Глава десятая
Володя ворвался к Сашеньке с неизменным зачином:
– Мама, мама, а правда?..
Пять лет, кто не помнит, – возраст отчаянного любопытства и невероятных сомнений. Маленькому человечку еще сложно отличить правду от вымысла, сказку от были, потому он ищет помощи у главных авторитетов – родителей.
Сашенька раздраженно, потому что уже не в первый за утро раз, оторвалась от дневника:
– Ну, что опять?
– Мам, мам, а правда, что княгиня Ольга святая?
– Угу! – подтвердила княгиня.
– Мам, мам, а правда, что она живых древлян в землю закопала?
– Да, да! Ступай! – Сашенька отмахнулась, мол, мешаешь.
Хотелось еще вчерашний визит Выговского описать.
Заявился Антон Семенович поздно, уже ко сну собирались, поделился неприятными для Диди новостями.
Первая: представлять обвинение на процессе будет закадычный враг Тарусова – Дитцвальд.
Донос на Дмитрия Даниловича, о котором уже упоминалось, вышел боком самому доносителю – коллеги и студенты устроили Фердинанду Эдуардовичу обструкцию, и он был вынужден подать с университетской кафедры в отставку.
На какое-то время неприятели разошлись в стороны, но судебная реформа свела их снова: Дитцвальд поступил на прокурорскую службу, а Диди в газету, где не упускал возможности лягнуть противника в репортажах из зала суда.
И вот Фердинанду Эдуардовичу выпал шанс поквитаться. Дело Муравкина, по единодушному мнению юридического сообщества, было для адвоката заведомо проигрышным, и Фердинанд Эдуардович приложил немало усилий, чтобы попрокурорствовать на процессе.
Вторую новость Сашенька учудила сама: против Антипа на суде будет свидетельствовать его жена.
Выговский кратко пересказал допрос «Маруси»:
– Тело Сидора видела, но что тот мертв, не поняла. Из-за жары плохо себя чувствовала. Как пришла с прогулки – завалилась спать, а когда очнулась, Сидор исчез.
Сашенька, отсев в уголок, подальше от сигарного дыма, вязала носочки для Володи. Обормот ей всячески помогал: то нитку коготком поймает, то клубок в зубы схватит. Прогнать котенка рука не поднималась. Уж больно мил!
– А вы Марусе 705-ю статью Устава уголовного судопроизводства зачитали? – строго спросил Выговского Дмитрий Данилович. – Муравкина имела полное право не свидетельствовать против мужа.
– Зачитали или не зачитали статью, не знаю, – честно признался Антон Семенович. – Марусю Крутилин допрашивал.
– Почему она все-таки объявилась? – вопросил риторически князь. – Я могу быть с вами откровенным? – Дмитрий Данилович сделал выжидательную паузу, Выговский кивнул, и Тарусов доверительно произнес: – Я пришел к заключению, что Антип Муравкин не убивал Сидора!
Антон Семенович расхохотался. Дмитрий Данилович был обескуражен:
– Что вас так развеселило?
– Я-то думал, страшную тайну откроете!
– Не вижу в сказанном ничего смешного!
– А я – секретного. Антип – ваш клиент. Вера в его невиновность – ваш профессиональный долг.
– Это не вера! – бросил разозлившийся князь. – Это результат моих умственных упражнений, которыми полиция в вашем лице себя не обременяет…
– Ах так? Вызов? Отлично! Поднимаю перчатку. Излагайте!
– Антип не убивал брата, он взвалил на себя чужую вину.
– Чью? – удивился Выговский.
– Той, кто ему дороже всех на свете!
– Маруси?
Сашеньке, конечно же, хотелось поправить мужа: Антип покрывает не жену, а Осетрова!
Быстро обдумав, Антон Семенович версию Тарусова решительно отверг:
– Нет, нет. Невозможно!
– Почему вдруг? – поинтересовался Дмитрий Данилович.
– Сидору голову отсекли одним ударом. Несомненно, мужская рука!
– Голову, тут не спорю, отрубил Антип, – согласился князь. – А вот смертельный удар нанесла Маруся.
– Хороша семейка! – усмехнулся Выговский.
