Глава 8

С самого раннего утра, еще до рассвета, блистательный Мемфис полнился слухом: властительный фараон, живое воплощение Гора, соединился со своим могущественным отцом и вскоре отправится в последнее траурное плавание по великому Нилу. Ворота дворца были наглухо заперты, и на стенах дежурила молчаливая стража. Встревоженный шепот жителей столицы нарастал, постепенно становясь подобным штормовому гулу. Ночные события – нелепую попытку штурма – можно было бы счесть пьяной выходкой чужестранцев, когда бы ни привела она к столь фатальному исходу. Мертвые тела мятежников крючьями стащили к берегу и бросили в Нил на корм священным крокодилам, а город застыл в ожидании часа, когда жрецы назовут стране имя нового фараона.

Между тем во дворце царила паника, обуздываемая лишь железной рукой Микенца. Тот был мрачен и тверд, как замшелый утес среди волнующихся морских волн. Сейчас же, после смерти повелителя, он велел обыскать дворец, в особенности тех, кто приближался к спальне государя. В комнате одной из незначительных служительниц, жившей при дворце, воины обнаружили увесистый сверток с лидийскими золотыми монетами и драгоценностями. Она пыталась убедить стражников, что это ее сбережения за много лет, но пары ударов палкой оказалось достаточно, чтобы воющая от страха и боли служанка созналась в коварном умысле. Но хуже всего было сообщение, что на убийство ее подстрекал не кто иной, как Ба-Ка – престолонаследник, заждавшийся восшествия на трон.

Вскоре после этого во дворце был собран малый совет ближайших родственников государя. Возглавлять его по праву старшего был поставлен брат покойного, которого сопровождал его ближайший советник и родич, верховный жрец Ниау – Асхотен, чудесным образом вновь объявившийся в столице.

– Все мы теперь знаем, – начал он, – что нечестивый выродок Ба-Ка поднял руку на отца, поднял руку на государя, поднял руку на божественное воплощение Гора, чем осудил себя на вечные муки! Ибо нет казни ни на этом свете, ни на том, которой он не был бы достоин.

– Мой сын не делал этого! – вмешалась вдова фараона, вскакивая с места. – Он горяч и вспыльчив, но он любил отца!

– Должно быть, власть он любил больше, – насмешливо ответил Асхотен, тяжелым давящим взглядом заставляя сестру замолчать и сесть на место. – Не я, а вернейший из верных твоего мужа выведал у убийцы, кто нанял ее. Неизвестно, кто еще стоял за этим заговором, но я заберу преступницу к себе – у меня она все расскажет.

– И все равно я не верю! – утирая слезы, настаивала мать.

– Тебя можно понять, сестра, но все говорит о том, что эти обвинения – правда. В тот самый миг, когда почитаемый наш фараон прощался с жизнью, Ба-Ка только что не силой заставил доблестнейшего Микенца выпустить его из дворца в город, объятый мятежом. Тот дал ему охрану, но сегодня утром дворцовых стражей нашли убитыми. Предательски убитыми – в спину. А Ба-Ка в городе видели в окружении отряда вооруженных людей.

– Быть может, эти люди похитили его?

– Он был верхом и при оружии. Так не похищают, так возглавляют мятежников.

– Но зачем ему было убивать отца? – вмешался Сетх-Ка. – Ведь он и так был наследником.

– Скорпионы ожидания жалят очень больно, тем более что Ба-Ка возжелал взять себе в жены прелестную Асо, которую твой отец хотел видеть твоей женой. Страсть помрачила его разум. Полагаю, мы еще услышим о Ба-Ка, но сегодня мы должны решить, кто будет править страной. Государство не может жить без правителя, как человек без головы.

Сетх-Ка растерянно оглянулся, чувствуя устремленные на него взгляды.

– Я?! Но я не готов! Почему я? Мой почтеннейший дядюшка и старше, и опытнее.

– Нет, – печально отозвался брат фараона. – Благодарю тебя за искренность, дорогой племянник, но если я займу опустевший трон, в народе скажут, что это я устроил бунт в столице. Это подтолкнет многих к мятежникам Ба-Ка, ведь таким образом он сможет обелить себя, спихнув на меня свою вину. Да, ты молод и еще не проявил себя на поле боя, но всем известна твоя доброта и твой божественный дар. Правь же нами, а мы, будучи верными тебе не только по долгу, но и по крови, сделаем все, чтобы помочь тебе стать великим правителем. Я и Асхотен будем тебе правой и левой рукой, и горе тому, кто поднимется против тебя. А чтобы никто и не помыслил, что между нами есть хоть малейшая вражда, исполни последнюю волю отца – возьми в жены мою дочь Асо. Краше ее нет в мире и добрее ее не найдется, сколько ни ищи.

