28
В экипаже темно. Болтаются туда-сюда кисточки на занавесках в такт движению — багряно-черные в ночи. Сами шторки треплет густой горячий воздух, но легче не становится. Опять пахнет какой-то гадостью — дымом с кисловатой прогорклой примесью — вот она, обратная сторона прогресса. Я облизываю пересохшие губы: жарко, невыносимо жарко. Анри давно избавился от фрака и расстегнул рубашку, я же лишена даже такой возможности, только перчатки стянула. Лицо наверняка блестит от пота, а нижнюю рубашку и юбки явно придется сушить. Дышится тяжело, кажется, что стоит пошире раскрыть глаза — и увидишь пропитанный влагой воздух. В прямом смысле увидишь. Впрочем, днем в Лигенбурге и так отлично видно, чем дышится: то туманы, то смог фабричных труб, то пыль, летящая из-под колес экипажей особенно проворных извозчиков прямо в лицо, волосы и куда достанет. Сердце сжимается, когда представляю, что придется со всем этим расстаться.
— А говорили, в Лигенбурге постоянно дожди. Наглая ложь.
Как-то странно он на меня смотрит. Слишком пристально.
— Вовсе нет. Такая жара для нас редкость.
Анри не обнимает меня только потому, что, если попытается — мы превратимся в две расплавленные потные фрикадельки. Как-то я почитала, общего развития ради, возвышенную поэзию эпохи Рассвета, вот там влюбленные в полдень «под зноем душистым» предавались любви и сладострастию. Вот это — точно наглая ложь. В такую погоду хочется с головой окунуться в студеное озеро. Или на берегу Ирты вытянуться под бескрайним звездным небом, слушать стрекотание ночных насекомых и неспешный бег реки. Я удерживаю готовое сорваться с губ предложение поехать туда прямо сейчас, потому что перед глазами живо встают строчки из сна.
«В лесу ты была ненасытной грязной девчонкой».
— Совсем плохо?
Меня и правда мутит. Слишком много было людей у Уитморов — как ни странно, я стала легче воспринимать толпы, но видимо, не до конца. Сейчас бы холодный дождик.
— Это все жара.
Анри подался вперед и мягко сжал мою руку. Казалось бы, ладонь должна быть потной, но она сухая. Теплая, мягкая, а еще такая большая по сравнению с моей.
— Почему ты боишься людей, Тереза?
От неожиданности я выпрямилась, хотя до этого растеклась по сиденью серо-голубой лужей.
— С чего вы взяли?
— Ты бледнеешь, когда входишь в зал. Пальцы становятся холодными. Над губой выступает пот.
Надо же, какая наблюдательность.
— А еще ты вздрагиваешь. Незаметно, едва уловимо и, наверное, даже сама этого не замечаешь. И ты снова обратилась ко мне официально.
— Вы меня пугаете, граф.
Я сама за собой не замечаю столько, сколько замечает он.
— То есть я хотела сказать: ты меня пугаешь, Анри Феро.
— Я не нарочно.
Анри улыбается, но в глазах нет веселья. А мне становится страшно — я не просто готова ему рассказать, я хочу ему рассказать. О том, что заперто внутри меня на тысячи замков, которые рядом с ним слетают, как под порывом ураганного ветра.
— Это заметно, если присматриваться. Хотя в первый раз я решил, что ты волнуешься из-за лорда Пираньи.
— Неужели ревнуешь?
— А если и так? — Муж посмотрел на меня в упор. — Вы сегодня так очаровательно любезничали.
Гм. В папоротниках, что ли, прятался и следил? Хотя бальная зала у Уитморов большая.
— Я же думал только о том, что хочу его придушить. И это сбивало с толку, потому что до тебя я никого и никогда не ревновал.
— Вот она, расплата, — фыркнула я. Не знаю почему, но это было удивительно приятно. — К твоему сведению, лорд Фрай женат.
— Да неужели?
