Глубины и чертоги
Мы молча поднимаемся по ступеням здания вдоль полуразрушенных стен. Площадка третьего этажа завалена горелым мусором, балки поломаны, но конструкция все еще держится. Джон первым ступает на неровный пол, раскидывая носками ботов куски отделки. Кивком подтверждает, что идти можно, и приподнимается в воздух. Элмайра следует его примеру, снижая нагрузку на опоры. Я и Джей Гамильтон делаем сначала шаг, затем второй. Покрытие скрипит, затем проседает.
Мы приближаемся к месту, где в последний раз видели Вана Глински. Я чувствую, как нервничает, оглядываясь вокруг, Элм. Джон успокаивает ее:
– Никого мертвого мы здесь не найдем.
Она подлетает к оконному проему и высовывает голову.
– Что с ним случилось? Тут ведь некуда…
Но Гамильтон, остановившийся чуть левее Джона, указывает себе под ноги.
– Провал… – Он опускается на четвереньки и двигает поломанную балку. – Идите сюда. Видимо, это упало при взрыве. Там, внизу, какая-то… шахта?
– Ван! – наклонившись, зовет Элм.
Мы напряженно вслушиваемся, но до нас доносится лишь эхо ее голоса.
– Зачем строится этот дом? – Я сталкиваю ногой пару крошек щебня и опять вслушиваюсь. – Тут глубоко…
– Не знаю. – «Свободный», вынув фонарик, пытается осветить темноту. – Точно не по моей программе. По-моему, это место купил год назад Макиавелли. Погодите, думаете, Глински… там?
Он с ужасом смотрит на Джона, потом на Элмайру, зажавшую рот рукой. Айрин дотрагивается пальцами до висков и зажмуривает глаза. Проходит секунд десять, прежде чем он спокойно отвечает:
– На дне его нет.
Элм кивает. Она скользит по воздуху вперед, зависает над шахтой и смотрит на нас:
– Я… проверю. Нет, Джон, даже не думай увязываться, ты еще пригодишься.
Я хочу схватить ее за руку, но она поднимается еще выше. Так, что мне не дотянуться.
– А если там ядовитый газ или крокодилы?
Она пожимает плечами, корчит мне рожу и – внезапно – камнем падает вниз. Это ее любимая фишка, а я просто терпеть не могу подобные фокусы. Я сжимаю кулаки, слыша из темноты веселый голос:
– Тогда вы туда не полезете. И не забудьте о красивом надгробии. Помните, никаких гвоздик!
Некоторое время мы напряженно прислушиваемся к каждому звуку. Наконец Элмайра издает душераздирающий вопль, и от неожиданности мы с Гамильтоном подпрыгиваем, а Джон отлетает вбок. Но крик, вроде бы не предвещающий ничего хорошего, быстро сменяется радостным вопросом:
– Обделались? Проверяю глубину и заодно не даю вам соскучиться. Черт, как тут темно…
Ее голос постепенно затихает, и так, в тишине, проходит еще около минуты. Мое желание швырнуть вниз что-то тяжелое нарастает с каждой секундой, к тому же от сквозняка меня начинает знобить. Я переминаюсь с ноги на ногу и поглядываю на виднеющееся за перекрытиями ночное небо. Начинаю считать звезды. И успеваю дойти до пятнадцати, когда Элм сообщает:
– Тоннель! И вода! Очень много воды! Черт, здесь будет трудно пройти. Надеюсь, Ван не утонул и его не сожрали. Джон, спускайся!
– А как же мы? – кричу я и получаю в ответ ядовитое указание:
– Стойте в сторонке, это задание для крутых парней вроде меня, Джона и Иисуса! Придется ходить по воде!
Я возмущенно хмыкаю и, забыв об осторожности, топаю ногой.
– Зараза!
– Я люблю тебя, Огонечек. Вас обоих, крошки!
Придется сдаться… Но «свободный», пропустив слова мимо ушей, вынимает из куртки моток веревки.
– Ходить по воде?.. – Он присаживается на корточки. – Элмайра, чтобы, когда я спущусь, воды не было. Я тебя не пущу одну!
