелуй ровным счетом ничего не значил. Эйдан держался так, словно они были давними друзьями. Вероника ничего не имела против, но предыдущим вечером, пока он целовал ее, ей вдруг захотелось большего. Она ощущала душевный разлад, не знала, чего именно хочет, не представляла, как будут дальше развиваться их отношения, и все это было ей в новинку.

Они достигли Сиены вскоре после обеда, решили сначала осмотреть город, а потом зарегистрироваться в отеле. Эйдан небрежно упомянул, что им понадобятся два номера, словно пытаясь успокоить ее. Вероника отбросила сомнения и тревоги, и всецело сосредоточилась на том, что ее окружало.

Пешком они обошли вокруг Пьяцца-дель-Кампо, побывали в огромном палаццо Пубблико – здании муниципалитета, потом в соборе с необычным фасадом в полоску. Исторический центр города был построен в эпоху Средневековья, в XIII веке, и выглядел даже более древним, чем Венеция. Знаменитые скачки, Палио, только что закончились: их проводили каждый год сначала в июле, затем в августе, и это событие собирало тысячи зрителей, привлеченных лошадьми, сигналами труб и своеобразными костюмами. Эйдан однажды побывал здесь на скачках и подробно рассказал о них Веронике, заметив, что хотя бы раз в жизни их стоит посмотреть. Маршрут скачек проходит по всему городу, люди съезжаются сюда со всей Италии и остальных стран Европы, сами скачки – удивительное зрелище. Вероника с Эйданом сошлись во мнении, что Италия обладает особым, ни с чем не сравнимым шармом. Даже Франция, которую оба любили, никогда не казалась им настолько заманчивой и дружелюбной. Бродя по городу, Эйдан постоянно делал фотографии, снимая в том числе и Веронику.

Ближе к вечеру они добрались до маленького отеля, запомнившегося Эйдану еще по прежним приездам, и заняли два номера по соседству. Отель и вправду оказался очень приятным. Хозяин изо всех сил старался угодить им и порекомендовал уютный ресторан, ужином в котором оба остались довольны. Сиена заметно отличалась от Венеции, но даже это отличие радовало. Возвращаясь в отель после ужина, Вероника призналась Эйдану, что для нее Венеция стала кульминацией поездки.

– Значит, нечего и пытаться очаровать вас остальной Италией? – уточнил он с удрученным видом, и она рассмеялась. Зато по опыту прошлых приездов оба знали, что им наверняка понравится Флоренция, и с нетерпением ждали возможности побывать там.

Во Флоренцию они отправились на следующий день после кофе с булочками в отеле и оплаты счетов за номера. Эйдан предложил заплатить за них обоих, но Вероника не позволила, напомнив, что они путешествуют вместе, как друзья. Несмотря на это, он старался расплатиться за каждый совместный обед и ужин, а Вероника такое обхождение видела нечасто, она не знала, насколько он стеснен в средствах, но была благодарна ему за щедрость и внимательность к ней.

Эйдан с насмешливым удивлением заметил, что с приближением к Флоренции Вероника едва сдерживает нетерпение. Она казалась паломницей, спешащей в Мекку, без умолку рассказывала о галерее Уффици, о том, как ей нравится там, о флорентийском соборе Дуомо, о Палаццо Веккьо, описывала шедевры, которые видела там. Во Флоренции она много раз бывала вместе с родителями, позднее – с отцом, и теперь не могла дождаться, когда наконец сумеет показать Эйдану свои излюбленные места. Они поселились в отеле «Эксельсиор» на «площади всех святых» – пьяцца Оньиссанти, нашли место для машины, забросили вещи в номера и отправились в город пешком.

Первым делом они поспешили к собору Санта-Мария-дель-Фьоре, затем – в музей за собором. Вероника знала решительно все о произведениях Донателло, делла Роббиа и других великих художников и скульпторов, и делилась своими обширными познаниями с Эйданом, который слушал ее, как завороженный. Потом они направились в галерею Уффици, к которой Вероника относилась как к своего рода «персональному раю». Эйдану понравилось бывать в музеях вместе с ней: она знала множество случаев из жизни каждого художника, подробности истории их произведений, сравнивала одну картину с другой так, как ему и в голову не пришло бы. Ее глаза возбужденно блестели, она воскрешала эпоху Ренессанса для своего спутника. С не меньшим воодушевлением она рассказывала об импрессионистах, когда о них зашла речь. Эйдан ловил каждое слово.

