30
Как там у всех нормальных леди принято сообщать мужьям новости? Особенно если ты случайно пригласила все свое семейство в гости, совершенно забыв спросить на то мнения супруга. Вообще-то я никогда ни перед кем не оправдываюсь, но в данном случае, как выразился бы Винсент, дипломатически верно для начала смягчить ситуацию. Уж всяко лучше, чем:
«Завтра у нас ужинают матушка и Лави. А еще Винсент и Луиза. И мисс Бук, разумеется».
«И как это получилось?»
«Моя сестра захотела познакомиться с нашим котом».
Наверное, Луиза оценила бы мою идею, но я с каждой минутой сомневалась все больше и больше. Какой нормальной женщине может такое прийти в голову? И может ли вообще? Стоя перед книжным шкафом в кабинете Анри, я смотрела на корешок… я бы даже сказала — корень зла, — «Искусства любви». Окружала ее чепуха из разряда научных очерков и биографий каких-то ученых.
Я сцепила пальцы за спиной — на всякий случай: мало ли, может, я и впрямь собираюсь это взять? А и впрямь собираюсь. Потянув книгу на себя, приняла ее вес на руки. Внушительный, надо признаться. И зажмурилась, увидев картинку на обложке. Нет, к этому я точно никогда не привыкну.
«Ну да, а сейчас ты собиралась журнал по растениеводству читать и цветочки рассматривать», — ехидно подсказал внутренний голос.
Переборов желание запихнуть том назад на полку, я захлопнула дверцу шкафа и уставилась на зияющую между книгами дыру сквозь узорчатое стекло. Что-то с ней было не так. Хотя… кажется, я знаю, что именно: кирпичная стена неглубокого встроенного шкафа была выкрашена равномерно в бледно-серый цвет. За исключением небольшого кусочка, вытертого до грязно-белого, если не присматриваться — ничего не заметишь. По всей видимости, старые хозяева пользовались тайником, где хранили драгоценности и деньги. Интересно, обращал ли Анри на него внимание или рычаг давно уже сломан?
Будь у меня побольше времени, я бы непременно это проверила, но сейчас есть дела поважнее. К тому же все эти тайники крайне ненадежны — в прошлом году в кабинете Винсента заклинило какой-то рычаг, так его пару дней чинили. А если я открою и закрыть не смогу, боюсь, тогда наш разговор с Анри примет приблизительно такой оборот:
«Что это ты тут искала?»
«Решила проверить, не завалялись ли в тайнике бриллианты предыдущих владельцев».
Судя по состоянию дома, тут могла заваляться разве что парочка некрупных агатов. Но дальше все равно пришлось бы объяснять, как я наткнулась на тайник, зачем мне понадобилось пособие по совращению, и мы бы вернулись к тому, от чего ушли.
Поднявшись в спальню, я на всякий случай заперла дверь на ключ, устроилась на кровати и открыла книгу. Огненный предзакатный шар уже наполовину спрятался за крыши и шпили, но пока что света было достаточно. Ох, скажи мне кто пару месяцев назад, что я стану такое читать, мало бы ему не показалось. Спокойно, Тереза, этого никто не увидит. И не узнает, если сделать все быстро и до возвращения Анри. Он отправился в клуб по приглашению Вудворда, а когда энгерийские джентльмены собираются вместе, это надолго. Будут курить сигары, пить виски и обсуждать последние новости. Даже если среди них затесался один вэлеец, который не курит сигары и не пьет виски.
Если они, конечно, в клубе. Луиза говорила, что, когда мужчинам не хватает, гм… чего-то там у жен, они начинают это искать в других местах. Например, в борделях или у графини Уитмор. Интересно, она такие книги читает?
Я решительно отогнала от себя мысли о том, как Анри может проводить время в эту самую минуту — не хватало еще окончательно превратиться в полоумную ревнивую особу — и углубилась в изучение порока. Поскольку мои познания в маэлонском были далеки от идеала, приходилось ориентироваться на понятные слова и картинки. На первой дама возлежала, прикрытая лишь флером сорочки. Честно говоря, от сорочки там было только название. Полностью прозрачная ткань с тончайшей работы витым узором едва доходила до бедер и не скрывала ни набухших сосков, один из которых она игриво трогала пальчиком, ни темного треугольника волос между бесстыдно раскинутых ног.
«Искусство обольщения начинается с умения разжечь страсть…»
Чем именно, я не поняла, там было еще четыре слова. Надо бы энгерийско-маэлонский словарь захватить из библиотеки Мортенхэйма.
Дама лежала так, словно танцевала на кровати первородный дикий танец, а художник запечатлел самый красивый момент. Во взгляде — томление и искорки. Ладно. Думаю, это не так сложно — изогнуться под немыслимым углом и подумать о чем-нибудь непристойном. Попробую изобразить.
