Глава 5
В Москве

Всякий раз, приезжая в Первопрестольную, Лыков удивлялся. Какие разительные отличия от Петербурга! Здесь, наверное, хорошо жить вольнодумцам, отставникам, людям искусства. Государь и его двор далеко. А значит, далеко интриги, искания благ, холод дворцов и светских салонов… Взамен Москва требует распущенности. Раз нет поблизости царя, так делай что хошь! Отсюда грязь на улицах, неопрятные мундиры городовых и вонь выгребных ям.

Коллежский советник заселился в номера Фальц-Фейна на углу Тверской и Газетного переулка. Позавтракал, побрился и пошел в Большой Гнездниковский. Там в обширном внутреннем дворе находились службы, которые питерский гость намеревался посетить. Хозяйство московского обер-полицмейстера расположилось широко. Типография и адресный стол, сыскная полиция и охранное отделение, казармы городовых и конюшни конно-полицейской стражи заняли все окрестные здания. Сам дом обер-полицмейстера с роскошной служебной квартирой выходил на двор задами, а фасадом смотрел на Тверской бульвар. На обширном плацу чужие люди сразу бросались в глаза; все вокруг дышало правоохранительным духом.

Лыкову следовало начать с охранки. Но он хотел сперва заглянуть в сыскное, поздороваться с новым старым начальником. Василий Иванович Лебедев называл Лыкова своим крестным. Именно тот много лет назад разглядел в помощнике пристава, вчерашнем офицере задатки к сыскной службе. И посоветовал перейти из общей полиции туда. За минувшие годы перспективный чиновник сделал хорошую карьеру. В 1900-м его назначили исправляющим должность начальника МСП. Больше двух лет держали с унизительной приставкой «и. д.» и лишь 23 февраля этого года утвердили. Теперь Лебедев в чине коллежского асессора командовал всеми сыскарями. На взгляд Алексея Николаевича, он вполне справлялся. За эти годы москвич и петербуржец неоднократно встречались, провели вместе несколько дознаний и подружились. И Лыков решил сначала поговорить с приятелем, узнать, что творится во второй столице.

Лебедев уже ждал его, извещенный телеграммой.

– Заходи, самовар стынет! – сказал он, крепко пожимая гостю руку. Высокий, статный, с приятным лицом, коллежский асессор выглядел красавцем. Алексей Николаевич осмотрел его придирчиво, как врач пациента, и отметил:

– Борода-то еще седее сделалась.

– У тебя будто нет.

– Я поэтому бороду и не ношу, только усы.

– Врешь, – рассмеялся москвич. – Забыл, Алексей Николаевич, что сам мне в прошлом году говорил? Когда в «Билло» мы с тобой намулындились…

– Забыл, – признался питерец. – Хорошо приняли, вот и запамятовал.

– Ты сказал, что борода у тебя нелепая, ты в ней какой-то шатаный стрюк, а не почтенный человек.

– Ну это я спьяну, – попробовал защититься Лыков. – Когда требовалось изменить внешность, борода всегда меня выручала. Хорошая она у меня, не смейся.

Приятели выпили по стакану чая, и Алексей Николаевич вздохнул:

– Да, вот оно как…

– Это ты к чему? – не понял Лебедев.

– К тому, Василий Иваныч. Ты еще молодой, не поймешь, боюсь. Давно прошло то время, когда я бороду отпускал и личность менял. И, между прочим, лазил по самым страшным вашим притонам. Эффенбах только диву давался, как меня там в ножи не взяли. А потом вызывал писаря, и я диктовал все, что выяснил о потайной Москве, чего его агенты никогда бы не узнали. Да, были дела…

– Какие проблемы? Наклеил фальшивую и ступай в «Каторгу». Ты еще мужчина крепкий, себя в обиду не дашь!

– Силенка пока есть, – согласился питерец. – Но в полковничьем чине ходить по притонам не полагается. Потихоньку кисну. Ладно хоть Плеве расслабиться не дает, подбрасывает задачки.

Коллежский асессор посерьезнел:

– Что Орел тебе на этот раз поручил?

Лыков коротко рассказал о загадочной смерти в Петербурге доктора Филиппова. О германском следе в этом темном деле и о чахоточном анархисте, который собирается громко хлопнуть дверью.

– У нас собирается хлопнуть? – насторожился главный московский сыщик.

– Может, и у вас. Но допускаю, что здесь он только пересидеть хочет, а сам акт задуман в Петербурге. Хорошо бы найти парня, пока не поздно.

– Анархистами занимается охранное отделение, – словно оправдываясь, сказал Лебедев. – Тут я тебе мало чем помогу. Но одна ниточка, возможно, есть.

– Рассказывай.

– Анархисты ребята теплые, из политических они блатным больше всех нравятся…

– Это так, – согласился коллежский советник. – Родственные души, мы замечаем их иногда заедино в общих делах.

– И мы замечаем. Вот и теперь… Есть сведения, что анархисты-безмотивники договорились с самим Андосовым. Деньги им нужны, вот и трутся около. А у Андосова, сам понимаешь, их куры не клюют.

