Глава двадцать вторая
Кэрис и Рик сидят на темных камнях. Перед ними открывается вид на выдолбленный ледниками узкий пролив, имеющий отвесные берега. Лайка без особого энтузиазма гоняется за вороной, как иногда делают собаки, зная, что им не поймать свою добычу,
но надеясь на вознаграждение хозяина за проявленные усилия.
— Так значит, — говорит Кэрис, — Озрик. То есть названный не в честь «Гамлета».
— И да и нет, — отвечает Рик. — Это действительно имя персонажа из «Гамлета», как и название корабля, но это также «ОС Рик». Наверное, удачное совпадение. — Он пожимает плечами. — Мир привык использовать «ОС» вместо «операционная система», поэтому аббревиатура стала подходящим названием для искусственного интеллекта.
Кэрис начинает смеяться:
— Если бы я была специалистом по коммуникациям, мой бортовой компьютер назывался бы Оскар?
— Да. А название твоего корабля, вероятнее всего, было бы данью Оскару Уайльду либо кому-то типа него.
Он бросает камень во фьорд, и Лайка бежит за ним, устремляясь к воде, и резко тормозит у обрыва. Бедный пес в ужасе.
— Извини, Лайка, — тихо произносит Рик.
— Не стоит его дразнить.
Так они гуляли каждый день на протяжении последних нескольких недель; Кэрис перестала спрашивать Рика о том, когда он может отправиться обратно в местный штаб ЕКАВ или в центральный Воеводу. Похоже, ему некуда было возвращаться или он не испытывал такого желания, и, честно говоря, Кэрис радовало его общество. Оно ей показалось необычайно легким, несмотря на то что Рик относился к числу педантичных и вдумчивых людей. Когда они впервые встретились, она приняла эти черты за кротость, но он проявлял на редкость большое упрямство в их долгих спорах об идеологии и Воеводстве, хотя при этом был очень вежлив.
— Кэрис, я хотел бы обсудить с тобой одну идею. — Она поднимает брови, но ничего не говорит, поэтому он осторожно продолжает: — Извини, что поднимаю эту тему, но… Ты единственный пилот, которому удалось пройти сквозь поле астероидов и попасть на другую сторону.
Кэрис молчит.
— Я знаю, что у тебя вышло. Ты тоже знаешь. При других обстоятельствах гордилась бы своим достижением — ты прославилась бы на все Воеводство. Возможно, даже на весь мир. Но им об этом ничего не известно из-за хаоса произошедшего и последствий.
Она по-прежнему молчит.
— И ты не сказала им — я понимаю почему. Однако, учитывая, что «Лаерт» полностью потерян, ты единственная, кто знает, как и где. Твой опыт первопроходца бесценен — на самом деле, он жизненно важен. Я знаю, что ты не хочешь вспоминать, — продолжает Рик, — однако если бы я мог тебе помочь…
— Ох, — произносит она мрачным тоном.
— Я бы ничего не спрашивал…
— Но я единственный человек, который может рассказать, как покинуть эту планету.
— Что-то вроде того, — говорит он. — Да.
Они пристально смотрят на воду.
— Как я понимаю, ты не сможешь сам сделать это, если я расшифрую некоторые записи отчетов либо вспомню маневры или нечто такое? — спрашивает она.
— Записи отчетов ЕКАВ просто показывают огромный поток параметров. Одна лишь ты в мире знаешь, как все было, — извиняющимся тоном говорит он, и Кэрис вздыхает. — Подумай об этом. Я помогу всем, чем возможно.
Ее мать, периодически приезжающая в гости, присоединяется к ним во время одной из прогулок с Лайкой к фьорду. Она ежится от колючего ветра в своей пуховой куртке с меховым капюшоном.
В один из сумрачных зимних дней, окрашенных в такой же серый цвет, как и скалы над обрывом, Гвен и Рик спорят о новых действиях Воеводы в бывших Соединенных Штатах. Кэрис молчит, зная, что малейшая перемена направления разговора может привести его к больной теме.
— Со всем уважением, Гвен.
— Знаешь, Ричард, люди, которые начинают ответную реплику с фразы «со всем уважением», как правило, не подразумевают никакого уважения.
Он краснеет:
— Извините.
— Начни заново. — Слегка очарованная, она управляет им таким образом, а Рик позволяет ей это делать.
