Глава 10

Когда улеглись первые эмоции, заключавшиеся у Лильки в очередном бурном приступе слез, и она обрела возможность внятно произносить слова, Алена спросила у подруги:

– У тебя есть телефон Миши?

– Есть. А зачем ты спрашиваешь?

– А ты не думаешь, что Миша мог к тебе привязаться настолько, что пожелал освободить тебя от Бориса?

– Что?

– Вдруг – это твой любовник прикончил Бориса?

– Нет. Миша не мог. – Лилька затрясла головой. – Миша – хороший. Он политикой занимается. Ему нельзя людей убивать – это ему для рейтинга очень плохо. Он мне объяснял.

Алена вздохнула. Знавала она в свою бытность светской львицей таких политиков, на руках которых крови было больше, чем воды в Черном море.

– Нам необходимо выяснить алиби твоего Миши.

– Нет, нет, – замотала головой Лилька. – Не трогайте Мишу.

– Позвони ему и скажи о своем горе.

– Это неудобно. Миша оставил мне телефон на случай самой крайней необходимости.

– Так это и есть крайняя необходимость, – втолковывала ей Алена. – Не говори Мише про нас троих. Представь дело так, что ты – одна, что тебе страшно, что ты нуждаешься в его поддержке.

– А вдруг он разозлится, что я ему звоню?

– Ни один нормальный мужик не разозлится, если его бабе нужна помощь и она об этой помощи просит своего мужчину. Звони!

И Алена сунула подруге трубку. Лилька послушно набрала номер, причем Алена краем глаза глянула в записную книжку и отметила, что номер любовника у Лильки даже не был минимально засекречен. Там так и значилось – Миша.

Мужчина ответил после третьего гудка. Лилька изложила ему свои печали. И осторожно поинтересовалась:

– Мишенька, что мне теперь делать?

Последовала довольно продолжительная пауза. Видимо, политик обдумывал все сказанное Лилькой и делал выводы, как это может ему повредить.

Затем послышался его голос:

– Версии у следствия есть?

– Несчастный случай на охоте. Ты можешь приехать?

– Лиля, я сейчас никак не могу. Занят под завязку. Через пять минут мне речь толкать.

– А ты где?

– В данный момент в Саратове. Я сразу от вас выехал в турне по стране, выборы же на носу, надо привлекать аудиторию, обещать народу лучшую жизнь.

– Прости, что помешала.

– Лиля, о чем ты говоришь? Правильно, что позвонила. Сейчас я не могу говорить, но ты, пожалуйста, держи меня в курсе дела. Я тебе еще ближе к вечеру позвоню. Может быть, уже будут какие-то новости. А возможно, мне самому удастся что-то узнать об этой истории.

Этим Лильке и пришлось удовольствоваться. А Алена отметила, что политик хотя и был занятым человеком, все же нашел время, чтобы поговорить с Лилей, и даже сказал ей пару-тройку ободряющих слов. Нет, что ни говори, все-таки куда приятнее иметь дело с интеллигентным и хорошо воспитанным человеком, чем с грубым себялюбцем вроде Бориса.

И снова Алена подумала о тех странных передвижениях Бориса по крыше дома. Алене казалось, что это надо как-то более подробно расследовать. И еще она подумала, что если Бориса увезла какая-то рыжая девица, не могла ли эта девица или ее охрана и прикончить Бориса. Чем не версия, особенно если вспомнить, как грубо они обращались с Борисом.

«Правда, тело нашего пострадавшего нашли в Дубочках, – снова напомнила самой себе Алена. – И к чему этой рыжей такая морока? Хотела бы убить Бориса, прикончила бы его еще там, в Гатчине. Да там же и бросила бы. Зачем тащить в такую даль?»

Но в общем, хотя визит Бориса к остеопатше и был обставлен довольно странно, однако соревноваться по занимательности с обнаружением тела самого Бориса этот визит никак не мог. И чем дольше подруги думали об этом убийстве, тем отчетливей понимали, что им самим требовалось срочно и своими глазами взглянуть на место преступления.