– Ах, какой ты милашка! – тут же раздается из тоннеля. – Ну ладно, ладно, иди в мои объятия!
Вот тебе и Монтигомо Ястребиный Коготь, или как его там? Я наблюдаю, как он спокойно закрепляет веревку вокруг самой устойчивой балки и сбрасывает моток вниз. Все-таки не зря он лидер, раз может договориться даже с Элмайрой, когда она пребывает в своем фирменном настроении «я крутая, капризная и самая главная принцесса!». Гамильтон смотрит на мое удивленное лицо и, видимо, истолковав удивление неправильно, пожимает плечами:
– Я так поднимался на крышу штаба. Выдержит, не бойся.
Даже он уже считает меня трусихой! И … толстой? Сдерживая обиженное фырканье, я приближаюсь к краю провала. Оттуда правда тянет могилой или я нервничаю? Я передергиваю плечами и оборачиваюсь к лидеру «свободных»:
– Ну что, я рискну?
– Я поймаю тебя, если что, – тут же отзывается Элмайра. – Или лучше Джон поймает? Шевелитесь!
Спуск проходит без приключений, да и приземляемся мы на вполне твердую почву. Правда, природу этой поверхности я понимаю, только когда ноги начинают разъезжаться и мне приходится схватить подругу за плечо, чтобы не упасть.
– Черт!
Джон вынимает из-за пояса фонарик; я вижу, что стою на толстом слое льда: он сковывает воду и тянется далеко вперед. Элмайра, держащая в руках погасшую волшебную палочку, качает головой:
– Уверен, что я не заморозила Вана заживо?
– Да. – Джон сосредоточенно прислушивается к чему-то. – Он был здесь, но сейчас он намного дальше. Там, где воды нет.
Подруга делает взмах палочкой, пытаясь зажечь свет, но бесполезно: ни одной искорки. Поеживаясь, она скрещивает на груди руки:
– Я пуста. Минимум на час. Надеюсь, это не будет стоить нам жизни.
– У вас есть я, – сдержанно отзывается Джон. – К тому же… вряд ли нам что-то угрожает.
Элм, как раз в эту минуту начавшая озираться, не отвечает. Рот ее слегка приоткрывается, и, запрокинув голову, она как-то сдавленно выдыхает:
– Вау. Смотрите… Джон, свети налево.
Луч фонаря выхватывает фрагменты стен. Поверхность испещрена мелкими узорами – они поднимаются до сводчатого потолка и там смыкаются, это похоже на хитрый плиточный орнамент и одновременно на рисунок изморози на стекле, но…
– Некберранские письмена… – произносит Джон осипшим голосом.
К счастью, Элмайра и Гамильтон, ушедшие вперед, этого не слышат. Я тоже ничего не отвечаю. Я делаю новый шаг, поскальзываюсь, но Айрин поддерживает меня.
– Не разбей голову.
– И правда, она и так плохо соображает.
– Эй, вы! – окликает подруга. – Да хватит обниматься!
Там, впереди, пляшет свет фонаря Джея Гамильтона. Мы догоняем. Пройдя какое-то расстояние молча и слыша только потрескивание под подошвами, я наконец решаюсь спросить:
– Элм, а если лед растает до того, как мы найдем Глински, мы…
Она, не оборачиваясь, прыгает. И пожимает плечом:
– Утонем. Хотя сюда вложено немало моей силы, этого хватит, я думаю. Но, мне кажется, Джон прав. Вода не повсюду. Скорее всего, это резервуар, может быть, он связан с озером. Или загнанная в трубу речка. Не дрейфь, Эш.
– Я не дрейфлю, я…
Двое передо мной резко останавливаются. И я понимаю, что они перестали меня слушать.
Перед нами виднеется идеально ровный арочный вход в пещеру. Здесь начинаются каменные ступени, несколько из которых покрыты корочкой льда. Воды нет. Сбоку маячит что-то громоздкое и привязанное к обломку трубы. Это что-то похоже на лодку и тоже обледенело. В неровном свете фонаря я различаю буквы, но Элм, не поворачивая головы, идет дальше. Мы поднимаемся и оказываемся в коридоре с низким сводчатым потолком.