— Гвен, — говорит он, — наверняка Европия, Китай и Африка обязаны вмешаться и помочь народам, которые страдают от войны. Ведь так?
— Да, — соглашается она, — если бы мы только помогали. Но ты не можешь доверять мотивам ни одной нации, считающей себя лучше той, которой она навязывает свою помощь.
— У нас самая сильная позиция для того, чтобы оказывать помощь. Это гуманный отклик. — Рик бросает Лайке палку через скалистый берег вокруг ледника, и собака поспешно убегает, царапая когтями камни. — Возможно, вы так это воспринимаете, потому что создали семью за пределами утопии…
— Даже не смей, господин Империализм. Мне не нужно быть частью какого-то клуба, чтобы анализировать его ценности, спасибо большое.
— Удар ниже пояса, — говорит Рик, виновато подняв руки, в то время как Лайка возвращается назад с добычей в зубах. — Извините.
— Вне зависимости от того, где воспитывались мои дети, мой сын сейчас там, помогает.
— Конечно, — говорит Рик. — Возможно, это мы здесь втроем находимся немного вне системы.
Гвен фыркает:
— У нас может не остаться системы, если примут все отмены правил.
— Отмены? — спрашивает Кэрис, впервые вступив в разговор. — Какие отмены?
Гвен и Рик переглядываются.
— Несколько жителей ставят под сомнение некоторые правила. Не о чем беспокоиться, — успокаивающим тоном говорит Гвен.
— Нет поводов для тревоги, — повторяет за ней Рик.
Он встречается взглядом с Кэрис и подмигивает девушке, незаметный жест, который заставляет ее улыбнуться. Она наклоняется, чтобы потрепать Лайку, вытягивая палку у него из пасти.
— Ты выглядишь счастливее. — Мать Кэрис моет посуду, гремя кастрюлями и тарелками в раковине, заполненной мыльной водой.
— Счастливее? — спрашивает Кэрис немного приглушенным голосом.
— Не настолько эмоционально разрушенной. — Гвен ставит две мелкие тарелки в сушку. — Чуть более довольной.
— Довольной.
Ее мать, оторвавшись от своего занятия, смотрит на Кэрис:
— Ты собираешься повторять за мной весь день.
— День.
Гвен снисходительно улыбается:
— Хорошо.
— Хорошо. — Кэрис прекращает повторять и начинает смеяться. — Извини, последний раз вышло случайно. Я задумалась.
Гвен присаживается на кухонный стул, пододвигая к Кэрис кружку чая с лимоном.
— Серьезно, ты кажешься намного счастливее. Я этому рада. Ты должна наладить свою жизнь.
— Заняться жизнью, — размышляет Кэрис, — или заняться умиранием.
— Ну довольно. Ты опять начала работать?
Кэрис неохотно приняла это решение, но утвердительно кивает:
— Вроде того. Они меня попросили.
— Через Рика? И чем он просит тебя заниматься?
В том-то и было все дело. Работать над программой, основанной на ее уникальном опыте, в то время как она знает, что еще не готова. Быстро отгородиться от этого периода стало самым простым способом двигаться дальше.
— Пишу тренировочные программы, составляю карты.
Гвен кивает.
— Как по-твоему, ты когда-нибудь сможешь еще раз полететь туда?
— Куда, в космос? Я так не думаю.
— По крайней мере, ты вносишь свой вклад здесь. — Гвен хлопает кухонным полотенцем по столу и улыбается дочери. — Вот что имеет значение. По-видимому, нам всем нужно внести свою лепту.
Дни становятся холоднее, температура опускается все ниже, они даже не думали, что может быть так холодно. В один из наиболее морозных дней, когда небо потемнело уже в два часа, Рик с Лайкой исследуют образования скал, и Кэрис, идущая сзади, вдруг тихо говорит:
— Я это сделаю. Я напишу симуляцию полета через поле астероидов.
Рик поворачивается к ней, руками он треплет лохматую морду Лайки.
— Отлично.
— Думаешь, мне дадут стенограмму миссии?
— Да — это открытая информация.
— Что? — с удивлением переспрашивает Кэрис.
— В случае катастрофы в космосе… — Они смотрят туда, где Лайка пытается вырыть кусок сланца, который практически невозможно сдвинуть с места. — Боюсь, гибель Макса сделала это открытым для ЕКАВ.
