32
Я сосредоточилась, глядя на мерцающие линии защиты. Она напоминала сеть — сияющие нити, создающие узлы, на которых закреплено сдерживающее поле. На время тренировок я растягивала ее по всей квартире — вдоль стен, пола и потолка — так, что ни один магический удар она не пропустит. От этого обшарпанная каморка принимала и вовсе устрашающий вид — полупрозрачные линии щита, по которым разбросаны темные пятна магических атак, под ними — облупившаяся краска и трещины. Саму меня окутывала паутина защиты некромага — пепельно-серебристая, тонкая, но прочная, мало ли что куда срикошетит. А полог безмолвия не пропускал наружу ни единого звука.
«Необходимо сосредоточиться на разрывах грани. Потянуть глубинную тьму, концентрируя ее в сгустки силы».
Атака, которую я прорабатывала сейчас, требовала предельной сосредоточенности, сил и внимания: сгустки тьмы, с легким шипением собирающиеся на ладонях, напоминали смоляные шары. Они перекатывались, шли густой рябью, из них тянулись нити чернильных щупалец, впивающиеся в грань. Точнее, в то, что располагалось за ней — первородный источник силы некромага, в самое сердце смерти. Мое же сердце бешено колотилось.
«Главное — перед атакой не забыть перекрыть щупальца, питающие снаряд».
И то правда. Может выйти неприятность — не дай Всевидящий, глубинная тьма потечет на грань, а остановить ее гораздо сложнее, чем призвать. Шары мерцали, стремительно наливаясь силой. Я швырнула один, с наслаждением отмечая, как содрогнулась защита. Чернильные искры брызнули в разные стороны, отдачей меня протащило назад. Ледяные волны прокатывались по комнате еще с минуту. Стоило отголоскам затихнуть, я бросила второй. Защита дернулась, точно в заледеневшее зеркало вонзился топор, поглотила атаку и рассыпалась тленом.
Хороший был удар, если даже сетка не выдержала. Действительно хороший.
Я вытерла пот со лба, прислонилась к стене. От прошедшей сквозь меня силы слегка потряхивало. Я стряхнула с ладоней остаточную паутинку тьмы, потерла заледеневшие ладони друг о друга. На сегодня, пожалуй, хватит: успехами за неделю корпения над книгами и практики я уже довольна. А еще искренне благодарна отцу — за то, что вытягивал из меня все магические жилы во время занятий, с нуля такие знания и за пару лет не освоить.
«Однажды ты скажешь мне спасибо».
Что же… Спасибо, папа.
Итак, в арсенале уже несколько серьезных боевых заклинаний, одно из которых — стрелы тьмы, второе — волна, самое простое, но силовое: особого вреда не причиняет, но в ближнем бою позволит отшвырнуть противника подальше. Лучше его использовать с паутиной смерти, когда нити тьмы переплетаются, образуя магическую ловушку. Вот туда и отшвырнуть. Паутина обездвиживает и пьет силу. Конечно, как долгосрочная ловушка лучше всего клетка Каори, но это заклятие нужно готовить заранее, на крови мага, которого хочешь запереть. Отпадает, увы.
Зато теперь у меня есть кое-что пожестче. Болезненное и убийственное.
Глубоко вздохнув, я вскинула руки, разминаясь, а потом начала мерить шагами комнату, повторяя про себя заклинание разрыва грани. Перед глазами вставали строчки из книги, я едва шевелила губами, чувствуя тонкий уровень, отделяющий мир мертвых от мира живых. Уловила, как рвется ткань реальности, и тут же перекрыла источник. Одно из самых опасных заклинаний боевой некромагии позволяет создавать сгустки тьмы. Их мощь зависит от сил некромага, удара такой штуковины хватит, чтобы отправить человека на тот свет. Если маг умеет ставить хорошие щиты — а я уверена, что Эрик умеет, обойдется легкой контузией.
Но мне хватит. Для приватной беседы.
К слову об Эрике. Что я о нем знаю?
Он младше меня. В детстве ему здорово доставалось от отца, но сейчас он ошалел от вседозволенности, потому творит что хочет. У него не в порядке с головой, при этом он крайне продуманный, и поймать его на горячем никому не удавалось. Почему-то ненавидит Анри, а еще привык получать все что пожелает, по щелчку пальцев. И сейчас он хочет меня.