Сетх-Ка неуверенно поглядел на мать, та в скорбном молчании кивнула.

– Хорошо, – тихо, едва ли не с болью, произнес младший сын фараона, смиряясь с неизбежным. – Если так будет лучше для Египта, я согласен.

Асхотен ликующим взором обвел залу:

– Да восславится новый фараон!

Верховный жрец Ниау сделал знак слуге следовать за собой. Запыленный плащ на плечах служителя недвусмысленно говорил о том, что его хозяин, прежде чем предстать перед Асхотеном, проделал немалый путь, и, судя по въевшемуся запаху конского пота, верхом.

– Все прошло тихо, как вы распорядились, мой господин, – склонил он голову, оставшись наедине со жрецом. – Он пробовал вырываться, но его хорошенько скрутили и заткнули рот, он все время пытался что-то кричать.

Асхотен удовлетворенно кивнул, выслушав речь пособника.

– Сейчас он доставлен в надежное место, и я жду распоряжений, что делать с ним дальше.

– Дальше… – задумчиво повторил советник нового фараона. – Хороший вопрос.

– Быть может, стоит… – преданный слуга провел кончиками пальцев по горлу. – Всегда можно будет сказать, что наемники, которых он подбил на штурм дворца, не дождались обещанной платы и прикончили мятежника.

– Это хороший способ, но мы поступим по-другому. Ты говорил, что твой брат строит крепость у вторых порогов Нила?

– Так и есть, – подтвердил слуга.

– Думаю, ему пригодится здоровый раб. Но пусть хорошенько запомнит: он может выжать из этого недоноска все соки, вывернуть его наизнанку. Более того, он должен сделать это, чтобы научить его покорству, и вместе с тем Ба-Ка должен быть жив и ум его ясен. Если его никудышний братец не оправдает своего высокого предназначения, я преподнесу Ба-Ка свободу, а затем и урей. А он может не оправдать его. Сегодня он как-то странно смотрел на меня и дядю – возможно, мальчишка в чем-то нас подозревает. Ты понял меня?

– Да, мой господин.

– Я вижу, ты устал, – как будто только сейчас обратив внимание на верного человека, произнес Асхотен.

– Я больше суток на ногах.

– Что ж, сделаешь это небольшое дело и можешь отдыхать. Поспеши. А мне пока нужно заняться женитьбой молодого фараона.

Стражи дворца, принадлежащего брату покойного фараона, почтительно впустили в покои жреца Асхотена. Конечно, они и подумать не могли, что перед ними самый могущественный человек во всем Египте, но то, что властительный родич фараона слушает его советы, как собака приказы хозяина, было известно каждому. Хотя об этом и не говорили вслух, но шила в мешке не утаишь. Сейчас хозяин дворца отсутствовал, но никому из стражников и в голову не пришло остановить благочестивого жреца. Впрочем, самому Асхотену брат фараона сейчас вовсе не был нужен.

Никого ни о чем не спрашивая, он направился в апартаменты Асо, не так давно пришедшей в чувство после тягостного болезненного сна. Увидев дядю, она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась какая-то неуверенная, будто она недоумевала, радоваться или нет приходу этого мужчины. Асхотен внимательно, будто изучающе поглядел на девушку. Что-то в ней изменилось, и не только цвет волос, хотя это и само по себе было явленное богами чудо. Теперь она казалась на несколько лет старше, так, словно вместо совсем юной девочки, нераспустившегося бутона, перед ним сидела молодая женщина в расцвете красоты, отстраненная и загадочная. «Неужели просто введение мужской плоти в женское лоно способно произвести столь глубокие изменения? – невольно подумал Асхотен, вспоминая рассказ своего шпиона, наблюдавшего сквозь едва заметное отверстие за происходившим в девичьих покоях. Тот явно глотал слюну, рассказывая о том, как Ба-Ка овладел спящей девушкой. – Следует поразмыслить над этим».

– Здравствуй, милая племянница!

Асо молча склонила голову, приветствуя родича. Тот истолковал ее молчание по-своему.

