Глава 6

Стражники у ворот сомкнули копья перед стариком, поставлявшим во дворец фараона всякую полезную дребедень, о которой государю, занятому управлением державой, и думать было незачем: разнообразные горшки для рассады, кожаные петли для дверей и сундуков, пальмовые листья и древки для метел – много всякой всячины, без которой не обходятся ни в одном доме, не говоря уж о дворце. Стражники знали его, как прежние охранители дворца знали его деда и отца. Но приказ есть приказ, и проверять нужно всех. Старик и не собирался спорить, лишь кивал и улыбался – что толку перечить сильному? Низко поклонившись, он без пререканий сдернул полог со своей повозки, открыв нехитрую поклажу. Караульные окинули товар беглыми взглядами, для пущей значимости потрогали вязанку черенков, довольно грубых, куда менее удобных, чем древки их копий. Но к чему метлам хорошие древки? Убедившись, что никаких странностей и подвохов нет, стражник убрал копье и скомандовал напарнику открыть ворота. И поставщик двора хлопнул по крупу грустного ослика, запряженного в повозку:

– Давай, давай, идем, нас уже заждались!

Старик не заблуждался – на заднем дворе его уже поджидали слуги государя. Каждый спешил забрать предназначенную для него поклажу и отправиться по своим делам. Одной из последних к возчику приблизилась немолодая служанка, прибиравшаяся в покоях государя и его семьи. Сегодня она шла медленнее обычного, будто задумавшись о чем-то своем. Старику даже пришлось окликнуть ее. Пожалуй, слишком властно для столь незначительного человека. Но служанка подчинилась безропотно и ускорила шаг. Старик оглянулся, быстро распутал узел, стягивавший вязанку черенков. Достал один из них, ловко насадил метелку из пальмовых листьев, протянул нехитрую конструкцию.

– Ты знаешь, что делать, – тихо проговорил он, вновь увязывая древки и отворачиваясь от женщины.

Со стороны могло показаться, что служанку начала бить мелкая дрожь, едва руки ее сомкнулись на самой обычной деревянной рукояти. Но уже темнело, и некому было взглянуть со стороны. Понурившись, стараясь казаться незаметной, служанка зашла во дворец, а старик-возчик, дождавшись, пока разберут весь товар, с пустой тележкой, как всегда, отправился к воротам. Самое время ему было отдохнуть, обмыть дорогим финиковым вином хороший заработок.

Проходя по одной из улиц, он как старого знакомого приветствовал стоявшего в тени ливанского кедра жреца Асхотена. Тот выглядел невзрачно, подобно бедному рыбаку, а уж никак не родичу фараона. Впрочем, по уверениям городской стражи, верховного жреца Ниау сейчас вовсе не было в городе – умчался из Мемфиса по каким-то срочным храмовым делам. Асхотен сделал вид, что не заметил возчика, но едва тот прошел, жестом подозвал высокого мускулистого раба-нубийца и кивнул вслед удаляющемуся старику. Тот поклонился и бросился за ним, ступая по-кошачьи мягко.

В тот самый миг, когда раб скользнул в сгущающуюся темень вслед за стариком-возчиком, младший сын фараона, стоя у окна, разглядывал открывавшийся его взору вид, слушал тихий шум текущего неподалеку Нила, звуки города, еще и не думавшего засыпать в эту пору. Именно сейчас на склады грузились привезенные по Нилу товары, чтобы утром появиться на прилавках мемфисского базара, о котором не зря говорили, что здесь можно найти все, даже то, чего не бывает. Кормчие и стражники, после долгого пути наконец-то получившие расчет, спешили оставить изрядную часть выручки за чаркой вина или в объятиях местной прелестницы. Временами за стенами дворца слышались крики – это обезумевшие от буйного веселья гуляки доказывали в потасовках свою правоту. Но крики быстро стихали: городская стража бдительно хранила покой мирных граждан.