– Маруся защищала свою честь! А Антип, как настоящий мужчина, решил выгородить жену. Я долго думал сегодня над его решением и пришел к выводу, что оно в корне неправильно. Если бы Маруся призналась в убийстве, присяжные бы ее оправдали, а Антип, в свою очередь, получил бы весьма небольшой срок за попытку избавиться от тела. Я обязательно должен встретиться с Марусей. Объяснить, убедить! Антон Семенович, подскажите, пожалуйста, адресок! Я знаю, не положено, но в канцелярии суда, куда Крутилин передал протокол, я потеряю весь вторник, последний перед судом рабочий день. Буду крайне вам признателен!
Выговский улыбнулся:
– Я предчувствовал эту просьбу. Держите! Выписал из протокола, – и протянул князю сложенную пополам бумажку.
– Моховая двадцать шесть, дом Михалевой, в подвале, – прочел вслух Дмитрий Данилович. – Писарь не напутал?
– Нет! Крутилин сам протокол писал. А в чем дело?
– Да знаю я этот дом. Сашенькина приятельница там снимает квартиру…
– С мужем. Чечковы! – уточнила Александра Ильинична.
– Платят пятьсот рублей.
– В месяц, – снова дополнила мужа княгиня.
Выговский присвистнул:
– Дороговато…
– И я про то. Откуда у Маруси такие деньги?
– Но в подвале же не пятьсот! – воскликнула Сашенька.
Крутилина место проживания Маруси удовлетворило, а вот Диди – нет.
– В подвале у Михалевой, как и положено, ледник и выгребная яма, – напомнил Дмитрий Данилович. – Никто там не живет.
– Может, она угол сняла? – не сдавалась Сашенька.
– Углами и комнатами Михалева не сдает. Дом у нее фешенебельный! – Диди вновь обратился к Выговскому: – А почему Крутилин протокол сам писал?
– Так воскресенье было. Выходной!
– То бишь он вчера ее допрашивал? – Тарусов вскочил, словно гончая, почуявшая зверя.
Сашенька в ужасе зажмурилась. Неужели догадался о ее похождениях? Но мысли мужа летели в ином направлении:
– А Дитцвальд? Когда Дитцвальд назначение получил?
– При чем тут Дитцвальд? – изумился Выговский.
– Потом объясню! Когда?
– В субботу!
– В субботу, в субботу… – Дмитрий Данилович бросился было к письменному столу, но по дороге передумал, развернулся и задал новый вопрос: – Дитцвальд приезжал к Крутилину в субботу?
– Да! Чаи гоняли. Они часто…
– Все ясно! Вот сволочи!
– Кто? – Выговский выпучил глаза.
Сашенька тоже ничего не поняла, да еще Обормот вмешался – уселся на плечо и аккуратно водил мохнатой лапкой по лицу. Словно травинкой щекотал.
– Как кто? – удивился Дмитрий Данилович. – Дитцвальд с Крутилиным вашим!
– Поясните…
– Протокол допроса Маруси – фальшивка!
– Я не понимаю…
– Что тут понимать? В субботу Дитцвальд получает дело, изучает и приходит в ужас, потому что сыскное отделение не удосужилось подкрепить признания Антипа доказательствами. Ни топора у вас нет, ни следов крови, Сидора в тот день на Резной улице никто не видел…
– Дворник его видел, одноглазый!
– Его свидетельство я разобью в два счета.
– Каким образом?
– Придете в суд – услышите. Дитцвальд – мерзавец, однако не дурак. Шаткость ваших обвинения заметил сразу. И понял, что, если вдруг Антип Муравкин на суде откажется от признательных показаний, дело может развалиться. Поэтому и подбил Крутилина фальшивый протокол написать.
Вечно сутулый Диди распрямился, в добрых его глазах сейчас сверкали воинственные искорки. Сашенька обожала эту метаморфозу, когда муж в пылу спора из чудаковатого профессора внезапно превращался в яростного трибуна, каверзными вопросами и сокрушительной логикой способного загнать в угол любого оппонента.
– Да что вы такое говорите? Иван Дмитриевич – наичестнейший человек! На подлог он не способен!
