25
Вчерашний день больше напоминал сон. По крайней мере, сейчас мне казалось именно так. Звенящая в раскаленном добела зное нежность на Ирте, холод прошлого в Мортенхэйме, расстеленные на крыше, у самых башен, несколько теплых и очень толстых одеял, взбитые пуховые подушки и один плед на двоих. Скользящая по коже легкая прохлада раннего утра, тихий шепот Анри: «Я хочу показать тебе кое-что», — и золотая кромка над холмами, и солнечно-огненный диск, разливающий свет над землями брата. Мой первый настоящий рассвет.
— О чем думаешь?
В Лигенбург мы вернулись во второй половине дня — поужинали и устроились в спальне. Я сидела, подогнув под себя ноги, Анри полулежал рядом — в длинном, неплотно запахнутом халате, разглядывая меня так, словно насмотреться не мог. Еще не стемнело, можно было бы скоротать время за книгой, но мне не хотелось его отпускать. Скорее наоборот — хотелось провести этот вечер с мужем, целиком, до последней минуты.
— Никто так часто не спрашивал меня, о чем я думаю.
Анри заправил волосы мне за ухо.
— Просто я упорный.
Что есть, то есть.
— Не представляю, что подарить Винсенту и Луизе на свадьбу.
Он приподнял брови:
— Если честно, я тоже.
Я сложила руки на груди:
— Вот как? Ты же мужчина, у тебя должны быть ответы на все вопросы.
— Кто тебе сказал такую чушь?
— Перед Винсентом будешь оправдываться сам.
— Я пойду на поклон к Луизе.
— Зря ты рассчитываешь на ее снисходительность. Она умеет приложить так, что мало не покажется.
Анри покачал головой и притянул меня к себе.
— Сдается мне, в продолжение разговора мужчины останутся в проигрыше.
Я удобнее устроилась на широкой груди, уже привычно переплела пальцы с его.
— Мужчины не любят и не умеют признавать ошибки.
— Да неужели?
— Еще одно слово — и я тебя укушу.
— Вот и весь разговор.
За окном раздался хруст, что-то звякнуло. Кошмар влез на подоконник с несвойственной для кошек неуклюжестью, поскользнулся и свалился на пол. Прежде чем я успела вскочить, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке, он уже отряхнулся как ни в чем не бывало. Запрыгнул на кровать, прошелся по покрывалу, оставляя на нем отпечатки грязных лап, негромко мурлыкнул.
— Этот кот окончательно обнаглел.
«Этот кот» посмотрел на Анри с выражением морды: «Предатель, я тебе верил», — после чего повернулся к нам хвостом и улегся с видом оскорбленного достоинства.
— Хочешь, научу играть в карты?
— Любишь азартные игры?
— Играю, когда не играть нельзя.
Что бы это могло значить? Я запрокинула голову, но лицо Анри оставалось безмятежным, точно мы обсуждали, будет ли завтра дождь. Я поколебалась, но любопытство пересилило: новые знания привлекают меня, как цветы пчел. В Энгерии азартные игры не одобряются, да и вряд ли мне это когда-нибудь пригодится, но… почему бы и нет.
Я кивнула, и Анри улыбнулся.
— Даже не сомневался, что ты согласишься. Никуда не уходи.
Из окна вяло тянуло горячим ветерком, над городом распростерлось душное зыбкое марево. Вчера было невыносимо жарко, сегодня — еще больше. Похоже, ночью прохладнее не станет. В Лигенбурге такая погода вообще редкость, а если и случается, то в июле-августе. В этом же году намечается поразительно знойный июнь. Для меня особенно.
Дожидаясь, пока вернется муж, я смотрела на спящего котенка. С того дня, как я вошла в этот дом, многое поменялось. Здесь я стала женщиной. В этой комнате Анри подарил мне платье и порвал его. Он заступился за меня перед матушкой, мы ездили на пикник, я раскрылась перед ним, как никогда и ни перед кем, теперь вот собираюсь учиться играть в карты. Времени прошло всего ничего, а он знает обо мне больше меня самой. И кажется, мне это нравится.
Анри вернулся быстро и почему-то с двумя колодами карт. Бесцеремонно подвинул Кошмара, получил лапой по запястью, но продолжать битву не стал.
