#Волк семнадцатый

Я бежала, почти не различая того, что было вокруг. Мелькали яблони и какие-то белые скульптуры. Женские крики прекратились, и теперь я слышала лишь редкие всхлипы. В голове крутилась мысль: «С чем же встретилась всемогущая богиня в своем саду, что закричала, как простая смертная?»

Миновав очередной поворот заросшей тропы, я вылетела на поляну. Справа громоздились какие-то развалины: белый цвет камней говорил о том, что когда-то это было святилище. А в центре поляны находилась какая-то темная куча. Я не сразу поняла, что это не валуны. Лишь когда с хрипом поднялась грудная клетка, я догадалась, что передо мной лежит что-то живое – мохнатое и огромное.

– Лис, осторожнее!

Это был крик, но он был тих, словно его прошептали мне на ухо. Я повернулась вокруг себя, вглядываясь в темный враждебный сад. И тогда я заметила его.

Впрочем, он и не прятался: огромный, покрытый густой шерстью демон.

Чудовище выпрямилось в полный рост. С желтых клыков капала пенистая слюна. Я лишь читала о подобном в книгах со страшными сказаниями севера. Если в полнолуние бешеный волк укусит человека, то человек обращается в чудовище. Более не человек, но и не зверь – он становится монстром, наделенным страшной силой.

В голове зазвучали голоса: «Мой муж два года назад ушел туда…», «Магические места как маяк, притягивают всякую нечисть…», «В том уделе был Проклятый копейщик…».

Живые деревья и русалки не могли напугать меня сильнее. В отличие от тех и других, это существо слишком походило на человека. Двухметровое или даже более крупное тело мужчины, все в густой серой шерсти, венчала голова волка. Тоже неестественно большая, и на ней выделялись налитые кровью глаза размером с мой кулак. Чудовище рычало, то и дело обнажая клыки.

– Убей его! – раздался крик справа. Истеричный и властный голос, так не похожий на голос моей Аэле. – Убей монстра, и я исполню все твои желания.

Мне хватило мгновения, чтобы, бросив взгляд через плечо, увидеть богиню. Элея лежала в темной луже и прижимала к животу какие-то тряпки. В сердце лишь на миг шевельнулась злая радость: ну и кто теперь у нас всемогущее существо? Вот только мага рядом с ней не было. Куда он мог деться? Любой из его фокусов был бы сейчас бесценен.

Я снова повернулась к полуволку-получеловеку. Его огромные кисти заканчивались изогнутыми когтями, с которых падали тяжелые черные капли. Монстр вновь оскалился, но не двинулся с места и не сделал попытки напасть.

Я сжала меч: пальцы плохо слушались после паралича. Рукоять то и дело норовила выскользнуть из взмокшей ладони. Как же я, Войя возьми, справлюсь с этой тварью? Где Слэйто, когда он так нужен?

Волк почему-то не спешил нападать. Он бросал взгляды на животное, лежавшее посреди вытоптанной поляны, чья грудь лихорадочно вздымалась и опадала. Я почувствовала себя чуть смелее и двинулась вперед.

– Правильно. Вспори брюхо этой твари! – вскричала Элея. – Он напал на меня и Слэйто! Он почти убил нас! Убей, уничтожь…

Я еще крепче сжала корундовый меч. Не ради богини, но ради себя – я должна это сделать. Мне надо выжить и помочь магу. Еще мгновенье, и я бы бросилась…

Голос мага прозвучал в голове настолько ясно, будто Слэйто возник из ниоткуда и прошептал мне их на ухо. Пошатнувшись, я чуть не упала. Зверь зашипел.

«Ты смотришь, но не вглядываешься. Не видишь всей картины. Вслушайся в это место». И совсем тихо: «Когда ты дерешься, движешься быстро, словно ветер. Попробуй так же быстро думать».

