Глава 14
Я похолодел. Меня словно выпотрошили. Показалось, что подо мной разверзлась дыра и к ней заскользило все окружающее. И туда, не в силах удержаться, падал и я сам.
Все внимательно смотрели на меня. Ждали, что я скажу. Но я лишь глядел на Симона. Мои руки неподвижно лежали на столе, и я всем своим весом прижимал их, чтобы не дрожали.
Симон молчал. Вместо него заговорил Миньятто:
– Не сомневаюсь, для вас это потрясение.
Мир вокруг понемногу замедлился. Перед глазами плыло, отчего казалось, что все присутствующие – где-то далеко. Миньятто молча смотрел на меня с вежливым сочувствием, которое уместнее было бы при каких-то иных обстоятельствах. Оно словно пришло из чуждого мира. Хотелось забиться, словно крыса, которая пытается освободиться из капкана. Все трое знали! Все трое смирились!
– Как же так… – пробормотал я. – Дядя, ты должен их остановить!
Сквозь туман потрясения проникали первые отчетливые мысли. Люди, которые напали на Майкла, убили Уго и угрожали мне, наверняка пытались добраться до Симона.
– Кардинал Галуппо! – воскликнул я. – Это он сделал.
Миньятто настороженно покосился на меня.
– Галуппо, – настойчиво повторил я. – Из Турина.
– Александр, – сказал Лучо, – помолчи и послушай.
Миньятто достал из портфеля еще один документ.
– Отец Андреу, – сказал он Симону, – это исковое заявление. Копию направили на ваш адрес в Анкаре, только вчера вечером судебный курьер установил ваше местопребывание.
Что бы подготовить вас к чтению документа, мне нужно убедиться, что вы помните о ваших правах на этом процессе.
– Мне не нужно напоминать, – ответил Симон.
Так вот что это было: стратегическое совещание. Принятие неизбежности суда.
– Святой отец, – мягко сказал Миньятто, – любому человеку в вашем положении требуется напомнить. – Он поправил манжеты. – Эти слушания не похожи на итальянский суд. Церковь следует более старой, инквизиторской системе.
Теперь я понял, кем на самом деле был Миньятто. Не гонцом, приносящим плохие известия, а семейным адвокатом. Посланник Роты, который вчера вечером приходил на квартиру Лучо, видимо, известил Симона, что против него выдвинуты обвинения. А теперь мой дядя нанял Миньятто выступить адвокатом Симона в суде.
Я внимательно следил за Лучо. Его внешняя невозмутимость передавалась и остальным. Внушала уверенность в том, что мы можем приготовиться ко всем испытаниям, которые предстоит пройти Симону.
– Что касается нашей системы, – продолжил Миньятто, – то судебный процесс заключается не в том, что обвинение и защита излагают противоположные точки зрения на произошедшее. У нас судьи вызывают свидетелей, задают вопросы и решают, кто из экспертов даст показания. Защита и обвинение могут выдвигать предложения, но судьи полномочны их отклонять. Это означает, что мы не сможем задавать в суде вопросы. Не сможем заставить суд рассмотреть ту или иную линию расследования. Мы сможем только помочь судьям самим искать истину. Таким образом, у вас не будет некоторых из тех прав, которыми вы, возможно, рассчитываете воспользоваться.
– Я понял, – сказал брат.
– Должен вас также предупредить, что обвинительный приговор в каноническом суде, скорее всего, будет означать передачу вас светским властям для возбуждения уголовного дела по обвинению в убийстве.
Лицо Симона осталось невозмутимым. В этом человеке таи лись такие запасы внутренней силы, о которых наши родители и не подозревали. Он был даже бесстрастнее, чем Лучо.
И все же его спокойствие пронзала печаль. Мне захотелось поддержать его. Но если бы я протянул к брату руку, она бы задрожала.
Миньятто подвинул к нему исковое заявление. Симон взял бумаги, постучал ими о край стола, выровняв пачку, и положил на место.
– Это вам, – уточнил Миньятто. – Можете ознакомиться.
Но когда он снова протянул Симону документы, тот, с безмятежностью в лице, произнес:
– Монсеньор, я ценю вашу помощь. Но мне нет нужды читать это заявление.
