36
Горло пекло, внутри бушевало пламя, пить хотелось зверски. Такое чувство, словно в печке побывала. Уставившись на графин, я невольно облизнула губы. Никогда еще половина кровати не казалась такой бесконечной. Миг, когда руки сомкнулись на стеклянной ручке, стал самым сладким в жизни. Я поднесла тяжеленный графин к губам, чудом не расплескав половину, поперхнулась первым же глотком. Закашлялась, снова приникла к горлышку и принялась пить — жадно, вода текла на кровать, на сорочку, но я не остановилась, пока не осушила его до последней капли.
Жар немного поутих, и я откинулась на подушки, судорожно хватая ртом воздух. По сравнению со мной он был просто ледяным. Перед глазами плавал полупрозрачный балдахин и невысокие потолки спальни. Плотно задернутые шторы не пропускали ни лучика света. Который сейчас час?
Сердце колотилось как взбесившийся маятник. Странно, что не расплавилось. Ощущение реальности понемногу возвращалось, по браслету изредка бежали золотистые всполохи. Я прикрыла глаза и задрожала. Потянулась к тьме, но не смогла даже уйти на грань: тонкая серая пелена дернулась и растаяла перед глазами. Впервые в жизни магия оставила меня — ни привычного холода тьмы, ни трепещущей в ладонях силы, ни возможности защититься. Вдобавок к жару прошиб еще и холодный пот, пальцы судорожно сжались на простынях.
Спокойно, Тереза, дыши!
Я попыталась вдохнуть, но вдох вышел судорожным, хриплым, больше похожим на всхлип. Золотая мгла поглотила все мои усилия за несколько минут, теперь я не соперница Эрику. Я теперь вообще никому не соперница, по крайней мере, не в ближайшие дни. Слабая, бесконечно слабая. Сама виновата, конечно, глупо было пытаться ударить Анри, а сила хэандаме вблизи от источника — чистейшей воды яд для любого мага.
Что толку терзаться: что сделано, то сделано.
Никогда не думала, что доползти до зеркала в этой крохотной комнате такая нелегкая задача. Меня шатало, как двухнедельного котенка, ноги отказывались слушаться, но я справилась и сейчас тяжело опиралась на комод. Отражение глядело всклокоченным нечто: бледное до прозрачности лицо, черные круги под глазами, потрескавшиеся алые губы. Одно слово, красавица. Которая и в лучшие времена не отличалась выдающейся внешностью. И эта «красавица» с радостью поверила в то, что нравится Анри.
Сама себе дура. Не простая, а выдающаяся, почетная. Если где-то заседает совет идиоток, то я на нем Главная Дурила.
Как следует проникнуться осознанием собственной никчемности не получилось: скрип двери ударил по натянутым нервам. Я резко обернулась и поняла, что падаю. Ухватилась за комод, но пальцы предательски разжались. Ну что, плюс расквашенный нос в копилку одухотворенной красоты… Или нет?
— В кого ты такая упрямая?
Анри успел меня подхватить и сейчас прижимал к себе. Я слышала, как гулко бьется под ладонью его сердце.
— На две минуты одну оставить нельзя. Зачем встала?
— Отпусти, — прохрипела я, уперлась ладонями ему в грудь и добавила, — урод.
— Непременно.
Он подхватил меня на руки и понес к кровати.
— Скотина. Сволочь. Мерзавец.
— Продолжай в том же духе. Можешь даже покричать, станет легче.
Да ты что?
Надеюсь, мой взгляд был не менее говорящим, чем ругань потерявшего месячный заработок извозчика. Стоило Анри меня отпустить, как я подхватила валяющийся на постели пустой графин. Разумеется, он поймал мою руку до того, как я расколошматила бы несчастную посудину о его макушку. Легко надавил на запястье, пальцы разжались, и графин шлепнулся на покрывало. Я рванулась было, но тут же сползла обратно — голова закружилась, недвусмысленно намекая на глупость столь необдуманного поступка. Жар возвращался, а вместе с ним и желание пить.
— Что, разбивать графины о вас нельзя? — язвительно осведомилась я. — От этого мне точно стало бы легче.