Что-то не складывалось во всей этой головоломке. Почему монстр не нападает? Почему он молчит – ведь почти все чудовищные твари, которых я встречала, могли говорить? Чего он ждет? Сзади надрывалась Элея. Но дело было не в ней и не в этом саду. Разгадка лежала на поверхности. Слушать это место… и я стала слушать.

И услышала – сначала тихо, затем чуть громче. Поскуливание, доносившееся из развалин. Монстр проследил за моим взглядом. И вдруг в его глазах промелькнуло такое отчаяние, какое не могло скрыть даже звериное обличье. Отчаяние, страх, боль. Взгляд полуволка-получеловека метался между развалинами и поверженным зверем между нами. А там, среди белых камней мелькнуло темное пятнышко, затем еще одно.

Огромный зверь опустился на передние конечности, шерсть у него на загривке встала дыбом. Он решился на смертный бой, чтобы защитить самое ценное.

Я опустила меч.

– Уходи.

Монстр не обратил внимания на мои слова. Я же буквально слышала, как звенят его мышцы, напрягшиеся перед прыжком.

– Уходи! – заорала я так громко, что монстр отпрянул. – Забирай свою семью и просто уходи.

Полуволк-получеловек растерялся. Он недоверчиво смотрел на меня своими жуткими красными глазами. Между тем из груды белых камней выбрался пушистый комочек и, подвывая, бросился лежащему существу. Сверкнули когти, и я поняла, что на земле лежит еще один гигантский полуволк. Нежно, как только возможно, огромная лапа притянула к себе малыша, чтобы оградить от всего, даже ценой жизни.

– Она ранила твою женщину. Она угрожала твоим детям. Да, ты в ярости. Но еще больше ты напуган. Поэтому забирай семью и уходи – я не буду бить тебя в спину. – С этими словами я отшвырнула корундовый меч далеко в сторону.

– Глупая а-штаа! – закричала Элея. – Идиотка. Убей их. Просто убей.

Я развернулась к ней:

– Когда же ты сообразишь, что я не охотница на волков! Я не могу убить в себе чувства! Есть время идти в бой, а есть время отложить меч и рискнуть всем. Я не буду убивать детей, пусть даже это дети волка. – Я почувствовала себя опустошенной и добавила: – Именно это пытался мне объяснить Слэйто все время, что мы были рядом. Я не безжалостная убийца. Мне никогда не стать салана-но-равэ.

Поворачиваться было страшно. Я понимала, что, отбросив меч, лишила себя последней надежды на защиту. Один прыжок монстра – и не будет никакой Лис. Но тот не прыгал, он внимательно меня рассматривал.

– Я запомню это, не-охотница-на-волков, – утробно прорычал полуволк-получеловек. Затем тявкнул в темноту, и из щелей между белыми камнями высыпало полдюжины маленьких пушистых волчат. Все окружили поверженную мать, поглядывая на меня с испугом. Волк-отец закинул безвольное тело волчицы себе на спину, помогая себе головой и передними лапами. Затем все семейство двинулось в ночь.

Я отошла, чтобы их пропустить. Даже Элея прервала свой поток ругани, наблюдая, как волки скрываются в гуще сада.

Стерев со лба выступивший пот, я подошла к богине. Она лежала, нелепо раскинув ноги. Без своих трюков с превращением она казалась обычной девчонкой, невзрачной, злой, усталой. То, что я сначала приняла за тряпки, оказалось ее внутренностями. Видимо, волк сильно полоснул ее когтями по животу после того, как она напала на волчицу. К горлу подкатывала тошнота, когда я смотрела на темное месиво, которое Элея пыталась удержать руками.

Рядом с ней виднелась бледная тень, лишь присмотревшись к которой можно было узнать Пушка. Лис больше не был реальным животным – стал скорее идеей, заключенной в едва видимую оболочку. Богиня теряла силы, и ее фамилиар растворялся в воздухе.