Я недоуменно взглянула на него — слишком колючей вышла насмешка.
— О чем ты?
Он плотно сжал губы, но потом все же ответил:
— О том, что некоторых это не останавливает.
Я дернулась, как от удара, отняла руку. Хотела холодного дождика — получи.
— Это ты по собственному опыту с Камиллой Уитмор говоришь?
Анри бросил на меня быстрый взгляд, выругался:
— Тереза, я не это хотел сказать.
— Ну почему же. Ты неоднократно заявлял, что лорд Фрай — мой любовник. Особенно до того, как лично удостоверился, что это не так.
Он напрягся, скулы обозначились четче.
— Я совершенно тебя не знал. Понятия не имел, как ты живешь и чем. Я ожидал увидеть старую деву — в самом кошмарном смысле этого слова, но увидел умопомрачительно красивую женщину. Гордую, надменную и холодную, помешанную на единственном мужчине. Только слепой не заметит, как ты на него смотрела. И ради Всевидящего, ты видела себя в зеркале в тот день? Ни одному здоровому мужчине не придет в голову, что у такой женщины нет любовника.
Вот даже не знаю, оскорбиться или порадоваться?
— То есть вы сочли меня гулящей женщиной и решили на мне жениться? Чудненько.
Анри скрипнул зубами:
— Тереза!
— Я двадцать семь лет Тереза, и от этого ничего не меняется. Какое разочарование ты должно быть испытал в нашу первую ночь!
Он глубоко вздохнул и пересел ко мне:
— Послушай, я виноват. Я действительно ошибся.
Я бросила на него быстрый взгляд: сидит рядом, смотрит умилительно, и только глаза сияют в темноте. Котище! Как есть котище! Наглый, довольный, уверенный в том, что сложит лапки посимпатичнее — и миска со сметаной ему все равно перепадет.
— Не подлизывайся.
— Я просто хочу, чтобы ты поняла. В Вэлее, да и в Маэлонии нравы свободнее, там женщине не нужно изображать из себя непонятно что. Поразительно, как человек меняется под гнетом морали и какие причудливые маски она порой носит. Для всех чета Уитмор — счастливая семейная пара, и в общем-то всем совершенно по… я хотел сказать, безразлично, что вечера граф Уитмор коротает не только в мужском клубе, а графиня посещает сиротский дом раз в месяц, а не два-три раз в неделю.
— Вот и не уточняй. Мне наплевать на Уитморов, — огрызнулась я.
— Мне тоже, — он повысил голос и добавил почему-то хрипло, — но не на тебя. Неужели не видно, что я на тебе помешался? Откуда ты вообще такая взялась?
Я резко обернулась, чтобы высказать ему все, что думаю о бессовестных двуногих котах, которые ведут себя непристойно или недостойно, или и то и другое вместе, но осеклась. Наверное, он мог и не говорить всего, что только что наговорил — хватило бы одного взгляда. От которого мурашки по коже и дух захватывает, а сердце начинает дергаться, как угодивший в силки зверек. От которого становится горячо, невыносимо горячо. Кровь закипает, и кажется невозможным больше держаться — глаза в глаза. Молча. Ярче тысячи слов.
— Я еще не встречал таких, как ты. И только Всевидящий знает, что мне с этим делать.
Глухо. Но так отчаянно живо.
Я не успела спросить, зачем с этим что-то делать: он взял меня за подбородок и коснулся губами губ. Коротко. Рывком, на выдохе. А потом так же неожиданно отпустил, и пустоту, воцарившуюся между нами, заполнял лишь цокот копыт о мостовую. Я бросила взгляд за окно — до дома осталось всего-ничего, меньше квартала. Медленно проплывали дома, растворяясь в зыбком ночном мареве. Я же думала о его словах и о нас.
Я в самом деле собираюсь бросить вызов сильному магу. Ради того, чтобы защитить сидящего рядом мужчину. И что прикажете делать мне?