Я перевернула страницу.
И покраснела, что алый шелк, на который меня соблазняла Луиза. На картинке между ног мужчины устроилась женщина. Обхватив губами член, она явно наслаждалась происходящим не меньше, чем любовник. Тонкие пальцы обвивали напряженный ствол у самого основания, искаженное наслаждением лицо мужчины блестело от пота.
Руки бы оторвать этому художнику.
Или связать и показывать эту книжку. От корки до корки.
Я поспешно перевернула страницу. Потом еще и еще. Щеки полыхали, а приливы дикого возбуждения сменялись подавляющим ощущением того, как низко я пала. Честно говоря, большую часть увиденного я не то что не смогу повторить от стыда — я просто так не согнусь. При всем желании. А если согнусь… честное слово, эта акробатика опасна для жизни! Взять, например, картинку, на которой дама упиралась руками в пол, а мужчина на ней изображал ласточку, собирающуюся взлететь. Или где он держит женщину за ноги лицом вниз, она уперлась локтями в разбросанные по ковру подушки, а он стоит?
Нет, с меня хватит!
Я захлопнула книгу, спустилась в кабинет и замерла в нерешительности. Тайник не давал мне покоя. Ничего же не будет, если я просто посмотрю, верно?
Запихнув маэлонский кладезь разврата на место, я вытащила несколько книг — те самые биографии и научные труды. Положила руку на высветленный кирпич, но надавить не успела: дверь распахнулась и в кабинет заглянул Жером. Я отдернула руку слишком поспешно — так, словно там была ядовитая змея.
— Вам помочь, миледи?
В голосе Жерома тоже угадывался вэлейский акцент — не такой влекущий и бархатный, как у мужа, но все равно ни с чем не спутаешь. Все-таки вэлейский — один из самых красивых языков мира. За ним идет маэлонский, хотя звучание у него более резкое, певучее. Интересно, почему у моего мужа вэлейский акцент, если он вырос в Маэлонии?
— Нет, — голос звучал подозрительно тонко. Я кашлянула и внимательно посмотрела на него. — Просто искала, что почитать. Уже нашла.
Подхватила первую попавшуюся книгу и помахала ей. Надеялась, что он уйдет, но Жером, напротив, прошел в кабинет и взял со стола оставшиеся.
— И все-таки позвольте вам помочь.
Невысокий, крепкий, коренастый. Движения уверенные, сильные, лицо достаточно грубое, точно от ветра, и руки мозолистые, натруженные. Под сюртуком бугрятся мышцы — сразу видно, что ему не только работу по дому приходилось делать. Он ловко вернул книги на место и закрыл шкаф, а после вопросительно взглянул на меня. В светло-серых глазах застыла насмешка, как если бы он догадался, что я читала на самом деле. Все-таки слуги моего мужа самые странные и наглые, которых только можно придумать. Какой муж, такие и слуги.
Я вздернула подбородок, сунула книгу под мышку и вышла. А что мне еще оставалось делать?
— Тереза?
Демоны!
Я распахнула глаза и наткнулась на внимательный, даже чуточку встревоженный взгляд мужа. За окном темень, сколько же времени прошло? Я заявилась к Анри в комнату, чтобы его… впечатлить перед разговором, и заснула. Причем в той самой позе, которая мне показалась наиболее соблазнительной. Теперь рука напоминала отсохшую ветку и отказывалась шевелиться: заснула я именно на ней. По ощущениям старательно завитые Мэри локоны сбились в копну прошлогоднего сена. Ну разве что рубашка — за неимением сорочки пришлось довольствоваться малым — задралась чуть ли не до поясницы. Правда в сложившихся обстоятельствах — когда помимо нее на мне одни черные чулки, а сама я напоминаю пугало, это скорее позор, чем плюс.
И почему у моего мужа бокал в руке? Он же не пьет.
Анри устроился на краю кровати, в лунном свете жидкость в бокале казалась прозрачной, точно из нее вытянули все краски. Ох уж эта его улыбка! Та самая, от которой у меня еще в первую встречу голова закружилась. Начинающаяся в уголках, скользящая по губам. Такая… проникновенно-порочная.
— Где вы так долго шлялись? — мрачно поинтересовалась я, усаживаясь и натягивая рубашку пониже. Туго накрученная прядь упала мне на нос, я тряхнула головой и чихнула. Поморщилась: чувствительность возвращалась легким покалыванием, теперь в руку словно втыкали сотни ледяных иголочек.
— Ревнуешь?
Анри устроился на краю кровати и расплылся в улыбке.
— Нет, — буркнула я.
Угораздило же… Нет, это только я могла прийти к мужу в спальню и заснуть.