— Ох.
Он оттягивает Лайку от сланца и бросает ему камень, собака срывается с места.
— Что заставило тебя решиться?
— Мама сказала что-то о том, что каждый должен внести свою лепту. — Кэрис смотрит на водопад вдали, белый бурлящий поток изящными прядями спадает в заледеневшую воду внизу. Через мгновение она добавляет: — Я создам основу для симуляции. Но мне не удается полностью вспомнить все отдельные маневры.
— С этим я помогу.
Кэрис издает невнятный звук.
— Хочешь поговорить об этом?
Она носком пинает грязь со скалы.
— Не особо.
— Ладно. Пробежимся до водопада?
Он начинает бежать трусцой, и Кэрис, не в силах сдержать смех, смотрит на его неуклюжий фальстарт и бежит за ним, грязь трескается под их ногами там, где она замерзла.
— Мне уже пора, — сказала Гвен во время своего очередного визита, когда в один прекрасный день они с Кэрис сидели перед камином.
— Ты уже собираешься домой? — спрашивает у нее дочь.
— Пора, — повторяет Гвен. — Ты должна подумать о том, чтобы осесть.
Кэрис делает страдальческое лицо:
— В соответствии с рекомендациями, мне следует еще подождать.
— Забудь о рекомендациях. Меня они никогда особо не заботили. У тебя подходящий возраст, что бы они ни говорили.
— Мне, конечно, вначале нужно кого-то встретить.
Мать Кэрис поднимает бровь:
— Что?
— О, ничего. Я живу в глуши. Кроме того…
— Да?
— Нет никого, кто бы — я имею в виду, что не могу из-за…
— Из-за Макса.
Кэрис подбросило от такой прямоты. Большинство людей до сих пор тактично обходят его имя.
— Пожалуйста, не говори о нем.
— Почему нет? — спрашивает Гвен. — Он сыграл большую роль в твоей жизни. В том, чтобы произносить его имя, нет ничего неуважительного.
— Мам, я не могу.
— Мне понятно, почему вы попросили об изменении правила, Кэрис. Я знаю, каково любить кого-то больше, чем допустимо. В моем случае это были дети. Я не могла отпустить вас.
Кэрис молчит, не желая продолжать разговор.
— Тебе стоило обсудить со мной свое решение попросить об отмене.
— Он слегка застал меня этим врасплох, — говорит Кэрис. — На это не было времени.
Гвен взвешивает новую информацию.
— Просьба отменить правило была не твоим выбором?
«Я пытался жить без нее, но это не сработало. Поэтому мы собираемся продолжать наши отношения». Кэрис делает попытки избавиться от воспоминания.
— Не совсем. В смысле, я бы, наверное… — Она умолкает, не в силах так много говорить о…
— Говори о нем, Кэрис. Ты все еще любишь Макса.
— Конечно люблю.
— Понятное дело. Макс был твоей первой любовью.
— Макс и является моей первой любовью, — мягко поправляет ее Кэрис, — и я не думаю, что это когда-нибудь пройдет.
— Пройдет.
Кэрис возмущена:
— Я так не думаю.
— У тебя есть право иметь партнера и семью и быть любимой в настоящем. — Гвен встает и целует дочь в голову, а затем выходит из комнаты, обронив: — Не становись заложницей прошлого.
Кэрис начинает с заготовок. Симуляция достаточно сложная, и у нее уходит больше времени, чем предполагают жесткие рамки основных маневров, потому что, когда она их вспоминает, в памяти всплывают обрывки разговоров и крупицы времени, от которых больно, как от порезов бумагой, вначале незаметных, но затем долго не заживающих. Рик, как и обещал, помогает, работая с журналами отчетов, находя те дни, которые нужны ей, однако иногда он задает слишком много вопросов, поэтому Кэрис хочется убежать вместе с Лайкой и спрятаться.
— Анна? — переспрашивает он.
Она отрицательно качает головой. Нет. Незваное имя ворвалось в ее голову, и рот открывается в удивленном ох, пока Рик смотрит на нее, — она не хотела произносить это вслух.
— Извини, — говорит Кэрис. — Я не знаю, о чем думаю.
— Не волнуйся. Ты отлично справляешься.