Новость была важная и неприятная. Если Грилюк и его товарищи вступили в сделку с этим человеком, жди беды.

Данила Андосов по кличке Даня Томский был необычным бандитом. У него имелась узкая специализация: он грабил чайные караваны. Зато в больших масштабах, и людей при этом не жалел. Андосовцы просто убивали и возчиков, и охрану. А также щедро платили из барышей укрывателям. Лапы гайменников тянулись из Москвы в Сибирь. На всем пути у них имелись сообщники и потатчики. Главное же достижение Томского состояло в том, что он наладил сбыт похищенного.

Как известно, чай в России больше чем просто напиток. Он любимое, после водки, баловство и отрада десятков миллионов людей. Китайцы это хорошо знают и поставляют товар на громадные суммы. Кяхтинский чай выращивается в главном центре производства Поднебесной – в Ханькоу. Затем по реке Ян-Тсе-Кианг специальными пароходами он доставляется в Шанхай. Там его перегружают уже на морские суда и перевозят в Тяндзин. В Тяндзине третья перевалка: чай на джонках по реке Байхэ перевозят в Чунджоу. И уже оттуда караванами везут в Кяхту. Из Кяхты чай сначала попадает на иркутскую таможню, а оттуда сухопутным путем следует до Томска. В Томске с давних пор сооружены огромные чайные склады, где товар зимует. Начиная с марта цибики с чаем перевозят в Нижний Новгород, на ярмарку. Там устанавливается цена на этот важнейший для населения продукт. И уже осенью раскупленный у оптовиков чай расходится по европейской части России.

Андосов в свое время был рядовым налетчиком. Попался, получил каторгу, но до места не доехал. Он бежал из Томской пересылки, самой большой тюрьмы в империи. И укрылся как раз у сторожей чайных складов. Хитрый головорез вез с собой некоторую сумму. Ее хватило до марта. С первыми караванами Андосов вернулся в Москву, а по пути изучил весь цикл поставок чая в столицы. Он завел полезные знакомства, а главное, придал делу масштаб. На складах всегда воровали, но знали меру. Все-таки товар дорогой, хозяин шкуру спустит. А вот ежели в пути украдут, то другое дело. Сторожа стали наводчиками Даньки Томского, а лихие ребята грабили караваны. Атаман набирал их из беглых, которых всегда много в Сибири. Когда он договорился с нечестными трактирщиками, цепочка приняла законченный вид.

Стоимость награбленного резко полезла вверх, счет шел уже на сотни тысяч рублей. Счет убитым – на десятки жизней. Полиция ничего не могла поделать: доносителей андосовцы резали, а помощникам платили, благо обороты позволяли. И люди выбирали деньги, а не смерть на ноже. Штаб-квартира атамана находилась где-то в Москве, здесь же пудами распродавали его товар. Тот, на котором кровь. Ни один освед сыскной полиции не хотел говорить об этом! И вот теперь к лихому человеку прибились анархисты.

– Других данных нет? – спросил Лыков.

– Нет, – вздохнул его приятель. – Знаешь же, как его берегут. Столько людей кормится вокруг Томского! Это с трудом узнали, скажи спасибо.

– А как вообще сейчас в Москве? Хитровка жива?

– Что ей сделается, – опять вздохнул Лебедев. – Там такая язва, лечи не лечи…

– Я ведь еще Марка Афанасьева помню, – ухмыльнулся Алексей Николаевич. – Ты тогда в юнкерах числился.

– Афанасьев давно отошел от дел, – пояснил Василий Иванович. – Продал «Каторгу» своему буфетчику Кулакову и уехал в деревню.

– И Ваньку Кулакова помню. Я ему раз чуть рыло не начистил, прямо возле стойки… двадцать лет назад. Вот какой был в молодости: вся шпанка меня боялась. Веришь?

– А то, – миролюбиво согласился Лебедев. – Но, видать, давно это происходило. Сейчас Кулаков не Ванька, а Иван Петрович, мануфактур-советник. На хромой козе не подъедешь. И вообще многое стало по-другому. Как мы их удержим? Иной раз страшно делается. Не сладим ведь однажды, а? Сам ты неужели об этом не думаешь? Не боишься?

– Их – это уголовных? Боюсь, Василий Иваныч. Зла все больше, служебного рвения у наших все меньше. Дожить бы до отставки – о большем не мечтаю.

– Вчера в гренадерском корпусе пулемет украли, – вдруг горячо заговорил коллежский асессор. – Представляешь: пулемет! Зачем он им? Его же в карман не положишь, на грант с собой не возьмешь. Они что, в нас из пулемета стрелять собираются?

– Ну, оружие в армии всегда воровали, – попытался успокоить приятеля Лыков. – Ничего нового в этом нет.

– Воровали, – согласился Лебедев. – В девятисотом году похитили даже две пушки, вывезли их на Кавказ, а оттуда намеревались в Персию. Хорошо успели перехватить. Но пулеметы воруют на моей памяти впервые. И ладно, если тоже для персиян, а если на нас запасают?

– В Петербурге тоже плохие ожидания. Век неудачно начался: снова стали людей убивать. Но это пока цветочки. – Лыков отодвинул пустой стакан и встал: – Не кисни. Как-нибудь вывернемся, в первый раз, что ли? Пойду к охранникам.

