Глава 16
Паоны праздновали восшествие Берана на престол с безумной радостью. Повсюду, за исключением барачных городков «героев», побережья залива Зеламбре и сумрачного Пона, торжества носили столь оргиастический характер, что производили впечатление чуждых паонезскому образу жизни. Несмотря на то, что его мало привлекала такая перспектива, Беран поселился в Большом дворце и в какой-то мере подчинился неизбежным ритуалам и обязательной церемониальной роскоши.
Прежде всего он хотел отменить все указы Бустамонте и отправить всех министров в ссылку на далекий северный остров Вредельтоп, где находились исправительные учреждения для душевнобольных преступников. Палафокс, однако, советовал проявлять сдержанность: «Не поддавайся эмоциям — зачем выбрасывать полезное вместе с вредным?»
«Хотел бы я знать, кто из них полезен и почему! — бушевал Беран. — Абстрактные рассуждения им не помогут».
Палафокс задумчиво помолчал, начал было что-то говорить, но снова усомнился и, наконец, произнес: «Например, работники министерства внутренних дел».
«Приятели и собутыльники Бустамонте? Все они— взяточники, все — казнокрады, у всех руки в крови!»
Палафокс кивнул: «По всей вероятности. Но как они ведут себя сегодня?»
«Ха! — рассмеялся Беран. — Они вкалывают день и ночь, как осенние пчелы, стараясь убедить меня в своей неподкупности и добросовестности».
«И тем самым отлично выполняют свои обязанности. Если ты отправишь их мерзнуть на Вредельтоп, эффективность министерства существенно снизится. Рекомендую действовать постепенно — избавься от явных лизоблюдов и приспособленцев, но заменяй профессиональный персонал новыми людьми со временем, по мере того, как будут открываться такие возможности».
Берану пришлось признать справедливость замечаний раскольника. Но теперь, откинувшись на спинку стула — они подкреплялись инжиром с молодым вином в висячем саду на крыше дворца — Беран собрался с духом и заставил себя перейти к обсуждению другого, более щекотливого вопроса: «Замена коррумпированных служащих — всего лишь начало процесса оздоровления планеты. Моя главная задача — цель всего моего правления — состоит в том, чтобы восстановить Пао в прежнем состоянии. Я собираюсь рассредоточить лагеря «героев» по различным районам планеты и сделать нечто в том же роде с «технологами». Всем этим молодым людям придется выучить паонезский язык и занять подобающие места в общественных структурах».
«А как насчет аналитиков?»
Беран постучал пальцами по столу: «На Пао не будет второго Раскольного института. Согласен, нам многому предстоит научиться, и планета нуждается в тысяче новых университетов — но в них будут преподавать только паоны, и только на паонезском языке. В частности, все студенты будут проходить обязательный курс традиционных паонезских дисциплин».
«Да-да, — вздохнул Палафокс. — Что ж, ничего другого я не ожидал. Я скоро вернусь на Раскол, а ты можешь поручить Пон заботам пастухов и собирателей дикого утесника».
Беран скрыл удивление податливостью раскольника. «Надо полагать, — сказал он наконец, — ваши планы существенно отличаются от моих. Вы помогли мне занять престол панарха только потому, что Бустамонте отказывался с вами сотрудничать».
Очищая инжир, Палафокс задумчиво улыбнулся: «В данный момент я ничего не планирую. Я всего лишь наблюдаю и, если это требуется, предоставляю рекомендации. Дальнейшие события будут происходить по инерции — так, как движется заведенный и предоставленный самому себе механизм».
«Заведенный механизм может натолкнуться на препятствие и остановиться», — возразил Беран.
Палафокс беззаботно положил в рот инжир: «Само собой — никто не мешает тебе создавать препятствия».
Несколько следующих дней Беран провел в мучительных размышлениях. По всей видимости, старый раскольник рассматривал его как предсказуемый функциональный элемент, автоматически реагирующий в соответствии с какими-то расчетами. Это соображение заставило его проявить осторожность и не торопиться с рассредоточением обитателей трех экспериментальных анклавов, не говоривших по-паонезски.
Наложниц из роскошного гарема Бустамонте он отправил восвояси и занялся формированием собственного гарема. Это от него ожидалось — панарх без надлежащих любовниц вызывал бы нежелательные подозрения.
В этом отношении Берану не препятствовали никакие внутренние препоны; так как он был молод, хорошо выглядел и пользовался всеобщей популярностью героя, собственноручно повергнувшего в прах ненавистного узурпатора, затруднения Берана объяснялись не столько поиском наложниц, сколько разнообразием ассортимента, предлагавшегося на выбор.