— По-моему, я не смогла бы сделать это одна, — говорит она, благодарная за его дружескую поддержку, даже если иногда он слишком любознателен.
Рик неловко переступает с ноги на ногу, и в ней растет страх.
— Что такое?
— Мне нужно на несколько месяцев вернуться обратно на континент, — говорит он. — Намечается большой запуск в космическом агентстве.
— О! — срывается с ее уст восклицание.
— Я приеду весной.
— Верно.
— Я должен идти, — говорит он. — Извини.
— Все в порядке.
— Посмотри на меня, — просит Рик и поднимает ее подбородок.
Кэрис вздрагивает от его прикосновения.
— Мне нужно уехать, но я не хочу.
— Почему?
— Потому что я волнуюсь за Лайку: он будет тосковать по мне, — говорит Рик с тенью смущения, неохотно отстранив руку от ее лица.
— С ним все будет в порядке, — отвечает она. — Вкус-няшки помогут отвлечь его. Хотя не знаю, что будет делать моя мама после твоего отъезда.
— А ты? Продолжишь составлять план полета? Гулять каждый день?
Она кивает.
— И сообщишь мне, если заметишь какой-то проблеск?
— Да.
— Ты будешь поливать мой подснежник, когда его привезут?
Она улыбается:
— Ты весьма неуместно веришь в то, что мои пальцы предназначены для того, чтобы копаться в земле.
— Когда я вернусь, у тебя точно будет легкая рука. Возможно, весна для всех нас станет новым началом.
От его слов сердце девушки наполняется чувством вины, норовящим выплеснуться наружу и в четыре раза усилить зимний холод на Воеводе 18.
Кэрис продолжает воспроизводить основу карты пояса астероидов, работая с отчетами миссии, которые удалось взять в ЕКАВ. К счастью, Рик удалил все личное, просто оставив наборы координат, взятых из бортового журнала «Лаерта». Она записывает строки кода симуляции и множество основанных на лучшей практике рекомендаций для пилотов.
Гвен все еще часто навещает ее. Кэрис сделала попытку приготовить спагетти, но блюдо оказалось отвратительным, поэтому она, как и прежде, заказала еду из ресторанов Ротации.
Лайка едва не лопнул, съев целую тарелку отвергнутых спагетти.
— Почему ты продолжаешь приезжать ко мне, мам? — как-то спрашивает Кэрис. — В смысле, мне это нравится, но ты, наверное, хочешь быть дома?
Гвен взвешивает свой ответ, сидя на полу, тряпочкой чистя лады акустической гитары и отодвинув в сторону кучку замененных струн.
— Я считаю, тебе не стоит слишком долго находиться одной в этом году после такого тяжелого испытания.
— А как насчет папы?
— Ох, он в порядке. Мы разговариваем через Майндшер, когда я здесь.
— Хорошо. — Кэрис ненадолго умолкает, а затем говорит: — Дело в том, мам, что год уже прошел.
— И тебе лучше? Ты по-прежнему одна. Я буду навещать тебя, пока Рик не вернется, затем, возможно…
— Мам, — отвечает Кэрис, — я не думаю, что Рик вернется.
— Конечно вернется. Он оставил тебе свой подснежник, чтобы ты заботилась о нем. Он приедет.
— Гвен, послушай меня. По-моему, Рик не вернется.
— Не гвенкай мне. — Она откладывает гитару, вновь размышляя над ответом, обдумывая каждое слово, чтобы как можно меньше обидеть, но максимально передать свои мысли. — Тебе не приходило в голову, дорогая, что, вероятно, он хочет, чтобы ты попросила его вернуться?
— Я не могу — он не… — Она умолкает. — Он не манипулятор.
— Но также верно то, что у него нет какого-либо плана действий. Он святой и явно преданный. И, возможно, пришло время тебе тоже проявить к нему снисходительность.
Кэрис ужаснулась:
— Не таким образом.
— Почему не так?
— Я не чувствую… — Она не заканчивает фразу. — Нет. Именно так. Мне больше нечего добавить. Я не чувствую.
Как она может опять что-то почувствовать? Эта мысль чужда ей, и Кэрис вновь и вновь обдумывает предложение своей матери, размышляя о том, будто Рик к ней неравнодушен. А через некоторое время осознав, что испытывает определенный интерес, девушка начинает ненавидеть себя. Черт. Она думала, что отстранилась от всего этого.