На обратном пути в отель они остановились на площади Синьории и снова купили джелато. Несмотря на то, что Вероника постоянно лакомилась им, она не прибавляла в весе. Наконец было решено вернуться на ту же пьяццу вечером, чтобы поужинать, но прежде немного отдохнуть в отеле. Оба считали, что гулять теплой итальянской ночью особенно приятно.

Тем вечером за ужином дело чуть не дошло до ссоры, когда Эйдан заявил, что Вероника была бы вправе бросить рисовать по одной-единственной причине – если бы не могла позволить себе это занятие по финансовым соображениям. А она возразила, что у нее просто не хватало времени – она растила детей.

– Это не оправдание! Если тебе достался талант от Бога, надо пользоваться им. Нельзя просто взять и зарыть его в землю на двадцать лет. Это преступление! Даже будь ты бедной, надо было развивать свой талант.

– Будь я бедной, мне пришлось бы работать где-нибудь официанткой, чтобы обеспечивать детей, так что времени писать портреты у меня попросту не осталось бы, – она и обиделась, и в то же время попыталась оправдаться.

– В таком случае ты могла бы рисовать на заказ. Но все равно не имела права забывать о своем таланте.

Эйдан не понимал, как Вероника могла так поступить. И поскольку детей у него не было, он не имел представления о том, сколько времени отнимает их воспитание. Вероника всегда считала, что ее дети важнее ее живописи – так она и сказала Эйдану.

– Твоим детям было бы полезнее знать, что их мать талантлива и что она всерьез и с уважением относится к своему дару. Для них это был бы отличный пример.

– Все они дают волю своим увлечениям. Так же, как и я… – тихо произнесла она. Ей польстило отношение Эйдана к ее рисованию и любви к живописи, но дети всегда были и остались для нее превыше всего, и она не жалела времени, потраченного на них и на Пола, пока они еще были женаты. Но такое отношение было совершенно чуждо Эйдану. На протяжении всей своей жизни он отдавал себя таланту и развивал его, что внушало Веронике уважение. Однако ни детей, ни жены у него не было, он отвечал только за себя. А жизнь Вероники была совсем иной, она посвятила ее семье. Именно так, а не иначе, она расставляла приоритеты.

Ужин подходил к концу, спор продолжался, когда Вероника вдруг получила эсэмэску. Она открыла ее, думая, что это от дочерей, но увидела, что ее прислал Николай. Он просто хотел убедиться, что у нее все хорошо и что она уже оправилась от их бурного знакомства в Риме. Николай выражал надежду, что вскоре они увидятся снова. Вероника прочитала его слова, улыбнулась и объяснила Эйдану:

– Это сообщение от Николая Петровича. Он интересуется, все ли у меня хорошо.

На эсэмэску она не ответила, решив сделать это позднее: ей не хотелось показаться невежливой, обмениваясь сообщениями с другим мужчиной в присутствии Эйдана. Но объяснив Эйдану, кто ей пишет, она с удивлением заметила на его лице досаду.

– С какой стати? Зачем ему тебе писать? Ты же сказала, что с тобой все в порядке, когда уезжала из Рима. Что ему от тебя нужно?

– Ничего, – озадаченная его реакцией, ответила Вероника. – Он просто беспокоится по-дружески и считает себя виноватым.

– Так напиши, что ты в порядке, и пусть отвяжется, – выпалил Эйдан. – Наверняка он большая шишка в русской мафии. Таких денег честным путем не заработаешь.

Если верить прессе, состояние Петровича оценивалось в восемьдесят миллиардов долларов.

– Вполне возможно, – признала Вероника. Она была слишком поверхностно знакома с Николаем, чтобы защищать его, и понятия не имела, откуда у него состояние. – Но он был очень внимателен ко мне, – ради справедливости добавила она.

– После того как чуть не задавил тебя. Наверное, боится, как бы ты не подала на него в суд.

– Нет, что ты! – воскликнула она, пытаясь успокоить Эйдана, и вдруг поняла, что он ревнует. Она задумалась, неужели поцелуй в Венеции значил нечто большее, чем просто попытка следовать обычаям. С тех пор Эйдан больше ни разу не целовал ее, обращался с ней уважительно, а вот теперь по-настоящему разозлился из-за того, что Николай прислал ей эсэмэску.