– Ваш Иван Дмитриевич положение свое вынужден прикрывать, потому что ошибок натворил! Почему, например, в расследовании судебный следователь не участвовал?
– Тоже мне ошибка… Занят был Пискунов. Чрезвычайно! Записку Ивану Дмитриевичу прислал с курьером. Мол, всецело доверяю, занимайтесь сами, а как освобожусь, бумажки все подмахну! – выпалил Выговский. – Ох…
– Никогда, никогда не будет в нашем государстве порядка! Потому что чины, призванные охранять закон, сами же его и нарушают. Кстати! А вчера Пискунов тоже был занят? А? Почему Крутилин сам Марусю допрашивал? Какое он право имел?
– Согласно пункта восьмого «Наказа полиции о производстве дознания»…
– Он когда был написан? Десять лет назад! И прямо противоречит новому уставу! Лучше сознайтесь, Антон Семенович. Как друг советую!
– Но в чем?
– В том, что не было никакого допроса!
– Что вы такое говорите?
– Не перебивайте! Допроса не было. И Маруси тоже не было. Как в деревню она уехала, так больше и не объявлялась! И в суд не придет. А при неявке свидетеля Дитцвальд сможет огласить протокол ее допроса. Тонко придумали, мерзавцы! С адреском вот промахнулись.
Сашенька была довольна. Если с подобной страстью и убежденностью муж выступит на суде – успех обеспечен. А то, что Диди покамест заблуждается, – беда не велика, просто он многого не знает. Но завтра, когда Сашенька отыщет Марусю, Антип ему откроется.
– Стало быть, вы утверждаете, что Крутилин Марусю не допрашивал? – с ехидством спросил Антон Семенович. – И протокол сочинен с первого до последнего слова?
– Да-с! Именно так.
– А вот и нет! Я видел вчера Марусю, своими глазами. В кабинете Ивана Дмитриевича!
Дмитрий Данилович побледнел. Довольный Выговский продолжил:
– Я с самого утра на Сенной пиджачок нанковый, снятый с убитого, высматривал. Как отыскал, проследил за продавцом и сразу на Большую Морскую поехал за подмогой…
Князь в огорчении сломал в пепельнице недокуренную сигару, подошел к буфету, достал графин со столовым вином, дрожащими руками налил до краев хрустальный стакан.
К буфету, через оттоманку и спинку кресла, ринулся Обормот. Пробежался по полке, понюхал жидкость в стакане, громко чихнул.
– Такую шайку мы накрыли! – хвастался Выговский. Собственно, за тем и явился. – Один, правда, умудрился сбежать. Косое Рыло кличка. Но ничего, рано или поздно и его поймаем. Иван Дмитриевич обещал меня к награде представить…
Отогнав кота, Диди взял стакан, поднес к губам, выдохнул.
«Нет! Так не пойдет! Вчера коньяк, сегодня водка. Не дай бог, сопьется», – решила княгиня и ринулась на выручку. Рисковала, конечно, но, как известно, иначе побед с шампанским не случается!
– Антон Семенович! – позвала Выговского ласково. Даже чересчур ласково. – А вы Марусю сразу узнали?
Антон Семенович обернулся, посмотрел внимательно (у княгини заколотилось сердце), ответил не сразу, но честно:
– Нет!
– А почему?
– Спиной сидела.
– Значит, только когда обернулась, узнали?
– Да не оборачивалась она!
Диди, не пригубив, опустил стакан. Слушал с интересом. А Обормот, обмакнув в водку лапку, обнюхал ее, скривил мордочку и стал стряхивать с себя дурнопахнущую жидкость.
– Стало быть, Марусю вы по голосу узнали? – продолжила допрос Выговского княгиня.
– Да не мог я ее узнать. Когда пришли мы к Муравкиным с обыском, ребенок их спал. Городовой один снял таз с гвоздя и не удержал. От грохота малец проснулся. Голосистый он – жуть! Не горло, а труба-геликон. Иван Дмитриевич распорядился их с мамашкой на улицу выставить. Потому я Марусю и не запомнил…
Диди воспрял:
– Спасибо, Сашенька, спасибо, дорогая! И как тебе в голову пришло спросить про такое?