– Это ничего, ничего, – торопливо заговорила она. – Это просто смертная оболочка. Просто принеси килиаз. И я одарю тебя. Дам все, что только ни пожелаешь. Но, пожалуйста, скорее…

– Где Слэйто? – устало спросила я. Мне было не до торгов с этой растерзанной куклой.

– Он… просто… – Элея решила не юлить. – Он был слаб: не настоящий Сияющий, а лишь след моей остаточной магии. Чтобы защититься от той твари, мне пришлось высосать его досуха. Кто же знал, что тут окажется двое монстров…

– От него ничего не осталось? – спросила я и сама удивилась своему спокойствию. – Даже тела?

– Он рассеялся, Лис, – даже с отголоском сожаления произнесла Элея.

Я вздохнула. На лице богини заиграла робкая улыбка надежды.

– Ты принесешь килиаз, верно? Нельзя, чтобы мир оставался без любви!

Я посмотрела на Элею с печальной усмешкой: ну надо же – богиня, а не понимает простейших вещей.

– Мне наплевать на этот мир. Все, что мне было в нем дорого, рассеялось или стало чужим. Я найду килиаз, о да. А затем открою его сама. В прошлый раз мне так и не удалось заглянуть в ларец в белой башне. Теперь у меня есть второй шанс.

Лицо богини исказила ярость:

– Тебя ничему не учат истории, Лис? Даже история Тоби, который открыл ларец и умер в муках. Некоторые вещи просто не предназначены для людей! Позволь мне.

Но я ее уже не слушала, какая разница, что она твердит. Я открою ларец, потому что… а почему бы и нет? Это подходящий ответ для меня.

Белые камни бывшего святилища обвивал плющ, серебрившийся в свете полной луны. Основание башни составлял большой белый круг валунов. Выходит, Слэйрус перестроил святилище Элеи по своему вкусу. Как похоже на Слэйто, которого я знала. Эта мысль вызвала улыбку.

Килиаз стоял в самом центре круга камней. Большая шкатулка, вырезанная из белого мрамора, она даже выглядела невероятно тяжелой. Волки не тронули его, вероятно, боялись магии, которую килиаз излучал. А вот меня, наоборот, манили эти завихрения силы. Темная аура, окутывавшая меня словно плащ, начала потрескивать.

– Здравствуй, – сказала я ларцу. И открыла его.

Килиаз был пуст.

Камин потрескивал, как живое существо. Впрочем, крупный рыжий кот, гревшийся возле огня, урчал так громко, что заглушал даже треск поленьев. Я засмеялась, когда кот Гомуль подпрыгнул в ужасе при виде уголька, выкатившегося к его лапам.

Бабушка сидела в поскрипывающем кресле-качалке. Она была сморщенной, словно печеное яблоко. У нее почти не осталось зубов, а вокруг глаз паутинкой расходились тысячи морщинок. И хотя она носила тысячу кофт и рубах и пахла, точно старый пыльный мешок, я ее очень любила.

И вот сейчас, разглядывая бабушку, качающуюся в своем кресле возле камина, с вязанием на коленях, я почувствовала такой прилив любви, что бросилась обнять ее.

– Ну-ну, тыковка моя, что ты, что ты, – проворковала бабушка и обняла меня своими мягкими, как свежий хлеб, ладонями. Мы с утра с ней пекли, и теперь я могла думать о ее руках только как о двух мякишах сдобной булки.

– Бабусь, – сказала я, уткнувшись головой ей в колени, – а ты будешь жить вечно?

– Упаси боги, нет, дитя. А к чему это?

– Просто. – Глаза против воли наполнились слезами. – Как же я без тебя, бабуль?