– Вижу, произошедшее этой ночью сокрушило тебя. Я и сам потрясен такой низостью и подлостью со стороны того, кому предстояло стать обиталищем живого бога. Не знаю уж, насколько тебя утешит мое известие, но боги свершили над ним скорый и справедливый суд. Поверь, это средоточие коварства и злобы никогда и никому больше не сможет причинить вреда.

Девушка продолжала молчать, разглядывая Асхотена, будто тот говорил о вещах, глубоко ей безразличных. Он был бы весьма удивлен, если б узнал, что девушка изо всех сил пытается, но не может понять, кто находится перед ней, о чем говорит и чего хочет от нее. Но даже если бы он сумел уловить сумятицу ее мыслей, приписал бы ее потрясениям вчерашнего дня и этой ночи. Однако, не ведая ни о чем, он продолжал:

– Увы, даже богам не под силу сделать бывшее не бывшим. Оставь свои боль и обиду во вчерашнем дне. Сегодня нам нужно подумать, как жить дальше.

Этот вопрос, похоже, заинтересовал рыжеволосую красавицу, озаренную благословением Ра, и взгляд ее заметно оживился.

– Что тебе нужно… мой дорогой дядя?

Верховный жрец Ниау несколько удивился. Прежде Асо была куда более почтительна и, уж конечно, не стала бы задавать вопрос этак напрямик.

– Мы обязаны заботиться о чести и добром имени рода, – продолжал витийствовать он, стараясь взглядом проникнуть в ее мысли. – Тот, кто совершил насилие над тобой, понес достойное наказание, однако же он «засеял поле». Человеческое естество неисповедимо, все может обойтись, однако не исключено, что спустя положенный срок можно ждать «урожая». По расчетам халдейских магов, ныне звезды способствуют «вызреванию плодов». И если это так, мы не можем медлить и ждать, когда всякий, имеющий глаза, увидит, что твое чрево носит плод омерзительной страсти, подобающей лишь распутным девицам, продающим свое тело.

Кажется, на Асо эти слова не произвели никакого впечатления, точно речь шла о видах на урожай ячменя на побережье Евфрата. Такой реакции Асхотен никак не ожидал. В прежние времена девочка была даже слишком впечатлительна, тот же, вчерашний, случай с жертвенным быком подтверждал это.

– Ты слышишь меня? – уточнил он.

– Да, мой дорогой дядя.

– Отчего же молчишь?

– То, что должно случиться, непременно случится, желаем мы того или нет. И потому мне нет дела до того, о чем говорят звезды. Я жду, что предложите вы.

От такой отповеди Асхотен едва не поперхнулся. Слова утешения, крутившиеся на языке, сами собой провалились куда-то в область желудка. Что бы там ни случилось, как бы цвет волос ни влиял на характер, но сейчас перед ним была совсем другая Асо.

– Я говорил с твоим отцом, он безутешен. Смерть брата и…

– Да, я поняла, – нетерпеливо перебила девушка. – Вы с ним говорили и что-то решили. Что же?

– Если невозможно исправить происшедшее, можно обратить ситуацию в нашу пользу.

– Я должна выйти замуж? – предположила красавица. – За кого?

– Да, – чуть помедлил ответить верховный жрец. – Ты верно угадала. Твой отец и я решили, что лучшей партией для тебя станет новый фараон Сетх-Ка.

Он внимательно поглядел на Асо, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию на ее лице, хоть малейшее удивление.

– Он добр, не глуп, силен и наверняка будет хорошим мужем. Ты видела его вчера в храме, и сама подтвердишь, что боги щедро одарили этого юношу.

Испытующий взгляд верховного жреца наткнулся на столь же твердый, не менее проницательный взгляд юной девы. На губах ее застыла легкая усмешка. Она ясно видела все хитрые замыслы Асхотена и словно говорила: «Ну-ну, что еще ты придумаешь, чтобы прибрать к рукам власть?»

– Каков же будет твой ответ? – отводя взгляд, поинтересовался Асхотен.

– Мой дорогой дядя, передайте отцу, что вам удалось убедить меня и я согласна выйти замуж за Сетх-Ка. Ступайте и велите служанкам приготовить мои торжественные облачения. Я сегодня должна блистать. Ведь так, мой дорогой дядя?