Тем не менее, государственные дела почти не оставляли времени на удовольствия. Бустамонте заполонил исправительный лагерь на Вредельтопе политическими заключенными вперемешку с уголовниками. Беран объявил амнистию всем узникам, кроме лиц, действительно совершивших тяжелые преступления. Кроме того, в последние годы своего правления Бустамонте поднимал налоги, пока они не стали почти такими же обременительными, как при покойном Айелло, а если между этими уровнями и существовала какая-нибудь разница, ее жадно поглощали чиновники-взяточники. Беран безжалостно расправлялся с правительственными жуликами, заставляя их заниматься самыми неприятными видами тяжелого физического труда и выплачивать наворованное из своего скудного заработка.
Однажды, без предупреждения, в столицу спустился красный с синими и коричневыми обводами космический корвет. Пренебрегая ответом на обычное требование диспетчера назвать себя и указать причину прибытия, владелец корабля развернул длинный раздвоенный вымпел и нагло приземлился прямо посреди висячего сада на крыше Большого дворца, подминая кусты и клумбы.
Из корабля вышел Эван Бузбек, гетман топогнусского клана Брумбо, в сопровождении свиты отборных головорезов-приближенных. Игнорируя дворцовых служащих, бандиты прошествовали в парадный тронный зал и громко потребовали, чтобы к ним явился Бустамонте.
В зал вошел Беран, облаченный в церемониальную черную мантию.
К тому времени Эван Бузбек уже узнал о смерти Бустамонте. Он смерил Берана цепким оценивающим взглядом, после чего подозвал переводчика: «Спроси нового панарха, признаёт ли он себя моим вассалом!»
Беран ничего не ответил на робкий вопрос переводчика.
«Что скажешь, новый панарх?» — рявкнул Бузбек.
«По правде говоря, у меня нет готового ответа, — произнес наконец Беран. — Я хотел бы править в мире и спокойствии. В то же время я считаю, что мы слишком давно платим топогнусскую дань».
Выслушав переводчика, Эван Бузбек зашелся раскатистым хохотом: «Благими пожеланиями вымощена дорога в ад! Жизнь — пирамида, и на ее вершине может стоять только один. В данном случае на вершине пирамиды стою я. Непосредственно подо мной — другие военачальники клана Брумбо. Остальные меня не интересуют. Каждый возвышается настолько, насколько позволяют его доблесть и коварство. Я прибыл, чтобы потребовать от Пао удвоенной дани. Мои расходы увеличиваются — соответственно должен увеличиться вклад паонов. Если ты покоришься, мы расстанемся мирно. Если нет, мои беспокойные соплеменники нанесут твоей планете еще один визит, и ты горько пожалеешь о своем упрямстве».
«У меня нет другого выхода, — сказал Беран. — Я обязан предохранить паонов от катастрофы и выплачу ваш оброк. Тем не менее, вам было бы выгоднее, если бы мы были вашими друзьями, а не вассалами».
На топогнусский язык слово «друг» можно было перевести только как «соратник». Выслушав переводчика, Эван Бузбек снова рассмеялся: «Паоны — соратники? После того, как они подставляли задницы пинкам по первому приказу? Дингалы с Огненной планеты, нападающие под прикрытием дряхлых старух — бесстрашные вояки по сравнению с паонами! О нет — мы, Брумбо, не нуждаемся в таких союзниках».
На паонезском языке рассуждения гетмана прозвучали как залп ничем не спровоцированных оскорблений. Беран подавил разгоравшийся гнев: «Ваши деньги будут переведены на счет топогнусской казны». Чопорно поклонившись, Беран повернулся и направился к выходу из зала. Считая, что тем самым панарх не проявил достаточного уважения к гетману, один из приближенных Бузбека бросился вдогонку. Беран поднял руку, направив палец на бандита — но опять сдержался. Топогнусец каким-то образом почувствовал, что его жизнь висела на волоске, и отступил.
Беран беспрепятственно удалился из тронного зала.
Дрожа от возмущения, Беран явился в апартаменты Палафокса. Тот не проявил особого интереса к ситуации. «Ты поступил правильно, — похвалил он. — Глупо навлекать на себя гнев успешных и опытных завоевателей».
«Паонам нужна защита от инопланетных вымогателей. Тем не менее, мы можем себе позволить платить дань: это дешевле, чем содержать большую армию», — мрачно уступил Беран.
Палафокс согласился: «Наемники обходятся дорого».
Беран внимательно взглянул на продолговатое костлявое лицо наставника; не заметив никаких признаков иронии, он удалился.
На следующий день после отлета топогнусского гетмана и его приспешников Беран приказал принести карту Шрайманда и принялся изучать расположение барачных городков «героев». Лагеря воинственных носителей нового языка занимали прибрежную полосу длиной примерно сто пятьдесят километров и шириной пятнадцать километров; еще одна полоса такой же ширины, дальше от берега, была «очищена» от населения в ожидании приумножения численности мирмидонов.