— Тасуй.
Он вручил мне новехонькие карты с темно-синими узорчатыми рубашками, и я достаточно неловко их перемешала. Помимо пасьянсов, которые не раскладывала только самая ленивая леди, и всяких женских партий ни о чем, с картами я раньше дел не имела, поэтому чувствовала себя крайне неловко. Как всегда, когда речь заходила о чем-то, что я не знала от и до.
— В эту игру играют на деньги, Тереза. Чаще всего на очень большие деньги.
Он забрал карты, легко коснувшись пальцев. Под легкий шелест и пестрое мельтешение рубашек, я не отрываясь смотрела на его руки: несколько движений — и колоды полностью перемешаны. Честное слово, первый раз такое видела.
— Снимай. На себя. — Он улыбался, но понять, что значит эта улыбка, я не могла. Словно мы совершили скачок во времени, и передо мной снова оказался незнакомец.
— Сдается по две карте. Сначала слева направо. Потом справа налево. Поскольку нас двое… — Анри покосился на кота. — Нет, этот неплатежеспособен.
Я с трудом сдержала смешок.
— Я тоже.
— Ну почему. На тебе прелестный халат, под ним не менее прелестная сорочка, а под ней…
— Я поняла.
Анри улыбнулся и сдал по две карты.
— Вот и ладно. Продолжаем?
Что-то похожее было в детстве, когда отец заставлял меня зубрить основные заклинания некромагии. Я злилась, плакала, но проклятые плетения отказывались выстраиваться во что-то мало-мальски понятное, а запоминаться и подавно. Он рвал их в клочья, заставляя начинать заново, иногда я сидела до глубокой ночи, чтобы разобраться в одной-единственной схеме. Правда, в отличие от этой дурацкой игры, от них была хоть какая-то польза: справившись, я чувствовала себя умной и становилась сильнее. Здесь же все зависело от выпавших карт, которые складываются в числа, и комбинаций, которые кто-то придумал как выигрышные.
Лишившись сначала пояска, а затем халата и ленты в волосах, я заявила, что больше играть не буду.
— Ты проиграла.
Я хмыкнула.
— Если чистейшей воды везение с вашей стороны называется «проиграть»…
— Именно так это и называется.
— А если бы выиграла?
— Зависит от того, какие ставки и на что. Некоторые от выигрыша теряют голову. В прямом смысле.
— Что, прямо за столом?
— Нет, чуть попозже. Когда выходят из комнаты или на улицу.
— Какое счастье, что я на кровати и выходить никуда не собираюсь. — Я фыркнула и отодвинула карты подальше. — Не представляю, откуда у тебя такие познания, и даже представлять не хочу.
— Хочешь, покажу еще парочку игр?
— Таких же опасных?
— Еще опаснее.
Вскоре разум превратился в склад цифр, названий, комбинаций и трюков. Как он все это в голове держит?
Рассказывал Анри на удивление интересно, точно вещал с кафедры Мэйсфорда — Высшего Университета Магии Лигенбурга, об основах необычных плетений. Поэтому клевать носом я начала исключительно от усталости — сказывался и вчерашний насыщенный день, и раннее пробуждение — встретив рассвет, мы больше не заснули.
Анри заметил мою усталость и замолчал. Взбил подушки и сдернул покрывало с постели вместе с котом, который обиженно зашипел.
— Ложись.
Я устроилась поудобнее. Неосознанно подтянула подушку, пахнущую лавандой, поближе.
— Почему ты переехал в другую комнату? Обиделся из-за платья?
Оказывается, я спросила это вслух.
Анри покачал головой:
— Чтобы ты чувствовала себя спокойно. Тебе нужно место, где можно побыть в одиночестве.
Да, он действительно знает меня лучше кого бы то ни было. Когда только успел?
— Но если вздумаешь здесь грустить, я вернусь, и мало тебе не покажется.
Он смотрел на меня так, точно ждал чего-то: надеялся, что позову? А может быть, просто хотел остаться и раздумывал, не послать ли к демонам только что сказанное. Наверное, я тоже этого хотела, но мгновение уже было упущено. Позову его назад — и все изменится. Рухнет последний оплот, и я окончательно потеряюсь в этом донельзя странном мужчине. Нет, мне нужно время, чтобы подумать. Понять, что со мной происходит. А рядом с Анри я думать не умею. Не получается.