Сетх-Ка старался не обращать внимания на буянов, ему было не до того. Успехи сегодняшнего дня наполнили сердце его уверенностью и ликованием, теперь он не просто чувствовал, а знал, как велика его сила. Правда, оставалось еще много вопросов: как далеко простирается его власть над живыми тварями, способен ли он заставить подчиниться рыб и птиц? Или же только тех зверей, что бегают по земной тверди? О змеях он пока и не помышлял, ибо с детства боялся одного вида их. Но птицы и рыбы… Зачем далеко откладывать? Он сложил руки перед собой, будто умоляя мудрейшего из богов прислать ему одну из своих птиц для изучения ее языка и образа жизни. Словно в ответ на его моления седой ибис, хлопая крыльями, приземлился у его ног и стал расхаживать по комнате с гордым видом победителя.

– Приветствую тебя, посланница многомудрого справедливого Тота! Благодарю, что ты избрала местом отдыха мой дом.

Белая, с черными головой и хвостом птица щелкнула длинным искривленным клювом, должно быть, выпрашивая мелкую рыбешку. Но для Сетх-Ка это движение имело совсем иной смысл. Он учтиво поклонился, будто сам небесный покровитель ибиса в этот час стоял перед ним в преображенном, но все же узнаваемом виде. Юный принц старался, как совсем недавно с хищным леопардом или еще раньше с быком, проникнуть в помыслы священной птицы, но чувствовал лишь какие-то незначительные мыслишки о еде и гнездовище.

– Прости мне мою дерзость, – вновь заговорил Сетх-Ка, – я мечтаю о том, что не открыто для простых людей. Но если открыто предо мной, могу ли я считать этот дар знаком благосклонности отца мудрости и тайных знаний?

Длинноклювая птица величественно прошлась по комнате, без опасения подошла к сыну фараона и вновь громко защелкала, будто давая положительный ответ на прозвучавший вопрос. Во всяком случае, Сетх-Ка воспринял это именно так. Но вдруг, не дожидаясь последующих расспросов, птица напряглась, схватила младшего наследника клювом за край одежды, потянула к окну. Затем, тревожно вскрикнув, она выпорхнула из комнаты и понеслась в темнеющее небо.

– Что это? – прошептал Сетх-Ка. – Чем я прогневил священного ибиса Тота?

Вопрос застыл у него на губах, потому что снизу, с галереи дворцовой стены, послышалось негромкое:

– Не пугайся, это всего лишь ибис.

– Хорошо тебе говорить «не пугайся». Ты сейчас уйдешь, и если вдруг что, к утру тебя поминай как звали. А мне здесь оставаться. А тут Микенец, если ты вдруг не заметил. У этого порождения бездны десять глаз и не меньше того ушей. Если он вдруг что-то заподозрит…

– Не заподозрит. Ему будет не до того.

– Скажешь тоже.

– Если я говорю, то знаю, что говорю! – отрезал первый голос. Сетх-Ка он показался знакомым, но, как ни старался, принц не мог вспомнить его. – Слышишь крики там, за стеной?

– Слышу. Что с того?

– Это бушуют микенские купцы и их люди. Вчера какие-то негодяи сожгли их корабль вместе с грузом.

– Кто-то решился напасть на микенцев, да еще не захотел поживиться их товаром?

– Не перебивай меня. В жизни случается всякое. Особенно за хорошую плату. К вечеру погорельцам удалось добраться до города, но стража приняла их за разбойников и не пожелала пускать в город. Им пришлось изрядно раскошелиться, чтобы купить себе еды и питья. Особенно питья. Правда, тут им несколько помогли, и вино для микенцев стоило очень дешево. Когда же винные пары одурманили им головы, умный человек подсказал им, что с их бедой нужно идти прямо к фараону и что начальник телохранителей повелителя Верхнего и Нижнего Египта их земляк и не оставит сородичей без помощи. Они двинулись ко дворцу, но городская стража попыталась сдержать эту разнузданную шайку. С тем же успехом изгородь загона может сдержать разлив Нила. Так что Микенцу будет не до тебя и твоих людей. Но если вдруг ты оплошаешь…

– Я знаю, – поторопился с ответом собеседник обладателя властного голоса. – Мои люди следят за каждым его шагом. Ему не скрыться.

– Помни, что ты мне пообещал это!