Беран провел немало времени в Дьеромбоне и хорошо помнил фанатичных юношей и девушек с непреклонно целеустремленными лицами, готовых умереть, чтобы прославиться. Молодой панарх вздохнул. Такие люди могли ему пригодиться.
Он вызвал Палафокса и, как только тот вошел, начал горячо возражать — несмотря на то, что раскольник еще ничего не сказал: «В принципе я согласен с необходимостью формирования армии, а также высокопроизводительного промышленного комплекса. Но применявшиеся Бустамонте методы жестоки, несправедливы и противоречат всему нашему укладу жизни!»
Палафокс серьезно ответил: «Предположим, каким-то чудом ты смог бы завербовать и обучить паонезскую армию, внушив рекрутам способность к боевому самопожертвованию — но что потом? Откуда ты возьмешь оружие? Кто предоставит тебе военные корабли? Кто станет изготовлять приборы и коммуникационное оборудование?»
«На сегодняшний день Меркантиль удовлетворяет наши потребности, — медленно сказал Беран. — Возможно, в будущем мы сможем делать закупки где-нибудь за пределами скопления».
«Меркантильцы никогда не вступят в сговор против Брумбо, — пожал плечами Палафокс. — А для того, чтобы приобретать товары и оборудование за пределами звездного скопления, нужно предлагать взамен нечто равноценное. Другими словами, кто-то должен уметь торговать и торговаться».
Беран уныло смотрел в окно: «Мы не можем торговать, у нас нет даже грузовых кораблей».
«Совершенно верно! — бодро заявил Палафокс. — Пойдем, я покажу тебе кое-что, чего ты еще, скорее всего, не видел».
Палафокс и Беран отправились к заливу Зеламбре в скоростном летательном аппарате, напоминавшем черную торпеду. Беран задавал вопросы, но раскольник молчал. Аппарат приземлился на восточном берегу залива, в изолированном районе перешейка, с которого начинался Маэст-Гелайский полуостров. Здесь их ожидала группа новых корпусов, утилитарных и уродливых. Палафокс провел Берана в большой ангар, где находился продолговатый цилиндрический корпус.
«Группа особо талантливых студентов задумала секретный проект, — нарушил молчание раскольник. — Как видишь, перед тобой прототип небольшого космического корабля. Насколько мне известно, это первый космический аппарат, построенный на Пао».
Беран рассматривал огромный цилиндр, не высказывая никаких замечаний. Палафокс явно играл с ним, как рыбак играет с рыбкой, подергивая поплавок.
Беран подошел поближе к корпусу и погладил ладонью обшивку: поверхность была шершавой, соединения были хорошо заметны — внешний вид аппарата явно никого не беспокоил. Тем не менее, корабль производил впечатление громоздкой надежности. «Он летает?» — спросил Беран.
«Еще нет. Но он будет летать — примерно через пять месяцев. С Раскола придется доставить несколько деликатных компонентов. Все остальные детали изготовлены на Пао из паонезских материалов. Располагая флотом таких кораблей, ты сможешь обеспечить независимость Пао от Меркантиля. Не сомневаюсь, что торговля с внешними планетами будет выгодной, так как меркантильцы, пользуясь монополией, выжимают всю возможную прибыль из любой сделки».
«Меня, конечно, радует такая возможность, — безрадостно отозвался Беран. — Но почему мне никто не сообщил об этом проекте?»
Палафокс успокоительно поднял руку: «Никто не пытался что-либо от тебя скрывать. Разрабатывается множество таких проектов. Молодые технологи с неистощимой энергией устраняют упущения, которые раньше никому на Пао не приходило в голову замечать. Каждый день они решают какую-нибудь новую задачу».
Беран скептически хмыкнул: «Все эти изолированные языковые группы следует как можно скорее вернуть в лоно традиционной паонезской жизни».
Палафокс не согласился: «На мой взгляд, еще не время создавать препятствия для плодотворного энтузиазма технологов. Несомненно, переселение прежних обитателей этой территории создавало множество достойных сожаления неудобств и осуществлялось варварскими методами, но результаты, судя по всему, оправдывают мой замысел в принципе».
Беран ничего не ответил. Палафокс подал знак молчаливо стоявшей поодаль группе технологов. Те подошли и представились, слегка удивившись тому, что панарх говорил на их языке, и предложили показать ему внутренность корабля. Интерьер подтвердил первое впечатление Берана — аппарат выглядел грубо сколоченным, но достаточно надежным.
Беран вернулся в Большой дворец, охваченный новыми, никогда раньше не посещавшими его сомнениями и опасениями: неужели Бустамонте был прав, а он, Беран, ошибался?