Владеет магией искажений и искусством гааркирт — оба настолько древние, что относятся к мертвым магическим знаниям. Хотя теперь, после штудирования книг, о магии искажений больше меня знает только Эрик. У нее сильная боевая сторона: удар сравним с ударом молнии. Символично, потому что атака похожа на поток молний — изумрудных и смертоносных. Сила черпается напрямую из пространственных разрывов, и магу не нужны задержки между ударами. Слабая сторона — защита, на нее и буду давить.
Что ж, выходит не так мало слабостей на одного сильного мага.
Я вернулась к сундуку, вытащила лежащие сверху «Основные заклинания некромагии», отложила. Дальше шло «Создание боевых кукол» в двух томах, но с этим я даже не стану связываться. Слишком много сил, неоправданно много. К тому же у меня нет желания отправлять к Эрику зомби, мне надо с ним переговорить самой.
«Приграничные ловушки» я зачитала до дыр, есть там еще парочка интересных заклинаний, над которыми предстоит поработать в ближайшее время. А еще нужно запечатать склянки с заклятием мгновенного разложения — так, на всякий случай, и вспомнить «мертвую удавку» — это что-то вроде огненного хлыста армалов, только из тьмы. С ее помощью можно обездвижить, а можно убить. Зависит от того, какую силу вкладываешь в плетение. Закончу с этим — и буду полностью готова. Дело останется за малым: найти Эрика.
Я сложила нужные мне на завтра книги наверх, захлопнула сундук и стянула полог. В комнату мигом потекли звуки — окрики, ругань, чей-то вой, детский плач за стенкой. Подумала немного, выдвинула затертый до грязно-бурого цвета стул, на который в первый же день извела несколько тряпок, прежде чем решилась сесть, и подтянула к окну. До приезда Герберта — так звали кучера Луизы, который забирал меня и отвозил домой, оставалось еще минут десять.
Сквозь оглушительный рев толпы доносились глухие звуки ударов и возни. Пыльное, засиженное мухами окно выходило во внутренний двор — достаточно просторный, запечатанный в колодце окружавших его домов со сквозными арочными проходами. Свежим этот воздух не назовешь, но из щелей толщиной в палец опять потянуло подгоревшей кашей и прогорклым жиром, поэтому я решила подышать лигенбургскими ароматами.
День клонился к вечеру, даже предзакатное солнце дышало драконьим жаром, но несмотря на это двое крепких мужчин мутузили друг друга. Вокруг собралась толпа зевак, предприимчивый коротышка принимал ставки. Уперев руки в бока, чуть поодаль стояла дородная бабища с грязными космами, стянутыми в подобие вдовьего пучка. Платье только чудом не расходилось по швам, навскидку в нее можно было поместить три-четыре меня.
Пыль вокруг кружилась вихрями. Обнаженные по пояс, потные, они швыряли друг друга с незабвенным остервенением, собравшиеся потрясали кулаками и возбужденно вопили. Я передернула плечами и уже собиралась отойти, когда в подворотню шагнул высокий мужчина. Мазнув по нему равнодушным взглядом, я хотела отвернуться, но тут меня прошило узнаванием.
Я перезанималась?
Этот холодный цепкий взгляд мог бы принадлежать лорду Фраю, но никак не моему мужу. Собранные под шляпой — нет, это даже шляпой назвать нельзя, скорее грязной кепкой, золотые волосы тускло поблескивали сквозь взлетающую перед глазами пыль. На нем была видавшая виды рубашка, через которую протянулись грязные засаленные подтяжки. Поношенные брюки, запыленные ботинки и мятый пиджак он, наверное, подобрал в соседней подворотне.
Я невольно отпрянула в полумрак каморки. Неужели узнал? Как?.. Луиза проболталась? Рывком снова прильнула к окну, позабыв про правило не браться за этот подоконник даже в перчатках, но мужа нигде не было. Взгляд судорожно метался по двору, по голосящим людям, пока не зацепился за медовую прядь, которую Анри заправил за ухо. Он сливался с толпой, выделить его среди мужчин, дышащих жаждой скорой наживы, было почти невозможно.
Что еще за маскарад?