Здесь уже нет надписей на стенах, но зато я отчетливо вижу овальные двери с выступающими стеклянными ручками. Я дергаю одну из них. Заперто. Ручка нагрета, в то время как сама дверь очень холодная.
– Его… здесь нет? – тихо спрашивает глава «свободных». Его обожженная рука ложится на ручку другой двери, он тоже дергает на себя, но безуспешно.
Джон качает головой, и мы снова идем молча. Пол мягкий, будто обитый войлоком, и шагов совсем не слышно. Элмайра, которую тишина, видимо, нервирует, подает голос:
– Джей, представляешь, как Ван взбесится? Знаешь, наверно, это жутко. Ну, когда никто не собирается спасать тебя, кроме твоей бывшей и твоего заклятого врага.
Гамильтон молчит, продолжая идти вперед. Свет фонаря шарит по полу, стенам, поверхностям холодных дверей, сверкает на горячих стеклянных ручках. Наблюдая за беспокойным желтым пятнышком, я вспоминаю Каменина. Как легко отреклась «шестерка»… Если Глински узнает, полетят головы. А он узнает. Впрочем… другая моя мысль более отвратительна. «Единоличник» не лишен мозгов, чтобы заблуждаться по поводу своих людей, он выбирал их сам, вот только его цели…
– Окружить себя тенями. Многие из тех, кто у власти, так поступают.
Джон говорит это совсем тихо, и я глухо отзываюсь:
– Еще раз прочитаешь мои мысли…
– …и я тебя стукну.
Он улыбается. Я невольно улыбаюсь в ответ.
Через два поворота заканчиваются двери, а коридор расширяется – переходит в два одинаковых тоннеля. Элмайра вертит головой, свет фонарика Гамильтона поочередно скользит в обе стороны и ничего не выхватывает. «Свободный» опускает руку.
– Джон… куда?
Айрин явно прислушивается к себе. Снова трет пальцами виски, делает пару шагов из стороны в сторону. Жмурится, низко наклоняя голову, точно кланяясь чему-то невидимому. И наконец поднимает взгляд.
– Я не могу понять, мистер Гамильтон.
– Класс. – Элмайра недовольно пинает какой-то камешек и подходит к одному из проходов. – Тогда налево.
Красно-рыжие искорки коротко вспыхивают у Джона в глазах:
– Почему, можно узнать?
– Мне кажется.
– А если ты ошибаешься и мы потеряем время?
– Вернемся и проверим правый, мистер зануда. Есть идеи получше?
– Разделимся.
Это произносит Гамильтон, слегка приглушая свет фонаря. Не как предложение. Как приказ.
– Джон сможет быть на связи.
Терять друг друга в незнакомом месте, не имея ориентиров? Ничем не лучше блуждания в темноте подсознания, а может быть, даже хуже, потому что все происходит… наяву. К тому же я, кажется, только что услышала за стеной. Шаги? Я замираю, но все затихает.
– Мистер Гамильтон, это…
Но ни я, ни Джон ничего не успеваем сказать. Элмайра указывает направление:
– Мы сюда, вы туда. Идти только прямо, орать в случае чего громко и никуда не сворачивать. Ясно?
Ее тон несколько меня задевает, и, просто чтобы не остаться в долгу, я парирую:
– Главное – сама не забудь свои указания. Ты даже колдовать не можешь.
Она хмыкает и, ничего больше не говоря, идет вперед. Глава «свободных» направляется следом. На прощание он коротко бросает нам: «Поосторожнее».
Поверхность под ногами изменилась. Теперь стук двух пар тяжелой обуви похож на замирающий ход старых часов, но довольно быстро что-то поглощает его. Еще некоторое время я стою молча, ожидая, пока исчезнет и фонарный свет. Вздохнув, я уточняю:
– Она подумала: «Достала!»?