Кэрис сидит на рабочем месте, взяв Лайку на колени, перед ней открыта симуляция полета, и она сомневается, что действительно хочет это сделать, ее рука несколько раз поднимается и опускается, перед тем как включить Стенные реки. Она хочет написать Рику, как вдруг…
«Помогите, это Кэрис Фокс, запрашиваю помощь. Озрик, ты видишь мои сообщения?»
«Кэрис. Тут много помех, и вы выпадаете из диапазона».
Эта мысль переворачивает ее разум, психические блоки рушатся, как камни. Желчь поднимается в горле, когда ее стена исчезает и на ней появляется лицо Рика, больше, чем в жизни, обеспокоенность читается в его чертах.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
— Я тебе позвонила? — Она вздрогнула, все еще пребывая в воспоминаниях. — Я собиралась написать, но…
— Когда?
— Прямо сейчас. — Кэрис видит на заднем плане проходы между синими рабочими станциями, все они пустые, со столами и стульями, уходящими вглубь комнаты. Она глубоко дышит, успокаиваясь. — Я позвонила, чтобы поздороваться.
— Ох! — Он откидывается на спинку стула. — Привет.
— Ты можешь говорить?
— Конечно, — отвечает Рик. — Просто я теперь в городе-призраке.
— Хорошо выглядишь, — замечает она, придя в себя, хотя это неправда: изможденный и бледный, с торчащим белым хохолком, он выглядит так, будто спал за столом.
— Врунья.
— Кто-то однажды сказал мне, что быть всегда участливым — это хороший тон.
Рик улыбается:
— Ты, наоборот, выглядишь отлично. Как собака?
Кэрис берет Лайку и подносит его к экрану. Тот падает, его полный животик распластывается по камере.
— Привет, дружище, — говорит Рик. — Мне кажется, он подрос, да?
Она кивает.
— У меня есть прогресс с симуляцией.
— Серьезно?
— На самом деле я думаю, что взломала ее.
На лице Рика появляется лучезарная улыбка, и Кэрис чувствует, что ей становится тепло от его радости.
— Ты будешь спасителем Европии.
— Мы будем. Ты и я… мне бы не помешало немного помощи, если ты свободен, — говорит она.
— Кэри, для тебя я всегда свободен.
Рик понимает, через что она прошла и что чувствует. Опустошенный из-за потери Макса, он никогда не посягает на ее воспоминания или присутствие Макса в ее жизни. Он понимает. В какой-то мере утрата Кэрис коснулась и его тоже. Оставив Макса неприкосновенным в знак своего уважения и движимый этим чувством, Рик решает не рассказывать Кэрис о том, как он перепрограммировал спутниковые дроны, чтобы они вернулись за ними, и таким образом нарушил каждый протокол ЕКАВ об искусственном интеллекте. Он не рассказывает ей о том, как ему пришлось прикрывать изменения в кодировках или почему он теперь работает удаленно, чтобы держаться подальше от вездесущего наблюдения программы искусственного интеллекта. Заявив о собственной роли в ее спасении, в то время как Макс умер, он завладел бы тем, что она считает решительно и душераздирающе личным.
Подсознательно Рик боится выговора и порицания за то, что смог спасти лишь ее.
Рик никогда не скажет Кэрис ничего, что могло бы причинить ей боль, однако Гвен чувствует, что это обязанность матери. Гвен глубоко вздыхает и гладит рукой пространство на полу рядом с собой — она отшлифовала доски: делать что-то собственными силами — долгий путь, а она работала над квартирой Кэрис на протяжении каждого визита всю зиму.
Кэрис послушно опускается на пол рядом с матерью и начинает играть кусочком наждачной бумаги. Они сидят вместе, над ними возвышаются огромные окна от потолка до пола, на остальных стенах — пустые рамки экранов.
— Я хотела поговорить с тобой, Кэри, о Максе.
Это звучит знакомо. Мягкий женский голос где-то над ней. Не нужно говорить о Максе.
— Кэрис. — Гвен выглядит обеспокоенной.
Ее дочь резко поворачивается в сторону комнаты:
— Ты собираешься сказать, что мне стоит идти дальше? Потому что я слышу твои слова, правда, — говорит она. — Но что если не смогу снова чувствовать, как прежде?