– Я помню.

– А сейчас мне пора идти, – бросил первый.

Он что-то еще добавил, но Сетх-Ка не расслышал, поскольку дверь его покоев распахнулась и на пороге появился Ба-Ка.

– Любуешься ночными звездами, брат? – как ни в чем не бывало поинтересовался он.

– Да, – быстро ответил Сетх-Ка, намереваясь проскользнуть мимо него. Следовало немедленно сообщить об услышанном отцу и, конечно, Микенцу. Он понимал, что случайно потянул за ниточку коварного заговора. Но куда ведет она, совершенно не понятно, и стоило поспешить, чтобы она не оборвалась. – Мне нужно уйти, брат.

– Постой, не торопись. Ты все еще сердишься? Прости, я днем погорячился, наговорил лишнего. Пойми, я потерял всякий ум от глаз Асо. И вдруг узнаю, что ее привезли в столицу, чтобы выдать за тебя замуж. А тут еще ее странная болезнь. Я вспылил, но теперь, когда я знаю, что ты не пылаешь к ней теми же чувствами, что я, когда, хвала богам, она пришла в себя, я прошу тебя не держать зла. Ведь мы же братья!

– Я не держу зла, Ба-Ка. – Сетх-Ка вновь попытался выйти, но крепкая рука старшего брата остановила его.

– Хочу сделать ей подарок, – будто не замечая попытки Сетх-Ка ускользнуть, напряженно улыбаясь, сказал наследник фараона. – Скажи, какие драгоценные камни ей нравятся?

– Я ничего об этом не знаю. Также не ведаю, нравятся ли ей камни или цветы. А может быть, тонкие заморские ткани или певчие дрозды?

Улыбка на устах Ба-Ка стала куда естественней.

– Не знаешь? Но ведь ее же прочили тебе в невесты!

– Брат, выбрось это из головы! Об этой нелепице я узнал от тебя. Ничего не могу тебе сказать о привычках и пристрастиях Асо. Пусть боги даруют здоровье нашей сестре! А сейчас мне нужно срочно уйти.

– Хорошо, иди. – Ба-Ка хлопнул младшего принца по плечу. – Ты славный парень! Я сам позабочусь о подарке.

Немолодая служанка с метелкой в руке остановилась возле стражников, охранявших первые двери покоев фараона. Те видели ее каждый вечер, но все же сурово глянули, будто спрашивая, не задумала ли она чего дурного. Служанка потупила взор. Да и то сказать, смотреть прямо на этих свирепых вояк далеко не всякий бы решился. Но так было всякий раз, когда служанка приходила выполнять свою нехитрую работу: убираться в спальне фараона. Старший из стражников кивнул ей на дверь, женщина быстрым шагом пошла к личным покоям государя. У дверей спальни эта сцена повторилась – вновь бдительные стражники не заметили ничего подозрительного ни в облике женщины, ни в ее действиях.

Она зашла, прикрыв за собой дверь и напевая довольно громко хвалебную песнь Солнцу, озаряющему благодатный Нил, и самому Нилу, дарующему плодородие земле, налитому колосу, поддерживающему жизнь человека. Не переставая петь, она приблизилась к ложу, присела на корточки и достала припрятанную ручку метлы. Несколько дней тому назад она вот так же зашла, привязав меж пальмовых листьев пару обломков черенка, затем спрятала под ложем эту ручку и вышла, сетуя, что ее метла сломалась. Теперь настало время окончательного действия, того самого, ради которого ее повелитель велел столько лет безропотно исполнять ничтожную роль при дворе узурпатора.

Продолжая напевать, она начала тихо постукивать деревяшкой по черенку своей метлы. И тот, казавшийся еще совсем недавно вырезанным из дерева, вдруг начал крошиться под ударами. Наконец «служанка» освободила из глиняной скорлупы совершенно прямое черное чешуйчатое тело. И быстро, не давая содержимому нагреться, сунула его под валик на ложе. По устам ее скользнула довольная ухмылка. Теперь у нее есть время прибрать следы и спокойно уйти. Когда придет фараон, «подарок» уже успеет согреться, но еще будет очень зол. Она критически окинула взглядом дело своих рук. Все чисто, никаких следов. Лишь бы стражники не решили зачем-нибудь лишний раз проверить спальню. Повелитель Верхнего и Нижнего Египта нынче празднует чудесное спасение племянницы и, скорее всего, придя в опочивальню, просто рухнет на ложе. Должен рухнуть, если боги, как говорит об этом ее повелитель, на их стороне. Она сгребла мусор и, все так же напевая, направилась к двери. «Следующее утро будет утром нового мира», – крутилось в ее голове.