– До встречи, – тоже поднялся Лебедев. – Жандармы на себя не возьмут, нас притянут. Значит, увидимся на совещании у обер-полицмейстера.

Коллежский асессор оказался прав.

Алексей Николаевич вышел из дома номер три по Большому Гнездниковскому переулку, а ему требовалось в дом номер пять. Здесь, в шаге от сыскной полиции, помещалось охранное отделение. Обшарпанное двухэтажное здание было выкрашено в унылый зеленый цвет. Лыков вошел и оказался в большой прихожей с низким потолком. Из нее веером расходилось пять плотно закрытых дверей. В углу тянулась наверх диковинная винтовая лестница, из-под которой вел в глубь здания темный узкий коридор. Электричество в отделении явно экономили…

К посетителю подошел служитель в статском и спросил о цели визита.

– Передайте наверх: Лыков из Департамента полиции, к Василию Васильевичу.

Тот сразу вытянулся:

– Так точно-с, вас ждут-с! Позвольте проводить?

– Не надо, дорогу знаю.

Подполковник Василий Васильевич Ратко был начальником Московского отделения по охранению общественной безопасности и порядка. Лыков встречался с ним по службе, и он произвел на сыщика благоприятное впечатление.

Гость поднялся на второй этаж. Он разительно отличался от первого: чистые просторные комнаты, много света, добротная мебель. В комнатах сидели над бумагами чиновники, стучали пишущие машины, курьеры юрко сновали от стола к столу. Пройдя насквозь общий зал, картотеку и приемную, Лыков назвался секретарю и вошел в огромный кабинет. Когда-то здесь сидел сам Зубатов, и от него остались уютная обстановка и портреты на стенах.

– Приветствую, Василий Васильевич. Говорят, у вас тут пулемет украли?

– А вы откуда знаете, Алексей Николаевич? – удивился хозяин, пожимая гостю руку.

– Зашел к соседям, они и сообщили.

– Ай-ай, нехорошо, – скривился подполковник. – Надо было начинать с обер-полицмейстера. Он вас уже обыскался. Мне только что телефонировал: где чиновник особых поручений из столицы? Нервничает.

– Виноват. Решил попозже, когда народ схлынет. У большого начальства всегда утром давка.

Ратко тотчас повел Лыкова в приемную, но они опоздали: Трепов уже уходил. Коллежский советник представился начальству прямо на лестнице. Обер-полицмейстер сказал:

– Встречаемся у меня через три четверти часа. Известите Лебедева, пусть тоже будет.

Жандарм и сыщик вернулись обратно в кабинет. Ратко продолжил начатый разговор:

– Да, происшествие чрезвычайное. Из арсенала Шестого Таврического полка утащили пулемет! Прямо из Александровских казарм.

– Не такое уж и чрезвычайное, – утешил подполковника сыщик. – В Ораниенбаумской офицерской стрелковой школе то же самое случилось. Унесли пулемет Максима и десять коробок с патронами.

Ратко обрадовался:

– Значит, мы такие не одни?

– Не одни. В Тифлисе два сперли, правда, быстро нашли. Это теперь модное поветрие. Но я к вам по другому делу, Василий Васильевич. Меня интересуют анархисты. У вас ими занимается ротмистр Ионов, я правильно помню?

Жандарм усмехнулся:

– Занимается – это сильно сказано. Нельзя заниматься теми, кого не существует.

– Анархизм в России не существует?

– За Россию не скажу, а у нас в Москве такой дряни нет.

– А подробнее, Василий Васильевич?

– Подробнее пояснит Ионов, но суть будет та же.

– Тогда возьмите его с собой на совещание к обер-полицмейстеру, сэкономим время.

В итоге в кабинете у Трепова собралось вместе с хозяином пять человек. Лыков сделал доклад о происшествии в столице. Следы его ведут в Москву, надо найти анархиста Грилюка. Который, возможно, снюхался с бандитами. Что об этом имеет сказать охранное отделение?

Слово, минуя начальника, сразу взял ротмистр:

– Мы получили сведения о Грилюке от наших коллег из Петербурга. Они почему-то пребывают в уверенности, что тот вошел в сношения с местными анархистами. Но таковых в городе просто нет. Поэтому найти вашего беглеца будет нелегко.

– У нас нет этих страшных бомбистов? – заинтересовался Трепов. – Очень хорошо! Хоть чего-то у нас нет дурного. Но вы уверены, ротмистр?

– Совершенно, ваше превосходительство.

– А почему так?

Ионов многозначительно хмыкнул и начал длинный монолог:

– Анархисты – настоящий бич Запада. Вдумайтесь в список их преступлений. В Америке они убили двух президентов: Гарфилда и Маккинли. Во Франции президента Карно. В Испании премьер-министра Кановаса. А еще короля Италии Умберто, австрийскую императрицу Елизавету, устроили взрыв во французском парламенте… Зловещий Франсуа Равашоль швырял бомбы в парижские кафе, перебив множество невинных людей. Вот анархисты и стали на слуху. Но в России, слава богу, эта язва пока слаба. Если и есть где шевеление, то по окраинам: Белосток, Одесса, Нежин. Отчаянные люди собираются в группы. В основном это эсеры, которые разочаровались в политике своего ЦК и хотят больше крови. Почти все известные на сегодня анархисты – евреи, еще кавказцы как горячая народность; русских мало.