Прежде чем он снова заговорил, установилось молчание. И в эту паузу меня пронзил страх, как разорвавшаяся глубоководная бомба. Я почувствовал старый, хорошо знакомый отзвук. Я молился, чтобы оказаться неправым, чтобы мой брат оказался другим человеком, не таким, как раньше. Но все равно я отчетливо понял, что он собирается сказать.
Симон встал.
– Я решил, что не буду защищать себя против обвинений в убийстве.
– Симон! – вскрикнул я.
На лице Миньятто отразился испуг. Потом расплылась неловкая, недоумевающая улыбка. Мне словно кинжал в сердце вонзили, оно зазвенело болью, которую я молил Бога никогда больше не испытывать.
– Что вы такое говорите? – спросил монсеньор. – Вы признаетесь в убийстве Уголино Ногары?
– Нет, – твердо ответил Симон.
– Тогда объяснитесь, пожалуйста!
– Я не стану защищаться.
– Симон, – попытался я образумить его, – пожалуйста, не делай этого.
– По каноническому праву, – строго произнес Миньятто, – вам предписывается осуществлять защиту.
Слова разумного человека. Обычного, разумного человека. Который категорически не понимал моего брата. Я схватил Симона за руку и попытался встретиться с ним взглядом.
– Симон, что за глупости?! – прошипел Лучо.
Но брат проигнорировал дядю и повернулся ко мне. Его взгляд можно было назвать отсутствующим. Он готовил себя к этому мгновению. Я понимал, что никакие слова до него уже не достучатся.
– Алекс, мне не следовало втягивать тебя, – сказал он. – Прости. С этой минуты, пожалуйста, держись от суда подальше.
– Симон, ты не можешь…
– Не будь идиотом! – рявкнул Лучо. – Ты все потеряешь!
Но не успел он сказать что-либо еще, как в дверях появился Диего.
– Ваше высокопреосвященство, снаружи ждет посетитель! – взволнованно сообщил он.
Симон глянул на часы, затем шагнул от стола к двери, которую открыл Диего, и обменялся взглядами со стоявшим за ней незнакомцем.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Сядь! – отрезал ему Лучо.
В его голосе звенела истерика.
Но Симон задвинул стул на место и слегка поклонился.
Я окаменел от горя и тоски. Снова все тот же Симон, вернувшийся из мертвых. Симон, которого никто не мог изменить, который все так же готов в любой момент расстаться с этим миром.
– Дядя, – сказал он, – меня попросили пойти под домашний арест. И я согласился.
– Но это же абсурд! Кто этот человек? – Дядя показал на незнакомца, который смутно виднелся в дверном проеме. – Скажи ему, чтоб уходил!
Но в поразившей Симона глухоте было что-то величественное. Он повернулся и пошел прочь. Теперь уже ничто не могло остановить его.
Почти. От стола Диего прибежал Петрос.
– Твоя встреча уже закончилась?
Симон обернулся у самой двери.
– Почитаешь мне сказку? – с ангельским лицом попросил мой сын.
У него были невинные, полные надежды глаза. Он стоял перед своим героем, который никогда ему не отказывал, – если посчитать всех людей, которым Петрос адресовал просьбы, Симону досталось бы звание чемпиона мира по количеству ответов «да».
– Прости, – прошептал Симон. – Я должен идти.
– Куда?
Симон опустился на корточки. Его руки, бесконечно длинные, как крылья альбатроса, спрятали Петроса целиком.
– Про это не думай. Можешь сделать для меня одну вещь? Петрос кивнул.
– Что бы про меня ни говорили люди, верь в меня. Хорошо? – Он прижался лицом к Петросу, чтобы племянник не видел волнения в его глазах. – И помни: я люблю тебя!
Человек в дверях ничего не сказал. Не пожал Симону руку. Не поприветствовал остальных. Просто дождался сигнала от моего брата, а потом увел его.
Лучо встал.
– Вернись! – выдохнул он.
Наш дядя тяжело дышал. Диего попытался усадить его обратно в кресло, но Лучо заковылял к двери и распахнул ее.