– Ты всегда недооценивал женское чутье.
– Антон Семенович! – князь вернулся в кресло. – Давайте рассуждать логически. Вы видели какую-то женщину, причем со спины, и голос ее не слышали, так?
– Да.
– Марусей Муравкиной ее назвал Крутилин?
– Да.
– Присутствовать на допросе предложил?
– Нет!
– Тогда ваш Крутилин хитрей, чем я предполагал. Подстраховался, мерзавец! Девку какую-то нанял, чтобы в случае надобности дежурный по участку подтвердил, что женщина к нему приходила…
– Дмитрий Данилович, поверьте, я вас понимаю! Вам хочется во что бы то ни стало победить Дитцвальда. Но вы на ложном пути! Забудьте про свои фантазии, посмешищем станете. Я уверен, что…
– Водки не хотите? – перебил его Диди. – Налил вот, да передумал.
– Не откажусь!..
Однако ночью Дмитрия Даниловича посетили сомнения. А вдруг он действительно пал жертвой собственных умопостроений? Жизнь-то всегда проще, обыденней, вульгарней. Гонимая нуждой Маруся Муравкина поступила в услужение, да хоть к тем же Чечковым, и очутилась в доме Михалевой. Возможно такое? Без спору! Вероятно? Весьма!
Наскоро позавтракав, Диди побежал на Моховую.
Сашенька тоже хотела посвятить этот день поискам Маруси, однако до трех часов, когда Осетров уезжает на якобы биржу, было еще далеко.
– Мам, мам! – Володя, оказывается, не ушел. – Разве может убийца стать святым?
– Так! – разозлилась княгиня. – Кто тебе про княгиню Ольгу рассказал? Женька?
– Сам прочел! – похвастался младший. – У Карамзина!
Да что ж такое! Сашенька дернула сонетку.
Следом за гувернанткой в Сашенькин кабинет ввалился Прыжов:
– Доброе утро твоему сиятельству! – пошутил он, целуя ручку.
– Доброе! Володя, почему ты с Лешичем не здороваешься?
– Уже здоровались, – ответил карапуз.
– Когда? – удивилась Сашенька.
– Так я давно пришел, – Прыжов устроился в кутаном кресле. – Десяти еще не было.
Княгиня удивилась еще больше:
– Почему не зашел?
– А я не к тебе, я к Наталье Ивановне.
Сашенька бросила в ярости перо:
– Наталье Ивановне водить гостей в дом запрещено!
Гувернантка залепетала в оправдание:
– Я подумала… решила… это ваш друг…
– Вот именно! Это мой друг.
– Простите!
– В последний раз. Вам следует заниматься Володей.
– Я занимаюсь…
– Я вижу чем! А бедный мальчик тем временем толчется у меня…
– Простите!
– Я спросить зашел! – возмутился Володя.
– И знаете, голубки, о чем он спросил? – все больше распалялась Сашенька. – Пятилетнему мальчику интересно, с чего вдруг княгиню Ольгу причислили к лику святых!
– Отличный вопрос, – погладил мальчика по голове Прыжов. – Молодец!
– Наталья Ивановна! Зачем вы дали ребенку Карамзина?
– Наташа не виновата, это я Володе посоветовал, – ответил за онемевшую гувернантку Прыжов.
Сашенька отметила про себя, что Лешич свою пассию уже по имени называет. Ладно, с этим после. Спросила с неприкрытым раздражением:
– Коньяку перепил?
– Володя интересовался, кто был первым царем, вот я и посоветовал почитать Карамзина.
– Володе пять лет. Он маленький! Он много просто не может понять.
– Ты про Ольгу? Тут я, признаться, тоже много не понимаю. Одних послов она закопала, других в бане уморила заживо, потом целый город спалила. Та еще равноапостольная святая!
Всплыли почему-то слова Выговского: «Хороша семейка!»
– С меня довольно! – сорвалась Сашенька. – Карамзина под замок…
– Мама…
– Наталья Ивановна! Почему дети не на прогулке? Двенадцать дня!
– Старшие одеты, Володю ждали.
– Шагом марш!
Прыжов поднялся:
– А ты куда? – остановила его княгиня.
