12
Предостережения Майкла, весь наш разговор ясно показывали, что нас вот-вот обнаружат, что угроза этого реальна и неминуема. Вечером, разговаривая с дядей Акселем, я этого еще не понимал. Теперь до меня наконец дошло, что приближается день, когда мы столкнемся с настоящей опасностью, а не просто тревогой, которая нахлынет и сойдет на нет, не причинив нам вреда. Я знал, что Майкл весь последний год испытывал нарастающее беспокойство, как будто чувствовал, что наше время истекает. Впервые я ощутил то же самое. Дошло до того, что перед тем, как лечь спать, я сделал некоторые приготовления: положил поблизости лук и две дюжины стрел и нашел мешок, в который сложил несколько буханок хлеба и сыр. А еще я решил наутро подобрать запас одежды, обуви и других полезных вещей и спрятать все это вне дома в каком-нибудь сухом удобном месте. Надо будет еще взять одежду для Петры, пару одеял, что-нибудь под питьевую воду, не забыть также трут и кремни… Так перебирая в уме, что еще хорошо бы взять с собой, я не заметил, как заснул…
Прошло, наверное, часа три, не больше, когда меня разбудило щелканье задвижки. Было новолуние, но в свете звезд я увидел в дверях маленькую белую фигурку в ночной рубашке.
– Дэвид, – сказала она, – Розалинда…
Но ей уже не надо было ничего говорить: Розалинда требовательно ворвалась в мои мысли:
– Дэвид, нам надо срочно уходить. Как можно быстрее. Они схватили Сэлли и Кэтрин.
Майкл не дал ей докончить:
– Торопитесь оба, пока еще есть время. Они решили захватить вас врасплох. Если бы они хоть немного знали о нас, они бы постарались приурочить все аресты к одному времени, чтобы нельзя было вас предупредить. К Сэлли и к Кэтрин они пришли почти одновременно, всего десять минут назад. Скорей в дорогу.
– Я встречу вас за мельницей. Торопитесь, – добавила Розалинда.
Я объяснил Петре словами:
– Одевайся как можно быстрее. Набрось на себя накидку. Только тихо-тихо.
Вероятно, она не поняла мысли-образы во всех подробностях, но уловила главное: крайнюю неотложность всего этого, поэтому она просто кивнула и ускользнула в темноту коридора. Я оделся, свернул в трубку одеяла с постели, нашарил в темноте лук со стрелами и мешок с едой и пошел к двери. Петра была уже почти одета. Я на ощупь похватал из ее шкафа какую-то одежду и затолкал в одеяла.
– Туфли пока не надевай, – прошептал я, – неси в руках и иди на цыпочках, как кошка.
Во дворе я положил на землю сверток и мешок, и мы надели обувь. Петра начала было говорить, но я приложил палец к губам и передал ей мысль-образ Шебы, черной кобылы. Петра кивнула, и мы на цыпочках прокрались через двор. Я открывал дверь конюшни, когда отдаленный звук заставил меня замереть и прислушаться.
– Лошади, – прошептала Петра.
Да, это были лошади: стук копыт и слабое звяканье удил.
Не оставалось времени искать седло и уздечку для Шебы. Мы вывели ее на недоуздке и влезли на нее, встав на бревно. Из-за вещей, которые я взял с собой, Петра не помещалась впереди меня на лошади, поэтому ей пришлось забраться ко мне за спину и обхватить меня руками.
Тихо мы выскользнули со двора через дальний его конец и направились по дороге вниз к берегу реки, а стук копыт приближался к дому с другой стороны.
– Ты уже ушла? – спросил я Розалинду и дал ей знать, как обстоят наши дела.
– Я ушла десять минут назад. У меня все было приготовлено, – укоризненно ответила она, – мы изо всех сил старались добраться до тебя. Счастье, что Петра случайно проснулась.
Петра поймала свой образ и возбужденно ворвалась в разговор, спрашивая, что происходит. Это было как фонтан искр.
– Мягче, дорогая. Гораздо мягче, – запротестовала Розалинда. – Скоро мы тебе все расскажем.
Она помедлила секунду, чтобы прийти в себя после этой ослепляющей вспышки.
– Сэлли? Кэтрин? – позвала она.
Они ответили сразу.