— Нет. Графины нельзя.
— Какая досада! А что можно?
Выглядел Анри неважно. Непривычно бледный, на щеке отчетливо выделяются свежие царапины от ногтей. Глаза ввалились, вокруг зрачка пылает золотой ободок. Он смотрел так, что сердце сжималось, и за это я себя ненавидела. От злости хотелось надавать себе пощечин. За сожаление о случившемся, за желание спросить — почему? За то, что солнечный взгляд обжигал: до лихорадки, до дрожи. За отчаянное желание поверить еще несказанным словам. Если он, конечно, что-то собирался мне говорить.
— Как ты себя чувствуешь?
— Тошнит.
— Это пройдет. Чуть позже.
— Меня тошнит от вас. А пройдет это в тот же день, когда графиня Уитмор примет обет целомудрия.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Тишина воцарилась такая, что от нее хотелось кричать. Слава Всевидящему, Анри больше не пытался ко мне прикасаться: сама мысль о том, чтобы снова чувствовать его, была невыносима.
— По приказу Симона убили моих родителей.
Я замерла. Ожидала чего угодно, но только не такого.
— Я всю жизнь положил на то, чтобы уничтожить этого человека, подобраться к его секретам и вытащить на свет всю грязь, которую только сумею найти. Но к тому, что нашел, оказался не готов.
Я упорно смотрела поверх его плеча, но взгляд все равно цеплял глубокие морщины, залегшие у губ, тянулся к сбитым костяшкам. Еще самую капельку ближе — и мы друг друга коснемся.
— Симон возглавляет тайное общество. Лига М — так они себя называют.
— Лига М?
— Мааджари. Сверхраса, недовольная положением дел и торжеством науки над магией. В окружении Эльгера только сильнейшие маги нашего времени. Они используют мертвые знания, изучают и практикуют заклятия, которые большинство наших современников не сумеют повторить. Случившееся с Луизой — еще цветочки. Да что там, ты сама столкнулась с силой Эрика — магия искажений, искусство гааркирт… И это только часть его талантов.
Можно ли ему верить?
— Они в каждой стране, в каждом городе. На руководящих постах или при тех, кто их занимает. Они хотят, чтобы магия снова решала все. Чтобы каждый человек на планете зависел от силы, которой он обладает.
— Герцог де ла Мер занимается благотворительностью. Как-то не вяжется вложение денег в научные разработки с желанием помешать прогрессу. Он помогает известным ученым…
— Чтобы их контролировать. Если кто и способен перевернуть мир — Симон Эльгер, с его властью и влиянием.
Анри смотрел мне в глаза, и внутри все переворачивалось. Выносить его взгляд становилось тяжелее с каждой минутой, поэтому я уставилась на браслет на смуглом запястье. Такой же потемневший, как у меня.
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Потому что ты должна знать.
И так узнала достаточно, на всю оставшуюся жизнь хватит.
— Ему нужна ты, Тереза. Из-за твоей крови. Крови потомка Дюхайма. Когда-то он пришел к моим родителям так же, как однажды пришел ко мне, — из-за силы и связей. Долгое время Симон их «приручал» и обхаживал, но когда отец узнал об истинном положении вещей, отказался иметь с ним дело.
Странные мысли иногда приходят в голову. Странные и страшные.
Эрик говорил, что его отец может остановить сердце, даже не прикасаясь к человеку. Матушка рассказывала, что Эльгер с отцом долго вели переписку. Возможно, и встречались не раз, она сама признавалась, что он мало чем с ней делился. Уильям Биго отличался крепким здоровьем, а умер от сердечного приступа в своем кабинете. Всплеск силы в миг его смерти запросто мог «прикрыть» магию искажений. Симон способен дотянуться до любого, попивая кофе в своей гостиной.
Всевидящий, так и спятить недолго.
— Войти в его ближайшее окружение не так просто. Но в этом году наметился первый серьезный прорыв. Помимо тебя ему понадобился свой человек в Лигенбурге, поближе к ее величеству Брианне.