Я приезжала к ней не так часто, как бы мне хотелось. Может, раз в год, а иногда и реже. Мои родители не слишком гордились бабулей. Потому что они были важные и жили в замке, а бабуля была простой и жила в деревне. Она была смешной и глупой, по их мнению. Для меня же она была лучше всех на свете. Только бабуля умела так ловко месить тесто и управляться с курами. А когда никто не видел, она учила меня всяким шалостям и играм. Вчера мы запускали камни-блинчики по воде, а завтра она обещала соорудить мне качели во дворе, подвесив к веткам старой яблони дощечку. Мама и папа всегда считали, что я во всем виновата сама. А бабуля всегда меня утешала и угощала изюмом, доставая его из кармана своего старого передника.

– Сын мясника, Фукс, сегодня сказал, что все старые люди умирают. И я с ним подралась, – мрачно сказала я.

– Ну, надо же. – Бабуля неожиданно мне подмигнула. – И что, хорошенько ему наваляла?

– Ну ба, я же девочка, а девочки не дерутся, – протянула я. А потом, убедившись, что нас может подслушать только кот Гомуль, прошептала: – Конечно, наваляла.

Бабушка захихикала. Это и меня заставило засмеяться. Мы были как две заговорщицы, замешанные в одном злодействе.

– Ну, так что? Ты правда умрешь?

– Умру, деточка. Но это не главное. Главное то, что здесь, – постучала она мне по голове согнутым узловатым пальцем.

– Тут голова, – проговорила я немного неуверенно.

– Многие думают, что мы любим сердцем, – бабуся положила руку на левую сторону груди, скрытую под тысячей кофт. – Но на самом деле истинная любовь всегда в голове. Когда не остается от человека даже праха, когда нет ни одной его вещи, все, что о нем остается, – это память. Ты ведь будешь помнить меня, котеночек?

– Да, бабуля. – Я почувствовала, что мы обсуждаем что-то невероятно важное, но очень грустное. Уголки рта сами собой поползли вниз.

– Если однажды, когда тебе будет тяжело, ты вспомнишь, как мы хихикали в этой комнате возле камина и как тебе было хорошо – это и есть любовь. И эта любовь позволит мне жить вечно – вот здесь, – она еще раз постучала пальцем мне по голове.

– У меня в голове не очень много места, – растерянно сказала я. – Но живи там, пожалуйста, столько, сколько тебе надо!

Бабуля почему-то только рассмеялась моим словам:

– Достань-ка вишневый джем из буфета, детка.

Я развернулась и побежала к буфету из вишневого дерева. Секретному хранилищу моей бабули.

– Да не там, тыковка. Справа, за банкой с огурцами. Ты умираешь, деточка, твое тело умирает возле килиаза.

Я обернулась к бабуле:

– Что ты сказала?

– Да не там ищешь джем, дуреха. Эх, все самой. – Бабуля встала из кресла и прошла к буфету. – Забыла, что ли, где у нас сладенькое хранится? Тебе надо возвращаться, если хочешь жить дальше. Вернуться в тело.

– Бабуль? – жалобно произнесла я.

– Помни, что вишневый джем лечит тысячу болезней. Но он не поможет тебе вернуться. Дверь за тобой, пора прощаться.

Я взглянула бабушке в лицо. Какая она старенькая и сморщенная, но смотрит на меня с такой нежной любовью. Уже не на девочку, прижимающуюся к ее коленям, а на взрослую женщину, покрытую шрамами, изуродованную и изуродовавшую саму себя. В лисьей броне и запыленных сандалиях.

– Бабуль, – тихо сказала я. – Я так рада была повидать тебя снова. Ты у меня всегда здесь, – постучала я себя пальцем по голове.

– Ну и славно. А теперь иди, – указала она на дверь у меня за спиной. – Все будет хорошо, тыковка. Все будет ладно и складно.

Я почти развернулась к выходу из ее ветхого домика, когда заметила слабый отблеск света. Напротив входной двери, там, где у бабули всегда стояла прялка, появилась другая дверь. В настоящем доме моей бабушки ее никогда не существовало, а эта дверь была приоткрыта, и сквозь щель пробивался неяркий мерцающий свет.

– Бабуль, а что за той, другой дверью?