— Доброй ночи, Тереза.
Анри легко поцеловал меня и вышел — пожалуй, чересчур поспешно.
— Доброй ночи, — прошептала я закрывшейся двери и повернулась на другой бок.
Странное место. Похоже на подземелье Мортенхэйма, только здесь еще холоднее. Я почему-то не могу уйти на грань, чтобы рассмотреть, что творится по ту сторону жизни. Длинный темный коридор, озаренный лишь светом факелов, узкий — пройдет только один человек, и я иду по нему. Пламя так близко, что я невольно прижимаюсь к стене и придерживаю волосы. На мне только сорочка — та, в которой я засыпала. Но засыпала я в Лигенбурге, в доме мужа. Где я?
— В гостях у меня, Те-ре-за. Но мне больше нравится Тес-са.
Мое имя произносят, раскатывая на языке, — мягко, до омерзения неприлично. Голос — вроде и мужской, но слишком высокий, неприятный. Так говорила одна из моих нянек, она частенько простужалась и в конце концов заработала себе такой вот недобас или певучий баритон. Я смотрю направо — бесконечная вереница огоньков, налево — та же картина. Куда мне идти, чтобы выбраться?
По стене метнулась тень, я резко обернулась, но за спиной никого не оказалось.
— Не хочу, чтобы ты меня видела. Пока еще не время.
Я что, сплю? Почему мне это снится?
— Умница. Снится, потому что я так хочу.
На ладонях пот, пряди волос липнут к лицу. Холод камня под босыми ногами и жар факелов сверху. Тонкая сорочка, раздувающаяся от сквозняка колоколом. Сердце бешено колотится, и, кажется, вся я сейчас сосредоточена в этом сгустке отчаянно пульсирующей плоти. Можно ли стянуться до точки внутри собственного тела? Что вообще происходит?
— Искусство магии гааркирт. Ты наверняка знаешь.
Гааркирт. Так их называли — магов, способных проникать во сны и подчинять сознание, пока человек спит. Эта власть едва ли не страшнее внушения, потому что наяву человек способен бороться. Во сне же любой беззащитен, а сознание открыто — заходи и твори что хочешь. От жара факелов становится трудно дышать, воздух сгущается, точно из него вытягивают свежесть. Пальцы судорожно сжимаются на подоле сорочки. Можно ли задохнуться во сне?
— Можно даже вылезти на крышу… и случайно сорваться. Это та-ак мило. Но мне ты нужна живой.
Как от него закрыться? Как выбраться из этого сна?
— Никак. Пока я не отпущу.
Негромкий смех — высокий и такой же отвратительный, как голос — доносится отовсюду, невесть откуда взявшиеся тени на стенах заходятся в бешеном танце. В таком же заходится и мое сердце — оглушающий, сумасшедший ритм, как стук копыт лошади в галопе по мостовой. Огонь пляшет туда-сюда, мечется ввысь, а потом тянется ко мне, заставляя вжиматься в стену.
— Мой отец способен остановить сердце, даже не прикасаясь к человеку. И запустить вновь. Хочешь узнать, каково это? Хочешь познакомиться с истинным могуществом? Не жалкими потугами, которыми пыжатся современные фигляры, с настоящей магией… — Слово «магия» он произнес мягко, смакуя, как мое имя. — Только с нами ты сможешь раскрыться по-настоящему. Преобразиться.
— С кем — с вами?
По телу проходит дрожь. Страх лишает воли, заставляет чувствовать себя загнанной дичью. Если я не справлюсь со страхом, с ним я не справлюсь тем более.
— Ты нравишься мне все больше и больше, милая.
А еще он слышит мои мысли, как свои. Пока он сидит в моей голове и сосредоточен только на мне.
— Эрик, верно?
— Он назвал тебе мое имя? — дрожащий от ненависти фальцет. — Удивительно.
— И здорово тебе наподдал.
По коридору снова проносится смех — звенящий, как бряцанье краденых ложек в подоле горничной.
— Он за это заплатит, можешь не сомневаться. И поверь, ему будет гораздо больнее, чем было мне.