– Эйдан, в этой пьесе главным героем был ты, – мягко заверила она. – Ведь это ты спас меня.

Она накрыла ладонью его руку и увидела, что он понемногу успокаивается. Ей стоило немалых усилий сдержать улыбку: эта неожиданная вспышка ревности к русскому выглядела очень мило.

– От таких людей лучше держаться подальше, – предупредил Эйдан, стараясь посеять в ее душе недоверие к Николаю. – Ты же совсем не знаешь его. Он бандит. Неизвестно, на что способны такие люди. Они убеждены, что если у них есть власть и деньги, значит, им принадлежит весь мир. Не хватало еще, чтобы он считал, будто бы и ты принадлежишь ему.

Эти слова не оставили Веронику равнодушной: он обращался с ней, словно она была совсем юной и наивной девушкой.

– Вряд ли он снова попытается связаться со мной. Это был просто жест вежливости. Просто я довольно сильно ушиблась, ударившись о тротуар, – она вспомнила о своем падении, пытаясь успокоить Эйдана, но он снова расстроился.

– В этом виноват я, а не он.

– Нет, ты меня спас, – настаивала Вероника. – Если бы ты меня не толкнул, я не просто ушиблась бы – сейчас меня не было бы в живых.

Он улыбнулся.

– Мне жаль, что ты ушиблась, – искренне сказал он.

– Ничего, – беспечно отозвалась она. – Иначе я никогда бы не встретила тебя.

Он кивнул, дальнейший вечер прошел гладко, хотя Вероника мысленно отметила, что Эйдан испытывает затаенное недовольство по отношению ко всем, кого считает «богачами», и Николай явно попадает в эту категорию – в отличие от ее самой. Ее наследство – сущая мелочь по сравнению с состоянием Николая. Так или иначе, люди, у которых есть деньги, вызывали недовольство Эйдана, каким бы путем это богатство ни досталось им.

Та же тема вновь всплыла после того, как они побывали в Палаццо Веккьо и Палаццо Питти, где видели свидетельства несметных богатств Флоренции в далеком прошлом. Эйдан разразился очередной обличительной речью о богачах и о том, что они понятия не имеют о настоящей жизни, но Вероника не спешила соглашаться с ним.

– Деньги не спасают от проблем, Эйдан, – попыталась объяснить она ему. – Моя мама умерла, когда мне было пятнадцать лет, отец – когда мне исполнился двадцать один год. И деньги, к моему огромному сожалению, их не спасли. Богатые люди умирают, болеют, страдают оттого, что их сердце разбито, – точно так же, как все остальные. Просто деньги обеспечивают больше комфорта, даже когда приходит беда.

Эйдан злился всякий раз, когда поднимал ту же тему, но по-настоящему встревожился, когда в тихую минуту после ужина Вероника призналась, что на долю секунды в Риме ей захотелось попасть под «Феррари», поэтому она и стояла неподвижно, искушая судьбу. Она объяснила, что смерть Пола глубоко опечалила ее – вдобавок к безобразным откровениям, выяснившимся при чтении его завещания. Дети выросли и разъехались, ее жизнь потеряла смысл. Эйдан ужаснулся ее словам.

– А теперь послушай о том, как жил я, – с мукой в голосе произнес он, глядя ей в глаза. – Моя мать покончила с собой, когда мне было двенадцать, потому что всю свою жизнь она была несчастна. Она устала жить в нищете и, несмотря на усердный труд, даже не иметь возможности каждый день есть досыта. Мой отец пропивал все деньги, которые она зарабатывала, до последнего цента, изменял ей с соседками, избивал ее, когда напивался. И она покончила с собой, потому что другого выхода не видела.

Вероника ошеломленно молчала, а потом, не зная, как быть, положила руку на стол и накрыла ладонью его ладонь. При виде боли в глазах Эйдана ее сердце облилось кровью. Она вдруг представила себе, как тяжело в детстве ему было перенести смерть матери. Эйдан продолжал:

– Мой отец допился до смерти, когда мне было семнадцать. После похорон я ушел из дома, не оглядываясь. Вот почему мне никогда не хотелось ни жениться, ни обзавестись детьми. Не хочу, чтобы у них было такое же детство, как у меня.

– Ты был бы совсем другим отцом, – мягко возразила она. – На своего отца ты совсем не похож.