Вдалеке закрылись двери лифта.
– Ваше высокопреосвященство, – сказал Диего, – я могу позвонить вниз и велеть охранникам остановить их.
Но Лучо лишь привалился к стене и застонал:
– Что это? Что он себе думает?
Я поспешил к нему и сказал:
– Дядя, мне кажется, я знаю, что происходит!
Я начал рассказывать о выставке Уго, о Турине и об угрозах. А Лучо все смотрел на дверь, через которую ушел мой брат.
– Человека, что пришел за Симоном, – продолжил я, – возможно, послал кардинал Галуппо. Он викарий Иоанна Павла. И родом из Турина.
– Нет, – подал голос из соседней комнаты Миньятто. – Викарий издал бы письменный указ. Указа не было. Этот человек – возможно, жандарм в штатском.
– Если кардинал Галуппо пытается запугать Симона, – продолжил я, – он не станет оставлять за собой бумажный след.
Лучо все так же тяжело дышал.
– Если бы кто-то пытался угрожать Симону, – сказал он, – ваш брат не пошел бы добровольно.
– Сейчас я все улажу! – заявил Миньятто, подходя к нам.
Он достал из портфеля телефон, набрал номер и сказал:
– Ciao, ваше высокопреосвященство. Извините, что прерываю ваш обед. Не вы ли сейчас прислали человека за Андреу?
Он подождал. Потом ответил:
– Спасибо.
Отключившись, он снова повернулся к нам.
– Кардинал Галуппо не имеет ни малейшего представления, кто был этот человек. И должен добавить, что мы с его высокопреосвященством дружим уже двадцать лет, так что я нахожу ваши обвинения абсурдными.
Я повернулся к Миньятто.
– Монсеньор, напали на священника секретариата. Вломились в мою квартиру. Сегодня днем кто-то отправил угрожающее послание мне в гостиничный номер. Они идут по пятам за каждым, кто знал о выставке.
Лучо задышал еще чаще.
– Нет, – выдавил он. – Это не имеет отношения к Галуппо.
– Откуда вы знаете?
Он послал мне испепеляющий взгляд такой силы, на которую только был способен.
– Если после радиоуглеродного анализа люди в Турине не пошли убивать друг друга, то и сейчас не станут. – Дядя лихорадочно вздохнул. – Найди своего брата. Мне нужны ответы на вопросы.
Он махнул Диего, чтобы тот помог ему, и, с трудом передвигая ноги, исчез в темноте спальни. Дверь за ним закрылась.
– Что тут вообще происходит? – вполголоса спросил меня Диего.
– Они думают, что Уго убил Симон, – шепотом ответил я.
– Это я знаю. Куда они его забрали?
– Под домашний арест.
– В чьем доме?
Об этом я даже не задумался. У Симона не было дома. Он жил в мусульманской стране за тысячи миль отсюда.
– Не знаю… – начал я.
Но Диего уже ушел вслед за моим дядей в темноту.
– Одну минуту, – сказал мне Миньятто, закрывая дверь и возвращаясь к столу.
Он взял в руки исковое заявление и негромко спросил:
– Вы действительно считаете, что это очередная угроза?
– Да.
Он кашлянул.
– Тогда я готов это обсуждать. Но сначала нам необходимо исполнить одну небольшую формальность, чтобы она нам не мешала. Вы согласитесь быть прокуратором вашего брата?
– Кем-кем?
– Прокуратор получает судебные документы и действует в интересах ответчика. – Миньятто обвел рукой лежащие на столе бумаги. – Это даст вам право взглянуть на исковое заявление, в противном случае я не смогу его показать.
Как причудлив мир канонического закона. Прокуратор – титул, которым именуется в Евангелиях Понтий Пилат. Должность человека, подписавшего смертный приговор Иисусу. Такое слово могли воскресить только юристы.
– Подобные решения должен принимать мой брат, – сказал я.
– Судя по тому, что мы только что услышали, ваш брат не расположен принимать решения.
Миньятто порылся в портфеле и нашел пачку сигарет. В доме кардинала-президента, в стране, первой в мире запретившей курение, он закурил.