– С ними прогуляюсь.
– Останься! Надо поговорить.
– Давай вечером, – предложил Лешич.
– Сейчас!
Прыжов усмехнулся, но спорить не стал. Сел. Они остались одни.
– Зачем ты морочишь Наташе голову?
– Я не морочу, – сказал Лешич и со значением добавил: – Я ухаживаю!
– Но ты же не любишь ее.
– А что, разве для брака любовь обязательна?
Сашенька опешила. Хотелось что-то ответить, но не находила слов. Лешич с напускным безразличием пояснил:
– Надоела, знаешь, неустроенность. Еда из кухмистерских надоела. Проститутки вот уже где! Представляешь, у каждой второй сифилис…
– Замолчи! Ты не в кабаке! – раздраженно оборвала его Сашенька.
– Ой! Простите, ваше сиятельство.
– Лешич! Давай серьезно. Я – твой друг, я желаю тебе добра. И, конечно же, хочу, чтобы ты обрел наконец счастье.
– Неужели? Позволь тогда напомнить, что осчастливить меня может лишь один человек. Ты!
– Это невозможно!
– Я знаю. Поэтому и решил как-то устроить свою жизнь.
– Лешич! Жена не котенок, ее нельзя выкинуть на улицу, когда надоест! Нельзя жениться назло мне.
– Назло тебе? А вдруг мы с Натальей Ивановной просто нашли друг друга? А? Я вполне себе обеспечен, Наташа мила, романтична, свежа…
– Слишком свежа. Ты ей в отцы годишься!
– Ну и что? Когда разница в возрасте была препятствием к браку? Как врач, я нахожу ее весьма физиологичной. Женщина стареет быстрее, после пятидесяти утрачивает самую важную свою функцию – деторождение. А с нею вместе и привлекательность. Морщины, дряблая кожа, усы… А мужчина и в шестьдесят, и даже в семьдесят остается мужчиной. Мы будем отличной парой.
– Рогов не боишься?
– Посетительница к вам!
Прыжов и княгиня вздрогнули от неожиданности. Клавдия Степановна, подчеркивая тем пренебрежительное свое отношение, никогда к Сашеньке не стучалась, просто открывала дверь и входила.
– Кто? – спросила княгиня.
Клаша, не отвечая, медленно доковыляла до стола, протянула Сашеньке поднос с визиткой. «Живолупова Поликсена Георгиевна», – прочла княгиня с изумлением. Что ей надо?
– Проси!
Комната сразу наполнилась тяжелым ароматом духов, который домовладелица разгоняла от себя огромным веером:
– Княгиня! Как рада вас видеть! Ехала вот мимо, решила навестить. Ах, князь! Такая честь для меня…
– Я… – Лешич хотел объяснить ошибку, но Сашенька перебила:
– Что вам угодно, сударыня?
Не хотелось тратить время на представления.
Живолупова, не спрашивая, уселась. Ответила с многозначительной миной:
– Разговор имею!
– Слушаю вас!
– С глазу на глаз. Уж простите, князь…
Сашенька секунду подумала, потом с милой улыбкой (куда только девалась недавняя ярость) обратилась к Прыжову:
– Дорогой, подожди в гостиной…
– Я, пожалуй, детей догоню…
– Нет! Мы не закончили.
– Как тебе будет угодно, дорогая, – Лешич доиграл свою роль до конца и не спеша удалился.
– Слушаю! – холодно, подчеркивая неуместность визита, поторопила Живолупову княгиня.
– Во-первых, еще раз простите за инцидент…
– Мы уже обсуждали…
– Во-вторых, я подумала… Уж больно я продешевила. За восемь рублей иные треть койки сдают!
– Позволю себе напомнить поговорку: уговор дороже денег.
– Оно конечно… Только вот муж у вас симпатичный. И любит сильно. От деток, смотрю, без ума. А ну как узнает?
– Что узнает?
– Что вы с другим мужчиною… встречаетесь.
Сашенька поняла, о чем силился предупредить ее вчера Прошка: Живолупова – шантажистка!
Княгиня поднялась:
– Вон! Пошла вон!