Ба-Ка пытался разглядеть что-то вокруг себя. Запястья его рук были туго стянуты, и глаза закрывала плотная темная повязка. Так что он только и слышал, как долго-долго стучали копыта. Он висел, переброшенный через спину онагра, как тюк с сеном. Вздымаемая с земли пыль забивалась в нос, в рот, и он ничего не мог с этим поделать. Лишь один раз начал ворочаться, но сильный удар между лопаток заставил его отказаться от бессмысленных попыток: его похитители вовсе не собирались церемониться. В конце концов путники остановились и без каких-либо предосторожностей сбросили «тюк» наземь. Один из злодеев разрезал путы на его руках, снял повязку и вытащил кляп. Прежде Ба-Ка никогда не видел стоявшего перед ним человека, и тот вовсе не собирался с ним знакомиться.

– Ну что, принц, как тебе первый день твоего царствования? – Наследник фараона попытался было вскочить, но сильный удар ногой в лицо опрокинул его на спину. – Не прыгай, ты же не кузнечик. Ты меньше, чем кузнечик, пустое место. Тебя уже нет среди живых, среди мертвых – еще нет.

Глаза Ба-Ка пылали ненавистью. Он вновь попытался встать и снова под общий смех рухнул наземь. Кем бы ни был его похититель, но бить он умел, будто скакун копытом.

– Ты, кажется, злишься, молодой фараон?

– Отец узнает обо всем, – едва шевеля разбитыми губами, процедил Ба-Ка.

– Непременно. Когда ты подохнешь, наверняка расскажешь ему о своих злоключениях. Что ты так смотришь? Да-да, он мертв. Ты же знаешь, твой мудрый брат умеет прекрасно договариваться со всякими тварями, будь то звери, птицы или гады ползучие. Вот одному из этих ползучих вдруг отчего-то вздумалось забраться на ложе твоего отца как раз в тот самый момент, когда воплощение Гора решил смежить всевидящие очи. Надо же, какая роковая случайность! Когда тебя схватили у дворца Хафры, его брата, твой отец уже спешил навстречу Осирису.

Ба-Ка побледнел, но на окровавленном лице это было незаметно.

– Кто бы и сколько ни предложил вам, – начал он, – отвезите меня в столицу, я дам больше. Я забуду ваше преступление, вы получите столько золота, сколько сможете унести.

Похититель рассмеялся ему в лицо.

– Золото? Какое золото? Ты что ж, думаешь, трон стоит и дожидается тебя? А слуги отца бегают, заглядывая под каждый валун, под каждый сухой куст, выискивая, куда же это делся наследник престола? Ты что ж, забыл о Сетх-Ка? Или думаешь, он настолько глуп, чтобы забыть о тебе? Так вот, он о тебе помнит, это тебе подарок от него. – Он сделал знак своим людям, и те начали бить лежащего на земле Ба-Ка, точно обмолачивая сноп пшеницы. – Эй, эй, только не убейте! Наш добрый повелитель не желает, чтобы его брат умер так легко.

– Сетх-Ка, – еле слышно прошептал избитый до полусмерти принц, когда удары перестали сыпаться, будто крупный град.

Похититель наклонился к нему, уцепился за подбородок и поднял его голову:

– Да-да, будущий великий повелитель, фараон, живой бог и муж красавицы Асо, которую ты, гнусный шакал, желал получить себе. Я предлагал нашему доброму повелителю оставить тебя в пустыне, облив сахарной патокой, но безмерная доброта Сетх-Ка не позволила свершиться моему замыслу. Хотя я бы с удовольствием полюбовался, как песчаные муравьи станут поедать тебя заживо. Но ты будешь жить, каждый день прославляя доброту брата. Вчера он выкупил одного смышленого раба, отправлявшегося строить крепость в верховьях Нила. Повелитель безмерно добр, но, сам понимаешь, деньги не заменяют рабочие руки, так что ты займешь место проклятого нубийца. Ты слышишь меня, Ба-Ка?!

– Слышу, – с трудом пробормотал несчастный принц.

– Это хорошо. Потому что сейчас – последний раз, когда ты услышал свое имя. Отныне ты Безымянный. Надсмотрщики будут предупреждены, что ты немножко не в себе – воображаешь, будто ты фараон и сын фараона. Именно за это кощунство тебя и отдали в рабы. И если ты осмелишься хоть кому-то заикнуться о своих притязаниях на трон, познакомишься с плетьми. А уж ты поверь мне, эти сволочи надсмотрщики жалеют для рабов еду, но не плети. Так что молчать в твоих же интересах.

Он повернулся и кивнул ждущим неподалеку спутникам:

– Отвезите его, там уже, наверное, заждались. Жду вас во дворце.