Ба-Ка усмехнулся, глядя вслед брату. Тот, похоже, совсем безумен: возится со своими зверушками и не замечает того, что действительно важно. Образ Асо не выходил у него из головы. Как можно было не заметить такую девушку?! Как можно было думать о чем-либо другом, увидев ее?! Сообщение о том, что она при смерти, ввергло наследника престола в такую ярость, что он готов был убивать направо и налево. Убивать всех, начиная с простофили-брата и заканчивая всеми участниками сегодняшней церемонии.

Однако на грозного Микенца его ярость произвела не большее впечатление, чем прибой на морскую скалу. Повинуясь воле фараона, он попросту выбросил Ба-Ка из комнаты, где умирала дочь Хафры. Ба-Ка собрался было броситься на него с оружием в руках, но вовремя осознал, что с ним произойдет через миг, и кинулся прочь из дворца. Ему нужна была кровь, и когда он наткнулся на группу рабов, захваченных в недавнем походе к устью Нила, он получил ее в избытке. Надсмотрщики в ужасе шарахнулись от разъяренного принца, а тот наотмашь рубил своим кхопешем по спинам, головам, рукам тех, кто падал ниц или безуспешно прикрывался руками. Горячая, бьющая из изрубленных тел кровь. Под клинок старшего сына фараона попали рабы, захваченные в походе к устью Нила. «Никчемные твари, дикие, бестолковые, не пригодные ни к какой работе. Такие и созданы лишь для того, чтобы принять гнев повелителя или отрабатывать на них удар кхопешем». Горячая, бьющая из изрубленных тел кровь впитала его злость, а взамен вернула эйфорию всемогущего властителя, убивающего и калечащего живые существа по своей прихоти. И только когда последний из дюжины несчастных пал, Ба-Ка остановился, тяжело дыша, с полубезумной усмешкой на устах оглядывая место побоища.

Чуть позже прибежавший слуга доложил, что, хвала богам, Асо выжила, что благодаря чуду, явленному Тотом через своего жреца Ур Маа, волосы девушки стали не черные, а ярко-рыжие, будто восходящее Солнце. Не иначе как сам Ра отметил любимицу, и теперь ей уже ничто не угрожает. К радости обреченных, Ба-Ка сохранил жизнь тем, кто избежал смертельных ран. После грозовых туч в его жизни восходило солнце.

Размышляя об избраннице своего сердца, принц отправился в свою малую сокровищницу, дабы подобрать достойное украшение солнцевласой красавице. Конечно, теперь ей нужны совсем другие украшения – это всякому понятно. Сын фараона открыл привезенный из-за моря ларец с драгоценностями. «Пожалуй, вот это ожерелье, украшенное хризоколлами. Этот голубовато-зеленый камень ей будет к лицу». Он поднял ожерелье на ладони и поднес к свету. Несколько крупных ювел, собранных в широкий треугольный нагрудник, были окружены золотым сиянием, вниз до самой груди свисали гроздья мелких отшлифованных шариков, заканчивавшихся крупной яркой подвеской. «Хорошо бы еще подобрать к этому ожерелью браслет и диадему». Ну да ладно, если Асо понравится его подарок, он немедленно закажет их для любимой.