Холодок бежит по ногам, проникает в самое сердце, шорох за спиной — поворот, но перед глазами снова только длинные ряды факелов. Неведомая сила толкает вперед, и я лечу прямо в огонь. Не успеваю даже закрыть лицо, когда оказываюсь на полу. Темная зала, в которой нет дверей — только витражные окна, сквозь которые течет трепещущий лунный свет, разбивающийся на разноцветные калейдоскопные узоры на плитах.
— Что тебе нужно?
— Ты. Целиком, Тес-са. Ты должна была стать моей, и ты станешь. Ра-но… или позд-но…
Голос доносится из-под высокой сводчатой крыши, рикошетит от стен, летит по залу, певучий, невесомый, срывающийся на какой-то понятный ему одному мотив.
— Ты безумен.
— Это де Ларне тебе сказал?
— Об этом рассказали твои послания. И все, что ты творишь сейчас.
— Я просто хочу тебя предупредить… Предостеречь… ми-ла-я…
Легкое, едва уловимое прикосновение к шее, но рядом, разумеется, никого нет.
— Что ты знаешь о своем муже?
Безумие. Это действительно безумие.
На осветленных луной стенах проступает темно-красная надпись, точно кровь струится из камня.
«В лесу ты была ненасытной грязной девчонкой».
Вздрагиваю, дергаюсь, как от удара.
— Да, я был там, и видел все. От и до… — теперь его голос дрожит, как струны под смычком неумелого скрипача. — Но подо мной ты будешь кричать громче, Тес-са. От боли. От страха. А когда ты сорвешь себе горло… я возьму тебя так жестко, что ты неделю не сможешь ходить.
Внушение. Ментальные атаки. Я перебираю все, чему учил отец, но к такому меня не готовили. Сильное сознание сложно подчинить, Итан обломал на мне зубы, да и Эрик ни за что не сунулся бы с таким наяву, но сейчас… Я не могу сосредоточиться, чтобы вышвырнуть его из головы. Правда, у любой ментальной атаки есть один существенный минус: они работают на обе стороны. Нельзя влезть в чье-то сознание, не раскрыв при этом свое.
— Умница моя.
От нежности и восхищения в его голосе страшнее, чем от самых мерзких угроз.
Нельзя бояться. Нельзя позволить себе снова скатиться в страх, иначе…
— Тебе нужна была моя вещь, чтобы все это провернуть.
— У меня есть кое-что твое. На ней остался твой запах… твой умопомрачительный запах…
Обложка книги Миллес Даскер в лунном свете выделяется черным пятном. Она лежит на каменном полу залы, порожденной фантазией Эрика. Всевидящий! Как он ее заполучил?
— Пусть это останется моим ма-аленьким секретом.
Я должна добраться до тьмы. Что во сне, что наяву — смерть всегда со мной. Холод…
Мир перед глазами задергался, точно кто-то двигал картинку туда-сюда.
— Как же ты меня заводишь, Тес-са. Думаешь, сможешь от меня избавиться?
Не думаю. Знаю.
Просто нужно понять, как это сделать.
Тлен. Мрак. Холод.
Я пыталась дотянуться до грани в собственном сне, но тщетно. Сознание отказывалось подчиняться. Он безраздельно владел им -: как коллекционер бабочек, отпускающий насекомое на краткий миг только для того, чтобы пришпилить к бархату булавкой.
Томик, который я прятала в гостиной Винсента, чуть сдвинулся в мою сторону, точно его коснулись пальцы невидимого кукловода.
Там, по ту сторону сна, Эрик наверняка держал книгу в руках.
— Не просто держу. Я дышу ей… Дышу тобой.
Меня передернуло.
— Я верну ее тебе, когда придет время. А пока… страница двести четыре, пятая строчка сверху. Открой!
Я поднялась. На негнущихся ногах приблизилась к книге, подняла осторожно, точно она могла ужалить. Дрожащими пальцами переворачивала страницы, шагнула в полоску лунного света — строчки не разглядеть в темноте. В полумраке все они казались нечеткими, смазанными, но я все равно прочла: «Миледи, тайны вашего мужа способны погубить не только его, но и вас».