Он кивнул, соглашаясь, и она заметила блеснувшие в его глазах слезы, когда он продолжал открывать ей самые страшные тайны своей юности.

– Все считали моего отца подонком. А мама была доброй, она не заслуживала такого мужа.

Вероника сочувственно кивнула, не убирая руку. Это многое объясняло: почему временами Эйдан злился, почему боялся ответственности, неизбежно связанной с браком и детьми, почему ненавидел нищету и знал, во что она превращает людей – и предпочитал винить богачей во всех бедах этого мира. Кого-то же надо было призвать к ответу, и с точки зрения Эйдана, виновными были именно богачи. Его стремление демонизировать людей, располагающих деньгами, тревожило Веронику, но она пыталась понять его, узнав о том, каким несчастным было его детство.

Эйдан утверждал, что бедняки – совсем не такие люди, как богачи. Он даже представить себе не мог, чтобы люди, имеющие деньги, испытывали душевные муки, сравнимые с его собственными. Но Вероника знала, что душевные муки бывают разными и возникают они по различным причинам, потому они хорошо знакомы не только бедным. В жизни богачей тоже случаются трагедии.

– Просто не все люди добры и порядочны, Эйдан. И неважно, богаты они или бедны.

– Пожалуй, – со вздохом признал он и пожал ей руку. Вероника была отзывчива по натуре, он прочел искреннее сочувствие в ее глазах. – Все мое детство – это годы непрекращающейся ненависти. Особенно остро я ненавидел отца.

После ужина они решили пройтись, Эйдан положил руку ей на плечи. Оба думали об одном и том же – о том, что он рассказал за ужином. Теперь Вероника лучше понимала его, они быстро привыкали друг к другу и уже не чувствовали ни малейшей неловкости. Порой он казался грубоватым, но Вероника видела, что у него добрая душа, что он порядочный человек, более ранимый и чувствительный, чем он готов признать. Его рассказ о смерти родителей сблизил его с Вероникой.

В отеле они разошлись по номерам, а на следующий день продолжили паломничество в мир искусства. Они обошли все крупные галереи и снова отправились в Уффици, и после пяти дней приобщения к искусству Флоренции дружно согласились, что этого достаточно и что в городе уже не осталось шедевров, которые они хотели бы увидеть еще раз. За обедом Эйдан спросил:

– Чем займемся дальше?

До его отъезда в Берлин еще оставалось несколько недель. Расставаться с Вероникой Эйдану не хотелось. Несмотря на их редкие расхождения в мировоззрении, они прекрасно ладили. И уже успели стать не просто знакомыми, а друзьями.

– Даже не знаю. Наверное, мне стоит связаться с детьми. Двое приезжают сюда, так что надо заранее узнать, когда именно.

– Они приезжают повидаться с тобой? Или просто в отпуск?

– Этим летом я сняла дом в Сен-Тропе, но никто из девочек так и не навестил меня там. Они очень заняты. А приехать собираются по семейному делу, всего на несколько дней.

При этих словах он разглядел тоску одиночества в глазах Вероники. Она жила одна уже довольно давно – ей было не с кем делиться радостями и горестями, некого любить, несмотря на троих дочерей. Больше они не имели отношения к ее повседневной жизни. Только теперь Эйдан по-настоящему понял, насколько она одинока. Она не подавала виду, но он догадался, как ей тяжело.

Той ночью она позвонила Тимми – в Нью-Йорке продолжался день, Тимми находилась на работе. Она не стала спрашивать, как у Вероники дела и где она находится, предположив, что в Париже. Попытка дозвониться Джульетте оказалась неудачной: та не брала трубку. А у Джой автоответчик сообщил, что она всю неделю занята на съемках рекламного ролика, поэтому вряд ли сможет перезвонить.

– Как думаешь, когда девочки приедут посмотреть шато?

Вероника предположила, что сестры могли посвятить Тимми в свои планы, даже если сама она приезжать не собиралась.

– Понятия не имею. Спроси лучше у них, мама. Два дня назад я разговаривала с Джульеттой, она вроде бы готовилась к отъезду через несколько недель. И, кажется, сразу после этого уехала к друзьям в Вермонт. Она по-прежнему тоскует по папе.

– Если будешь созваниваться с сестрами, передай, пусть предупредят меня заранее перед приездом, – в просьбе Вероники не было ничего из ряда вон выходящего, но Тимми удивилась.