– Святой отец, каков будет ваш ответ? – спросил он.
Я взял документ в руки.
– Я согласен.
– Хорошо. Теперь внимательно прочитайте приведенный здесь список судей и скажите, знаком ли вам кто-нибудь из них.
Я с нездоровым любопытством водил глазами по строчкам.
22 августа 2004 года
Государственный секретариат
для преп. Симона Андреу
город Ватикан 00120
СУДЕБНАЯ ПОВЕСТКА
Уважаемый о. Андреу!
Настоящим извещаем Вас, что в диоцезе Рима против Вас официально возбуждено церковное уголовное дело. Вам предлагается выбрать адвоката, который будет представлять Вас на процессе. Требуется Ваш незамедлительный ответ по обвинению, изложенному в прилагаемом документе.
С уважением,
Бруно кард. Галуппо
Викарий города Ватикана
Диоцез Рима
Копия: Председательствующий судья: преп. монсеньор Антонио Пассаро, д-р гражд. права
Копия: Заместитель судьи: преп. монсеньор Габриэле Страделла, д-р гражд. права
Копия: Заместитель судьи: преп. монсеньор Серджо Гальярдо, д-р гражд. права
Копия: Укрепитель правосудия: преп. Никколо Паладино, д-р гражд. права
Копия: Нотариус: преп. Карло Тарли
У меня застучало сердце.
– Первого судью знаю. И третьего. Пассаро и Гальярдо. Не знаю только Страделлу.
Миньятто кивнул, словно того и ожидал.
– Все трое почти двадцать лет работают в Роте, неудивительно, что ваши пути в Риме могли пересекаться. А вот что уди вительно – уголовное дело против священника рассматривают судьи Роты. Такого внимания, как правило, удостаивается лишь епископ или легат, если только его святейшество не постановит иначе. Отсюда возникает вопрос: можете ли вы сказать, что Пассаро и Гальярдо испытывают неприязнь к вашему брату?
Теперь я понял. Он пытался понять, какую форму примет угроза. Станет ли кардинал Галуппо подбирать судей, которые настроены против Симона.
– Нет, – ответил я. – Пассаро преподавал у Симона в Академии, а Гальярдо – приятель моего дяди. Они оба расположены дружески.
Миньятто улыбнулся.
– Монсеньор Гальярдо учился в семинарии на два курса младше меня. Ваш дядя был его наставником. Как ни печально, обоим придется взять самоотвод. Но если бы кардинал Галуппо пытался запугать вашего брата, выбрал бы он именно этих судей?
Я задумался.
– Может быть, Галуппо знает, что они возьмут самоотвод. Может быть, их заменят плохие.
Миньятто пролистал бумаги, которые держал в руках.
– Тогда, возможно, это убедит вас в обратном.
Он протянул мне еще одну бумагу, и я застыл, как завороженный. Это был последний лист обвинения. Само исковое заявление.
Преподобному монсеньору Антонио Пассаро,
Председателю суда
ВАТИКАН
Обвинительный акт
Укрепитель правосудия против преп. Андреу
Прот. № 92.004
ИСКОВОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ
Я, Никколо Паладино, Укрепитель правосудия на данном заседании Апостольского трибунала, настоящим обвиняю преподобного Симона Андреу, инкардинированного в Римском диоцезе, в совершении убийства Уголино Ногары, в нарушение канона 1397 Кодекса канонического права. Обвинение состоит в том, что 21 августа 2004 года около пяти часов вечера отец Андреу преднамеренно застрелил доктора
Ногару в садах папских вилл Кастель-Гандольфо. Предоставлены следующие доказательства:
Показания свидетелей: господина Гвидо Канали, работника папской фермы в Кастель-Гандольфо; доктора Андреаса Бахмайера, куратора по средневековому и византийскому искусству в Ватиканских музеях; генерального инспектора Эудженио Фальконе, шефа ватиканской жандармерии.
Документальные свидетельства: личное дело о. Андреу, хранящееся в Государственном секретариате; голосовое сообщение, оставленное доктором Ногарой в Апостольской нунциатуре в Анкаре, Турция; видеоматериалы с камеры наблюдения B-E-9 в папских виллах Кастель-Гандольфо.