Окрыленный этими мыслями, Ба-Ка направился к отдаленному дворцу, где размещался брат фараона. У ворот шумели и размахивали кулаками какие-то чужестранцы. Стоявший в воротах Микенец что-то громко кричал им – должно быть, на их родном языке. Увидев сына фараона, он махнул ему рукой, чтобы пока никуда не уходил. Но тот лишь презрительно скривился. Он всегда недолюбливал Микенца за тот вес, который этот чужестранец имел в глазах отца, прямо сказать, куда больший, чем его собственный, за то презрение, которое сквозило в каждом его слове и жесте. Никакого внимания не обращая на гримасы наследника фараона, Микенец уперся, не желая открывать ворота. Там, за стеной, горланили чужаки, их были сотни, и к ним прибывали все новые подкрепления. Однако для Ба-Ка сейчас было вопросом принципа доказать, кто слуга, кто господин не в меру властному сторожевому псу. Он кричал, требовал, грозился спрыгнуть вниз в самую гущу мятежников. В конце концов, отогнав бунтовщиков от ворот, Микенец выделил ему четверых стражников с факелами, презрительно сплюнул вслед, провожая взглядом.

До отдаленного дворца, служившего резиденцией фараонов еще в годы прежней династии, Ба-Ка добрался без приключений. Тем более что вскоре его крошечный эскорт догнал большой отряд городской стражи, почитавший за честь сопроводить наследника престола к его дяде. Увидев престолонаследника, охрана старой резиденции без лишних вопросов почтительно расступилась, но сомкнула щиты перед его эскортом. Нечего вооруженным чужакам делать во дворце в столь поздний час.

Вышедший навстречу принцу слуга поинтересовался, что следует доложить брату государя, но Ба-Ка отмахнулся, спросил о здоровье милой кузины и, уточнив, где находятся апартаменты Асо, отправился туда. Слуга пытался было объяснить, что для восстановления сил Ур Маа напоил девушку сонным снадобьем, так что вряд ли она сейчас проснется, как ни буди. Но никакие заверения не могли остановить своенравного принца. Он сунул в руку слуге несколько монет и отправился в покои Асо. Дворец был почти пуст: закон недвусмысленно запрещал наместникам провинций являться в столицу во главе своих войск. Никаких крупных отрядов, кроме личных телохранителей. На весь коридор, все его закоулки и повороты Ба-Ка увидел лишь одного охранника, да и тот выскочил ему навстречу из-за колонны с таким сонным лицом, что иллюзий по поводу его боеспособности не оставалось никаких. Ба-Ка прошел мимо него, подошел к заветной двери и прислушался. Из комнаты не было слышно ни звука.

Сын фараона, стараясь не шуметь, вошел в опочивальню. Робкий огонек дрожал на фитильке глиняной светильни, выхватывая из темноты очертания предметов. Он сделал несколько шагов к постели девушки, стараясь ни обо что не споткнуться, не зашуметь. Асо спала, ее дыхание было негромким, ровным и мерным, как у совершенно здорового человека. Не знай он, что совсем недавно она была при смерти, никогда бы не поверил. Волосы ее разметались по валику изголовья. Тело, накрытое тонким покрывалом, кое-где сбившимся и открывавшим нескромному взору где часть ноги, где обнаженное плечо, притягивало Ба-Ка, так что у него не было силы противиться вожделению. Он склонился, поставил масляную лампу близ ложа, провел рукой по нежной щеке. Спящая даже не шелохнулась. Тогда пальцы его скользнули к девичьей груди. Задыхаясь от вожделения, он сжал ее, ощутив ладонью юную упругость. Никогда и никого наследник величайшего из престолов Ойкумены не хотел так, как Асо. Он сжал вновь, чувствуя, как напрягается сосок. Изо всех сил сдерживая себя, чтобы не наброситься на девушку и без промедления утолить свой голод, он медленно стянул с нее тончайшее покрывало. Белый лик ночного светила висел в звездном небе, давая вполне достаточно сияния, чтобы любоваться прекрасным обнаженным телом избранницы.