– А что такое? Ты чем-то занята?

– Возможно, мне понадобится поменять свои планы. Не хочу просто сидеть без дела и ждать, когда они приедут. Джой никогда не перезванивает, до Джульетты невозможно дозвониться теперь, когда она закрыла булочную на лето.

До сих пор Джульетта безотлучно находилось в булочной, дозвониться ей было проще простого. А вот теперь куда-то запропастилась.

– Отправь обеим эсэмэски, – подсказала Тимми, и Вероника удержалась от замечания о том, как трудно поддерживать отношения с взрослыми детьми. Почему-то они считали, что ей совершенно нечем заняться, кроме как сидеть и ждать их приезда, или что она охотно бросит все дела в любой момент, когда им вздумается навестить ее. Впрочем, на протяжении многих лет так и было. И вдруг Веронике захотелось сделать свою жизнь более насыщенной. Это желание возникло после смерти Пола, а после знакомства с Эйданом оказалось, что его легко осуществить. С ним Веронике было интересно и весело. С каждым днем он приобретал все больше значения для нее, хотя она понимала, что у него есть своя жизнь и что вскоре ему предстоит заняться организацией выставки в Берлине. Но пока оба были свободны, особенно она, поскольку Эйдану приходилось думать о работе.

– Так я и сделаю, – ответила она на предложение Тимми отправить ее сестрам эсэмэски. – Ну, как у тебя дела?

– Дел куча, и все в беспорядке. Здесь все по-старому.

Ее жизнь могла бы измениться теперь, когда отец оставил ей наследство, но решение Тимми пока не приняла. И даже поискать подходящее помещение не хватало времени.

– Постарайся все-таки не переутомляться. Ты вообще бываешь где-нибудь, кроме работы?

– В эти выходные еду с друзьями в Хэмптонс. В кои-то веки решила отдохнуть.

– Вот и правильно. Хорошего тебе отдыха, – пожелала Вероника, сказала, что любит Тимми, и только когда разговор был закончен, вдруг поняла: Тимми не спросила, как у нее дела и что с ней. Такое ее дочерям и в голову не приходило.

На следующее утро она сказала Эйдану, что не знает, когда приезжают ее дочери, но, возможно, лишь через несколько недель. И она объяснила, что до двоих не смогла дозвониться, поэтому их планы для нее загадка.

– Внимательным отношением это не назовешь, – заметил он деловито, пока они завтракали в отеле. – Ты что же, должна все бросить, когда они наконец соизволят появиться?

Похоже, он был неприятно поражен услышанным и считал такое поведение взрослых детей странным по отношению к их матери.

– Да, они невнимательны ко мне, – согласилась Вероника. – Я не жду, что они будут подстраиваться под меня, а они твердо рассчитывают, что ради них я отложу все прочие дела. И уверены, что мне нечем заняться. Порой сознавать это тяжело.

– В таком случае скажи им, что занята, – небольшой урок не повредит. Пусть наконец поймут, что ты им не служанка, – Вероника с улыбкой слушала его, а он добавил: – Видимо, ты слишком долго жертвовала своей жизнью ради них.

Он был прав, а причиной стало отсутствие в жизни Вероники мужчины и работы. И то, что она слишком сильно скучала по детям. Поэтому они нисколько не сомневались, что для них она всегда найдет время, и до сих пор ей это удавалось, даже если означало отмену собственных планов, как нередко бывало. Любые планы стояли для Вероники на втором месте, после детей.

– Все верно, – согласилась она. – Я выработала у них плохую привычку. Но на этот раз они приезжают не ради развлечения, а для того, чтобы осмотреть шато возле Сен-Поль-де-Ванса – этот дом завещал им отец. Наверное, они решат продать его. Им много лет никто не пользовался. Но сначала они хотят все-таки посмотреть на него.

– Видишь, что я имел в виду, когда говорил о богачах? – подхватил Эйдан. – Отец твоих детей владел шато, которым не пользовался. Что за расточительство?

Она улыбнулась, представляя, что сказал бы Эйдан, если бы узнал, что шато подарила Полу она. Эйдан явно считал, что Пол был богат, и Вероника не спешила развеять это заблуждение. К состоятельным людям Эйдан относился резко отрицательно, и теперь она боялась признаться, что на самом деле богата она, а не Пол, у которого до женитьбы на ней не было ни цента. Об этом Эйдану лучше было не знать. Вероника не хотела, чтобы он принял ее за одну из женщин, по двадцать лет живущих на алименты и отступные, но все же это было лучше, чем рассказать правду.