Джон улыбается. Недавнее напряжение пропало, его лицо вновь выглядит спокойным:
– И в помине нет. Просто она нервничает. Идем.
Мы движемся по коридору, и очень быстро он сужается до какого-то убогого чулана. Ощутимо веет холодом, сверху капает вода, и ее стук вместе со стуком наших ботинок вводит меня в оцепенение. Оно не проходит, даже когда я вскользь замечаю, что тоннель снова ветвится. Развилок три. Я вздрагиваю, только когда Айрин окликает меня из-за спины.
– Чувствуешь что-нибудь?
Я останавливаюсь точно напротив центрального прохода. Капля с потолка падает мне на макушку.
– Мне холодно и, пожалуй, неуютно. Но ты явно хочешь услышать что-то другое.
– Ваша раса… – Он колеблется, но почти сразу продолжает: – Вы легко находите раненых. Чувствуете кровь. Вы… некоторые из вас… пили ее. Но не все.
Сердито фыркнув, я оборачиваюсь.
– Приятное открытие. Скажи еще, что моя раса откладывала яйца.
Но он не улыбается. Мягко и серьезно смотря в мое лицо, он делает два шага, и мы оказывается совсем рядом. Как тогда, на пустыре, и снова мне кажется, будто сейчас мы… а впрочем, опять мимо.
– Эшри…
Его голосу невозможно не подчиняться, равно как и этому взгляду. Я даже привстаю на носки. Интересно, дело в гипнозе или в том, что я окончательно рехнулась?
– Возьми меня за руку.
Но я, уже немного придя в себя, с недоверием поглядываю на его длинные пальцы. Чую подвох. И не ошибаюсь.
– …и скажи, куда нам идти. Меня кое-что сбивает.
– И… что же это? – уточняю я.
В его глазах снова мелькает красный всполох. Я понимаю, что могла бы и догадаться.
– Они с Гамильтоном встревожены и заглушили все своими мыслями. И они оба не доверяют мне до конца.
Мне приходится сдаться. Я осторожно дотрагиваюсь до бледных пальцев и ощущаю приятное тепло.
– Ладно… но не уверена, что получится.
– А ты…
– Я доверяю тебе, Джон. Даже не спрашивай.
Он легонько сжимает мою кисть в ответ.
– Давай…
Все происходит очень быстро.
У меня перед глазами появляется картинка. Бурлит стремительная подземная река, «единоличник» то приходит в себя, то теряет сознание. Он, словно зомби, вываливается к ступеням, цепляется за них и взбирается. Движется вперед до первого разветвления, до второго, его сердце бешено стучит…
Мое тело пронзают вспышки боли: в левой руке, в затылке, в пояснице. Плечи свело, мышцы рук ноют и… саднит висок. Я понимаю, что не ошиблась. И что всюду вокруг – если только присмотреться – есть следы крови. Они и ведут меня.
– Направо. Он недалеко.
Я открываю глаза и машинально тру висок руками. Внимательно рассматриваю подушечки пальцев. Крови нет, но это ощущение… оно еще со мной.
– Отлично. – Джон улыбается и отпускает мою руку. – Идем.
Мы ускоряем шаг. Из тоннеля раздается тихий крысиный писк.
– Интересно… Элмайра с Гамильтоном не потеряются? Мы, должно быть, далеко разошлись.
Джон ведет фонариком вдоль стены. Свет дергается туда-сюда, и я осознаю, что Айрин встревожен. Тем не менее он отвечает уверенным тоном, исключающим любые сомнения:
– Гамильтон не собьется.
– Всегда узнаю, где разлагается труп моего врага?
Джон смотрит на меня, слегка приподняв брови. Потом усмехается и кивает:
– Что-то вроде этого. Монтигомо Ястребиный Коготь.
Тоннель расширяется. Открытые кованые ворота без рисунка чем-то похожи на те самые ворота из наших страшилок о Коридоре, на то место, где можно увидеть голубые огоньки.
– Эшри…
– Да?
– Иди медленнее. А сейчас… остановись.