– Нас ведут к инспектору. Мы ни в чем не виноваты и ничего не можем понять. Так, наверное, лучше?
Майкл и Розалинда согласились, что так держаться вернее.
– Мы думаем, – продолжала Сэлли, – что должны отключиться от вас. Нам будет легче вести себя как Норма, если мы действительно не будем знать, что происходит. Так что пусть никто из вас не старается с нами связаться.
– Ладно, но мы будет открыты для вас, – согласилась Розалинда. Она перенесла мысли ко мне: – Торопись, Дэвид. Наверху, на вашей ферме, зажглись огни.
– Ничего страшного. Мы уже почти рядом с тобой, – ответил я. – Им понадобится какое-то время, чтобы в темноте разобраться, какой дорогой мы ушли.
– Они догадаются по теплу конюшни, что вы не могли уехать далеко, – сказала Розалинда.
Я оглянулся. Наверху в доме горело окно, и я увидел фонарь, раскачивающийся в чьей-то руке. До нас слабо донесся зовущий мужской голос. Мы уже достигли берега реки и могли, не боясь, пустить лошадь в галоп. Так мы двигались около полумили до брода через реку, а потом еще примерно четверть мили, пока не добрались до мельницы. Мимо нее мы поехали шагом, чтобы никого не разбудить. За оградой мы услышали собаку на цепи, но она не залаяла. Наконец где-то впереди, очень близко, я почувствовал Розалинду. Ее облегчение.
Мы снова перешли в галоп, и через несколько мгновений сбоку под деревьями я заметил какое-то движение и повернул лошадь туда. Розалинда ожидала нас, и не одна, а с отцовскими конями-гигантами. Громадные животные возвышались над нами, на обоих вместо седел были прикреплены перекидные корзины. Розалинда стояла в одной из них, положив поперек натянутый лук. Я подъехал прямо под корзину, а она, перегнувшись, старалась разглядеть, что у меня с собой.
– Подай мне одеяла, – сказала она, протягивая руки. – Что в мешке?
Я ответил.
– Ты хочешь сказать, что больше ничего с собой не взял? – неодобрительно сказала она.
– Понимаешь, пришлось торопиться, – ответил я.
Она пристроила одеяла, как подушку, на седельную перемычку между корзинами. Я поднял Петру, чтобы Розалинда смогла до нее дотянуться, и с нашей помощью она кое-как взобралась на одеяла.
– Нам лучше держаться вместе, – сказала Розалинда. – Я оставила для тебя место в другой корзине. Из нее ты сможешь стрелять левой рукой.
Она спустила вниз с левого плеча коня-гиганта что-то вроде маленькой веревочной лестницы. Я соскользнул со спины Шебы, развернул ее в сторону дома и шлепнул по боку, чтобы прогнать, а затем неловко вскарабкался в корзину. Как только я влез, Розалинда втянула лесенку наверх и закрепила. Она тряхнула поводьями, и не успел я как следует устроиться в корзине, как мы уже поскакали, ведя второго коня на поводу.
Некоторое время мы ехали рысью по дороге, а затем по ручью. Там, где ручей стал разветвляться, мы повернули вдоль меньшей из проток и поскакали прямиком через болотистую местность, вскоре добравшись до другого ручья. Примерно с полмили мы ехали вдоль него, а затем свернули на другой участок топкой сырой земли, которая становилась все суше и тверже, пока наконец копыта не застучали по камням. И вот уже кони стали медленно пробираться между скал. Я понял, что Розалинда тщательно продумала, как запутать наши следы. Наверное, я неосознанно передал ей эту мысль, потому что она довольно холодно ответила:
– Очень жаль, что ты мало думал и много спал.
– Я начал думать, – запротестовал я. – Я собирался сегодня все собрать и устроить. Было вроде не к спеху.
– Поэтому, когда я пыталась посоветоваться с тобой, ты уже спал без задних ног. Мы с мамой целых два часа упаковывали эти корзины и готовили седла, чтобы мгновенно собраться в нужный момент, а ты в это время спокойно спал.
– С мамой? – поразился я. – Она знает?