– Будет исполнено, – загомонили молчавшие дотоле воины.

Похититель хлопнул коня по крупу ладонью:

– Пошел, пошел!

А еще спустя полдня, выслушав его доклад, Асхотен удовлетворенно кивнул, пробормотав себе под нос:

– Что ж, кинжал заточен, осталось только вовремя вытащить его из ножен.

Ур Маа, верховный жрец Тота, не любил Асхотена. Не любил уже потому, что, прикрываясь именем бога, он желал лишь только одного – власти, безусловной, всеобъемлющей, которая и впрямь подобает лишь вечно живущим богам. В этой неутолимой жажде старому мудрому жрецу виделось кощунственное безверье. По сути, имя бога мрака и хаоса, страшного непредсказуемостью и беспощадностью, служило ему чем-то вроде набедренной повязки, закрывающей чресла. И жертвы, которых требовал он, были жертвами ему, а не богу. Он, призванный держать на запоре врата, сохраняющие земной порядок, распахнул их ради своего удовольствия.

Ур Маа не любил Асхотена, но сознавал его ничтожество в ходе планет и звезд, в вечном круге земных превращений. Его куда больше заботило иное: наступали дни, быть может, последние для всех земных царств. Он точно знал это – откровение Тота, даровавшее ему спасение, было недвусмысленно: мир алого света и мир непроглядно черной тени смыкаются между собой, и людская явь окажется меж ними, точно зерно меж жерновов. Мертвые станут средь живых, и живые будут мечтать о смерти. Но, дав это откровение, Тот позаботился и о том, как избегнуть часа окончания времен. И сейчас дар Тота лежал в его суме, и оставалось лишь воспользоваться им для спасения мира.

Стража перед личными покоями Асо без лишних вопросов пропустила Ур Маа к девушке. Всякому было известно, что мудрый жрец вернул к жизни ее, ступившую уже на порог царства мертвых. И если нынче он шел к своей подопечной, то, стало быть, так было нужно. Пожалуй, только одному человеку во дворце брата фараона было дело до того, куда и зачем идет этот немногословный старик. Здесь и сейчас он занимал вовсе незаметное положение: следил за чистотой комнат, раз в полдня убирал песок, непрестанно приносимый ветром из пустыни. Мало кто знал, что среди приближенных слуг Асхотена этот незаметный человечек пользуется доверием куда более полным, нежели сам хозяин дворца. Стоило лишь Ур Маа войти в комнату Асо, безликий слуга с неизменной метелкой оказался в соседних покоях и, оглянувшись для верности, тихо вытащил из стены маленький камешек.

– Здравствуй, предсказанная! – низко поклонившись, приветствовал верховный жрец Тота рыжеволосую красавицу.

– Ты называл мое имя. Откуда ты знаешь, кто я? – отвечая легким кивком на приветствие, спросила Асо.

– Мой повелитель открыл мне путь и назвал имя твое – Лауэия. Что бы ни значило это странное имя, я готов звать тебя так.

– Можешь так, а можешь Асо, нет разницы. Чего же ты ждешь от меня, человек?

Ур Маа вздохнул, достал из сумы кристаллический цветок.

– Наступает время. Миры снова сближаются.

– Так вот зачем ты призвал меня в этот мир! А знаешь ли ты о плате?

– Да, знаю.

– И ты можешь дать мне то, чего я желаю?

– Если ты поможешь сделать это, то будешь достойна любой награды. И не я, а боги дадут тебе ее.

Ур Маа вновь поднял цветок так, чтобы Асо могла полюбоваться им.

– Хорошо. Я сделаю то, что ты желаешь. Но и ты не забудь проследить, чтобы боги выполнили свое обещание. – Голос девушки звучал, пожалуй, излишне резко, но в нем несомненно чувствовалась сила человека, совершенно уверенного в себе.

Не глядя на верховного жреца Тота, она, будто завороженная, коснулась пальчиками цветка, погладила его лепестки и, будто обжегшись, быстро отдернула руку.

– Ступай, – приказала Асо.

Ур Маа поклонился и, не думая пенять на столь неучтивое обращение, спрятал диковинку и вышел из покоев невесты фараона.