Мы замираем. Становится видно, что ворот – совершенно одинаковых – четверо. Четверо ворот с четырех сторон квадратного, залитого серым светом зала. Свет довольно странный, тусклый, он словно стекает со стен, его много и мало одновременно. Каким-то образом он давит и делает просторное помещение похожим на склеп.
Висок начинает саднить с новой силой. Я вытягиваю шею и сразу замечаю фигуру на полу, напоминающую либо груду темного тряпья, либо огромную подбитую птицу. Что угодно. Но точно не одного из самых влиятельных людей нашего Города.
Не слышно ни криков, ни стонов, только изредка – кашель. Его можно принять за надсадную работу какого-то механизма. Лежа на спине, Ван Глински тяжело, прерывисто дышит. Глаза прикрыты. Левая рука неестественно согнута – явно вывихнута, а может, сломана. На полу под затылком темнеет кровь: ее не слишком много, но достаточно, чтобы понять, почему моя голова так болит. Политик не двигается, не пробует приподняться или хотя бы удобнее устроить поврежденную конечность. И судя по тишине, едва ли он ждет, что кто-то придет.
– Джон…
Но я не успеваю сделать и шага: он удерживает меня за локоть. Как и тогда в церкви, его пальцы сжимаются крепко, словно я ребенок, а он не дает мне с разбегу влететь в лужу. Не обращая на меня внимания, Айрин смотрит вперед, все туда же – в зал. Но его глаза обращены не на Глински, вернее, не только на него.
Раздаются шаги. Через другие, противоположные нашим, ворота врывается Гамильтон. На пару секунд он замирает, переводя дух, и бегло оглядывается. Прислушивается. Едва ли не принюхивается, словно охотничий пес. Самый главный пес нашей чокнутой своры.
Он замечает Глински почти мгновенно и прибавляет шагу. В его руке зажат пистолет. В сером свете ствол поблескивает, блестят и глаза Гамильтона, прикрытые свалявшейся челкой. Интересно, что он чувствует в эту минуту… Облегчение? Торжество? Злость? Я дергаюсь, пытаясь либо стряхнуть руку Джона, либо утянуть его за собой:
– Он добьет его. Он говорил нам! Пошли!
– Подожди.
«Свободный» бежит вперед, на бегу убирая ствол в кобуру. Приблизившись вплотную, он опускается рядом с «единоличником» на пол и приподнимает ему голову. Пальцы другой руки отводят мокрые пряди с окровавленного лба, и раздается напряженный, хриплый голос:
– Господин капитан…
Трудно сказать, услышал ли его Глински, или же подействовало слишком резкое изменение положения тела, но, взвыв от боли, «единоличник» хватает Гамильтона здоровой рукой за левое запястье.
– Кто здесь?
Судя по тому, как кривится лицо «свободного», силы у Глински не поубавилось. Его пальцы сдавливают руку Гамильтона еще крепче, убирая подальше ото лба. Лишь после этого Глински открывает глаза.
– Да. Твои шаги я узнаю всегда.
«Свободный» смотрит на своего врага – но уже иначе. Выражение лица Гамильтона снова стало хмурым и упрямым. Ничего лишнего. Ответ звучит формально:
– Мы с моими людьми пришли за тобой. Можешь встать?
Глински выпускает его и тяжело приподнимается на локте.
– Трогательно. Не сомневаюсь, что Харперсон об этом уже пишет. Ты сказал ему, что я был пьян, когда упал сюда?
Гамильтон медленно качает головой. Его рука поддерживает «единоличника» за плечи, на его пальцы капает кровь с волос.
– У тебя наверняка сотрясение мозга. Ложись.
Глински презрительно кривится и, не меняя положения, уточняет:
– И что? Будешь играть в доктора? И ли сразу применим эвтаназию?
Пожалуй, мне хотелось бы знать, как Джей Гамильтон справился со своей обычной южной вспыльчивостью. Вместо ответа он мягко, но настойчиво опускает голову противника назад на пол.
– Мне просто нужно убедиться, что тебя можно двигать. Постарайся не дергаться. Пожалуйста.