– Хочу увидеть тело Бориса и убедиться, что никакой ошибки нет, – сказала Алена.

Инга ее хорошо понимала. Она и сама была не прочь убедиться, что в Дубочках действительно произошло убийство и убитым оказался Борис. И потому, закончив утешать Лильку, друзья быстро собрались и отправились в Дубочки.

Залесный вернулся домой под вечер. Дома любимой жены не обнаружилось, зато кухонный стол и холодильник буквально ломились от самой разнообразной домашней снеди. Но Залесный такому изобилию совсем не обрадовался. И даже напротив, сердце Залесного тревожно заныло при виде горы деликатесов, поджидавшей его в закромах.

Ясно, что купить в магазине и притащить на себе такую прорву еды Инга не могла. Она вообще предпочитала употреблять поменьше мяса, а уж копченостей и маринадов и вовсе по доброй воле никогда не покупала.

«У нас побывали гости из Дубочков».

Никакой записки или иного уведомления о том, куда подевалась жена, Залесный не нашел. Хотя он и был сыщиком и даже числился у руководства на хорошем счету, но никакого упоминания о том, где сейчас находится Инга, он обнаружить не смог. И ничего удивительного в этом не было. Ведь Инга так и не смогла примирить два терзающих ее противоположных желания и поэтому решила вообще обойтись без старомодной переписки. Пусть Залесный подумает, поломает голову над тем, куда она могла подеваться. Это тоже полезно для оживления чувств.

Но Инга просчиталась. Залесный слишком вымотался сегодня на службе. Поэтому он просто отрезал себе ветчины, отломал ломоть домашнего хлеба, положил еще какой-то вкуснятины и пошел в гостиную. Расположившись перед телевизором, он попытался сосредоточиться на действии американского боевика. На экране бравые ребята лихо сигали через пропасти, взбирались на кручи, переправлялись через горные стремнины. И при этом они ни на миг не переставали палить во все стороны. И каждый из них всего за десять минут уложил не меньше десяти вооруженных до зубов противников. Получалось в среднем по одному в минуту.

Интересно, если этим ребятам позволить действовать так и в реальной жизни, за сколько времени они успеют очистить весь земной шар от зла?

У засевших же в скалах злодеев просто не было шансов против американского спецназа, они и оружие-то вскинуть толком не успевали, а их уже душили зачастую просто голыми руками, а иногда так и по двое-трое разом.

– Брехня, – только однажды поморщился Залесный.

Это случилось, когда на его глазах одному из спецназовцев довелось навернуться с отвесной кручи с высоты не менее двадцати метров прямо на голые камни. Он ничуточки не пострадал, такое падение героя еще больше взбодрило. Вскочил, ни следа падения на гладком лице, и помчался вперед добивать разбегающихся в страхе противников.

Залесный был вовсе не против приукрашивания действительности. Очень даже живенько бегают и те и другие, любо-дорого посмотреть. Ни капли смысла во всей этой беготне нет, но завораживает изрядно. К сожалению, как раз в этот момент фильм прервался выпуском свежих новостей. Залесный жевал и слушал. Но внезапно челюсти его замерли, а кусок ветчины так и повис в воздухе.

Молоденькая репортерша укоризненно смотрела на Залесного с экрана. И стоя на фоне лесных сосен, вещала:

– В городе и области зафиксирована череда несчастных случаев, происходящих по вине любителей такого развлечения, как незаконный отстрел лесных обитателей. Это выглядит на первый взгляд очень странно, поскольку в Ленинградской области не так уж много мест, где охота разрешена. Тем более сейчас, летом, когда, по словам работников лесных хозяйств, все звери и птицы заняты тем, что воспитывают подрастающее поколение, и потому охота на них запрещена.

Репортершу сменил здоровенный дядька в камуфляже – лесник. Он тоже повторил, что охота запрещена и что те, кто идут сейчас в лес с ружьями, считаются браконьерами. Дядьку тоже беспокоило подрастающее звериное и птичье поколение. Он был так возмущен, что закончил такими словами:

– И это даже очень хорошо, что они не зверя, а друг дружку стреляют. Так им всем, г… и надо!