Стоявший рядом с ним человечек — невысокий, неприметный, что-то ему сказал. Они перекинулись парой фраз, а потом вместе пробрались сквозь ряды горожан и шагнули в двери дома напротив. Рядом скрипнули ставни, визгливому голосу: «Ра-а-азойдись!» — вторил шумный плеск нечистот и смачные ругательства тех, кому пришлось отскочить. Зловонная жижа растеклась по брусчатке.
Это отрезвило: брезгливо захлопнув окно, я повернулась к двери. Прошлась от стены до стены и обратно, кусая губы.
Анри заявился не по мою душу, это хорошо.
Но что он здесь делает? Да еще и в таком виде?
— Граф просил передать, что вернется к ужину. — Мэри помогла мне переодеться и сейчас расчесывала волосы.
— Хорошо.
Еще пару дней назад я бы этому обрадовалась: меня полностью устраивало, что Анри нашел общий язык с нашими джентльменами. Если мужчина занят, он не задает вопросов, а мне лишние вопросы ни к чему. Постоянное напряжение и вранье — когда мы с Луизой ходили на примерку, а когда в парк, как-то плохо держалось в голове вместе с заклинаниями. Но сейчас сидела как на иголках — увиденное не давало покоя. Я могла зайти следом за ним и спросить напрямик, если бы не моя ложь. Пристану с расспросами — придется объяснять, что я делала в трущобах.
Ладно, попробуем зайти издалека. Недаром же говорят: хочешь быть в курсе всего, что происходит в доме, — спроси прислугу.
— Мэри, камердинер графа не кажется тебе несколько странным?
Мэри встретилась со мной взглядом и осторожно ответила:
— Несколько? Миледи, они с этим мальчишкой, Гийомом, странные с самого начала. Не просто странные… — она слегка наклонилась ко мне и понизила голос: — У них не поймешь, кто что делает — оба и тяжести таскают, и белье стирают, и готовят, и убираются, так еще и в карты постоянно играют.
Карты! Как же я сразу не подумала…
Анри познакомился с Уитмором благодаря увлечению картами, а я еще удивлялась, откуда мой муж столько знает. Судя по опыту, для него это не просто развлечение. Пристрастился к азартным играм, еще и Жерома своего научил.
— На деньги?
— Почти наверняка, миледи. С такими лицами сидят оба, как будто жизнь на кону, не меньше. Не дело это для приличных слуг.
Я поморщилась.
Начинается все невинно: небольшие ставки, которые раз за разом возрастают, потом вступают опытные шулеры. Ни к чему хорошему такое не приводит: в свое время отец Луизы оказался по уши в долгах. К счастью, он вовремя взялся за ум, но были случаи, когда аристократы пускали по ветру все состояние и заканчивали очень плохо.
Неужели Анри правда в это ввязался? Но почему? Ради острых ощущений? Наверное, после путешествий и изучения боевых искусств светская жизнь — скука смертная.
— А еще они меня пугают, — разглядев, что я настроена на беседу, Мэри заметно воодушевилась. Даже укладка пошла быстрее — она ловко расчесывала пряди, сворачивала в жгуты и закрепляла шпильками. — Недавно я зашла на кухню, как раз перед ужином, когда ваша матушка и другие приезжали, помните? Хотела спросить, не надо ли чем помочь. Так вот, на столе лежала тушка гуся, а Жером вертел ножи — знаете, в двух руках, с бешеной скоростью… Такое еще на уличных ярмарках трюкачи вытворяют. Всевидящий, даже вспомнить страшно. Я думала, он сейчас себе все пальцы оттяпает, но он только на меня посмотрел и спросил, что я здесь забыла. Жуткий грубиян!
Жером и его таланты меня интересовали меньше всего. Я тоже умею обращаться с холодным оружием. Кинжалы бросаю вполне сносно. Может статься, он вырос на улице, там еще и не таким фокусам обучают, или Анри его научил, не удивлюсь: в жизни моего мужа все перевернуто с ног на голову. Он общается с прислугой на равных, не делает различий между камеристкой и лордом. Свойская простота с удивительным изяществом переходит в манеры, и наоборот.
— Но самое странное, — Мэри понизила голос, мне даже приходилось прислушиваться, — я видела вчера. Проходила мимо кухни, перед ужином. Дверь была приоткрыта, а он печку разжигал… Щелкнул пальцами — и все занялось. Всевидящий свидетель, не вру!
И она осенила лицо и грудь двоеперстием, поцеловала пальцы.