– Позвольте, а как же Кропоткин с Бакуниным? – удивился обер-полицмейстер. – Знатные фамилии, Кропоткин даже князь. И у них нет последователей из великороссов?

– Пока что нет, – продолжил объяснение жандарм. – Доберутся до центральных губерний, тогда и появятся; это вопрос времени. Сейчас же там в основном евреи. Есть, так сказать, классические последователи. Эти сидят в Женеве и издают газету «Хлеб и воля». Их так и называют – хлебовольцы. Два года назад они напали на наше посольство в Швейцарии и оторвали с ворот двуглавого орла…

– Зачем? – опешил Трепов.

– Из протеста, – лаконично пояснил Ионов. – Содрали и утащили с собой, дураки… Но хлебовольцы за избирательный террор и горячим головам не нравятся. Любители крови соорганизовались в партию «Черное знамя», но только-только, буквально весной. Пока никак себя не проявили. Есть еще группа «Борьба» в Белостоке и «махаевцы» в Одессе. Будто бы в Петербурге готовится учреждение группы «Смерть за смерть». Но пока разговоры, дела нет.

– А безмотивники? – спросил коллежский советник.

Ионов состроил гримасу:

– Самые опасные. Согласно их морали, дозволено бросить бомбу в ресторан или театр, поскольку-де они созданы для увеселения эксплуататоров и простые рабочие там не бывают. А прохожего любого можно застрелить, если на нем белые перчатки.

Обер-полицмейстер выругался.

– Есть безмотивники у вас в разработке? – продолжил расспросы Лыков.

– Нет в силу их отсутствия. В Белостоке был случай: швырнули заряд в вагон первого класса, на том основании, что я сейчас упомянул. По счастью, промахнулись, но вагон сошел с рельсов, были раненые. А в Москве и во всем Центральном районе безмотивников пока нет.

Ратко счел нужным пояснить столичному гостю:

– Московское охранное отделение занимается не только Москвой. На нас вся округа: Московская, Владимирская, Калужская, Костромская, Нижегородская, Ярославская, Тульская, Смоленская, Рязанская и Орловская губернии. Никого не упустил?

– Тверская еще, – дополнил начальника Ионов.

– Черт, всегда их забываю…

Все помолчали, обдумывая услышанное.

– Что же, у нас нет ни одного анархиста? – недоверчиво переспросил Трепов.

– Пять-шесть человек так себя называют, – ответил Ионов. – Читают «Хлеб и волю», переписываются с ее редактором Гогелия. Есть один господин, стоящий особняком, – некто Новомирский. Приехал из Одессы. Это тот самый, который призывал анархистов идти с агитацией в уголовную среду…

– Уже теплее, – вставил Лыков.

– «Разбойники – единственные подлинные революционеры в России», – подхватил начальник сыскной полиции. Поймал удивленный взгляд генерала и пояснил: – Это цитата из Нечаева, того душегуба, который написал «Катехизис революционера».

Тут блеснул цитатой и ротмистр Ионов:

– «Невозможно угадать, где кончается товарищ анархист и где начинается бандит». Это, ваше превосходительство, уже социал-демократ Плеханов.

– А что Новомирский делает у нас в Москве? – насторожился Трепов, пропустив цитаты мимо ушей. – Вы приглядываете за ним?

– Глаз не сводим, – успокоили шефа жандармы. – Пока одессит ведет рассеянный образ жизни. Похоже, он там, на берегу моря, нашкодил, а у нас прячется.

– Откуда информация, что Грилюк примкнул к банде Андосова? – обратился генерал к Лебедеву. Тот покосился на Лыкова. Питерец прошептал: «Информация значит сведения».

– Виноват, ваше превосходительство, – поправился коллежский асессор. – Осведомитель по кличке Пан сообщил. Он старший официант в одном из трактиров, что покупают у Андосова ворованный чай. Близкий к хозяину человек.

– И что именно сказал ваш Пан?

– Всего несколько фраз, ваше превосходительство. Приехал-де из Петербурга анархист договариваться с атаманом о займе. Деньги им нужны. Как совершат экспроприацию, вернут с процентами.

– Почему вы думаете, что это именно Грилюк? – раздраженно спросил обер-полицмейстер.

– Анархист кашляет кровью.

Трепов повернулся к питерцу:

– Коллежский советник! Зачем, по-вашему, чахоточному анархисту понадобились деньги?

Тот предположил:

– Готовит тот самый экс. Дело затратное: оружие, явки, людей собрать, то да се…

– Экс у меня в Москве… – задумчиво пробурчал Трепов. Потом вдруг взъярился: – Экс! У меня! В Москве! Да я им!!!