Бабушка хитро сощурилась:

– Девочка моя, ты всегда была такой шалуньей. Может быть, пора угомониться? Тебе пора отдохнуть. Взгляни на себя, совсем не кушаешь!

– Ну, бабу-у-ль…

Она сокрушенно покачала головой:

– Вся в мать. Постоянно нарушаешь правила. Все вброд, а ты против течения. Так вот что я тебе скажу, – грозно прибавила бабушка, но потом вдруг добродушно рассмеялась: – Так и надо, деточка! Этот мир надо рвать когтями и грызть зубами, отвоевывая свое. Давай-ка пошалим напоследок…

С этими словами она распахнула дверь у себя за спиной. Белый свет залил все вокруг.

Белую комнату наполнял нежный, струившийся будто от стен свет. Посреди комнаты на обычном стуле, разительно отличавшимся от всей белоснежной обстановки, сидел Слэйто. Взгляд мага был устремлен вдаль и не сфокусировался ни на мне, ни на той, кто вошла в комнату вслед за мной, прикрыв дверь в дом бабули.

– Он жив? – сказала я, обернувшись к Элее. Я чувствовала ее кожей и не обманулась. Богиня любви Королевства и сопредельных земель вернула себе силу и явилась мне во всей красе. Она была все той же обычной девочкой, ничем не напоминавшей Аэле, но сейчас словно светилась изнутри, даря сияние и комнате, и каждому предмету в ней. Это свечение было настолько мощным, что я машинально отступила на шаг, боясь, что оно могло обжечь. Рядом с Элеей полыхало рыжее пламя, иногда принимавшее форму огромного лиса. Пушок не исчез навсегда, теперь фамилиар Кисуно занял место возле хозяйки в своем истинном облике.

– В этом месте никто не бывает мертв или жив, – ответила богиня своим настоящим голосом, не похожим на человеческий.

– А снаружи? Я умерла возле килиаза?

– Нет, просто сидишь возле него с открытым ртом. Должна признать, ты выглядишь неимоверно глупо – того и гляди слюна закапает.

Элея больше не казалась враждебной. Я только сейчас заметила, что на ней те же одежды, в которых она была в Волчьем саду: разодранные на животе и темные от крови. Сейчас в прорехах виднелась только бледная кожа. Девушка увидела, куда я смотрю, и провела ладонью по ткани:

– И да – если уж ты спросила, – мне намного лучше, благодарю покорно.

– Ты не злишься? – спросила я как можно деликатнее. – Я ведь бросила тебя умирать в Саду. А сама пошла открывать килиаз… чтобы умереть… вероятно. Я все еще не знаю, зачем это сделала.

– Боги, какая же ты а-штаа, – миролюбиво сказала богиня. – Я боялась, что, для того, чтобы восстановиться, сама должна была открыть килиаз. Но Слэйрус хорошо потрудился. Сила, которая вырвалась из ларца, окутала весь сад. Мне хватило малой ее толики, чтобы окончательно пробудиться и вернуть к жизни своего друга. – Она ласково провела по огненному Кисуно пальцами, и тот вспыхнул. – Вот если бы ты оставила килиаз закрытым, это могло бы обернуться бедой для тебя, меня и всего окружающего мира.

– А разве я не должна была умереть, как Тоби, который открыл ларец с истиной?

Элея покачала головой, как старая нянька, вынужденная отвечать на вопросы неразумного ребенка:

– Вы, люди, такие несообразительные. Сколько веков ни живу, не перестаю этому удивляться. Человек от момента рождения до самой смерти пребывает в дремучем незнании. Истина для него незнакома и чужда. Даже малая ее доля меняет людские судьбы, а та концентрация, что была в килиазе, смертельно опасна.