– Она как бы полузнает. Последнее время она стала догадываться… Я не знаю, насколько она поняла… Мы никогда не говорили об этом. Мне кажется, она считала, что, пока не называет вещи своими именами, все нормально. Когда я сегодня вечером сказала ей, что, по-видимому, мне придется уехать, она заплакала, но, пожалуй, не удивилась. Она не пыталась ни спорить со мной, ни отговаривать. У меня было такое чувство, будто в глубине души она давно решила, что когда-нибудь ей придется мне помочь, и когда такое время настало – помогла.
Я должен был хорошенько обдумать слова Розалинды. Я не мог себе представить, чтобы моя мать сделала что-нибудь подобное ради Петры. Правда, она плакала, когда прогнали Хэрриет, а вот тетя Хэрриет готова была нарушить законы Чистоты. И мать Софи тоже. Это заставляло задуматься о том, сколько же, наверное, есть матерей, которые закрывают глаза на все, что не противоречит впрямую Определению Истинного Образа, а может быть, и на то, что совсем не соответствует ему, если удастся обмануть инспектора… И я размышлял, огорчится или обрадуется в глубине души моя мать тому, что я увез Петру…
Мы продолжали ехать путаной дорогой, которую придумала Розалинда, чтобы сбить погоню с нашего следа. Мы проехали еще много каменистых участков и много ручьев, прежде чем наконец направили коней по крутому берегу вверх и дальше в лес. Вскоре мы наткнулись на проселочную дорогу, которая шла на юго-запад. Побоявшись оставить на ней следы коней-гигантов, мы двигались не по дороге, а рядом с ней. Небо начало светлеть. Тогда мы свернули в глубь леса и ехали, пока не нашли поляну с высокой травой… Там мы стреножили коней и пустили их пастись, а сами поели хлеба с сыром, после чего Розалинда сказала:
– Раз ты хорошо выспался, будешь караулить первым.
Они с Петрой удобно устроились на одеялах и заснули.
Я сидел, держа на коленях натянутый лук, а полдюжины стрел лежали наготове на земле у меня под рукой. Было тихо. Слышались только голоса птиц, иногда шорох каких-то зверушек и мерное жевание коней-гигантов. Солнце поднялось и светило сквозь тонкие верхние ветки, начав пригревать. Время от времени я вставал и тихонько обходил поляну вокруг, положив стрелу на тетиву. Я ничего не обнаружил во время этих обходов, но они помогали мне бодрствовать. Часа через два меня позвал Майкл.
– Где вы сейчас находитесь? – спросил он.
Я объяснил, как мог.
– А куда направляетесь? – хотел он знать.
– На юго-запад, – ответил я. – Мы собираемся ночью двигаться, а днем отдыхать.
Он одобрил это, но заметил:
– Беда в том, что со всей этой общей тревогой по поводу Зарослей вокруг должно быть много патрулей. Я не уверен, что Розалинда была права, взяв коней-гигантов. Если их заметят, слух разнесется, как лесной пожар. Достаточно будет даже одного следа копыта.
– Конечно, обычные кони не уступят им в скорости на коротком расстоянии, – согласился я. – Но они не идут ни в какое сравнение по выносливости.
– Да, пожалуй, это вам пригодится. Но, откровенно говоря, Дэвид, лучше всего вам сейчас было бы не терять головы. Неприятностей куча. Они разузнали о вас больше, чем мы могли предположить, хотя пока не напали на след Марка, меня и Рэчель. Но они очень встревожены и собираются послать за вами в погоню отряды добровольцев. Я хочу сразу выразить желание войти в один из них, а там подкину сведения, что вы замечены на юго-востоке. Когда этот слух не подтвердится, Марк распустит другой, что вы направились на северо-запад. Если кто-либо заметит вас, помешайте ему сообщить об этом. Любой ценой. Только не стреляйте из ружья. Отдан приказ стрелять только в случае необходимости или подавая сигнал! Все ружейные выстрелы будут проверяться.
– Это не важно. У нас ружья нет, – ответил я.
– Тем лучше. Значит, у вас не будет соблазна пустить его в ход. Но они думают, что ружье у вас есть.
Я твердо решил не брать ружья, частью из-за того, что от выстрела много шума, но главным образом потому, что его долго перезаряжать, тяжело нести и оно бесполезно, когда кончается порох. Стрелы не могут поражать так далеко, но они бесшумны, и пока перезаряжают ружье, их можно выпустить больше дюжины.