– Значит, поладим, – не шелохнулась Живолупова. – Сразу вон на «ты» перешли…
– Вон отсюда!
Если бы на месте Живолуповой был Диди, или Лешич, или кто другой, хорошо знавший Сашеньку, поспешил бы ретироваться, ибо в подобные мгновения наша героиня не владела собой, могла и в голову чем-нибудь запустить.
– Всего полтыщи прошу!
Сашенька закрыла глаза. Но даже и этот, самый опасный знак Живолупова игнорировала:
– Не думайте плохо. Не со зла! Стесненные финансовые обстоятельства… Ай!
Поликсена Георгиевна едва-едва увернулась от увесистой мраморной чернильницы.
Ишь ты, поди ж ты… А может и к лучшему! Ярость жертва выпустила, еще пять минут, и покорится судьбе. Рыдая, откроет ридикюль, отсчитает билеты…
– Ну зачем вы так, ваше сиятельство? Поверьте домовладелице, чернильные пятна плохо выводятся с ковра… Матушка! Пресс-папье не надо!
Живолупова вскочила вместе с креслом, слишком тесным для нее.
– Вон, говорю! – заорала Сашенька.
Бронзовое пресс-папье чуть разминулось с головой Живолуповой, с грохотом разнесло горшок с фиалками.
– Пожалейте себя! Иначе князю расскажу про вас с приказчиком! – завизжала Поликсена Георгиевна, грозя пальчиком в сетчатой перчатке.
Кутузов уверил ее, что видел посетителя, когда тот входил к княгине, и даже признал его – Прошка, старший приказчик Осетрова.
– Не утруждайтесь, – раздалось сзади. – Я все слышал!
Поликсена Георгиевна обернулась. В проеме, театрально заломив руки, стоял Лешич:
– Оставьте нас!
Конечно же, Поликсене Георгиевне хотелось задержаться. Давно лишенная семейных радостей, скандалы она видела последние десятилетия только на сцене. Ах, что сейчас будет? Даже потерянных пятисот рублей не жаль. Интересно, станет князь душить жену или прибьет по-простому, кулаком?
– Кресло оставьте, – напомнил Лешич Живолуповой. – В дверь не пройдет.
Та со второй попытки вырвала себя из плена:
– Всего хорошего!
Ей не ответили.
После залитого солнцем будуара в темном коридоре ничего было не разглядеть. Поликсена Георгиевна последовательно наткнулась на швабру, на ларь с зимними вещами, наступила на котенка, который заорал благим матом так, что она свернула не туда и вместо лестницы очутилась на кухне.
За столом, жадно чавкая, орудовал ложкой голый по пояс мужик. Было ясно, что это закоренелый преступник. Скошенный лоб, сломанный нос, близко посаженные глаза. Но толком разглядеть злодея Живолупова не успела. Увидев Поликсену Георгиевну, он перепрыгнул через стол, схватил ее за горло и приподнял. В глазах домовладелицы что-то ярко вспыхнуло и сразу погасло. Подумалось, что насовсем…
– Отпусти ее, Васечка! Отпусти! – раздался сбоку ангельский голос.
– Разболтает!
У Живолуповой мелькнула в голове последняя мысль: подслушивал не только князь, но и слуги.
– Она никому не скажет.
Пальцы на горле чуть-чуть разжались.
– Не скажешь? – спросил Поликсену Георгиевну злодей.
Живолупова рискнула приоткрыть веки. В светлых до тошноты голубых глазах душегуба не было ни интереса, ни сочувствия, ни даже досады, что помешали трапезе.
– Не скажешь? – каторжник повторил вопрос.
Поликсена Степановна затрясла головой.
– Если обманешь, из-под земли достану!
И выпустил. Не теряя ни секунды, домовладелица рванула к двери.
– Зонтик не забудьте! – закричал ей вслед ангельский голос.
Уже на лестнице, обмахиваясь веером, Живолупова сообразила, что спасла ее старушка-служанка. Надо бы свечку за нее поставить!
Мелькнула мысль сообщить в полицию. Но Поликсена Георгиевна сразу ее отогнала. Каторжник пообещал из-под земли достать, а на тот свет Живолупова пока не собиралась.