Неприличное слово запикали, лесник с экрана исчез, диктор вернулся к другим новостям. Залесный медленно дожевал кусок ветчины и отодвинул тарелку. Аппетит пропал у него начисто. От коллег он уже слышал о странных смертях, которые буквально косили граждан города и области в окрестных лесах и полях. Людей находили с огнестрельными ранениями, характерными для охотничьего оружия, причем было ясно, что перед смертью они подвергались самой настоящей травле.

Ружей, из которых велась стрельба, было всего два. Нарезные стволы, подходящие для охоты и на тигра, и на кабана, и даже на более крупную дичь. Но вот что странно: определить, на кого было зарегистрированы ружья, не представлялось возможным. Ружья были, выпущенные из них пули имелись, а вот кто владелец или владельцы ружей, понять было невозможно.

Обычно приобретение огнестрельного оружия сопровождалось длительным оформлением. И ни один нарезной ствол не переходил в руки к своему владельцу без предварительной баллистической экспертизы. Другими словами, из ружья делался контрольный выстрел или даже несколько выстрелов, которые и фиксировались специальной аппаратурой и заносились в компьютерную память. И если с участием этого ружья случалась неприятность криминального характера, то выяснить личность его владельца было элементарно, а там, глядишь, и привлечь последнего к ответственности.

Но это касалось только новых ружей, приобретенных легальным путем. Здесь же речь шла о явно контрабандном товаре, и это вызывало у следователей большие опасения. Всем было ясно, что простому человеку тайком протащить в страну парочку стволов решительно невозможно. А значит, речь шла о некоем высокопоставленном лице, трогать которое таможне может быть себе дороже.

Поэтому неизвестных охотников хотя и искали, но не так, чтобы особенно рьяно. Кому нравится на собственную мадам Сижу искать неприятности? К тому же квалифицированы эти преступления были как несчастный случай. А несчастный случай, он и есть несчастный случай. Вроде как никто в нем и не виноват, кроме самого потерпевшего, которому не посчастливилось оказаться не в том месте и не в то время.

Тем более, что некоторые жертвы и сами были заядлыми охотниками, по словам своих близких, не пропускали ни одного сезона. Вот только присутствовала в деле одна странность. Пусть охотники, пусть. Но собственных ружей рядом с потерпевшими в момент гибели обнаружено не было, ружья их оставались у них дома в специально оборудованных для хранения сейфах. Прочая охотничья амуниция также отсутствовала. Фляжки с водой, сухпаек, огниво для разжигания огня даже под дождем – всего этого при убитых также не имелось. И почему они все эти полезные вещи оставляли дома, и что делали в лесу без оружия, оставалось непонятным.

Залесного эти убийства напрямую не касались. Он ими не занимался. Услышал о них случайно от кого-то из коллег, но до сегодняшнего дня особого значения этим случаям не придавал. А вот сегодня его зацепило. Стало не по себе, словно дело касалось его лично.

И почему бы это?

Залесный заснул прямо в кресле, не раздеваясь, не умываясь и не чистя зубы. Если бы рядом была Инга, она бы такого безобразия, конечно, не допустила. Когда дело касалось Залесного, Инга была чистюля из чистюль и не упускала случая «попилить» любимого мужа. Но все дело в том, что Инги рядом не было. И Залесный не упустил возможности извлечь из отсутствия жены все доступные ему удовольствия.

Однако, когда через пару часов он проснулся с затекшими ногами и ноющей спиной, а чего еще он хотел после сна в неудобном и совсем не предназначенном для этого кресле, то первая его мысль была о жене. За окном на темном небе уже высыпали звезды. А от Инги не было ни слуху ни духу.

– Куда же это Инга подевалась?

И словно в ответ запикал его сотовый.

– Ты меня еще не потерял?

– Где ты?

– В Дубочках.

Залесный молчал.

– А что случилось?

– У Лильки – горе. Убили ее жениха. Помнишь Лилю – мою подругу? Вот ее Бориса и убили!

И Лильку, и Бориса он помнил. Не помнил только, с каких это пор Лилька сделалась подругой Инги. Отчего-то после слов жены Залесному сделалось еще тревожней.