Подчиненные генерала притихли. Лыков сидел и наблюдал. Он не любил род Треповых. Четыре брата делали карьеру. Сыновья знаменитого Федора Федоровича Трепова, первого градоначальника Петербурга, известного своими нечестными приемами и загадочным состоянием, упрямо лезли наверх. Возглавлял их Федор Федорович-младший, генерал-лейтенант, которого только что с должности Киевского губернатора передвинули в Сенат. Сыщик встречался с ним в Киеве, и у них вышла ссора. Второй по возрасту был Дмитрий, генерал-майор и московский обер-полицмейстер. Красивый, осанистый и на вид весьма решительный, он тоже имел репутацию интригана. Третий брат Александр, по слухам, был самым приличным из семейки. Зато и карьера его не задалась: застрял в Канцелярии Государственного совета, который год камергер и не более того. И наконец, самый младший, Владимир, занимал должность Таврического губернатора. Ишь, расплодились…

– Лебедев!

– Слушаю, ваше превосходительство, – коллежский асессор вскочил и замер.

– В два дня арестовать трактирщика и всех, кто еще у вас на подозрении в связях с Андосовым.

– Но…

– Не перебивать!

– Виноват.

– Взять также и этого… из Одессы который приехал.

– Новомирского?

– Да.

– Его-то за что, ваше превосходительство? – поразился Лебедев.

Обер-полицмейстер отчеканил:

– Вот когда государь доверит вам целый город – если, конечно, вы удостоитесь такого доверия, – тогда и поймете. На моей ответственности Москва! Понимаете? Вторая столица. Как же я могу допустить, чтобы террористы и прочая шваль гуляли на воле? А вдруг они мне город взорвут?

Лебедев не решился более возражать.

– Ратко!

Подполковник тоже вскочил.

– Вы ловите этого чахоточного анархиста. Дело Филиппова на контроле у государя. Понимаете, что это значит?

– Понимаю, ваше превосходительство.

– Всех поставить на дыбы. Кто отыщет, тому награда.

– Слушаюсь!

– Лыков!

Коллежский советник вежливо склонил голову, но подниматься не стал: много чести.

– Какая еще помощь нужна вам в дознании?

– Данных вами приказаний вполне достаточно. Московские розыскники – люди опытные, справятся. Но не слишком ли вы торопитесь с арестом? Возьмем мелочь, а крупную рыбу спугнем.

Трепов хотел и питерцу пояснить насчет доверия государя, но передумал. А просто скомандовал подчиненным:

– Выполняйте.

Офицеры и чиновники гурьбой высыпали во двор и остановились в нерешительности. Лебедев первый пришел в себя:

– Да… Пойдемте ко мне, согласуем наши действия.

Дальнейший разговор проходил в кабинете начальника сыскной полиции. Начал его Лыков залихватским тоном:

– А ну сыпь на стол у кого что есть.

– В каком смысле? – удивились москвичи.

– Я не вчера родился, понимаю. Никогда начальству всего не доносят. Тем более такому, как ваш… генерал. Что вы утаили?

Ратко бросил быстрый взгляд на Лебедева. Тот ответил:

– Говори. Ему можно.

Начальник охранного отделения скомандовал своему подчиненному:

– Валяйте!

Ионов зачем-то оглянулся на закрытую дверь, потом сказал:

– По данным наружного наблюдения, к одесситу в номер дважды заходил молодой человек. Роста среднего, в руках держит носовой платок. Кашляет в него.

– Грилюк? – обрадовался питерец.

– Он самый.

– Проследили?

– В первый раз да, ваш студент привел филера в гостиницу Носовича. А вот во второй вышла осечка. То ли заметил слежку, то ли привычка у него менять адреса…

– Потеряли? Где?

Ионов брезгливо сморщился:

– После встречи с Новомирским студент пошел на Хитровку. И не абы куда, а в Вагончик.

Лыкова тоже передернуло. Вагончиком назывался одноэтажный флигель во дворе дома Румянцева, того самого, в котором квартируют кабаки-притоны «Сибирь» и «Пересыльный». Они, конечно, лучше «Каторги», в которой столуются лишь громилы первого разряда. «Сибирь» – место сбора воров и скупщиков, а «Пересыльный» любят бездомные и бродяги. Вагончик представлял собой публичный дом, но особенный. Там взыскательной публике предлагали десятилетних проституток, еще детей. А за особую плату и вовсе малолетних. Даже циничная Хитровка, знакомая со всеми кругами ада, относилась к этому неодобрительно. Но раз люди платят деньги, имеют право…

– Там вы и упустили Грилюка? – догадался коллежский советник.

– Да, – подтвердил жандарм. – Он задержался надолго. Сами понимаете, в таком месте наблюдение установить невозможно. Придут и в шею выгонят, а могут и зарезать сгоряча.

– Понятно. В номера Носовича он не вернулся, правильно?

– Увы.

– Других интересных новостей нет? Ваши анархисты, что под наблюдением, действительно только газеты женевские читают? Они не могут нас подвести к Яше Бешеному?

– Нет, с ними питерский гость не общается.

Лыков обратился к главному московскому сыщику:

– Ну а ты, Василий Иванович, чем порадуешь?

Тот ответил без запинки:

– Есть извозчик, очень для нас интересный.