«Свободный» водит пальцами по широкой грудной клетке Глински и ниже, прощупывая кости. В некоторых местах он надавливает, в некоторых едва касается. Сосредоточенно наблюдает и наконец, потеряв терпение, просит:
– Реагируй как-нибудь, чтобы я мог понять. Хотя бы матерись. Больно? Ребра сломаны?
– Думаю, нет. Пробуешь это исправить?
– А так?
Снова приподнявшись, «единоличник» отвечает кровавым плевком в сторону и тут же морщится. Его лицо искажается от боли, но даже теперь оно не теряет гордого и брезгливого выражения.
– Стоишь над поверженным врагом, милостиво предлагая ему помощь. Гребаный скаут. Монтигомо, черт тебя…
Пальцы «свободного» останавливаются и легко сжимаются на плече.
– Ты же понимаешь, что дело не в этом.
Глински вытирает кровь с подбородка и тяжело опускается на каменный пол.
– А в чем?
Гамильтон убирает руки и скрещивает их на груди.
– Это долгий разговор, а тебя надо вытащить. Сможешь встать, если обопрешься?
Здоровая рука на этот раз хватает его за отворот куртки и бесцеремонно тянет ближе.
– Говори. Давно пора. Может, ты перестанешь наконец мне мешаться!
«Свободный» все же теряет самообладание. Его губы поджимаются.
– Ублюдок.
Глински удовлетворенно хмыкает и отвратительно, фамильярно подмигивает:
– Спорим, сейчас скажешь, что ты меня ненавидишь?
– Хватит!
Гамильтон резко замахивается, и я опять безуспешно пытаюсь освободиться от Джона. Но кулак «свободного» проносится в дюйме от головы «единоличника» и врезается в каменный пол. Вспышка ярости проходит так же быстро, как и возникла.
– Впрочем… – Гамильтон смотрит на разбитую руку, – ты прав. Но послушай, черт тебя дери… – Он наклоняется. – Хватит, Ван. Хватит. Мы же верим в одно и то же! Знаешь… сегодня я сказал людям, что все это дерьмо скоро кончится. Я это устрою. Любым способом.
Гамильтон шепчет, но я все слышу. И так же отчетливо вижу, как рот «единоличника» вдруг начинает нервно дергаться.
– Мне легче застрелить тебя прямо сейчас, чем позволить нарушить обещание. Или застрелиться? Мне тебя не убить.
Гамильтон с удивлением смотрит на Глински, едва ли осознавая, что только что услышал. Но «единоличник» не отводит глаз. И «свободный» слабо, как-то почти затравленно улыбается:
– Мне тоже. Но я… всегда это знал.
– Почему?
Удивительно… но Глински задает этот вопрос вполне искренне. Без желчи или насмешки.
– Я был солдатом. Ты приезжал на все эти дурацкие военные смотры. Знаешь… когда-то я готов был отдать все, чтобы походить на тебя. Хоть немного.
– Городу повезло, что у тебя не вышло.
– А у меня не вышло?
– Ни капли.
Проходит несколько секунд. Двое смотрят друг другу в глаза, пытаясь что-то решить. И…
– Тогда, может, пора начинать заново?
Я замираю и почти не верю своим ушам. Эти слова. От этого чудовища. Если бы это слышал измученный мэр, если бы…
– И что делать?
– Что-нибудь придумаем. – На губах «единоличника» появляется кривая улыбка. – Только не надо так смотреть. Ты же не собираешься зарыдать на моей груди, доломав мои ребра? Или…
– Пошел ты.
С довольным смешком Глински прикрывает глаза. Гамильтон выпрямляется и дотрагивается до его шеи. «Единоличник» бесцеремонно одергивает его:
– Успокойся. Я не умираю. – Глински снова медленно поводит головой в сторону, изучая помещение. – Ты ведь пришел не один? Где твои собачки? Надеюсь, эти недоумки не заблудились, на себе ты меня не вытащишь.
Я понимаю, что Джон больше не держит меня.
– Теперь пора.
Айрин улыбается. Может, он и монстр, как и я… но на пенсии он точно начнет собственную психологическую практику. И вот тогда Городу повезет.