– Ты там осторожней.

– Ну, ты тоже скажешь! Я же в Дубочках. А безопасней места на земле трудно себе вообразить.

Но Бориса, который там жил, все равно убили. Вот только где это произошло? В самих Дубочках или где-то в другом месте? Но прежде чем Залесный успел выяснить, что же случилось с Борисом, то ли связь оборвалась, то ли Инга сама прервала разговор.

На самом деле, произошло нечто третье. Телефон у Инги просто выпал из рук, когда ей на плечо внезапно прыгнуло что-то мягкое, лохматое и в то же время царапучее.

– Ай! – вскрикнула Инга, отшатываясь в сторону и на всякий случай прячась за кроватью.

Очутившись в безопасном, как она думала, убежище, Инга для верности еще прикрылась пуховой подушкой и лишь после этого решила высунуть нос наружу. Комната была пуста. Инга оглядела свое плечо, подвергшееся атаке. Оно тоже было целым, если не считать нескольких крохотных красных точек на нем.

– Что это было?

Инга вооружилась палкой, которой полагалось раздвигать по утрам гардины, и обошла всю комнату. Никаких сюрпризов. Все та же добротная мебель, сделанная из цельного массива дуба, сосны или березы. Все те же овечьи шкуры на полу, на которые было так приятно становиться босыми ногами рано утром, слезая с кровати. Да, это была все та же знакомая до мелочей светлая и просторная комната, в которой Инга останавливалась всякий раз, когда приезжала в гости к своей подруге в Дубочки.

Внезапно ей показалось, что одна из шкур шевелится. Более того, на ней появился глаз. Живой блестящий глаз, совершенно к тому же не овечий. Глаз был голубой с продольным зрачком, маленький, похожий на бусинку, но точно, что глаз, потому что он как раз в это время моргнул.

– Что это? Или я схожу с ума?

Стоило Инге произнести эту фразу, как от овечьей шкуры отделился кусок шерсти и весело запрыгал по комнате.

– Котенок!

Инга упала на кровать и расхохоталась над собственным испугом. Оказывается, пока она была в ванной, в комнату проник маленький котик, цвет шкурки которого был почти неотличим от цвета овечьей шерсти. Котенок устроился среди ворса, устроил на Ингу засаду и своей цели добился. Обитательницу комнаты он напугал.

– Инга! Ты идешь к нам?

Инга уже хотела идти, но сначала надо было поймать котенка. А то маленький проказник совсем расшалился. Прыгал по комнате, цеплялся за все, что возможно, а потом запутался в ремне сумки и свалил ее на пол.

– Вот негодник!

Сумка была расстегнута, и при падении все ее содержимое раскатилось и разлетелось по комнате. Котенок воспринял все происходящее как продолжение веселой игры. Ничуть не испугавшись шума падения большой сумки, он начал играть с выпавшими из нее предметами. Покатал лапкой губную помаду. Понюхал упаковку влажных салфеток. Попробовал поохотиться на пудреницу.

– Ну-ка, отдай!

Инга отнимала у котенка одну игрушку за другой, что не вызывало в нем восторга. Он даже зашипел на Ингу, когда та в очередной раз протянула руку и забрала связку ключей. Но он тут же снова отвлекся и начал гонять по полу что-то маленькое и блестящее.

– Эй, что это у тебя там еще?

Инга шагнула к котенку, который отбежал в дальний угол, и увидела, что тот развлекается с какой-то безделушкой – брелком в виде щенка овчарки. Размером эта вещичка была не больше десятирублевой монеты, но что это могло быть такое, Инга решительно не представляла. Брелок? Детская игрушка? Одно ясно, у самой Инги такой вещички отродясь не было.

– Ладно, играй, малыш, – расщедрилась Инга, благо легко было быть щедрой за чужой счет.

Но котенок и не нуждался в каком-то ее отдельном разрешении. Он гонял по полу собачку и явно наслаждался этим. Инга не захотела отнять у него еще и эту забаву. Вырастет большой, собаки уже его самого гонять будут. Пусть пока позабавится. И с этой мыслью Инга отправилась к своим друзьям, дожидающимся ее в столовой.