У Ба-Ка зашумело в ушах. «Она моя, только моя!» Он осторожно коснулся ее лодыжки, кончиками пальцев повел выше, до бедра, по сводящему его с ума изгибу ягодицы и положил ладонь на ее тонкую талию. Его колотила неведомая прежде нервная дрожь. Казалось, что, если он прямо сейчас не овладеет ею, внутренний жар испепелит его. «Ведь если она все равно станет моей, – вдруг мелькнуло в его возбужденном мозгу, – то оно бы и к лучшему – овладеть ею сейчас, не дожидаясь положенных согласий и церемоний. Если станет известно, что она была моей, никто иной не пожелает брать ее в жены». Он прильнул к телу своей жертвы губами и начал жарко целовать его. Асо чуть заметно шевельнулась, как показалось Ба-Ка, отзываясь на его ласки. Это движение убило последние сомнения и терзания наследника фараона. Он обрушился на нее, как падает голодный коршун на добычу, впился поцелуем в губы, подмял под себя, страстно приникая всем телом к ее упругой плоти. «Моя, никому не отдам!» – в безумии шептал он, но та, казалось, не слышала и не чувствовала ничего. Душа ее находилась где-то на грани миров, странствуя там, куда запрещен доступ простым смертным, где обитают прозрение и слышны голоса богов. «Моя! – продолжал шептать Ба-Ка, зажимая ей рот ладонью. Но Асо и не пыталась кричать. – Только моя!» Когда исступление обожгло его тело, лишая на мгновение всяких сил и воли, в голове осторожно шелохнулась мысль, что он сделал что-то не то. Но мысль эта была тут же изгнана с позором. Ба-Ка приподнялся на локтях.

– Сегодня же днем ты станешь мой женой, я обещаю тебе это. – Он нашарил лежавшую возле ложа поясную суму и достал оттуда хризоколловое ожерелье. – Вот, это тебе дар за кровь.

Ба-Ка поднялся, быстро оделся и, не оборачиваясь, вышел в коридор. Незачем смотреть, он все сделал правильно, только так и поступают настоящие повелители народов. Стражник за колонной даже не шелохнулся, когда он прошел мимо, так и сидел у стены, низко опустив голову на колени. Когда же он вышел из дворца, то среди городской стражи, по-прежнему стоявшей чуть поодаль, не увидел четверых пришедших с ним дворцовых охранителей.

– Микенец вызвал их, – пояснил старший караула. – У дворца смута, каждый воин на счету. Мы сопроводим вас в безопасное место.

– В безопасное место? Не во дворец?

– В безопасное место, – вновь повторил неусыпный страж.

– Но я желаю во дворец.

– У меня приказ.

– Кто смеет приказывать наследнику престола, где ему надлежит быть, а где нет?!

– У меня приказ, – вновь повторил начальник караула, шагнул вплотную к принцу и с силой сжал запястье его руки, легшей на рукоять кхопеша. – Взять его!

Ба-Ка попытался стряхнуть с себя стражников, но те, умелые в пресечении уличных свар, в одно мгновение обвили его руки кожаными ремнями и стянули их за спиной с такой силой, будто надеялись раз и навсегда вдавить их в хребет. Ба-Ка, изрыгая ругательства, метался, стараясь освободиться, но безуспешно. В какой-то миг он увидел человека, стоящего у входа во дворец, внимательно наблюдающего за этой сценой. Ему показалось, что это Асхотен. Забыв, как сам несколько часов тому назад тряс жреца, угрожая ему расправой, принц заорал, требуя у родича прислать ему подмогу. Но тот отвернулся и скрылся во дворце. «Нет, это не Асхотен, – мелькнуло в голове юноши. – Видимо, кто-то из слуг. Асхотен сейчас должен быть в темнице». Он хотел было еще глянуть, но тут на голову ему накинули плотный мешок, и кто-то с силой ударил чем-то тяжелым по затылку. Мир, и без того темный, окончательно погас.

Сетх-Ка обратил внимание, что лица стражников напряжены и во всем их облике чувствуется готовность к бою.

– Что произошло? – спросил он у начальника караула, охранявшего вход в пиршественную залу.

– У ворот какие-то бунтовщики требуют, чтобы фараон вышел к ним.

Недавно услышанная фраза моментально всплыла в голове. «Микенские купцы с их стражей и, вероятно, толпа портовой голытьбы, опьяненная шумерским пивом и финиковым вином. Что ж, у дворца высокие стены и крепкие ворота. Микенец храбр и предан, и под его рукой отлично подготовленный отряд телохранителей и дворцовой стражи. А значит, волноваться не о чем. Что бы там ни задумали мерзкие заговорщики».