Прошу суд признать его виновным и назначить наказание в виде лишения статуса клирика.
Сегодня, августа 22-го дня, в год 2004 Господа Нашего
Преподобный Никколо Паладино Укрепитель правосудия
Я все перечитывал и перечитывал последние строки, где гово рилось о предлагаемом наказании. Суд обладал властью уво лить Симона из секретариата и даже изгнать из Рима. Но исковое заявление просило самого тяжелого наказания из всех существующих: низложить моего брата. Я знал, что подобное возможно, но все равно было отвратительно видеть, что прокурор просит о такой мере.
– Взгляните на доказательства, – сказал Миньятто. – Что-нибудь вам знакомо?
– Гвидо Канали, – слабым голосом сказал я, показывая на имя в документе. – В ту ночь, когда убили Уго, Гвидо открыл ворота и довез меня до места встречи с Симоном.
Миньятто сделал запись.
– Что он видел?
Я растерялся.
– Я попросил его высадить меня поближе, так, чтобы все было видно.
– А это?
Он указал на строчку, где говорилось о личном деле Симона в секретариате.
– Не знаю. Летом Симон получил выговор за отсутствие на работе, но я не понимаю, какая может быть связь.
– За что ему сделали выговор?
– За то, что Симон ходил в пустыню к Уго.
Но сейчас в памяти у меня всплыли слова Майкла: Симон занимается чем-то еще.
Миньятто поднял глаза.
– Следует ли мне что-либо знать об их отношениях? Между вашим братом и Ногарой?
Он даже не пытался завуалировать то, что имел в виду.
– Нет, – резко сказал я. – Симон просто пытался помочь ему.
Миньятто откинулся на спинку кресла.
– Тогда, за исключением записей с камеры видеонаблюдения, я не вижу здесь прямых улик. Дело основано на косвенных свидетельствах, и для него требуется мотив. А если мотив – иной, нежели отношения вашего брата с Ногарой, тогда каков он?
– У Симона не было никакого мотива.
Миньятто положил ручку у верхнего края листа. Словно проложил разделяющую нас границу.
– Отец Андреу, как думаете, почему его дело слушается по каноническому праву, а не по уголовному?
– Вы уже знаете, что я думаю.
– За два десятилетия службы в Роте я никогда не видел судебного разбирательства по делу об убийстве. Ни единого. Но могу высказать вам свое мнение, почему они так сделали. Потому что на каноническом процессе слушания конфиденциальны, записи засекречиваются, а вынесение приговора происходит за закрытыми дверями. На каждом уровне соблюдается неразглашение информации, чтобы защититься от выхода на свет неприятных подробностей.
Его голос настойчиво предлагал мне раскрыть любую информацию, которой я владею.
– Я ничего не знаю, – сказал я.
– И все же, – продолжил Миньятто, – за два десятилетия службы в Роте я также не видел, чтобы человек отказывался защищать себя. И это позволяет мне предположить, что мой клиент уже знает, в чем состоит неприятная правда.
– Я говорил вам, – кивнул я. – Они считают, что Уго хранил некий секрет и что Симону известно, в чем этот секрет состоит.
– Меня интересует вот что: они ошибаются?
– Не имеет значения. Вы сами согласились с тем, что этот трибунал – способ запугать Симона.
– Вы не поняли. Трибунал – способ привлечь его к ответственности, не беспокоясь о том, что в ходе слушаний всплывет какая-либо конфиденциальная информация.
– Мой брат не причинял вреда Уго.
– Тогда начнем сначала. Почему он оказался у Кастель-Гандольфо в ночь, когда убили доктора Ногару?
– Уго позвонил ему и сказал, что попал в беду.
– Они каким-либо образом общались в тот день, до того как произошло убийство?
– Не думаю. Симон сказал, что он приехал слишком поздно и не успел спасти Уго.
Миньятто указал на раздел заявления, описывающий улики. Его палец навис под словами: «видеозапись с камеры наблюдения».
– Тогда что покажет вот это?
– Не имею ни малейшего представления.
Он поморщился и сделал у себя в блокноте несколько коротких пометок.