Спустившись вниз, Инга обнаружила в столовой большую компанию. Несмотря на позднее время, все устроились за круглым обеденным столом, рассчитанным на десять человек, но при необходимости раскрывавшимся и вмещавшим тогда до двадцати пяти. Стол был накрыт к ужину с той присущей нашему человеку щедростью, которая требует выставить все лучшее из запасов. Причем делается это не по каким-то правилам, а по широте русской души, которая просто требует накормить и напоить гостей до отвала, чтобы и шевелиться не могли, и долго бы еще потом отдувались, ругая себя за собственное обжорство.

– Перекусим немножко на сон грядущий.

Ничего себе немножко! Яичница. Сосиски. Каша и к ней с десяток подливок – свежие сливки, варенья, мед и даже домашняя простокваша, томленная в печи до кремовой корочки. Одних только пирогов было пять видов. Жареные с картошкой и мясом. И печеные с грибами, рыбой и сыром с зеленью.

Блестящая темно-золотистая корочка на этих пирогах была украшена узорами, настоящим произведением искусства. Рыбный пирог был в форме рыбы, с чешуей, хвостом, головой и выпученными глазами. На грибном пироге были выложены тестом деревья, грибы под ними, и еще имелась смешная старушка с огромной корзиной, из которой почему-то выглядывали легко узнаваемые по точкам на шляпках мухоморы.

– Какая красота! – похвалила Инга. – Такой пирог даже резать жалко.

Пироги были еще теплые. И тетя Паша улыбалась похвале гостьи, отлично сознавая, что похвала эта вполне заслужена и уместна.

– Это Митька, наш новый поваренок, старается. Парню бы в художку идти, а он все с тестом возится. Говорит, что хочет научиться быть поваром, и точка.

– Позовите его сюда.

Митька оказался высоким, белобрысым и удивительно нескладным. Он сильно сутулился, загребал ногами, да еще и близоруко щурился. Но его чуткие тонкие пальцы и впрямь больше подходили художнику.

– Племянничек мой, – со сдержанной гордостью и умилением произнесла тетя Паша.

Инга похвалила пироги, и Митька заулыбался, довольный похвалой.

– Рыбу нам приносят, а вот за грибами я сам сегодня в лес бегал.

– Почему? – удивилась Алена, тоже слышавшая этот разговор. – Всегда же Фадеевна собирала. С утречка встанет, через час уже лукошко тащит. Да все грибы-то отборные, шляпка к шляпке.

– Фадеевна в лес не пошла, сколько ни просили. Больной сказалась.

– Врача вызывали?

– Не хочет она врача. И в лес больше не хочет.

– Почему? – продолжала удивляться Алена. – В чем причина? Фадеевна всегда любила по грибы ходить, сама вызывалась, мы ее не заставляли.

– Ох, и боязно нынче стало в лес-то ходить, – вздохнула тетя Паша. – Слухи-то нехорошие ползут.

– Какие слухи?

– Про Бориса вы уже слышали?

– Конечно.

– Так и другие были.

– Находили тела других убитых?

– Тел не находили, врать не стану. Но выстрелы мужики слышали. И пятна крови потом в том месте видели.

– Где?

– Да там… В Валькирии этой, будь она неладна. Ох, прости, Лиля, не про тебя речь.

– Ты про «Вальхаллу» говоришь? – догадалась Алена.

– Про нее самую. Как охотники эти в наши места приезжать стали, все и началось. Стрельба, крики. Раньше-то, бывало, в лес пойдешь, тишина, благодать. А теперь несутся на своих внедорожниках, стреляют, орут.

– Неправда, – твердо произнесла Алена. – Охотники ведут себя в лесу тихо. И к тому же они никогда в Дубочки не заезжают.

– Ага! Вы это им скажите. Заезжают и еще как. А Бориса этого самого где обнаружили? У нас и нашли.

– На границе.