Появился Марк:
– Я все слышал. Я подготовлю слух насчет северо-запада к нужному моменту.
– Хорошо. Но не распускай его, пока я не скажу. Розалинда, наверное, сейчас спит? Скажи ей, когда проснется, чтобы она связалась со мной.
Я обещал передать, и все затихли. Еще два часа я продолжал караулить, а потом разбудил Розалинду. Петра не шевельнулась. Я лег рядом с ней и через минуту заснул.
Наверное, я спал некрепко, а может быть, это совпало случайно, только, проснувшись, я сразу уловил отчаянную мысль Розалинды.
– Я убила его, Майкл. Он совсем мертвый…
Тут она погрузилась в панические беспорядочные мысли-образы.
Майкл вступил твердо, успокаивающе:
– Не пугайся, Розалинда. Ты должна была поступить именно так. Это война между нашим видом и их. Не мы ее начали, но мы так же имеем право на существование, как и они. Ты не должна бояться, Розалинда, милая: ты не могла поступить иначе.
– Что случилось? – спросил я, поднимаясь.
Они не ответили мне, а может быть, слишком были заняты, чтобы меня услышать.
Я оглядел поляну. Петра еще спала. Рядом со мной безмятежно щипали траву кони-гиганты. Майкл заговорил снова:
– Спрячь его, Розалинда. Попытайся найти ложбинку и нагреби на него сверху листья.
Пауза. Потом снова Розалинда, преодолевая панику, соглашающаяся, но глубоко расстроенная.
Я поднялся, подобрал лук и пошел через поляну туда, где находилась она. Когда я добрался до деревьев, мне пришло в голову, что Петра остается без защиты, и я остановился.
Через некоторое время из-за кустов показалась Розалинда. Она шла медленно, на ходу очищая горстью листьев стрелу.
– Что случилось? – повторил я.
Но она, казалось, снова потеряла контроль над мыслями-образами, они были размыты, искажены ее переживаниями. Когда она подошла поближе, то заговорила словами:
– Это был мужчина. Он напал на след коней-гигантов. Я увидела, как он идет по следам. Майкл сказал… Я не хотела этого, Дэвид, но что мне было делать?..
Глаза ее блестели от слез. Я обнял ее и дал выплакаться на своем плече. Больше я ничем не мог ее утешить, только уверял, как и Майкл, что это было необходимо.
Спустя некоторое время мы медленно пошли назад. Она села около мирно спящей Петры. И тут мне стукнуло в голову:
– А его лошадь, Розалинда? Она убежала?
Она покачала головой:
– Не знаю. Наверное, у него должна была быть лошадь, но когда я его увидела, он просто шел по следу.
Я подумал, что будет лучше пойти назад по нашим следам и выяснить, не оставил ли он где-нибудь стреноженную лошадь. Но, пройдя с полмили, я не нашел ни лошади, ни каких-либо других свежих следов копыт, кроме оставленных конями-гигантами.
Когда я вернулся, Петра уже проснулась и болтала с Розалиндой. День разгорался. Нас не вызывали ни Майкл, ни другие. Несмотря на происшедшее, нам казалось разумным оставаться на месте, а не пускаться в путь днем и рисковать, что нас увидят. Поэтому мы ждали. И вдруг после полудня что-то пришло к нам. Не мысль – образ. Она не имела настоящей формы. Это было чистое отчаяние, как крик боли. Петра ахнула и, вскрикнув, прижалась к Розалинде. Передача оказалась настолько резкой, что ранила. Розалинда и я уставились друг на друга. У меня тряслись руки. Вместе с тем толчок был настолько нечетким, что мы не могли понять, от кого из наших он исходит.
А потом пришли боль, и стыд, и перекрывающее их безутешное отчаяние, а вперемешку с ними проблески образов, которые, мы точно знали, принадлежат Кэтрин. Розалинда взяла меня крепко за руку. Мы терпели. Потом острота боли притупилась, давление ослабело, и появилась Сэлли, сбивчиво, волнами любви и сострадания к Кэтрин, а потом с болью к нам:
– Они сломили Кэтрин. Они ее сломили… Кэтрин, милая… Вы не должны винить ее, никто. Пожалуйста, пожалуйста, не вините ее. Они ее пытают. Это могло быть с любым из нас. Она сейчас без сознания. Она не слышит нас. Кэтрин, милая… – И ее мысли растворились в бесформенном отчаянии.