Неудивительно — после скоропостижной кончины Аддингтона нужно было срочно заткнуть дыру. Зато теперь ясно, почему меня сразу не увезли в Вэлею. Понятно, зачем понадобились остальные досье, и походы в клубы тоже понятны. Он прощупывал наших многоуважаемых джентльменов на слабости, пороки и силу. Так и подмывало спросить, удалось ли кого-нибудь завербовать.
— Что ж, я рада, что стала вашим серьезным прорывом.
Слова сорвались с языка раньше, чем я успела их остановить.
О другом надо думать, совсем о другом, но как-то неожиданно и невовремя вернулись и боль, и горечь. Надсадно заныло в груди, а вот разбивать о голову мужа было больше нечего. Даже графин он убрал на тумбочку.
Как же хочется пить!
— Тереза, все не так.
Анри осторожно взял меня за руку, но я вырвалась и бросила на него ненавидящий взгляд.
— Еще раз тронете меня — расцарапанной щекой не отделаетесь.
Браслет едва уловимо дернуло, взгляд полыхнул.
Что, не нравится, граф?
— Я принесу воды. — Он поднялся. — Хочешь есть?
От этой заботы хотелось выть. Если бы я проснулась в кандалах где-нибудь в подвале, и то было бы проще.
— Несите, запущу в вас кофейником. Надеюсь, там будет кипяток.
Жалкая детская попытка. Я впилась ногтями в ладони, закусила губу.
— Вы не выпустите меня из дома.
Он обернулся — уже у двери, взглянул раздраженно.
— Ты вообще слушала, что я говорил? Да, тебе придется остаться здесь, пока я не разберусь с младшим Эльгером. А потом…
— Потом вы еще раз объясните, почему я должна обо всем молчать. Разумеется, искренне заботясь о моих чувствах и чувствах моей семьи. А еще о нашей безопасности.
Он сжал зубы, на скулах заиграли желваки.
— Мне не нужно твое молчание. Мне нужна ты, Тереза.
Лучше бы он этого не говорил.
Нужна, разумеется. Чтобы продолжать расследование. Чтобы Симон получил то, что ему нужно, и подпустил к себе еще ближе.
Отчаянно захотелось сделать больно. Так же, как было мне. Было, есть, будет… сколько там еще дней, месяцев, лет?.. Графином так не ударишь, даже некромагией и то вряд ли.
— Мне только одно непонятно: почему вы не в ладах с Эриком?
Анри сложил руки на груди, прищурился.
— Потому что Симон отдал тебя мне. Потому что Симон имел неосторожность сказать, что не отказался бы от такого сына, как я. Потому что это ему передали.
— Ваш отец гордился бы таким комплиментом.
Он побледнел еще сильнее. Взгляд вонзился в меня подобно кардонийскому стилету.
— Твое счастье, что ты женщина, Тереза.
Анри вышел, и за закрывшейся дверью наступила страшная гнетущая тишина. Меня потряхивало — мелкой отвратительной дрожью. Внутри все переворачивалось, точно я была крохотными песочными часами, и кто-то постоянно засекал по мне время. Поворот. Прости-я-не-хотела-это-говорить. Поворот. Проваливай-ко-всем-демонам-солнечный ублюдок! Поворот. Всевидящий-только-не-уходи. Поворот. Какая-же-вы-тряпка-леди-Тереза. Поворот. Пожалуйста-хватит-я-больше-не-выдержу. Поворот…
Я отвернулась к окну, но здесь повсюду витал демонов призрак Анри Феро. Даже если закрыть глаза, здесь звучал его голос, шаги, его смех. Запах трав и шоколада. Тепло его рук. Это не выжечь из души, не вытряхнуть, не исправить. Мысль накрыла меня с головой, как морская волна зазевавшуюся купальщицу. А дальше — только дно, острая галька и холод бесконечного погружения. Я уткнулась в подушку, плотно, до сбивающегося дыхания, и заорала. Она пожирала все мои крики, превращая их в глухой еле слышный вой, я же лупила по кровати, пока не засаднило ладони, и выла — до тех пор, пока горло не превратилось в раскаленный добела горн.
А потом накатило забытье, стремительно подступающей темнотой и спасительным равнодушием.
Я не стала ему противиться.