– Очень близко к границе, – не сдавалась тетя Паша. – И пятна крови еще раньше тоже неподалеку от Дубочков люди находили. И тряпки окровавленные, это уже в другой раз. Думаете, приятно в лес теперь ходить, когда не знаешь, вернешься оттуда или тебя, как зверенка, подстрелят? И Митьку не хотела отпускать, только он у меня непослушный, удрал, я и не уследила.

– Говорю вам, тетя, что я заговоренный, – заявил ей в ответ Митька. – И ничего со мной плохого не случится. Мне вселенский разум предсказал, что я свои дни закончу под водой.

– Тьфу на тебя, и слушать не хочу! И так голова кругом идет, а еще ты со своими фантазиями. Вселенский разум, не он ли тебе посоветовал высшее образование не получать, а к тетке приехать?

– Он самый и есть, – невозмутимо подтвердил парень. – Мне сказали, что здесь я найду свою судьбу.

– Тьфу!

Пока тетя Паша препиралась со своим племянником, Инга размышляла.

Было ясно, что находка Бориса убитым вызвала в Дубочках большой резонанс. В тихой и спокойной жизни сельских обывателей любое событие разрасталось до масштабов чуть ли не вселенской катастрофы. Там, где городские жители только пожали бы плечами и поспешили дальше по своим делам, деревенские усматривали угрозу всей своей жизни. И разумеется, против этой угрозы активно восставали.

– У нас мужики говорят, что Бориса его же собственные клиенты хлопнули, – сказал кто-то из слуг. – Чем-то он им не угодил, зверя заморенного подсунул или еще что не так сделал, вот они его потехи ради вместо дикого зверя и подстрелили. Сначала травили по всем правилам с собаками, а когда загнали, подстрелили.

– Еще и с собаками?

– А как же! – встряла вновь и тетя Паша. – Лай-то слышен был, и как раз с той стороны.

– Тетя Паша, успокойся. Когда лай был слышен?

– Вчера с утра пораньше.

– А Бориса убили минимум неделю назад.

Алена знала эту информацию от Вани. Но тетя Паша не спешила радоваться.

– Ну и что с того, что неделю назад? Пускай и не на Бориса травля была устроена. Небось еще какой-нибудь бедняга с жизнью простился по их вон вине.

И тетя Паша мотнула своей большой головой в сторону притихшей Лильки. Алена тоже взглянула на подругу.

– Борис исчез, а ты продолжала принимать охотников? Ты мне об этом не говорила.

– А что тут такого? Это же бизнес. Люди приезжают к нам ради охоты. Почему не принять их?

– Но исчезновение Бориса…

– И что с того, что он исчез? – жестко ответила Лиля. – Дело должно продолжать работать и приносить доход. Егерям ведь зарплату надо чем-то платить. И пушным зверям корм покупать нужно. Если охотники желают на волка или лису поохотиться, то у нас всегда есть выбор. Специально детенышей скупаем, растим их, чтобы иметь полную линейку выбора на любой вкус.

Алена поморщилась. Она раньше как-то не задумывалась о деталях бизнеса Лильки и ее Бориса. Но теперь внезапно подумала, не слишком-то эти двое церемонились с животными, которые попадали к ним в руки. Кормили, поили, лечили, но все для того, чтобы те выглядели хорошо и понравились бы своим будущим убийцам. Нет, это в самом деле какое-то извращение, чтобы сначала растить дикого зверя в неволе, а потом выпустить его на короткое время в лес, чтобы уже через час или даже раньше подстрелить ничего не понимающего растерянного зверька.

Видимо, мысли Инги двигались в том же направлении, потому что она отложила в сторону облюбованный ранее кусок пирога, а потом произнесла:

– А может, Бориса какой-нибудь ненормальный гринписовец подстрелил? Узнал о жестоком обращении с животными на звероферме и вперед! Нет Бориса, нет проблемы.

Лилька встрепенулась.

– Погоди, исходя из твоей теории, следующая очередь моя? Я ведь бизнес Бориса продолжила.

– А ты его прекрати.