Я же повернулась на стуле и недоверчиво уставилась на нее. Жером обладает магией? Невозможно! Всем известно, что маги только благородного происхождения. Случалось, конечно, когда аристократы баловались с горничными или кухарками, но даже если предположить, что он бастард-полукровка, их не обучали. Способности в таких детях совсем слабенькие, а любую силу надо развивать. Если магией не заниматься, она угаснет. Даже самый сильный стихийный маг, который с детства не штудировал книги и не практиковался, к возрасту Жерома свечи не зажжет.
— Ты уверена?
Мэри слегка покраснела.
— Я бы не стала говорить, если бы своими глазами не видела. Это же… это же просто скандал! Если кто узнает…
Если кто узнает, возникнет много вопросов. У Винсента, у лорда Фрая, да у любого другого. Даже у матушки и Лави. В частности, как получилось, что маг с образованием ходит в камердинерах у графа.
— Никому ни слова, — я резко поднялась, — узнаю, что куда-то от тебя пошло — к Ирме, Аманде, да хоть к кому, — мигом получишь расчет. Ясно?
Глаза Мэри широко распахнулись, она побледнела, вцепилась в передник и замотала головой:
— Да что вы, миледи… Я бы никогда… Тем более если вы просите…
Знаю я их «никогда». Одно радует — в этом доме некому проболтаться, а выходные у нее только в следующем месяце.
— Замечательно. Ты свободна.
Камеристка поспешно вышла, а я закусила губу.
Карты, теперь еще это… Кто такой Жером — сводный брат по отцу? Но они совсем не похожи. Незаконный сын его опекуна? Я сложила ладони и поднесла их к губам, меряя шагами комнату. Спросить Анри напрямик — значит, подставить Мэри. Да и выглядит это крайне некрасиво, как будто я копаюсь в грязном белье прислуги. Фу, мерзость.
Ладно, подожду, проблемы надо решать по мере поступления. Разберусь с Эриком, а потом выясню, как далеко зашла страсть мужа к азартным играм. Заодно расспрошу про Жерома, который оказался стихийным магом. Да я за всю жизнь столько не сталкивалась с магией и всякими странностями, как за последние два месяца! Хватит с меня загадок Анри, если уж я еду в Вэлею, прежде узнаю о нем все.
Ой.
Я только что решила, что еду в Вэлею?!
— Тереза, вернись ко мне.
Я медленно подняла голову.
— Что с тобой творится?
Он внимательно смотрел на меня. Внимательно, и, пожалуй, встревоженно — морщины в уголках глаз, привычные для южан, обозначались четче.
— Я поссорилась с Луизой.
Очередная ложь, с чем себя и поздравляю. А главное — даже глазом не моргнула, то есть глаз не отвела.
— Завтра помиритесь. Луиза не умеет долго злиться.
Я кивнула и принялась за еду. С Луизой я в ближайшие дни обязательно увижусь. Придется пожертвовать несколькими часами занятий, но мне жизненно необходимо с ней поговорить. О том, что я собираюсь в Вэлею. Прежде чем я сделаю эту глупость, стоит спросить совета. Может, Луиза меня остановит.
— Как ты отдохнул в клубе?
— Замечательно.
Насчет лжи мы теперь квиты. Совесть, уймись.
— В конце недели нас ждут у Бэнксов.
Когда только успел? Или по вторникам все энгерийские джентльмены собираются в трущобах, переодетые в оборванцев, чтобы поиграть в карты?
— А на Праздник лета…
— Мы приглашены на Королевский бал?
— Увы. Но если хочешь, я переговорю с твоим братом.
— Не стоит.
— Уверена?
— Вполне.
— Вот и чудно, — муж не выглядел расстроенным, — потому что я собирался пригласить тебя на городской карнавал.
— Я не переношу толпы, Анри. Если не хочешь увидеть бьющуюся в припадке меня, давай просто останемся дома.
— Расскажешь?
Я смотрела в тарелку словно в шар судеб.
— Жаждете новых страшных тайн? Их нет. Мне было три года, когда мы с родителями, няней и братом поехали в Лигенбург. Осень, празднование независимости Энгерии. Народу на улицах толпы, и мы, все такие красивые, — в народе. Няня попросила Винсента последить за мной, но ему было интереснее следить за гигантским воздушным змеем.