– Где ты встречаешься с дочерьми? – спросил Эйдан.

– В Антибе. А пока что делать мне совершенно нечего, – призналась она. – Я хотела бы когда-нибудь познакомить тебя с моими девочками.

Но Эйдан покачал головой.

– Не знаю, поладим ли мы с ними. Мне не нравится, как они к тебе относятся. По-моему, тебе от них достается слишком мало внимания. Ваши отношения напоминают улицу с односторонним движением: вся любовь и внимание исходят от тебя.

В своих выводах он не ошибся, однако из его уст они прозвучали слишком резко. Правда, Вероника не могла отрицать, что у нее зачастую создается то же впечатление, к тому же выводы он делал на основании ее слов.

– Так бывает не всегда, – справедливости ради возразила она. – После смерти их отца мы несколько дней общались по душам. А в остальное время они просто слишком заняты.

Но после смерти Пола, когда им требовалась помощь матери, они все же нашли время для общения с ней. Так что в целом Эйдан был прав. А эсэмэска не равноценна разговору, в котором можно пошутить, поддержать друг друга, посмеяться. Дочери редко посвящали Веронику в подробности своей жизни и не спрашивали, как живется ей.

– По-моему, они слишком эгоистичны, и судя по твоим словам, таким же был их отец. Может, он и подал им пример отношения к тебе.

Эйдан был настроен критически, но почти не ошибся в своей оценке.

– На самом деле Пол относился ко мне гораздо лучше, чем они, – задумчиво произнесла Вероника. Или все-таки нет? Теперь она уже ни в чем не была уверена. – Наверное, когда тебе двадцать лет, тебе просто не до родителей. У меня в их годы было трое детей и муж, так что я привыкла заботиться скорее о близких, чем о самой себе. А они сосредоточены на своей жизни и работе.

– Прекрасно, ну и черт с ними, – выпалил Эйдан. – Так чем же теперь займемся мы? По-моему, Флоренцию мы вычерпали до дна. Не хочешь еще немного попутешествовать вместе? Время у меня есть.

Ему не хотелось расставаться с ней раньше, чем у нее появятся срочные дела, и он надеялся, что расставание она пока не планирует. Проведенные вместе дни были поистине волшебными – и в Венеции, и в Сиене, и во Флоренции. Эйдан мечтал продлить их.

Вероника нерешительно взглянула на него поверх стола.

– Я бы с удовольствием… – сказала она.

Она не понимала, какие отношения их связывают, дружба это или что-то большее, несмотря на разницу в возрасте. Маловероятно, конечно, но иногда ей казалось, что они пара, особенно когда они спорили о взглядах на жизнь – увлеченно, но всегда уважительно, и эти споры быстро угасали. Казалось, в их жизни образовалась неожиданная интермедия, но оба были рады ей и наслаждались каждой минутой. Ни он, ни она не хотели, чтобы все разом кончилось. Ее ответ обрадовал Эйдана.

– Так почему бы нам не отправиться на машине во Францию? – предложил он. – Мы могли бы некоторое время поездить по югу Франции, никуда не торопясь. А когда придет время – двинемся, куда тебе нужно. Ну, как тебе?

– Замечательно, – просияв, ответила она. И они решили покинуть Флоренцию на следующий день, после еще одного посещения Уффици, а затем не спеша направиться в сторону Франции, останавливаясь, где захочется.

После завтрака они собирались разойтись по номерам, довольные своими планами, и когда подошли к двери номера Вероники, Эйдан протянул руку и привлек ее к себе, словно собирался что-то сказать. Она подняла голову, увидела совсем рядом его глаза оттенка темного шоколада, и в этот момент он заключил ее в объятия и поцеловал, крепче, чем в гондоле, вкладывая в этот жест более глубокий смысл теперь, когда он познакомился с ней ближе. Поцелуй длился, пока им хватало воздуха. Вероника прислонилась спиной к двери своего номера, Эйдан поцеловал ее вновь – так, что вопросы о том, как он к ней относится, улетучились сами собой. К ним пришла любовь. Они не знали, сколько она продлится и чем закончится, но пока, в эту самую минуту, больше не желали ничего: поцелуй был идеальным.