– Отец там? – поинтересовался младший сын фараона, указывая на дверь залы.

– Нет, отправился спать. Пожалуй, он сегодня перебрал лишнего, – тихо, будто извиняясь, добавил воин.

Принц кивнул и отправился в покои отца. У входа стража преградила ему дорогу.

– Отец уже спит? – удивленно спросил он.

– Нет, велел послать за любимой наложницей. Приказал не тревожить его до утра.

– Это очень важно и срочно, – добавил Сетх-Ка.

– Я ничего не могу сделать, – огорченно глядя на сына повелителя, развел руками стражник. – Впрочем, сейчас придет наложница, вы изложите ей свое дело, а уж она…

Он не успел договорить, как истошный крик раздался из спальни государя.

– Отец! – Сетх-Ка оттолкнул стражника и бросился ко входу в опочивальню.

В другой момент тот бы легко свалил наземь дерзкого мальчишку, но не сейчас. Вместе с караулом второго поста они ворвались в опочивальню. Фараон был еще жив и бился в конвульсиях, разметавшись по своему ложу, а на валике у изголовья свилась кольцом черная змея.

При виде змеи детский страх лишь на краткий миг парализовал Сетх-Ка.

– Мамба! – прошептал он, пытаясь овладеть сознанием ползучего гада. Не тут-то было: ядовитая тварь приподняла голову и угрожающе зашипела, еще мгновение – и она метнулась вперед. Взмах клинка одного из стражников рассек змею на части.

– Отец! – закричал Сетх-Ка, бросаясь к умирающему.

Тот, быть может, слышал, но уже не мог отвечать. Тело его все больше деревенело, глаза стекленели. В этот миг на пороге раздался оглушительный женский крик, переходящий в визг. Любимая наложница государя, обхватив голову руками, билась в истерике, уронив покрывало, едва державшееся на ажурной, золотой в дымчатых опалах, заколке. Сетх-Ка зажал ладонями уши. Вдруг крик оборвался, командир дворцовой стражи мощной оплеухой сбил наложницу на пол. Теперь она лежала и тихонько выла от ужаса.

– Отец умирает, – едва выдавливая слова из перехваченного комком слез горла, прохрипел Сетх-Ка. – Нужно искать брата. Теперь он фараон.

– Ба-Ка нет во дворце, он убыл куда-то с небольшой стражей. Прошу вас, покуда наследника здесь нет, командуйте вы. Сейчас не время горевать. Враг собирается с силами и вот-вот пойдет на штурм.

Больше всего в жизни Сетх-Ка не любил командовать. Ему нравилось созерцать природу, беседовать с животными, слушать птиц и внимать плеску воды в полноводном Ниле. Но сейчас судьба Египта, а стало быть, всего мира лежала на его плечах. А какие-то неизвестные, но явно недружелюбные люди ломились в его дом, желая… Сетх-Ка на минуту задумался. Чего они желают? Разгоряченные чьими-то лживыми речами и финиковым вином, они пришли сюда с оружием в руках, чтобы крушить и убивать. Но дальше-то что? Он вспомнил то, что говорили странные люди под окном: кажется, их ограбили, и они желали возмещения. Толпа, примкнувшая к возмущенным заморским купцам, тоже наверняка желает вдоволь пограбить. Значит… Он повернулся к командиру караула:

– Оставь здесь одного человека. Пусть никого не пускает, кроме моей бедной матушки. Если кто-то пожелает войти силой, пусть убивает ослушника на месте. Отменить мой приказ может лишь Ба-Ка.

– Будет сделано, – быстро проговорил страж.

– А ты поспеши к Микенцу, он мне нужен. И как можно скорее.

– Но он на стене, – напомнил воин.

– Стена или выстоит без него, или рухнет вместе с ним. Здесь он нужнее.

Начальник караула склонил голову и сделал знак бойцам следовать за ним.

– Нет, иди сам, они мне еще понадобятся.