Крепость, запирающая вторые пороги Нила, была жизненно важна Египту. Свирепым дикарям, устраивающим набеги из глубины материка, невозможно было обойти это место – болота и джунгли перекрывали всякую дорогу в глубь страны, и лишь здесь, по реке, можно было идти дальше. Если бы Ба-Ка стал фараоном, он бы и сам не преминул прислать сюда великое множество рабов, чтобы ускорить строительство столь важной цитадели. Но судьба уготовила ему иное, и день за днем неведомый раб, прозванный Безымянным, махал бронзовым кайлом, откалывая массивные глыбы от скальной породы, грузя их в деревянные клети, налегая на рукояти скрипучего ворота, поднимающего камень из глубокого карьера.

После того как рабочий день заканчивался, у него едва хватало сил жевать пресную, жесткую, как подошва сандалии, лепешку с кашицей из местных кореньев, запивая ее прокисшим вонючим пивом. Однако и эта трапеза случалась не всякий день. Сначала ему на спину навьючивали чан с горячим варевом, заставляли спускаться с ним вниз в карьер, за ним шел надсмотрщик и не слишком щедро шлепал зловонную похлебку в сложенные чашей лепешки в руках изнуренных рабов. Если после этого в котле что-то оставалось, остатки помоев доставались ему. Ну а если нет, он имел право слизывать расплесканное на ступенях варево. Если же еды хватало не всем, накопившаяся в рабах лютая ненависть по ночам побоями обрушивалась на Ба-Ка.

Ко всему этому главный надсмотрщик приноровился сдавать в аренду рабов для строительства храма. Ба-Ка не знал, какого храма, но, конечно, там, где живут люди, должен быть храм. По сути, его сейчас не слишком заботило, кому из богов он будет посвящен. Он четко усвоил другое: те, кого уводят на его строительство, не возвращаются. И еще: работу, прежде возложенную на них, придется делить между оставшимися.

Тем днем сорвавшаяся клеть размозжила ногу рабу-набатейцу. Тот был могуч, как буйвол, и отчего-то проникся к Ба-Ка симпатией. В первые дни своего пребывания на каменоломнях набатеец как мог поддерживал неумеху Безымянного, подкармливал и защищал от местных старожилов, норовящих выхватить из чужих рук хоть немного еды. Когда веревки, удерживающие клеть, вдруг лопнули и надзиратели крючьями потащили стонущего раба из карьера, Ба-Ка кинулся было на помощь, но силы оказались вновь неравны.

И вдруг как пелена упала с его глаз. Что он делает здесь? Как посмел смириться с такой позорной участью? Бежать, собрать войско и повести его на столицу! Не тратя ни единого лишнего дня! Он обвел взглядом убогие тростниковые хижины, служившие рабам убежищем от жары и непогоды. Несчастные обитатели лачуг, обретя свободу, могли стать хорошими воинами, во всяком случае не знающими жалости к тем, кто вчера распоряжался их жизнями. А раз так, значит, следует вооружить этот сброд. Для этого нужно самому разжиться каким-нибудь оружием и найти сторонников среди других рабов.

На время следовало забыть былые повадки. Рабы прекрасно ощущают, когда с ними пытаешься говорить как повелитель. Когда в руках у тебя кинжал или бич, они падают ниц, но стоит оказаться среди них безоружным, эти полулюди-полузвери разорвут тебя на части, упиваясь дикой местью. Конечно, проще всего было соорудить пращу. Но хорошим пращником за день не станешь. А как обучить этому нехитрому, однако требующему сноровки искусству тех, кто смотрит на тебя как на добычу, да еще и под носом у стражи?

Но все же день за днем, надрываясь на карьере, он старался найти тех, кому можно было бы довериться. Вскоре вокруг него образовалась небольшая «армия»: пять человек, трое из которых сражались прежде против войск его отца в Нубии. Еще один охотился на львов и хорошо умел управляться с копьем. Правда, какого-то внятного плана у Ба-Ка еще не было, но он верил в свою судьбу. Недавняя счастливая находка подтверждала эту уверенность.

Вытаскивая из карьера очередные трупы надорвавшихся рабов, один из надсмотрщиков случайно выронил кинжал и даже не заметил этого. Ба-Ка моментально положил сверху камень, чтобы скрыть драгоценную находку, а затем, когда стражники ушли, аккуратнейшим образом спрятал оружие в своей хижине. Теперь оставалось придумать, как выбраться наверх, не привлекая к себе пристального внимания стражи.

Одна идея у него имелась – под самый конец работы в новолуние подрезать трос подъемника. И пока стража будет ходить за новым канатом, спрятаться под клетью, приделав для этого специальные петли, а уж потом, когда его поднимут наверх… Нет, так тоже не выходит.