Экипаж остановился прямо напротив дома. Анри расплатился и подал мне руку.
— Хочешь пройтись?
В прошлый раз я сказала, что не стану его защищать. Это было правильно.
— Пожалуй.
А вот это неправильно.
Ладно, спишем на помешательство от жары. Пусть здесь дышится тяжело, в доме будет еще ужаснее. В Мортенхэйме никогда таких проблем не возникало: толстые каменные стены нагоняли холода даже в самый знойный день. Природа за окном могла изнывать от зноя, а я куталась в шаль.
— Помнишь, как мы шли здесь в прошлый раз?
— Мостовая блестела от дождя.
У нас уже общие воспоминания появились. Это серьезно.
— А воздух был свежий и прозрачный, как осенью над рекой.
— Не в пример настоящему.
— Сейчас он напоминает парное молоко.
— С ароматом коровника.
Анри рассмеялся:
— Ты во всем замечаешь обратную сторону?
— А ты проверь.
— Гм. — Он потер подбородок. — Звездное небо.
— В нежной дымке смога.
— Мы с тобой.
Я замешкалась лишь на мгновение, а потом из ближайшего переулка вынырнули двое. От них несло, как из сточной канавы — алкоголем, куревом и потом. Одежда не грязная, но поношенная, ботинки замусоленные, если и чищенные — то в позапрошлом веке. Тот, что повыше, надвинул шляпу на затылок, открывая свету фонарей исковерканное ямками оспин лицо, он жевал смердящую как помойная яма сигарету, погрузив руки в карманы. Второй расплылся в улыбке, обнажая гнилые зубы.
— Вот ведь как бывает, — низкий дребезжащий голос напоминал скрежет несмазанной двери, — господа решили прогуляться ночью? Может, найдете для нас монетку-другую? Как видите, нам они пригодятся.
Высокий сплюнул себе под ноги и медленно двинулся вправо. Низенький крепыш — влево. Анри отшвырнул меня за спину. Хищно блеснула сталь, мелькнувший перед глазами нож взлетел в воздух, а потом сверкнул уже в ладони мужа. Одно отточенное движение — и лезвие с хрустом вошло в плечо нападавшего. Искаженное болью лицо побелело, шляпа слетела с головы, обнажая немытые патлы цвета соломы. Второй быстрый сильный удар пришелся бандиту в колено, а в следующий миг он уже с воем летел в объятия напарника, выхватившего пистолет. Громыхнул выстрел, заметался рикошетом по улице, в подворотне истошно заверещал пес, ему вторил раскатистый лай чуть подальше и пронзительный свисток полицейского. Анри легко ушел в сторону от бросившегося на него коротышки, короткий замах. Выбитая с бульканьем челюсть и удар в живот положили конец ограблению.
— Пойдем.
Только этот голос и вернул меня в реальность. Я вдруг с ужасающей ясностью осознала, что все произошло в считаные секунды. Он двигался так быстро и слаженно, что у грабителей не было ни малейшего шанса. А я вместо того чтобы защищаться или сделать хотя бы что-то, просто застыла, как призрак оскорбленного достоинства.
Мы шли быстро — как если бы сами набросились на тех бродяг и избили их до полусмерти. До полусмерти или нет — не знаю, но муж только что переломал им кости и даже не изменился в лице. Я посмотрела на него, но Анри лишь убрал упавшую на лоб прядь и приподнял брови. У меня не получилось вытолкнуть из себя ни слова, поэтому я решила отложить объяснения до лучших времен. То есть до той самой минуты, когда шагнула в холл, в безопасность.
Вот тут меня затрясло. Так, что зубы застучали друг о дружку. Анри без слов подхватил меня на руки и отнес в ванную, я смутно помню, как он меня раздевал. Пришла в себя, только когда окунулась в еле теплую воду.