Начальник стражи бросился к выходу, стараясь не цеплять стены закинутым за спину щитом. Сетх-Ка поглядел ему вслед и отвернулся. Жизнь упорно настаивала на своем – чего бы лично он ни хотел, здесь и сейчас он был не богом, конечно, вместилищем Гора должен был стать его брат, но все же сродни богу. А стало быть, никто не должен был видеть его слез. Понимая это, солдаты старались смотреть в сторону, сознавая, как тяжело сейчас юному принцу.

Вопли на улице становились все громче. Штурмующие лезли на стены, падали, вновь лезли, стража колотила их палками, колола наконечниками копий, а мятежники все лезли и лезли. Наконец, в коридоре показался Микенец: лицо его было сумрачно, на скулах играли желваки, и тяжеленные кулаки были сжаты, наводя ужас на всех, кто осмелился бы неосторожно встать у него на пути.

– Мой отец и твой повелитель погиб, – Сетх-Ка повернулся к великану.

– Я знаю, молодой господин. Это моя вина, я не смог защитить его и должен быть казнен.

– Нет, ты не будешь казнен. Даже самому храброму и умелому воину не победить судьбу. Он был достойным вместилищем бога. Надеюсь, Ба-Ка будет не менее достойным. Однако до того мы должны уничтожить врага. Уничтожить тех, кто желал смерти моему отцу. Мы должны отомстить, но эта месть будет не просто вымещением боли и досады, она станет высшим правосудием.

– Я готов исполнять вашу волю, – склонил голову Микенец.

– Это то, что я надеялся услышать. А сейчас возвращайся на стену и жди моего приказа.

Пространство за дворцовыми воротами было завалено сокровищами. Все, что обнаружилось в хранилище ценностей, сейчас было вывалено на землю, а вокруг на треногах были расставлены факелы, создавая фантастическую игру отраженного света. Сетх-Ка оценил представшую его взору картину и скомандовал Микенцу:

– Впускай.

Тот молча кивнул, и после очередного удара стражники потянули за канаты, удерживавшие на месте тяжеленный засов, снимая его с бронзовых скоб. Поддавшись натиску, тяжелые створки распахнулись, и толпа с победным ревом ворвалась во двор. Ворвалась и застыла, ослепленная блеском драгоценностей. Каждый мгновение назад штурмовавший ворота, вне всякого сомнения, надеялся славно поживиться, но никто не ожидал, что это будет так просто. Обескураженные столь легкой добычей люди, расталкивая друг друга, бросились вперед, на ходу опускаясь на колени, цепляясь за яркоцветные каменья, золото, резную кость – за все то, что видел жадный взор. Наседавшая сзади людская масса давила их и тоже валилась в груды сокровищ, загребая все, до чего могла дотянуться. Но оставалось то, чего они не видели, – воины, стоявшие на стенах.

– Бейте, – тихо скомандовал Сетх-Ка.

Маленькие, не больше ореха величиной, камни из пращей ударили в спины опьяненных добычей мародеров. Лишенные возможности хладнокровно оценивать происходящее, грабители, кажется, позабыли обо всем. Никто даже не поинтересовался, куда исчезла стража, всем было не до того, и полученные увесистые удары были восприняты однозначно – кто-то рядом хотел отобрать честно похищенное. Что ж, этот кто-то здорово просчитался.

Сетх-Ка смотрел на разворачивающееся внизу побоище. Люди все прибывали, втягивались в схватку. Сверху в них из пращей летели новые камни, и бойня разгоралась с новой силой.

– Вот теперь пора, – скомандовал Сетх-Ка, глядя на политый кровью двор. – И запомни, – он повернулся к Микенцу, – никто из тех, кто пришел сюда с оружием в руках, не должен уйти. Я бы легко простил им покушение на меня лично, не стал бы вмешиваться, если бы отец судил мятежников, но сегодня они пришли, подобно гиенам, алчущим добычи, чтобы растерзать труп живого бога. Такое не прощается. – Он на мгновение смолк, затем поднял глаза к луне: – О боги, сделайте так, чтобы мой брат был жив и цел, чтобы вся эта ноша досталась ему!