Он отставил бокал и погладил меня по щеке:
— Невыносимо прекрасная женщина.
Ну да, конечно.
— Я лучше пойду.
Даже двинуться не успела: Анри перехватил мои запястья, опрокинул на кровать и навис надо мной.
— Соскучилась? — губы скользнули по губам в короткой, едва уловимой ласке. Терпкий обжигающий привкус алкоголя, горечь и крепость. Это даже на поцелуй не похоже. Но так… жарко. Я не удержалась — провела пальцами по его рту, очертила контур. Даже в темноте волосы мужа блестели, точно покрытые золотом. А запах лаванды и примешивающегося к ней шоколада сводил с ума. Запах моего мужчины.
Красивый подбородок. И скулы. Я повторяла взгляд кончиками пальцев и не могла остановиться. Даже когда коснулась тонкого шрама над виском. Крохотная полоска, едва различимая.
— Нет, — тихо сказала я.
— Не скучала, значит?
— Ни капельки.
Воздух между нами разве что не искрился. Наверное, окажись мы в самом сердце золотой мглы, это было бы что-то похожее. Жарко, безумно жарко. И сумасшедшее лето тут ни при чем, это мы сумасшедшие. Оба.
— Ты оделась так для меня, — хриплый, иссеченный желанием голос.
Сияние его глаз.
И наше дыхание.
Молчание, в котором сосредоточена проникновенная близость. Напряжение, звенящее так, что хочется зажать уши.
— Для тебя, — гортанный, низкий выдох.
Я толкнула его на спину и устроилась сверху. Расстегивала рубашку медленно, касаясь губами груди, повторяя за пальцами. Чуть приподнялась, чтобы стянуть брюки, ощущая твердость его желания между ног. От такого откровенного прикосновения низ живота дернуло, отчаянно сладко. А я потянулась за тьмой, пропуская холод грани сквозь раскрытую ладонь. Влага, напитавшая воздух, стягивалась к моей руке черной сверкающей в ночи паутиной капель.
Ладони Анри легли на груди, поглаживая затвердевшие соски через тонкую ткань. Я подалась вперед и глухо застонала, вжимаясь в его желание. Зажатая между пальцами льдинка — порождение тьмы, была смоляного цвета. Непрозрачная, но обжигающая — так может обжигать только лед. Я скользнула краешком по его разгоряченной груди, губами перехватила стон. Ласкала его рот языком — откровенно, бессовестно, все глубже и глубже, а он отвечал — позволяя вести, но ни на миг не уступал: терзая отяжелевшую от ласк грудь, поглаживая спину и сжимая невероятно чувствительные ягодицы.
Оторвавшись от припухших губ, я прочертила вдоль груди мужа тонкую ледяную дорожку, повторяя ее путь поцелуями. Выводила узоры на животе — пальцами, холодом, кончиком языка. Сама мысль о том, чтобы повторить увиденное, казалась кощунственной. И все-таки я сползла ниже, обхватила ладонью…
Вверх-вниз. Снова. И еще.
Перехватила потемневший взгляд Анри в полумаске лунного света — прежде чем закрыть глаза и прикоснуться губами.
Какой же он горячий…
— Тер-реза, — рычание мужа прокатилось по спине, возбуждая сильнее самой откровенной ласки. Я сжала губы плотнее и скользнула вниз, вызывая протяжный стон, а потом его пальцы вплелись в мои волосы — легко и бесстыдно направляя.
— Тише, девочка моя… — Какой же он большой! Как это вообще возможно? Я попыталась скользнуть еще ниже, но Анри удержал. — Не все сразу.
Какой же одуряюще-возбужденный у него голос!
Мягко, расслабленными губами — наверх, помогая языком. Внизу живота все сладко содрогнулось от хриплого стона мужа. Его желание передавалось и мне, струилось по венам… Совершенно теряясь в ощущениях, я отшвырнула льдинку и запустила прохладные пальцы между ног, лаская себя.
Анри заметил. Перехватил мою руку, мягко погладил по голове.
— Повернись.
Я подняла голову, встречая плывущий взгляд.
— Тебе не нравится?
Он хрипло выдохнул.
— Повернись ко мне своей очаровательной задницей.
Прежде чем я поняла, что он хочет, Анри сам развернул меня, бессовестные губы творили нечто невероятное, а язык… Я дернулась, но сильные пальцы сжали мои бедра, потянули назад.
О-о-ох…
Стон вышел грудным, томным и бесконечно долгим. Это не просто безумие, это ужасно, кошмарно, порочно и так бесконечно хорошо, что если бы сейчас в дверях спальни возникла толпа негодующих пуритан, я бы не остановилась.