– Извозчик? – удивился Лыков.

– Да. Не простой, а из заведения Ивана Лапина.

Коллежский советник крякнул. Извозопромышленник Лапин двадцать лет катал по Москве убийц и налетчиков. Если фартовым требовались блатноги, чтобы вывезти награбленную добычу или спрятать труп, они обращались к нему. Все служившие у Лапина возницы были не в ладах с законом.

– А почему именно он? Там в Пятом проезде их полтора десятка, и все сволочь на сволочи.

В Пятом проезде Марьиной Рощи и располагалось заведение Лапина.

– Парень проболтался, – пояснил Василий Иванович. – Гордость его распирала, вот и ляпнул по пьяни, что возит самого Андосова.

Все сразу зашумели, прося подробностей. Сыщик рассказал, что знал. Есть некий Пашка Ремешок, ловкий малый. Управляется с лошадьми лучше всех, по крайней мере из «черных» извозчиков. Его заказывают только наиболее удачливые гайменники, поскольку Пашка стоит дорого. И вот в последнее время парня выбрал Томский.

– Взять его и расколоть! – предложил Ратко.

Начальник сыскного отделения лишь покачал головой:

– Пробовали уже. Ничего, гаденыш, не боится. Знает, что улик против него нет, а фартовые не выдадут.

– Надо поймать его на гранте, – подкинул идею Лыков.

– А как? – вздернул бородку Лебедев. – Следить за ним каждую ночь? Глупо, он заметит.

– Пашка ведь не одного только Андосова возит, – начал размышлять питерец. – Тот хоть и важный клиент, но не единственный.

– Так, и что дальше?

– Ты говорил, что Пашку уже пытались прижать. На чем?

– На грабежах. Он доставлял пьяненьких гостей в «Чепуху», а там их раздевали.

«Чепухой» назывался хитрый ресторан за Крестовской заставой. Место глухое и небезопасное, населенное полууголовным элементом. Заведение работало до утра. Когда городские злачные места закрывались, те, кто не догулял, ехали в «Чепуху». И попадали в ловушку. Официанты доводили гостей почти до потери сознания и выпроваживали на улицу. А там уже поджидали громилы. Человека обирали догола, а могли и убить. Нет-нет, да и находили посетителей «Чепухи» в лесу без признаков жизни.

Власти не раз хотели прикрыть трактир, но доказать участие прислуги не могли. Ну напился человек. За всеми пьяницами не уследишь, это его голова в конце концов, он сам выбирает, куда идти. Закон нигде не нарушен. «Черные» извозчики состояли в доле и охотно подыскивали клиентов.

– Не сумели доказать, что Пашка – соучастник? – уточнил Лыков.

– Свидетели заявляли неуверенно. А Пашка отвечал: что я? Он сам, мол, велел отвезти его в это место и ногами топал! Я и отвез. Зачем нажрался как свинья?

– Понятно. Господа! Предлагаю сделать так. Мы подведем к Ремешку своего человека. Купец, при деньгах, невеликого ума. Впал в кураж, загулял и потерял осторожность. Рядовой случай, никто и не удивится. А купчика этого безмозглого сыграю я.

Так Лыков вступил в противоречие сам с собой. Только сказал, что в полковничьем чине по притонам не ходят, и тут же напросился на роль приманки. Причем задачка была опасная.

Жандармы стали возражать. Чиновник из Петербурга, выполняет личное поручение министра. Вдруг ему за Крестовской заставой дыру в боку провертят? Отвечай потом. Но Василий Иванович сразу же идею приятеля одобрил. И заявил охранникам:

– Я Лыкова знаю не один год. Он человек для такой засады самый подходящий. Нездешний, лицо не примелькалось. Опытный, в переделках бывал, какие нам с вами и не снились. Начинаем готовить операцию.

Но тут офицеры выдвинули новые возражения. Предположим, возьмет Лыков при помощи сыскных пару налетчиков в тот момент, когда они соберутся пошарить в его карманах. И что дальше? Пашка Ремешок опять отвертится. Он лишь извозчик, доставил гуляку в заведение – за что его арестовывать? А если даже и докажут причастность к грабежу, парень получит год тюрьмы. Отсидит и опять наймется к Лапину. Тот проверенного, заслуженного человека возьмет… Чем же тогда пугать Пашку, чтобы он сдал самого Андосова? Годом тюрьмы?

Лебедев выразительно посмотрел на питерского гостя: ну, что скажешь? Тот обстоятельно ответил:

– Такое было, и не раз. Все отлажено. Главное – подвести под каторгу непосредственных исполнителей налета, гайменников. И тут, конечно, для меня возникают риски. Чем больше ребята накрутят, тем больше им срок. Покушение на убийство лучше всего…

Его собеседники поежились, но сыщик продолжил как ни в чем не бывало:

– Когда деяния бандитов потянут на каторжные работы, начнем с ними торговаться. Пусть выдадут Пашку, и мы смягчим обвинение. А ему, как пособнику, вдуем по сто двадцать первой статье Уложения каторгу на тот же срок. Вот тогда он по-другому запоет.