И Майкл был с нами, сначала с дрожью, а потом ожесточенно пускаясь в самые суровые образы, которые я когда-либо принимал:
– Это поистине война. Когда-нибудь я убью их за то, что они сделали с Кэтрин.
А потом ничего не происходило час или больше. Мы не очень убедительно пытались успокоить и ободрить Петру. Она не поняла толком, что прошло между нами, но уловила напряжение, и этого ей хватило, чтобы испугаться.
А потом снова была Сэлли, глухо, горестно, через силу заставляя себя войти в контакт:
– Кэтрин призналась во всем. Я подтвердила. Они все равно в конце концов заставили бы меня. Я… – она помедлила, заколебалась, – я не могла бы это вынести. Только не раскаленные утюги. Да и ни к чему, раз она уже все рассказала им. Я не могла… Простите меня, все… Простите нас обеих… – Снова обрыв.
Майкл появился нервно, тревожно:
– Сэлли, милая, ну конечно, мы вас ни в чем не виним. Ни тебя, ни ее. Мы понимаем. Но мы должны знать, что вы им рассказали. Что им известно?
– О мыслях-образах. О Дэвиде и Розалинде. Они были почти уверены насчет них, но хотели подтверждения.
– О Петре тоже?
– Да… о-о-о! – последовал бесформенный всплеск раскаяния. – У нас не было выхода… Бедная малышка Петра… Но они знали. Правда! Только это могло объяснить, почему Дэвид и Розалинда взяли ее с собой. Этого нельзя было скрыть.
– О ком-нибудь еще?
– Нет. Мы сказали, что больше никого нет. По-моему, они нам поверили. Они продолжают задавать вопросы. Пытаются понять. Хотят знать, как мы делаем мысли-образы и на какое расстояние можем их передавать. Я вру им, что не более чем на 5 миль и что на таком расстоянии их еле можно разобрать. Кэтрин почти без сознания. Она не может передавать вам. Они продолжают допрашивать нас обеих, снова и снова. Если бы вы видели, что они с ней сделали… Кэтрин, милая… Ее ноги, Майкл, ее бедные ноги…
Образы Сэлли затуманились отчаянием и затем растаяли.
Больше никто не появился. Мы все были слишком глубоко потрясены. Со словами все иначе, их надо отобрать, потом понять, что ими хотели выразить, а мысли-образы ты просто чувствуешь в себе…
Солнце спускалось, и мы стали собираться, когда снова возник Майкл.
– Послушайте, – сказал он. – Они отнеслись к этой истории очень серьезно и очень напуганы нами. Обычно, когда Отклонение уходит из округа, его не преследуют. Без удостоверения личности или тщательного осмотра местным инспектором нигде не устроишься, так что, кроме Зарослей, деться некуда. А тут они взволнованы тем, что по нам ничего не видно. Мы жили среди них почти 20 лет, а они ничего не подозревали. Мы всюду сойдем за Норму. Поэтому в ход пущено обращение с описанием вас троих, где вы официально объявлены Отклонениями. Это означает, что вы нелюди и потому на вас не распространяются права и защита человеческого общества. Каждый, кто каким-либо образом поможет вам, совершит преступление, а тот, кто скроет ваше местопребывание, подлежит наказанию.
Этим вы объявлены вне закона. Любой может стрелять в вас без предупреждения, не боясь ничего. Объявлено небольшое вознаграждение тому, кто сообщит о вашей смерти и представит этому доказательства, но вознаграждение будет гораздо больше, если вас возьмут живьем.
Наступило молчание, мы пытались осмыслить сказанное.
– Я этого не понимаю, – сказала Розалинда. – А если мы пообещаем, что уедем отсюда совсем и никогда не вернемся?..