– Не могли бы вы мне кое-что объяснить? – спросил он, поднимая взгляд. – Я случайно услышал, как вы разговаривали с вашим дядей о выставке доктора Ногары. Почему вы решили, что кардинал Галуппо должен запугивать вашего брата в связи с выставкой, посвященной Туринской плащанице, когда уже доказано ее средневековое происхождение?
– Уго собирался доказать, что исследователи ошибались.
Миньятто с удивлением посмотрел на меня.
– Он также собирался рассказать, – продолжал я, – как плащаница оказалась здесь. Как попала в руки католиков.
Миньятто снова принялся записывать.
– Продолжайте.
– Ранее она пребывала на православной территории, в Турции, где работает мой брат. И возможно, Симон пригласил православное духовенство на выставку без разрешения секретариата.
Миньятто постучал ручкой по странице.
– И почему это важно?
– Потому что выставка Уго, возможно, дала бы понять, что плащаница не принадлежит нам. Она принадлежит еще и православным. Мы совместно владели ею, когда были единой церковью, до раскола тысяча пятьдесят четвертого года.
Как она пришла на Запад, я точно не знал, да и неважно, как она появилась, выводы все равно были одни и те же.
– Такое предположение вызвало бы полемику? – спросил Миньятто.
– Конечно. Оно могло бы спровоцировать борьбу за владение плащаницей. Особенно если мы бы высказали это предположение в музее, принадлежащем папе римскому.
Миньятто записал.
– И в этой борьбе, по вашему мнению, Турин наверняка проиграет?
– Турин наверняка проиграет при любом раскладе. Как сказал Уго, и без всякой борьбы плащаницу могут перевезти в реликварий собора Святого Петра. Обратно в Турин она не вернется.
– Таким образом, ваша теория состоит в том, что противники исследований Ногары хотят не допустить открытия выставки как таковой, – сказал Миньятто.
– Да.
Он поднял глаза.
– Иными словами, Ногару убили, чтобы он замолчал навсегда?
Я не признавался себе в этом так откровенно.
– Видимо, да.
– И тем не менее вы сказали, что людей запугивают – вас запугивают – потому, что кто-то считает Ногару хранителем некой тайны и хочет узнать, в чем эта тайна заключается?
– Да.
Он замолчал и покатал ручку между ладонями.
– Боюсь, отец Андреу, я вас не понимаю, – сказал он одновременно вкрадчиво и твердо. – Кто-то хочет сорвать выставку или сделать так, чтобы она прошла незаметно. И тем не менее вам угрожают, чтобы выяснить, чему она посвящена.
– Если вы мне не верите, могу показать послание, которое принесли ко мне в гостиничный номер.
Он нехотя согласился. А я впервые подумал, что он прикидывает, насколько мне можно доверять.
Когда я вернулся в спальню, Петрос уже заснул на кровати. Подоткнув ему одеяло, я вернулся к Миньятто с конвертом. Монсеньор изучил текст на обороте, но долго ничего не говорил.
– Мне нужно время, – сказал он наконец. – Я могу забрать это с собой?
– Да.
– Кроме того, мне необходимо подумать обо всем, что вы мне сейчас рассказали. – Он глянул на часы. – Мы сможем встретиться утром у меня в кабинете?
– Разумеется.
Он протянул мне визитку, написав на обороте: «10:00».
– У меня будет к вам еще несколько вопросов по выставке Ногары, поэтому, пожалуйста, подготовьтесь ответить на них. Тем временем я хотел бы как можно быстрее узнать, где находится ваш брат. Если что-то узнаете, пожалуйста, немедленно со мной свяжитесь.
Я кивнул, а он поднялся и убрал исковое заявление в портфель.
– И последнее, – сказал Миньятто, щелкая замками. – Вам необходимо поговорить с вашей экономкой о взломе.
– Она не лгала о случившемся.
– Святой отец, – он понизил голос, – вы просите меня поверить в теорию убийства, которую я считаю невозможной. В свою очередь, мне нужно, чтобы вы сделали то же самое. Поговорите с экономкой. Я должен знать, почему жандармы пришли к такому заключению.