– Получается, чтобы прижать Пашку, нам надо, чтобы гайменники тебя почти что убили, – констатировал коллежский асессор.

Лыков ответил:

– В первый раз, что ли? И потом, сколько их подойдет? Двое-трое, не больше. Я буду наготове, а они нет. Шансов у ребят немного. Ну а ты подумай, кто и как будет мне помогать.

– В полицейском резерве есть поручик Белоконь. Он чемпион по французскому боксу савату и японской борьбе джиу-джицу. Белоконь может сидеть около тебя в зале, наготове. Извозчик, что его привезет, тоже будет из наших, – стал рассуждать Лебедев. – Вот вас уже трое.

– Может, им вдвоем приехать? – предложил ротмистр Ионов. – Так безопаснее.

– Нет, к двоим бандиты не подойдут, – возразил Лыков. – Я буду один, чтобы соблазнительней. Василий Иванович, зови поручика.

Пришел молодой крепкий офицер, подвижный, как ртуть. Лебедев объяснил ему задумку. Белоконь оглядел питерца и спросил с легкой иронией:

– Господин коллежский советник, а вам сколько лет?

– Сорок шесть, а что?

– Да так. Вы, главное, секунд тридцать продержитесь. Просите пощады, ползайте в ногах. Словом, тяните время, пока я не подбегу.

Лыков хмыкнул, взял поручика левой рукой за ремень и посадил на правую ладонь. Потом вытянул ее перед собой на уровне груди. Белоконь качнулся, но удержался. Жандармы опешили, а Василий Иванович загоготал. Через полминуты Алексей Николаевич наклонил ладонь. Поручик ловко спрыгнул, одернул мундир и сказал:

– Впечатлен, примите мои извинения!

Потом повернулся к Лебедеву и заявил:

– Годится!

Началась подготовка к рискованной операции. Никто не мог дать гарантии, что громилы станут слушать мольбы своей жертвы, а не приткнут ее сразу же, без разговоров. Охранники предложили Лыкову поддеть под сюртук панцирь. Но он отказался:

– Его видать, мы только все испортим. Или Пашка ощупает незаметно, или официанты заподозрят. Нет, пойду так.

Вечером следующего дня, загримированный купцом, Алексей Николаевич плотно засел в «Билло» на Большой Лубянке. Потом перешел в «Золотой якорь» на Ивановской, где изрядно «нализался». Стрюк махал толстым бумажником и привлек внимание Пашки. Они быстро сговорились, и Ремешок прилип к пьянице как банный лист. А тот продолжал куролесить и надираться. Уже в полувменяемом состоянии велел отвезти себя в «Чепуху», из которой благополучно вышел поутру. Никто на Лыкова не напал, только половые обсчитали на семь целковых.

На следующий день «купец» опять пошел в загул, только начал со «Славянского базара». Закончил он там же, за Крестовской заставой, и также без дурных последствий. Громилы были осторожны и на новое лицо нападать не спешили.

Тем временем одна за другой пришли две телеграммы от поручика Олтаржевского. Сначала из Териоки, короткая: «ВАЛУН НАШЕЛ ЧУДЕСА ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ». Вторая из Риги: «ДИРЕКТОР ЗАВОДА ВЫЕХАЛ ГЕРМАНИЮ НАСОВСЕМ ДЕНЬ СМЕРТИ ФИЛИППОВА ОСНАСТКА ОПЫТНОГО ЦЕХА РАСПРОДАНА РАБОЧИЕ УВОЛЕНЫ СВЕДЕНИЯ ОПЫТАХ УЧЕНОГО ПОЛУЧИТЬ НЕВОЗМОЖНО». Лыков ответил: «ВЫЕЗЖАЙТЕ МОСКВУ». Он хотел испытать поляка в горячем деле.

Еще два дня ушли у сыщика на то, чтобы примелькаться в «Чепухе». За это время он извел полторы сотни своих денег и чуть не погубил печень. Но ощущение, что скоро его возьмут на грант, крепло. Алексей Николаевич подружился с услужливым Пашкой Ремешком и давал ему щедро на чай. Велел как-нибудь покатать «по всяким разным местам, ну ты понимаешь…». Время шло, но ничего не происходило. Обер-полицмейстер бесился и требовал заковать в железо хоть кого-нибудь. Лыков с Лебедевым успокаивали нервного генерала, что так и должно быть: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Заодно Василий Иванович убедил начальство оставить пока Новомирского на свободе. Предъявить ему нечего, лучше последить.

Наконец, на пятую ночь на Лыкова напали. Пашка в этот раз был особенно предупредителен. Он привез седока в притон уже в третьем часу. «Купец» спал на ходу, но капризно требовал мадеры.

«Чепуха» представляла собой одноэтажный деревянный дом со службами, одиноко стоящий на краю леса. До ближайших выселков было полверсты: очень удобно для налета. В зале посетителей почти не осталось. За соседним столиком молодой щеголеватый офицерик обольщал какую-то паву. Видать, дело у него не клеилось: которую ночь поит-кормит, а она все нос воротит… И еще три мрачных типа пристроились у выхода. Эти пили чай с ромом и закусывали холодцом. Несколько залетных гуляк пришли и ушли, а Лыков все налегал на мадеру. Наконец он икнул и потребовал счет. Долго проверял его, бранился, а в итоге заплатил больше, чем было написано. И нетвердой походкой направился к выходу.