— Ч-что это? — сдавленно прошептала я. Лицо почему-то было мокрым, я даже провела пальцами по щекам, чтобы убедиться, что чувства меня не обманывают. А потом лизнула кончики, передернувшись от терпко-горчащей соли. Анри гладил меня по голове, но я все равно не понимала: я ведь некромаг, я могла не просто ударить этих мерзавцев тьмой, распылить их прах, развеять по ветру. Но ничего не сделала, совсем ничего. А сейчас вообще реву, как девчонка, которую оттягали за косу.
Я реву?
Я подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом. Тело сотрясала крупная дрожь.
Анри молчал. Он сидел на полу, прислонившись спиной к ванне. Молчала и я, пытаясь поймать разбегающиеся мысли. Но стоило вернуться к случившемуся, они бросались врассыпную, как тараканы от яркого света. Я собираюсь сражаться с Эриком? Смогу ли я вообще ударить или так же замру, как кукла? Эти люди набросились на нас, и если бы не Анри, все закончилось бы весьма плачевно. Но он бил на поражение. Точно знал, куда, как причинить боль, чтобы вывести из игры. А его скорость? Да я даже понять не успела, как все произошло. Как аристократ может так драться? Нет, Винсент тоже мог ударить магией армалов, и с холодным оружием брат умел обращаться, но это… это…
«Что ты знаешь о своем муже?»
— Как вы это сделали? Там, на улице.
— Я осваивал самые разные техники боя, — рука Анри легла на мое плечо, — в Маэлонии, когда рос. И когда путешествовал. Учился у одного из лучших иньфайских мастеров, который все же согласился мне помочь.
— Тебе отказывали? Почему?
— Говорили, слишком много злобы. У них своя философия.
Да, ему и без меня хватало забот.
— Злобы во мне и впрямь было предостаточно. Отец управлял стихиями, но убили его обычные люди, наемники. А перед этим — мою мать, у него на глазах. Хорошо обученные люди ничем не слабее самых сильных магов. Конечно, силы неравны, но только в честном бою. А когда речь заходит о политике, бой редко бывает честным.
Возразить нечего. Брат прочувствовал это на себе — отец расчертил ему спину узором армалов, защищающим от магической атаки, но это врагов не остановило. Первое покушение обошлось, потому что наемника толкнули, когда Винсент выходил из кареты: пуля угодила не в сердце, а в плечо. Удар стилетом перехватил лорд Фрай: лезвие распороло кожу и царапнуло мышцу, чуть сильнее — и пронзили бы сердце.
— Дайте руку, — хрипло попросила я. Вцепилась в его ладонь и прижала ее к щеке. — Простите, что я не помогла. Я просто стояла там, и…
— Тереза, не стоит светить магию направо и налево. — Анри погладил меня по щеке. — Если окажешься в такой ситуации одна, лучшее, что можно сделать, — бежать. Даже если у тебя все получится, ты не сможешь с этим жить.
Как спокойно он обо всем говорит…
— А ты? — тихо спросила я, помедлила и спросила еще тише: — Тебе… уже приходилось убивать?
Мгновение до ответа показалось мне самым долгим в жизни.
Тишина. Дыхание по коже. Чересчур громкий стук сердца.
И взгляд — глаза в глаза. Холодные такие глаза, потемневшие, точно замерзший в лед чай.
— Да.
Я перевела взгляд на его руки и невольно прикрыла глаза. Вспомнила, как платье разошлось от одного сильного движения.
— Ты мстил за родных?
Он промолчал, и я не стала настаивать: на некоторые вопросы лучше не знать ответов.
Анри говорил, что я не смогу с этим жить, но я тоже била Эрика во сне. Магией, всей силой тьмы, жестоко. У меня не осталось другого выхода? Наверное. Я защищалась? Возможно. Но что я стану делать, оказавшись с ним лицом к лицу? Что, если все гораздо серьезнее, если он не остановится, не захочет оставить нас в покое?
Как я поступлю тогда?