— Возможно, ты уже не почувствуешь, как бабочки порхают в животе, однако можешь получить стабильность. Либо у тебя возникнет ощущение полета, но без парализующей неуверенности по поводу того, где он или как ты выглядишь.
— Имеешь в виду, — говорит Кэрис, — лучше согласиться на меньшее?
— Согласиться осесть, — усмехается Гвен. — Мы все притираемся друг к другу. Не существует человека, который полностью совпадал бы с той фантазией, с нашей мечтой. Каждый притирается в отношениях. То, в чем ты решишь пойти на компромисс, зависит от тебя.
— Ты советуешь мне остановиться на ком-то, кого я не люблю так, как любила раньше другого.
— Нет, я говорю не об этом, — отвечает Гвен, — но, как я уже сказала, большинство людей не чувствуют огонь первой любви во второй раз. Не жертвуй своим счастьем ради его поисков.
«Видишь, я спас тебя, когда мы встретились, и я спасаю тебя сейчас».
Кэрис отбрасывает наждачную бумагу и встает.
— Я понимаю, о ком ты говоришь, мам. Речь идет о Рике.
— Подумай об этом. Попробуй. Он хороший мужчина, Кэри, и нет ничего постыдного в том, чтобы любить хорошего друга.
— Я должна признаться тебе в чем-то ужасном. — Кэрис заводит руку за спинку стула и поднимает горшок, потрескавшийся ото льда.
— О нет. Что ты наделала? — Рик наклоняется вперед и, прищурившись, смотрит вниз со Стенных рек. — Это что, лед?
— Я убила его. Мне так жаль.
Он смотрит, как Кэрис держит его подснежник, и лицо Рика озаряется теплой улыбкой.
— Кэри, подснежники цветут зимой, пробиваясь сквозь снег своими закаленными листьями.
Она невнятно бормочет:
— Так он не погиб?
— Совсем нет. Он зацветает под этим суровым покровом.
— Я не убила его своими черными руками?
— Дай ему еще пару дней, и, возможно, он пробьется через замерзший грунт. Он скоро снова зацветет.
— Из всех метафор… — бормочет она, но он пропускает ее слова мимо ушей. — Ты там скоро закончишь?
— Это вполне реально.
— Правда?
— Я могу приехать на следующей неделе, если хочешь, — говорит Рик.
Раньше она, как обычно, начала бы отказываться, но в этот раз Кэрис кивает, и у нее на сердце появляется слабое чувство вины.
— Он возвращается, — говорит она Гвен, держа в руках заледеневший горшок, и начинает плакать.
— Ох, Кэри. — Ее мать забирает подснежник и усаживает дочь, пока Лайка несется через комнату и сворачивается у Кэрис на коленях, слизнув соленую слезу, скатившуюся по ее подбородку. — Это слезы счастья или грусти?
— Я не знаю, — говорит Кэрис. — Я не знаю, что должна чувствовать. Макс однажды сказал мне: жизнь после смерти — это то, что мы оставляем в других после себя. Но что если во мне осталась лишь печаль?
— Это не так. — Гвен гладит ее по волосам.
— У меня ничего не осталось, мам. Мне нечего отдавать.
Гвен пытается найти подходящие слова:
— Я больше года думала, как поговорить с тобой об этом. Ты должна сделать Макса позитивным воспоминанием, любовью. Не уничтожай себя чувствами к человеку, с которым не можешь идти по жизни дальше.
Слезы иссякли, и Кэрис трясет головой.
— Если твоя первая любовь закончилась плохо, то твоя самооценка и уверенность в себе, твоя вера и любовь — это все находится под влиянием того, как ты любила или была любима в прошлом. Ты никогда не забудешь своего первого, Кэрис. Твое тело не знает, как это осуществить. Но если ты сделаешь это позитивным воспоминанием, то сможешь использовать чувства и опыт, которые испытала, чтобы расти, и в некотором роде сделать следующую главу твоей жизни еще лучше. — Кэрис молчит, поэтому Гвен продолжает: — Дело в том, Кэри, что первая любовь ломает тебя. Ты полностью меняешься для следующего человека.
— Вот именно, мам. Я действительно сломана. — Кэрис опять плачет, зная, что находится на распутье, откуда должна двигаться назад или вперед, как в жизни, так и во времени. Она была заморожена с того момента в космосе, с того момента, когда…