Я снова склонилась над ним. Сжала губы — не так сильно, как в прошлый раз, лаская его и помогая себе рукой.
Вверх-вниз.
И его бессовестные ласки…
Горячо, яростно, остро. Наши сдавленные полустоны и нарастающее внутри удовольствие.
Я вздрогнула, почувствовав пульсацию под пальцами. Глухая вибрация рычания прокатилась между ног яростным наслаждением, рот заполнил вкус его желания — едва-едва сладкий. Я сглотнула, выгибаясь всем телом, и в тот же миг оргазм обрушился умопомрачительной волной, яркой и ошеломительной, мир полыхнул разноцветными искрами.
Вскрик — слишком тонкий, переходящий в стон.
Я дернулась, опираясь на слабеющие руки, а потом Анри подхватил меня и уложил лицом к себе. Впился поцелуем в губы, сейчас его пальцы творили нечто не менее сладкое, чем минуту назад язык. Я еще не успела прийти в себя после первого раза, когда мир пошатнулся снова — и разлетелся вдребезги.
Собирать себя по кусочкам рядом с ним уже становилось традицией. Так же, как и слушать его сердце, а вот водить пальцами по груди, рисуя незамысловатые узоры — это что-то новенькое. Раньше я так не делала.
— Тереза, я не кусаюсь.
Я подумала вслух или слишком резко отдернула руку?
— Кусаешься.
— Так?
Он легко прихватил нижнюю губу зубами, а потом провел по ней языком.
И-и-и… кажется, я собиралась кое в чем признаться.
— Тебе нравится.
Мне нравится в тебе все, и это сводит меня с ума. А еще я слишком привыкла к нашей откровенной близости.
— Я хотела с тобой поговорить.
Наверное, лучше момента уже не найти.
— Я весь внимание.
Анри приподнялся на локте, заглянул в глаза.
Я не оправдываюсь, просто ставлю перед фактом. Главное об этом помнить.
— Завтра мы… то есть я… к нам на ужин завтра придут матушка, Лави, Винсент и Луиза. И еще мисс Бук.
М-м-м… с дипломатией у меня туго.
— Арка ты тоже пригласила? Кошмар будет счастлив.
— Нет, я… — я осеклась и растерянно посмотрела на мужа.
Арк — черный дог размером с теленка. Луиза с ним не расстается.
А вот Анри ведет себя совсем не так, как должен рассерженный муж: глаза сияют, улыбка до ушей. Или я чего-то не понимаю в рассерженных мужьях.
— То есть ты не злишься? — на всякий случай уточнила я.
— С чего бы? Давно стоило это сделать.
Как-то он совсем не выглядит удивленным.
— Постой-ка… ты что, об этом знал?
— Не знал, конечно, — Анри пропустил прядь моих волос между пальцев, вытягивая длинный локон, — но когда обнаружил тебя на постели в чулках и нижней рубашке сразу понял: что-то не так. К счастью, «чем-то» оказались твои родственники..
Я рыкнула: даже не представляла, что моя по-женски хилая грудь способна исторгнуть такой звук — и бросилась на мужа. Анри рассмеялся, перехватил запястья, миг — и я снова прижата к кровати могучим телом. Правда, на сей раз я брыкалась и порывалась кусаться по-настоящему, но довольно скоро прекратила попытки, особенно когда ноги оказались скованы сильными бедрами, а заведенные над головой руки — зажимами пальцев.
— … которых я буду рад видеть.
Чужое лицо так близко. Чужое или слишком родное?
— Ты негодяй, — прошипела я.
— Конечно. — Меня поцеловали в уголок губ.
— Мерзавец!
— Именно. — На сей раз поцелуй достался бьющейся на шее жилке.
— Подлый… — я замолчала, подбирая достойный для него эпитет, — искуситель!
— Угу, — согласился этот гад прямо мне в ямочку между ключиц, от чего по груди побежали мурашки. — Искусатель.
И в подтверждение своих слов легко прикусил вытянувшийся от возбуждения сосок.
— Ай!
— Неприятно?
— А ты как думаешь?
— А так?
Он легко погладил сосок кончиком языка, подул на него, медленно втянул в рот и нежно сжал, на сей раз губами. Тело выгнулось навстречу ласке, с губ сорвался стон.
— Между прочим, я на тебя злюсь!
— Злиться здесь положено мне. И не только злиться, но еще и наказать кое-кого за своеволие.
От возмущения я потеряла дар речи. Впрочем, ненадолго — в эту ночь я еще много чего ему сказала, выкрикнула и простонала. А когда наказание закончилось, сил идти к себе уже не было. Так и свернулась клубочком в кольце его рук. И заснула с мыслью о том, что в следующий раз, пожалуй, приглашу без разрешения кого-нибудь еще.