– Легко сказать! – возмутилась Лилька. – А на что я жить стану? И потом… Люди-то едут! И мастера пушнину требуют. От меня многие зависят. – И тряхнув головой, Лилька решительно завершила: – Нет, вы что хотите думайте, а я буду дело Бориса продолжать. Все равно других наследников, кроме меня, у Бориса нет, так что я беру «Вальхаллу» в свои руки.

Инга промолчала, только искоса глянула на Алену, которая тоже молча смотрела на Лильку с таким видом, словно видела подругу впервые в жизни.

Но какие-то мысли у Алены за ночь появились. Потому что когда Лилька на следующее утро вместе с Ваней отправилась в центр, чтобы завершить необходимые юридические формальности по опознанию тела Бориса, Алена заглянула к Инге в комнату и прямо спросила

у той:

– Как думаешь, могла Лилька своего Бориса пристрелить?

Инга, которая всю ночь думала о том же самом, пожала плечами.

– Смотря насколько сильно он ее допек. Отношения у них были так себе?

– Борис больше оленями да кабанами интересовался, их здоровьем, Лилька от него мало радости видела.

– Но шубы он ей дарил.

– Здесь тоже все не без хитрости. Конечно, шубы он ей дарил. И Лилька даже кой-куда в них выбиралась. Но много ли мест у нас в Дубочках, куда в роскошном песцовом манто отправишься? А в город Борис свою Лильку в мехах не отпускал. Говорил, что разденут, да еще и ей по башке дадут.

– Берег, одним словом?

– Берег. Только мне всегда казалось, что не Лильку он берег, а сами шубы.

– Ну, и я тоже про шубы. Значит, дарить он их Лильке дарил, но носить не разрешал? Странный подарок.

– Должен же он был Лильку чем-то держать? А так она новую шубку получит и заткнется на время. Потом-то снова к нему подступать начнет, он ей шапочку или пелеринку. Но если всерьез, то я не думаю, чтобы Лилька сама могла завалить Бориса.

– Почему?

– Во-первых, стрелять она не умеет. Ружей боится. Во-вторых, она же все-таки надеялась выйти замуж за Бориса. Кто же убивает курицу, которая вот-вот должна снести золотое яйцо. И потом я помню, как Лилька у нас на кухне слезы в три ручья лила по своему Борису.

– Притворялась.

– Нет, мне кажется, она и правда была очень встревожена исчезновением Бориса. И вспомни, как она отреагировала, когда Ваня сообщил ей о смерти Бориса.

Лилька отреагировала бурно. Закричала, вскочила на ноги, потом зашаталась и упала в обморок.

Инга все это видела и тем не менее пробормотала:

– Но что-то очень уж быстро она после всего этого очухалась.

– По-разному у людей стресс проходит.

– Ты же слышала, как она сейчас распоряжалась.

– Лилька – деятельная натура. Ей легче пройти этот тяжелый период, если она будет чем-то заниматься. Другая бы на ее месте месяц пластом лежала, в стенку уткнувшись, а она иначе поступила.

Инга замолчала. И чтобы сменить тему, спросила:

– Вася скоро вернется?

– Обещал, что к обеду приедет. Самое позднее – к вечеру.

– Хорошо бы. А насчет охоты на людей – это тетя Паша ведь все придумала?

– Местные любят языками почесать и страшилки себе придумать. Надо с егерями, что на Бориса работали, поговорить.

Инга подняла голову.

– Правильно! И надо поторопиться, пока Лилька не успела их по-своему настроить!

Алене только и оставалось, что улыбнуться. Снова Инга за свое. На вид подруга настоящая тургеневская барышня – нежная и воздушная. Но тем, кто хорошо ее знает, давно известно, что Инга может при желании быть упрямей самой упертой ослицы. Если уж подруга чего вбила себе в голову, то нипочем не успокоится, пока лично не убедится, что ошибалась.

Но к слову сказать, ошибалась Инга крайне редко. И все-таки и у нее случались промашки, в которых она легко и быстро признавалась. И потому слова одной ее подруги о другой заставили Алену двигаться быстрее. Чем скорее Инга убедится, что Лилька не имеет отношения к смерти Бориса, тем лучше для них всех.