– Они боятся нас. Они хотят вас схватить и разузнать о нас побольше. Вот почему обещано такое большое вознаграждение. Теперь это не только вопрос о соответствии Истинному Образу, хотя они и пытаются именно так представить дело. Они увидели в нас реальную угрозу своему существованию. Вообразите, что нас гораздо больше, чем сейчас. Тех, кто может думать сообща, планировать, связываться друг с другом без всех этих ухищрений, слов и посланий. Да мы можем переиграть их в любую минуту. Им эта идея совсем не по нраву, и поэтому нас хотят уничтожить с корнем, пока нас не стало больше. Для них это вопрос выживания. И знаете, в этом они, может быть, и правы.
– Они собираются убить Сэлли и Кэтрин?
Этот вопрос неосторожно сорвался у Розалинды. Мы подождали ответа от кого-нибудь из девушек. Ответа не было. Мы не понимали, что это означает: они могли просто закрыть для нас свой ум, или спать в изнеможении, или, может быть, они уже мертвы… Майкл так не считал.
– Сейчас, когда они держат их крепко в руках, это маловероятно. Скорее это вызовет озлобление. Одно дело объявить нечеловеком новорожденного на основании его физических недостатков, другое дело – здесь. Тут дело гораздо более деликатное. Не так-то легко людям, которые знали их всю жизнь, принять такой приговор. Если их убить как нелюдей, это заставит многих отнестись к властям с сомнением и недоверием. Так всегда бывает, когда закону дают обратную силу.
– А нас можно убивать спокойно? – с горечью заметила Розалинда.
– Вы еще не пойманы и находитесь среди людей, которые вас не знают. А для чужих вы просто беглые нелюди.
Возразить на это было нечего. Майкл спросил:
– В какую сторону вы отправитесь ночью?
– Снова на юго-запад, – ответил я. – Мы думали задержаться и устроиться где-нибудь в Дикой местности, но теперь, раз любой охотник имеет право нас пристрелить, думаю, придется ехать дальше, в Заросли.
– Это лучше всего. Если вы сможете там спрятаться, хотя бы на какое-то время, мы попробуем, если удастся, создать видимость вашей смерти. Завтра я отправляюсь с поисковым отрядом, который пойдет на юго-восток. Я буду держать вас в курсе событий. А вы смотрите, если напоретесь на кого-то, стреляйте первыми.
На этом мы прекратили беседу. Розалинда закончила сборы. Мы разместили в корзинах поудобнее, чем прошлой ночью, наше имущество и залезли наверх. Я снова в левую корзину, а Петра и Розалинда, на этот раз вместе, в правую.
Розалинда, перегнувшись назад, шлепнула коня по громадному боку, и он тяжеловесно тронулся в путь.
Пока длились сборы, Петра вела себя необычайно тихо, теперь же она разразилась слезами и вся излучала горе. Она не хочет, раздавалось сквозь всхлипывания, попасть в Заросли, ее волновала встреча со Старухой Мэгги, с Волосатым Джеком и его семьей и другими жуткими персонажами детских сказок, которые нас там поджидали.
Было бы легче успокоить ее, если бы в нас самих не копошились остатки детских страхов и если бы у нас имелось сколько-нибудь ясное представление о том, что там творится на самом деле. А поскольку мы, как и большинство нормальных людей, знали слишком мало, то убедить Петру мы не могли и должны были снова страдать от последствий ее огорчения. Безусловно, всплески ее эмоций не били нас так сильно, как в прошлые разы. Мы уже по опыту знали, как от них защититься, но все-таки это очень изматывало. Прошло почти полчаса, пока Розалинда смогла как-то приглушить эти всеподавляющие страсти, и тогда обеспокоенно ворвались наши.
– В чем дело на этот раз? – раздраженно спросил Майкл.
Мы объяснили. Майкл смягчился и обратился к Петре. Медленно, в ясных мыслях-образах он стал рассказывать ей о том, что Заросли – это не какое-то заколдованное место. Большинство жителей там просто несчастные невезучие люди. Их забрали из дома, многих еще детьми, а старшим пришлось бежать туда просто потому, что они не совсем похожи на других людей. В Зарослях они должны жить потому, что больше их нигде не оставляют в покое. Некоторые из них действительно выглядят очень странно и смешно, но они в этом не виноваты. Если бы у нас случайно по ошибке был лишний палец на руке или, скажем, третье ухо, то нас бы тоже отослали в Заросли, хотя внутри мы оставались бы точно такими людьми, как сейчас. На самом деле не так уж важно, как человек выглядит снаружи, к этому легко привыкнуть, а…
Но в этом месте Петра прервала его:
– Кто тут еще другой? – поинтересовалась она.