Но он так ясно видел себя свободным! В обдумывании подходящего плана Ба-Ка провел несколько дней. Решение все не приходило.

Раз за разом сын фараона глядел на отвесные стены карьера, словно хотел взглядом пробить ступени в камне. Нет, сколько ни смотри, тут не забраться.

Конечно, оставались еще двойные ворота в башне, запирающей выезд из каменоломни. Изредка они открывались, чтобы впустить запряженную волами повозку с бревнами для крепи, но бдительная стража решительно отгоняла копьями рабов от места выгрузки. Так что к повозке приблизиться не получится.

А в остальное время… Об этом Ба-Ка и думать не хотел: пытаться силой прорваться через запертые тяжелыми засовами ворота было абсолютным самоубийством. Они бы и добежать не успели: скучающая на боевой галерее стража на спор отстреливала бы их из луков и пращей, соревнуясь в меткости и потешаясь над безумцами. Нет, здесь нужна была толпа, которой нечего терять, рвущаяся вперед по трупам своих товарищей. Только вот поднять этот двуногий скот на восстание казалось еще менее реальным, чем взобраться по отвесной стене.

И тут боги свершили чудо, хотя сначала оно показалось Ба-Ка новой казнью. В тот день главный надсмотрщик явился на карьер с лицом, сияющим как начищенный священный щит.

– Сегодня наш повелитель, молодой фараон Сетх-Ка, женится на прекрасной Асо. Сегодня каждый из вас получит двойную порцию еды и пива – столько, сколько сможет выпить. Даже вы, ничтожные твари, в этот день должны веселиться.

Безымянный стиснул до скрипа зубы и вцепился в свое кайло, как опытный кормщик в час шторма – в рулевое весло. Больше всего на свете желал он в этот миг опустить свое немудрящее орудие на голову брата. Этот мягкотелый зануда, вечно занятый своими зверушками, отнял у него все: свободу, власть, любимую девушку, обрек на позорное долгое умирание! Ба-Ка нащупал среди лохмотьев рукоять кинжала. Вот сейчас, когда их поднимут наверх, чтобы допьяна напоить пивом, и следует начать. Сейчас или никогда! Какая разница, что будет дальше? Прекратится ли эта бессмысленная нелепая жизнь или одержат они победу – все лучше, чем гнить тут заживо.

Клеть с рабами медленно поползла вверх, поднимая их на поверхность. Вот она остановилась, заморенные непосильным трудом люди впервые за этот месяц поднялись на землю. Безымянный неспешно оглядывался по сторонам, высматривая первую жертву. Ему очень хотелось, чтобы это был главный надсмотрщик, но тот стоял вдалеке у чана с пивом, не забывая отхлебывать из ковшика, прежде чем наливать хмельной напиток рабам. «Это хорошо, сейчас все они упьются, самое время будет пустить в ход кинжал. Никто и опомниться не успеет, – думал он, стараясь безучастно глядеть на пирующих. – Очень хорошо!» Бунтарь, стараясь не подавать вида, потянулся к оружию.

– Это мой кинжал, – послышался за спиной негромкий голос. – Тихо, тихо, не нужно выхватывать его и пускать в ход сейчас тоже не нужно.

Мудрейший Ур Маа, верховный жрец Тота, в последние дни чувствовал приближение чего-то огромного, страшного, не поддающегося осмыслению слабым человеческим умом. Конечно, слабым его можно было называть лишь в сравнении с божественной мудростью, являемой ему порою в откровениях, но сегодня Ур Маа, как никогда, чувствовал эту слабость. Внезапная смерть фараона, исчезновение старшего наследника в первый миг показались жрецу воплощением той самой нависшей угрозы, но лишь в первый миг. В тот же злосчастный день он понял, что это лишь начало, отдаленный раскат грома перед грядущей страшной грозой. Однако боги не лишают надежды верных своих, и тому, кому суждена битва, они вручают оружие.

Видение, в котором открывались место и время обнаружения такого священного оружия, было явлено Ур Маа среди ночи на тончайшей грани между сном и явью. Тогда жрец проснулся в горячем поту, вылил на себя принесенный слугами кувшин воды и принялся размышлять, силясь восстановить в сознании увиденное несколько мгновений назад: рабы в каменоломне, стражники и цветок, как будто вырезанный из цветного хрусталя и в то же время живой – Ур Маа чувствовал это, хотя и не мог объяснить. Вот только куда идти, где искать эту каменоломню? Не ломая себе голову над этим, верховный жрец Тота отправился куда глаза глядят. Он частенько делал так, когда видения не подсказывали ему точного места, где случится то или иное событие. И всякий раз ноги сами приводили его к цели.