Он отпустил мою руку всего на миг, я сделала пару шагов, и меня тут же оттеснили в сторону. Людской поток лился по улице, унося за собой. Я впервые видела столько народа — в Мортенхэйме, конечно, давали приемы, но меня если и выводили, то в музыкальный салон или гостиную, где дамы ахали и восхищались «прелестной девочкой». В любом случае, дома была не толпа — хмельная, гудящая, потная. Возбужденная предвкушением пиршества: на площади Витэйра раздавали угощения и напитки. Кое-кто уже приложился к кружке в ближайших трактирах, готовый гулять до глубокой ночи, до последнего залпа фейерверка.
— Я испугалась, что никогда больше не увижу матушку и брата. Даже отца, хотя он никогда не брал меня на руки и всегда смотрел чересчур сурово.
Я разревелась, но мой плач поглотили голоса, смех и музыка. А потом кто-то меня толкнул. Я упала лицом вниз, под чьим-то ботинком треснула юбка. От боли из глаз посыпались искры, но страшнее всего было понимать, что сейчас меня просто затопчут. И тут раздался полицейский свисток.
— Толпу разогнали, няню рассчитали, Винсенту влетело. Лекарь сказал, что я отделалась ушибами и легким испугом. Как выяснилось, не легким. Я выросла, но мне до сих пор страшно оказаться в море людей. Можешь начинать смеяться.
Сильные руки мягко сжали плечи. Я дернулась, вилка и нож звякнули о тарелку, вино чудом не расплескалось на скатерть. Оказывается, не заметила, как Анри поднялся из-за стола и подошел со спины.
— Тереза, я всего лишь хотел размять тебе плечи.
Он опустился на корточки и развернул меня к себе.
— Я когда-нибудь над тобой смеялся?
Я покачала головой.
Детские страхи сильнее прочих. Все в прошлом, я давно способна за себя постоять, но внутри все равно сидит перепуганная девчонка, расквасившая нос о брусчатку. Это ей становится плохо, когда вокруг не протолкнуться. Ее бросает в холодный пот, когда на балу слишком много людей.
— Теперь у тебя есть я. И я никогда не отпущу твою руку. Если сама не попросишь.
Я кивнула. Чем ближе мы подходили друг к другу, тем больше я волновалась. А чем больше волнуешься — тем больше делаешь глупостей. Остается надеяться, что мне хватит сил довести дело до конца, и кошмар с Эриком останется в прошлом.
— Что не так?
Пальцы мягко очертили контур моих губ.
— Просто переживаю из-за Луизы.
— Уже с неделю.
Я вздрогнула и посмотрела на Анри.
— Думаешь, я слепой?
Муж сжал мои руки, заставил подняться. Мягко привлек к себе, поглаживая пальцами шею. Я же мысленно хваталась за обрывки лжи, пытаясь склеить их поизящнее. Глупо было думать, что Анри ничего не заметит. Он же читает меня как раскрытую книгу. Дура, идиотка наивная!
— Послушай, наша с тобой свадьба вышла далекой от идеала.
Я вскинула глаза, вцепившись руками в мощные плечи мужа.
— А сейчас ты бегаешь с Луизой по примеркам, смотришь на подвенечное платье и постоянно слушаешь про прием, бал и торт.
Венчание, бал и торт? При чем тут… Я нахмурилась, а спустя миг чуть не рассмеялась от облегчения. Он решил, что я переживаю из-за свадьбы? Слава Всевидящему! И распространенному мнению, что каждая женщина мечтает о красивом белоснежном платье, букетике и восторженных взглядах. Если бы у меня нашлось на это время, может, я и переживала бы, но, к счастью, голова занята другим.
— Предлагаю устроить что-нибудь грандиозное, когда вернемся в Вэлею. Всю эту чепуху с плясками, венчанием и прочей канителью. Ближе к зиме, что скажешь? Пригласим твоих родных, де Мортен после свадьбы подобреет…
Я легко ударила его по плечу:
— Ты говоришь о моем брате!
Анри ослепительно улыбнулся:
— Потом отправимся на юг, к океану.
— А еще ты сказал «чепуху».
— Прости. Оговорился.
И снова искорки смеха в глазах, искорки — как отражение лучей его внутреннего солнца.
Я кусала губы, не зная, плакать или смеяться.