– Какой другой? Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Ну, тот, кто передает мысли-образы, которые смешиваются с твоими, – объявила она.
Наступила пауза. Я сразу открылся полностью, но не смог поймать никаких мыслей-образов.
– Я не улавливаю, – последовало от Майкла, Марка, Рэчель. – Наверное, это…
Петра подала быстрый сильный сигнал, на словах это было бы что-то вроде нетерпеливого «заткнитесь!».
Мы притихли в ожидании.
Я заглянул в другую корзину. Розалинда, полуобняв Петру, внимательно смотрела на нее. Глаза Петры были закрыты, как будто она вся обратилась в слух. Наконец она слегка расслабилась.
– Что это такое? – спросила ее Розалинда.
Петра открыла глаза. Ответ последовал не слишком четкий, она была озадачена.
– Кто-то задает вопросы. По-моему, женщина, которая очень, очень, очень далеко. Она говорит, что уже раньше ловила мои мысли, когда я боялась. Она хочет знать, кто я и где я нахожусь. Сказать ей?
Мгновение мы колебались. Потом Майкл возбужденно спросил, согласны ли мы. Мы ответили утвердительно.
– Давай, Петра, расскажи ей, – сказал он за всех.
– Но я должна буду делать это очень громко. Она ведь так далеко, – предупредила Петра.
Хорошо, что она нам это сказала. Если бы она начала сразу, когда наше сознание было открыто, она бы нас просто выжгла. Я закрыл ум и постарался сосредоточить все внимание на мысли о том, куда нам ехать. Это немного помогло, но, конечно, не являлось настоящей защитой.
Петра передавала очень простые образы, как и должно быть в ее возрасте, но они вонзались в меня с невероятной мощью и яркостью. Я был ошеломлен и оглушен.
В какой-то промежуток Майкл издал что-то вроде «фью-у» и тут же получил, как и раньше, «заткнись» от Петры. Потом перерыв, потом снова ослепляющая передача. Когда все стихло, Майкл осведомился:
– Где она?
– Там, далеко, – ответила Петра.
– Спасибо…
– Она показывает на юго-запад, – разъяснил я.
– Дорогая, ты спросила у нее название местности? – поинтересовалась Розалинда.
– Да, но оно ничего не означает, только то, что оно из двух частей и в нем много воды, – туманно ответила Петра словами. – А она не понимает, где я.
– Скажи, чтобы она передала образы букв, – предложила Розалинда.
– Но я не умею читать, – со слезами возразила Петра.
– Да, дорогая, это очень неудобно, – согласилась Розалинда, – но по крайней мере мы можем их передать. Я буду передавать тебе образы букв по одному, а ты будешь пересылать их ей. Попробуем?
Петра с сомнением согласилась.
– Хорошо, – сказала Розалинда. – Берегитесь все. Мы начинаем.
Она изобразила «Л», и Петра передала ее с сокрушительной силой. Розалинда продолжила: «А» – и так далее, пока не сложила слово полностью.
– Она поняла, – сообщила нам Петра, – но она не знает, где находится Лабрадор. Она говорит, что постарается разузнать. Она хочет передать нам свои буквы. Но я сказала ей, что это ни к чему.
– Ну как же ни к чему, дорогая. Ты получишь их от нее и покажешь нам; только мягче, чтобы мы могли их прочесть.
И вот мы получили первую букву. Это была «Z». Нас постигло разочарование.
– Может, она читает ее перевернуто и это «S»? – предположил Майкл.
– Нет, это не «S», а «Z», – со слезами настаивала Петра.
– Не обращай на них внимания. Продолжай! – сказала Розалинда.
Постепенно выстроилось все слово.
– Что ж, остальные вполне нормальные буквы, – одобрил Майкл. – Силандия – по-видимому.
– Не Силандия, а Зеландия, – упрямо повторила Петра.
– Но, дорогая моя, Зеландия – это бессмыслица, а Силандия означает – земля в море.
– К вашему сведению, – добавил я с сомнением. – По рассказам дяди Акселя, море гораздо больше, чем можно себе представить.