— Продолжай искать. — Звенящим шепотом справа. — Ищи ответы в своем прошлом. Смотри по сторонам. — А теперь слева. — Внимательнее. — И снова справа. — Присмотрись к друзьям. Игра началась, Тес-са… Передай де Ларне, что игра началась. Справишься?
Он понизил голос до едва различимого шепота.
— Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь. Я знаю, как папочка воспитывал тебя…
Нет, только не это… Нет!
Перед глазами возникает отец — высокий, с темно-русыми волосами. Во взгляде — точно разворошенные во льду угли — холодная ярость.
«Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь».
Я стремительно рванулась в сознание Эрика. Зацепилась за образ: пляшущие огни свечей, стянувшиеся в угол, куда забилась я. Или Эрик. Теперь я — это он. И мужчина, стоящий передо мной — шатен с голубыми глазами, напоминающими кристаллики льда — мой отец. Я боюсь или мы боимся? Все это напоминает сумасшествие. Страх собирается в груди тугим комком, мешает дышать, холодом расползается по телу. А потом меня пронзает боль: ему даже не нужно ко мне прикасаться, достаточно просто смотреть. Каждая клеточка тела бьется в агонии, в моем-нашем воспоминании хочется кричать, но сил не хватает даже на вдох.
Боль уходит, на смену ей как щелчок хлыста — короткий отрывистый приговор:
«Ты ничтожество».
Замешательство — не мое, Эрика. Достаточное для того, чтобы окунуться в холод собственной силы. Оказывается, во сне грань мало чем отличается от реальной. Я нырнула в нее точно в студеное озеро, с головой. Глубоко вздохнула, концентрируясь на бьющемся внутри сердце, в котором кипела тьма. Никто. Никогда. Не будет мной управлять!
— Пошел вон!
Призрачные витражи задребезжали, стекло взорвалось, осыпаясь мерцающей искрящейся крошкой. Тьма брызнула с кончиков пальцев, расползаясь в разные стороны, заполняя собой пространство, и я направила всю ее мощь на сознание невидимого противника. Стены поплыли, реальность исказилась. Виски пронзила боль, перед глазами замелькали искры.
— Вон из моей головы!
Хриплый вой Эрика — получилось!
Сдавив голову дрожащими от напряжения руками, я представила комнату, в которой заснула. Склоняющегося ко мне Анри, низкий, ставший уже почти родным голос, сильные уверенные объятия. Золото, лаванда и шоколад. Там, в реальности. Там мой мир. Там моя жизнь. И я рванулась к нему. Разумом, сердцем, душой.
Свободна!
Вынырнула в явь точно глотнула свежего воздуха. Хрипло вздохнула, всей грудью, комкая мокрые от пота простыни. Чернильная тьма на небе уже растаяла, сменяясь предрассветной синевой, комната плавала перед глазами. Я вскочила с кровати, пошатнулась, но удержалась на ногах. Шатаясь, доковыляла до окна и с наслаждением вдохнула теплый воздух — ваниль, корица, горьковатый дым, пыль. Наплевать: он живой, не затхлый, как в подземелье из сна. Не сгорающий в пылу чадящих факелов смрад, не гниль запечатанной залы.
Сердце понемногу замедляло бег, но легче не становилось. Привалившись щекой к прохладной стене, я обхватила портьеру. Дрожало все — от кончиков пальцев на ногах до последней поджилки. Никто и никогда не вламывался в мое сознание, никто не обращал против меня магию — сильную, древнюю, облеченную в безумие вседозволенности. Сегодня я справилась, но что будет дальше?
— Тереза!
Дверь распахнулась, Анри бросился ко мне.
Какие же дикие у него глаза… никогда не видела его таким. Он схватил меня за плечи, встряхнул, вглядываясь в лицо. Усилием воли я заставила себя разжать ледяные пальцы, отпустила портьеру и посмотрела на потускневший браслет. Черные прожилки расползались по золоту, как яд по крови. У него — тоже. Почему-то оказалось неимоверно трудно просто перевести взгляд на его запястье.
— Тереза, что случилось?
Он прижал меня к себе, согревая. Какие же сильные у него руки…
Я хотела ответить. Даже подняла на мужа глаза.
И рухнула во тьму.