— Спроси меня об этом через месяц.
— Думал, ты попросишь на раздумья минимум год.
Я уткнулась лицом ему в плечо. Прильнула, чувствуя ладонями перекатывающиеся под кожей стальные мышцы, всей грудью вдыхая родной запах. Как же легко и спокойно в его руках.
— Ужин?
Какой там ужин, скорее ночной обед. Из «клуба» он вернулся достаточно поздно. Еще немного, и сам не захочет уезжать — окончательно подружится с нашими джентльменами, решит перебраться в Лигенбург или купит поместье где-нибудь поблизости. Может статься, зря переживаю насчет Вэлеи?
— Ужин.
Я кивнула, и мы вернулись за стол. Анри накрыл мою ладонь, пальцы сомкнулись на запястье вокруг браслета, от узора мигом побежал жар.
— Моя несносная девочка.
Дыхание перехватило: бархат интонаций скользнул по коже как самая бесстыдная ласка.
— Мне кажется или у нас еще остался десерт?
В узорчатых вазочках лежало какое-то печенье, пропитанное кофейным ликером и укутанное облаком взбитых сливок.
— Десерты бывают разные. Много есть на ночь вредно.
— А что не вредно?
Ой, зря я спросила: улыбнулся он так, что в горле пересохло. Я отпила вино и отодвинула бокал.
— Отпустите мою руку, милорд.
— А если нет… миледи?
Не смей на меня так смотреть: раздевая одними глазами! Это нечестно. И вообще, кое-кто даже не догадывается о том, что занятия по маэлонской книге несколько утомительны после изнурительных магических тренировок. Хотя и весьма приятны, надо отдать им должное. Я моргнула, отгоняя непрошенное бесстыдство, слишком живое в воспоминаниях.
— Тогда я пойду спать к себе.
— Да неужели?
— Как ты познакомился с Жеромом?
Я напустила на себя строгий вид и подтянула вазочку с десертом. Анри прищурился, весело посмотрел на меня, но руку все-таки отпустил.
— Неподалеку от Ларне, случайно. Я как раз вернулся из Иньфая и подыскивал себе достойного управляющего.
— Он еще и управляющий?
— В нашем поместье в Лавуа прислуги много. Он отлично управляется со всеми.
— Ты принял дворецкого не по рекомендации? — Я бросила на Анри невинный взгляд. Интереса в моем голосе не больше, чем в крикетном мячике на шахматной доске. В конце концов, мне не положено знать, что его странный помощник способен спалить подол нерадивой горничной.
— Я выбираю людей, доверяя их поступкам, а не хвалебным одам на пол-листа. Жером не побоялся вступиться за подавальщицу в таверне, хотя против него выступали четверо дуболомов.
Неудивительно, учитывая его способности. От них потом одни угольки остались?
— Но об этом тебе тоже кто-то рассказал.
— Это я видел своими глазами. И даже присоединился.
Граф де Ларне и его будущий камердинер в какой-то таверне раскидывают нахалов, посягнувших на честь девицы? Чему я удивляюсь.
— Занятные навыки для управляющего.
— Умение быть человеком — единственный по-настоящему ценный навык. Ну и совпадение интересов, пожалуй. Остальному можно научить.
— Тебя не смущает, что твой друг выполняет обязанности горничной, повара и прачки?
— Главное, чтобы это не смущало его.
— А если смутит? — насмешливо поинтересовалась я. — Станешь сам стирать себе брюки, готовить завтрак и протирать пыль?
— Почему бы и нет.
Анри резко поднялся, подхватил меня на руки и пошел к лестнице.
Ненормальный, невозможный, непонятный… Мой… Бесконечно, безраздельно, отчаянно близкий. Настолько родной, что даже подумать страшно.
От сильных объятий привычно закружилась голова, я подалась вперед, жадно впилась в его губы, встречая бессовестный напор языка и задыхаясь от безумного влечения. Ступенька за ступенькой — бесконечный и в то же время короткий полет. Исступленный нежный поцелуй оборвался тихим стоном, когда Анри оторвался от моего рта, чтобы открыть дверь. Там, в коридоре, остались все тревоги и заботы, прошлое и будущее, сомнения и страхи. Настоящее сосредоточилось в одном-единственном мужчине, чье сердце бешено билось под моей ладонью в предвкушении жарких изнурительных ласк.