В этот момент нас всех опять заглушило, это возмущенная Петра возобновила разговор с неизвестной женщиной. Закончив, она торжествующе объявила:
– Это «Z». Она говорит, что эта буква отличается от «S». Она похожа на жужжание пчел.
– Хорошо, хорошо, – успокоил ее Майкл. – Спроси ее, где это так много моря.
Ответ Петры не заставил себя ждать:
– Да. Земля эта состоит из двух частей, и вокруг море. Там, где находится эта женщина, можно увидеть солнце, которое освещает все на многие мили кругом. Все такое голубое…
– Это в середине-то ночи? – удивился Майкл. – Она сошла с ума.
– Там, где она живет, сейчас день. Она мне показала, – ответила Петра, – это место, где много, много домов, не таких, как в Вэкнаке, а гораздо больших. А по дорогам там бегают смешные повозки без лошадей. А в воздухе какие-то штуки, у которых наверху что-то мелькает.
Я вздрогнул, как от удара: в этом описании я узнал видение моих детских полузабытых снов. Ворвавшись в разговор, я повторил их яснее, чем показала Петра, – белые блестящие штуки, похожие на рыб.
– Да, такие, – согласилась Петра.
– Что-то тут не так, – вставил Майкл. – Дэвид, ты-то откуда знаешь?
Я оборвал его и предложил:
– Пусть Петра узнает все, что сможет. А разбираться будем потом.
И снова мы постарались как могли защититься от этого, казалось, одностороннего разговора, который Петра вела таким возбужденным криком.
Мы медленно продвигались через лес. Из-за того, что мы старались не оставлять следов, движение наше было очень затруднено. Луки мы держали наготове, чтобы применить их в любой момент. При этом ветки постоянно вынуждали нас низко пригибаться и следить, чтобы они не выбили луки из наших рук. Риск встретить людей был невелик, но мы легко могли наткнуться на отощавшего зверя. К счастью, слышались только шорохи убегавших животных. Возможно, их отпугивали размеры коней-гигантов. А значит, несмотря на свои характерные следы, эти лошади давали нам хоть какое-то преимущество.
В этих местах летние ночи коротки. Мы двигались вперед, пока не начало светать, и тогда снова нашли поляну для отдыха.
Расседлывать коней мы не рискнули: тяжелые вьючные седла и корзины можно было поднять, только перекинув веревку через сук дерева, а значит, быстро уехать мы бы не смогли. Как и накануне, мы только стреножили коней.
За едой я поговорил с Петрой о том, что показала ей незнакомка. Чем больше Петра рассказывала, тем больше я волновался. Почти все совпадало с теми снами, которые я видел маленьким. Таким нежданным облегчением было узнать, что такое место действительно есть на свете, что мне снилась не жизнь Прежних Людей, а что-то существующее где-то в мире сейчас. Но Петра устала, так что, как мне ни хотелось узнать побольше, пришлось прекратить расспросы и дать ей с Розалиндой улечься спать.
Сразу после восхода солнца со мной взволнованно связался Майкл:
– Дэвид, они напали на ваш след. Из-за того человека, которого убила Розалинда: его отыскала его собака, а потом они обнаружили следы коней-гигантов. Наш отряд поворачивает назад на юго-запад, чтобы присоединиться к охоте на вас. Вам надо немедленно двигаться в путь. Где вы сейчас?
Я мог только сказать ему, что, по нашим расчетам, мы должны находиться в нескольких милях от Диких Земель.
– Тогда в дорогу, – сказал он, – чем дальше вы уйдете, тем больше потребуется времени, чтобы обходной отряд перерезал вам путь.
Совет казался разумным. Я разбудил Розалинду и объяснил ей ситуацию. Через десять минут мы с полусонной Петрой снова двинулись в путь. Скорость сейчас была важнее сохранения тайны, поэтому мы выехали на первую же дорогу, ведущую на юг, и пустили коней тяжелой рысью.
Дорога шла не прямо, а следовала изгибам местности, но общее направление нам подходило. Примерно десять миль мы проехали без всяких неприятностей, а потом дорога повернула, и мы увидели, что нам навстречу скачет всадник, что он уже в 50 ярдах от нас.