Этот раз не был исключением. Когда же явленный во сне цветок оказался у него в руках, он вдруг почувствовал, всей кожей ощутил, что следует поспешить во дворец и, повинуясь воле Тота, свершить там чудо. Пожалуй, он единственный во всем Египте понял суть произошедшего – на ложе перед ним была уже не прелестная Асо, высокородная племянница фараона. Душа бедной девочки отправилась в странствие по Нижнему Нилу, и спасти ее уже никто и ничто не могло. Ее тело стало лишь сосудом, прекрасным, совершенным, но лишь видимой оболочкой для той, что была воплощена для земной жизни. Когда он увидел ее уже бодрствующей с массивными украшениями из хризоколлы на плечах и груди, в единый миг догадался, кого впустил в этот мир. И хотя Ур Маа обращался к ней диковинным именем Лауэия, двух мнений быть не могло – перед ним была воплощенная Хатор, покровительница материнства и всего рожденного. Конечно, как иначе? Ведь если фараон – земное воплощение Гора, то его небесная жена станет его женой земной.

Иной бы удивился, чем несравненная Хатор может защитить этот мир от грозящей ему беды, но он-то знал о тайных мистериях, почитавших Хатор как женщину-львицу, о красном пиве, подносимом ей на этих мистериях вместо крови, дабы унять ее свирепый дух. Но в жизни кровь заменить было нечем. И пивом могущественная богиня, конечно, не удовлетворится. Должно быть, теперь и впрямь настал час, когда ярость Хатор противостояла темной силе неведомого врага. О большем он не осмелился спрашивать, ибо все, что дозволено знать, Тот открывал ему и без произнесенных вопросов. А все остальное было не его ума дело.

Ба-Ка дернулся, будто его вытянули вдоль спины плетью. Надо же так глупо попасться! Но звучавший за спиной голос вовсе не был злорадным или угрожающим.

– Ты что же думал, отсюда можно сбежать? – продолжал голос. – Куда? Вокруг болото и джунгли.

– Что с того? – процедил сын фараона. – Лучше умереть свободным, чем жить, как я.

– Лучше жить свободным. И на троне, принц Ба-Ка.

Собственное имя прозвучало для Безымянного будто гром среди ясного неба.

– Кто ты и чего хочешь? – прошептал он.

– Пока это не важно. Когда все достаточно хлебнут пива, затеешь драку вот с ним. – Неизвестный окликнул одного из рабов. – Об остальном я позабочусь сам.

Ба-Ка почувствовал сильный толчок в спину, так что еле удержался на ногах.

– А ну ступай, что стал! – прикрикнул тот же голос. – Фараон жалует тебе пиво, радуйся и славь государя!

Несостоявшийся престолонаследник оглянулся, но разглядеть говорившего не смог – тот скрылся в шеренге весело хохочущих надзирателей.

Темнело, как всегда, быстро. Огороженный каменной изгородью загон для рабов был забит людским отребьем, на радостях окончательно потерявшим человеческий вид. Ба-Ка был до отвращения трезв, пить за счастье новобрачных ему вовсе не хотелось, а уж тем более слушая непристойные комментарии стражи, толпившейся на стене поверх загона. Когда же совсем смерклось, Ба-Ка нашел указанную ему жертву – одного из тех, с кем еще совсем недавно планировал совершить побег. Пробравшись к нему поближе, он будто случайно выбил у него из рук глиняную кружку с пивом.

– Эй, куда лезешь! – подвыпивший невольник ухватил его за плечо.

Принц развернулся, одной рукой загибая его запястье, а другой нажал на плечо, направляя противника лицом в землю. Стражники встретили было развлечение приветственными воплями, но жесткий окрик заставил их нехотя направиться в загон, чтобы разнять дерущихся.

– Сюда их! – послышался над головой Ба-Ка знакомый голос. – Этому десять палок! А ты, Безымянный, – голос командовавшего звучал столь жестко, что у принца невольно похолодело в груди, – пойдешь к священному крокодилу.

– Но, – попытался вступиться один из надсмотрщиков, – ему приказано сохранить жизнь.

– Никто не вправе нарушать порядок. Ко мне его, я сам разберусь.