С любовью же вы живете бок о бок с начала ваших дней. От первого материнского поцелуя до последней мысли на смертном одре. Все ваше существование пронизано любовью. В огромных, неимоверных дозах вы облучаетесь ею каждый день. Слэйрус тоже этого не понимал, он хотел найти эссенцию любви – универсальный ее экстракт. Бедный мой мальчик, он так и не понял, что ее можно было добыть из любого мальчишки с грязными пятками на окраинах Королевства.

– Но бабуля сказала, что мое тело умирает.

– Твоя бабуля – чу́дная старушка, Лис, и она права. Но ты умираешь не от осознания любви, как произошло с Тоби и истиной. А просто потому, что на слишком долгий срок оставила свою телесную оболочку.

Я судорожно сглотнула:

– Как давно я открыла килиаз?

– Почти два дня назад, – ответила богиня. – Тебе пора домой.

Я обернулась и посмотрела на Слэйто, который безучастно смотрел вдаль.

– Я хочу забрать его с собой.

– Это лишь память о нем, не он сам. Твоя память и, может быть, моя. Настоящий Слэйто рассеялся в пыль. И если это что-то значит, то мне жаль, что все так вышло.

– Да ничего тебе не жаль! – В сердцах сказала я. – Ты такая же салана-но-равэ, каким был Слэйрус. Вам на всех вокруг наплевать.

– И все же… – Богиня погладила меня по плечу и начала мягко, но настойчиво разворачивать меня к двери. – У тебя в Королевстве масса незаконченных дел.

Я уловила движение краем глаза. Едва заметное шевеление двух-трех пальцев Слэйто. Возможно, мне оно лишь привиделось, но даже этого для меня оказалось достаточно, чтобы вырваться из цепких рук Элеи.

– Ты однажды оживила его! – воскликнула я. – Ну же! Просто сделай это снова.

Богиня покачала головой:

– Я спасла двух полуживых существ. Слила их в одно – и ты сама знаешь, что получилось.

Я почувствовала себя защитником на суде:

– Отлично получилось. Был высокомерный сноб Сияющий и деревенский простофиля, открывший опаснейший артефакт из глупого любопытства. – Я кивнула на Слэйто. – Замечательно получилось. Он настоящий, не сшитая кукла, которую можно выбросить.

И снова легкое шевеление пальцев, которого опять не заметила Элея. Она подошла к двери и распахнула ее. Я не видела, что находится за дверью, но в белую комнату ворвался густой аромат – смесь запахов перегноя, кислых яблок и влажной земли.

– Прошлое не вернуть, Лис. – Она указала на дверной проем. – Тебе надо идти вперед, к своему будущему.

– Слэйто может быть моим будущим! – В отчаянии произнесла я.

Снова движение. Что он пытается сказать мне? Движение вниз? Пол?

И я уселась между магом и богиней. Должно быть, со стороны это выглядело смешно. «Рухнула, как мешок с навозом», – говаривала самогонщица Джудит в «Хлипком мосту». Эта белая комната, богиня, напряжение последних дней – все это тяжким грузом легло мне на плечи.

– Что, почему… Почему ты села? Тебе надо идти, – сказала Элея повысив голос.

Это было неожиданно. Я вдруг получила новую неразыгранную карту. Богиня начала нервничать, чего ранее с ней не бывало в ее сиятельном обличье.

– Я никуда не пойду, Элея, – твердо ответила я.

– Ты умрешь, – тихо сказала она. – Тебе надо вернуться в свое тело. Я ведь могу и приказать тебе.

– Пошла ты… – я использовала такое крепкое словцо из заокраинского языка, что покраснела бы большая часть моего ратарана.

Судя по вытянувшемуся лицу Элеи, на праматери языков, на которой говорили боги и от которой произошли людские языки, это слово имело сходное значение. Но она быстро преодолела замешательство.

– Там много незавершенных дел. Пишется книга судьбы, и некоторые страницы суждено заполнить именно тебе. Останешься здесь – в мире нарушится баланс. Природа попытается восполнить пустоту, и… даже боги не знают, к чему это приведет.