Я вхожу в зал первой. Изо всех сил делаю вид, что запыхалась, но и не скрываю, что услышала последнюю фразу:
– Я хотела сказать, что рада видеть вас живым, но…
Через другие ворота в зал вбегает тяжело дышащая Элмайра и подлетает прямо ко мне. Она окидывает нас всех взглядом и вытирает лоб.
– Нам пришлось разойтись, я шла по какому-то адски изломанному коридору, думала, все, и… – Наклонившись, она касается щеки «единоличника» и гладит его волосы. – Как ты, Ван? Жив?.. Какой ты грязный…
У него хватает сил сесть и даже осклабиться:
– Это была твоя идея?
– Джея. – Элм опять оглядывается. – Интересно, где мы? И еще интереснее, как будем выбираться. Не думаю, что ты, Ван, залезешь по веревке, и…
Договорить она не успевает: ее слова обрывает резкий лязг.
* * *
Створки трех ворот захлопываются, и мы видим, что к четвертым кто-то приближается. Люди идут по четверо, в руках у них матово блестящие лазерные винтовки. Глаза ровно светятся алым. Все это так знакомо…
– Нет…
Я собираюсь вскинуть руку, чтобы поджечь пол между нами и ними, но сразу понимаю: в замкнутом пространстве мы просто задохнемся. Да и стволы уже нацелены на нас. Я бросаю взгляд на подобравшуюся, напряженную Элм.
– Ты… можешь их заморозить?
Она качает головой и смотрит на Джона:
– Превращайся в какую-нибудь тварь. Кроши их.
Но Айрин даже не смотрит на нас. И точно так же, как Элм только что, качает головой:
– Боюсь, что… не буду.
Его непривычно беспомощный взгляд мечется по толпе, я пытаюсь понять, куда он смотрит, и наконец вижу: среди роботов идет человек. Впрочем… не совсем, но, так или иначе, тот, кого там быть просто не должно. Антроиды ведут бледную, растрепанную Анну.
Я останавливаю Элмайру, заряжающую пистолет, и указываю на некберранку. Подруга ругается сквозь зубы и быстро прячет ствол в кобуру. Джон хмурится, явно пытаясь послать сестре телепатический сигнал, но, судя по его раздосадованному лицу, у него ничего не получается. Анна выглядит отстраненной и словно чужой. Ее ясные синие глаза будто покрыло толстой коркой льда. Это страх или…
Взмах руки, на которой поблескивает обручальное колечко, – и антроиды расступаются, все как один, и образуют коридор. Оружие опускается, гаснут точки лазерных прицелов. Миссис Гамильтон-младшая подходит к нам. Я ошиблась: она едва ли испугана и точно не ранена. Она… улыбается так, будто мы приехали к ней встречать Рождество.
– Идемте со мной. Все готово.
Моя спина холодеет точно между невидимых крыльев. Если бы у меня был хвост, я бы наверняка его поджала. Я рассматриваю некберранку, пытаясь найти следы уколов, побоев, гипноза. – чего угодно, что делает ее такой. Но не нахожу ничего. И, облизнув пересохшие губы, спрашиваю напрямую:
– Что ты здесь делаешь?
Она заправляет за ухо тонкую прядку. Подозрение возникает именно в эту секунду: слишком непосредственный жест для пленницы. Неужели я… поумнела? Подтверждение я получаю почти сразу. Анна продолжает улыбаться.
– Не здесь, Эшри. Вас зовут на… кофе-брейк. Вам рады.
Элм саркастично фыркает и встает перед все еще распростертым на полу Ваном Глински.
– Именно поэтому, детка, чтобы нас встретить, вы послали дивизион роботов?
Они в упор смотрят друг на друга. Даже их жест – скрещенные на груди руки – зеркален. Ведьма ждет пояснений, чуть сузив зеленые глаза, и инопланетянка вскоре уступает. Вот только ее слова ничуть не успокаивают.
– Важные гости – большие почести. Мистеру Сайксу есть что вам рассказать.