Я с ироничной усмешкой взглянула на Элею:

– А мне-то какое дело до мира? До богов? Вас что-то не особенно интересует мое счастье. И… – Я резко подняла руку, предупреждая желание богини возразить. – Можешь не говорить мне о тысячах невинных жизней. Мне правда плевать. Во всех сказаниях герои предпочитали приносить свои чувства и своих близких в жертву ради мира. А я… Я – отвратительный герой.

Ухмыляясь, я следила за тем, как на лице богини отражается работа мысли. Для чего бы я ни была нужна на земле, стало ясно, что за мою пропажу ответственность нести именно ей. Еще одно едва заметное движение пальцев Слэйто. Погоди, маг, еще немного.

Элея задумчиво теребила рваные края своего рубища, Кисуно полыхал рядом. Время в этой комнате текло иначе, и не исключено, что снаружи пролетел еще один день. Перед богиней явно стоял непростой выбор, но я не хотела упрощать ей задачу, поэтому молчала. Наконец Элея приняла какое-то решение. Она указала за мою спину:

– Кого из них ты заберешь с собой?

Я обернулась. Теперь позади стояло два стула. На одном сидел Тоби, низкорослый, хромой, с веснушчатым лицом и раскосыми глазами подросток. На другом – Слэйрус, почти на голову выше мальчика печальный, красивый и отрешенный от мира молодой мужчина. Более легкого выбора в моей жизни не было.

– Что за вопрос? Разумеется, я заберу обоих. Я не знаю этих ребят. Судя по всему, один был редкостным гордецом, а другой – идиотом. Мне нужен Слэйто, а не парочка неудачников.

– Это будет сложно, – произнесла богиня тихо.

– А ты постарайся. – Я поднялась с пола и одобрительно похлопала ее по плечу. – Не ради меня, так ради невинных душ нашего мира, – прибавила я, надеясь, что богиня не уловила сарказма.

– Еще семь сотен и семьдесят семь дней. Нет, Лис, не спорь! Это все, что я могу. Это все, что может любой из богов! Подумаешь о лучшем варианте уже сама через два года. Если вы оба будете живы.

С этими словами Элея ловко провела по живому огню Кисуно ладонью и плавным движением собрала своего фамилиара в некое подобие шара. Полыхающая огнем, на вид раскаленная сфера покоилась в руках у богини.

– Ты, должно быть, шутишь, – проговорила я. – Что мне делать с Пушком, то есть с Кисуно?

– Фамилиары богов – больше, чем просто компаньоны, Лис. Мы прячем в них часть нашего могущества, вкладываем в них наши тайные знания. Говоря языком простых людей, Кисуно – это моя личная заначка на период тяжелых времен. Как раз таких, какие ты мне решила устроить.

– И что я буду с этим делать? – перебила я Элею. – Оно выглядит горячим и опасным.

– Ты можешь и отказаться, – пожала плечами богиня. – Но эта живая сила на время даст оболочке Слэйто шанс на жизнь. Разумеется, если он не слишком далеко ушел по небесным дорогам. Он может откликнуться на твой зов, а может и не услышать тебя. Это уже не в моей власти.

– А в прошлый раз у тебя был другой лис? – недоверчиво спросила я, разглядывал шар-Кисуно. – В белой башне на севере, оживляя мальчика Тоби и Слэйруса, ты использовала те же силы?

– Я не циркач, дрессирующий лис, чтобы у меня их была пара. – Элея начала терять терпение. – Кисуно – мой друг и сподвижник. Я отдаю его силы, лишаюсь его общества на два года, по твоей глупой прихоти. Покинь он меня на более долгий срок, я могу потерять его навеки. А этого я не допущу даже ради судеб земли.

– Что до прошлого раза я использовала большую часть магического дара Слэйруса, чтобы объединить Сияющего и паренька. Если сделаю это еще раз, то от мага ничего не останется, и ты получишь только Тоби, – сказала Элея без тени злорадства, просто сообщая о последствиях.

Я оценила это и решила не настаивать. Прямо скажем, я была не лучшем положении, чтобы торговаться.

С некоторым сожалением богиня прибавила:

– Прощай, друг. – И она вложила горящий шар в мою раскрытую ладонь.

Как ни странно, Кисуно не обжигал, но дарил мягкое тепло, разливавшееся не только по руке, но по всему телу.

Я посмотрела через плечо. Мужчина и мальчик на стульях вновь объединились, став Слэйто, который больше не шевелил пальцами. Я перекатила шар из ладони в ладонь, следя за отсветами, которые эта концентрированная жизнь оставляла на коже.

– Ты хоть когда-нибудь его любила?

Этот вопрос у меня вырвался сам собой. Я даже глаз на богиню не подняла. Но она промолчала, и я с интересом на нее взглянула. Элея стояла, прикрыв глаза, словно погрузившись в воспоминания.

– Я богиня, Лис, – наконец сказала она. – Не забывай, что когда-то и я была салана-но-равэ, бесчувственной Сияющей. Я не умела любить. Но когда я была Аэле, – Элея лукаво взглянула на меня, – я была человеком, а это совсем другое дело!

– И что?.. – Шар застыл в моих онемевших от волнения пальцах. – Когда ты была Аэле, то и вправду любила Слэйто?

– Слэйто? О, милая, нет, конечно. – Богиня звонко рассмеялась. Я силилась разглядеть в ней девочку, за которую бы с радостью отдала жизнь. К сожалению, Аэле уже давно исчезла. – Сложно полюбить растяпу Слэйто, тем более когда большую часть пути он пялится на другую. С другой стороны, ты, Лис, смелая, волевая, так заботилась о бедняжке Аэле. О нет, сейчас я помогаю вовсе не Слэйто.

Элея с неожиданной для ее маленького тела силой притянула меня к себе и поцеловала. Огненный шар чуть не выпал у меня из рук. По голове словно ударили молотом, так что в ушах зазвенело – не самые приятные ощущения дарят нам поцелуи богов. Хотя, когда она отпустила меня, на секунду мне показалось, что в светло-серых глазах богини я увидела всю любовь мира. Зрелище меня не впечатлило.

– Если передумаешь насчет того, чтобы стать богиней, зови, – шутливо произнесла Элея.

Я лишь покачала головой и повернулась к сидящему на стуле Слэйто. Кем он мне только ни казался раньше: и пугалом, и кузнечиком, и летучей мышью. Но сейчас он напоминал лишь марионетку с обрезанными нитями. Сердце сжалось от жалости и боли.

– Ты просто не помнишь, от чего отказалась, Элея. Когда ты была Аэле, то имела гораздо больше.

Я поднесла шар-Кисуно к безжизненному лицу мага. Мягкий свет лизнул щеку. От тепла ресницы затрепетали, но больше ничего не изменилось. Затем шар словно разлился горячим воздухом и между моих пальцев заскользил к Слэйто, впитавшись в бледную кожу, в вырез рубашки, в волосы и даже в одежду. Но ничего не изменилось и теперь. Я высвободила пару светлых прядок и светлую косу, зацепившуюся за спинку стула. Возможно, движения пальцев лишь почудились мне – потому что я страстно желала, чтобы Слэйто снова был здесь.

– Ну что ж, – я порывисто обняла мага, – я хотя бы попыталась, верно?

Воцарилась такая тишина, что я услышала стук своего сердца. Мерно и уверенно оно билось, сражалось за каждую секунду жизни. Вероятно, в Волчьем саду оно замедлялось, чтобы остановиться навсегда. Внезапно я услышала другой звук: тихий, словно звучавший в отдалении. Сначала его было сложно распознать – он маскировался под биение моего сердца, следовал за каждым ударом. Так точно попадал тон в тон, ритм в ритм, что поверить было сложно. Это было биение другого сердца.