Глядя на него, мрачные типы тоже заторопились. Новость была из плохих: Лыков надеялся, что потрошить его будут вдвоем. Три много, один успеет ударить финкой. Главное – не пустить никого за спину.

Сыщику в очередной раз повезло. Пошатываясь, он вышел на воздух, сел к Пашке Ремешку и скомандовал:

– Трогай, Павлуша!

Рядом стоял второй экипаж, на котором приехал офицер. Возница – старший филер Рукосуев – проводил «купца» взглядом и подобрал поводья. Это означало: за тобой идут!

Три головореза выскочили из-за бани, и хотя Лыков ждал их, все равно стало страшно. Один схватил лошадь под уздцы, а двое сразу полезли в коляску.

– Эй, вы чего? – воскликнул извозчик ненатуральным голосом. Его обматерили и отодвинули в сторону. В грудь пассажиру уткнулись ножи.

– Бумажник где, сука? – хрипло спросил старший, весь в прыщах.

Такая диспозиция не устраивала сыщика. Двух-то он прибьет, но останутся еще двое, считая Пашку. Надо одним махом, пока это неожиданно. И он забубнил, будто не разобрал спьяну:

– Закурить? Щас, чай не жалко…

Не обращая внимания на клинки, он неловко выбрался из пролетки и начал неспешно шарить по карманам.

– Щас, щас… Где-то тута…

Бандиты смотрели на него с недоумением: глупый штымп ничего не соображал и потому не пугался. Наконец двое тоже спустились к нему, и третий подтянулся. Они встали напротив, а кучер притих сзади, держа вожжи. Пора!

Алексей Николаевич ударил с обеих рук без замаха, снизу вверх, словно отвесил обычные оплеухи. Но сила их была такова, что правый и левый бандиты полетели с ног долой. Они врезались в третьего, и все оказались на земле. Закричали от боли и неожиданности, завозились друг под другом – куча мала. Тут Пашка со спины ударил Лыкова кистенем. Но сыщик уже почувствовал опасность и начал поворачиваться. Кистень скользнул по голове и лишь набил хорошую шишку. Коллежский советник перехватил руку негодяя, сгреб его в охапку и с силой бросил на гайменников сверху. Тут из-за бани выскочили Белоконь с Рукосуевым и закричали:

– Руки вверх, стреляем!

Но бандиты никак не могли подняться. Ремешок всей массой упал на них и, как потом оказалось, своей тушей сломал прыщавому ключицу. Пока сыщики их подняли и заковали, те едва сумели опомниться.

Поручик повернулся к начальству и спросил:

– Как вы, Алексей Николаевич? Целы?

Лыков был жив и здоров, не считая шишки на голове. Но кто считает такие мелочи? И он ответил:

– Порядок. Рукосуев, давай сигнал.

Старший филер вынул из кармана свисток и начал наяривать. От опушки леса отозвалась засада: прибежали пять сыскных агентов. Вскоре гайменников загрузили в пролетки. Поручик Белоконь стоял и расстраивался: ни французский бокс, ни джиу-джицу не понадобились, командированный полковник справился один.

Успех был полный. Особенно радовало то, что «черный» извозчик лично участвовал в ограблении. Его кистень отложили отдельно, на предмет изучения. В последний год двое или трое посетителей «Чепухи» получили такой штукой по голове. Если их разыскать и сделать очную ставку, список Пашкиных подвигов можно расширить. Но у сыщиков появилась другая идея.

Лыков с Лебедевым устроили извозчику первый допрос. Прибывший вечером Олтаржевский сидел рядом и молчал, учился. Коллежский советник время от времени пробовал свой затылок, и тон его поэтому был весьма жестким.

– Вот что, назём. Долго ты ходил по краю и теперь свалился. Каторга считай что в кармане. Но…

Сыщик замолчал. Пашка начал нервно елозить по скамье, потом не выдержал:

– Ваше высокоблагородие! Позвольте, я вам сапоги оближу, токмо обиды на меня не держите! Если б я знал, на кого руку подымаю…

Василий Иванович тут же подыграл питерцу:

– А что, теперь знаешь?

– Ну, большой человек, из сыскной…

– Это полковник Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции. А ты его кистенем по затылку. Все, Пашка, теперь тебе амба.

У бандита глаза вылезли на лоб:

– Из полицейского департамента? Который в Петербурге?

– Ага. Прощайся теперь со свободой навек.

– Как навек?! Статьи такой нету, чтобы меня навек. Подумаешь, махнул слегка. Виноват. Но шишка та заживет. А я, чем могу, услужу их высокоблагородию. Что сказать надо? Все скажу. Как на исповеди, пра. Этих охломонов я в первый раз вижу, но много знаю про другое…

Скользкий парень, бывалый и неглупый, надеялся отвертеться. Но сыщики давили на него с двух сторон.

– Каторга тебе будет особая, – недобро ощерился Лыков. – Она ведь разная бывает, даже на Сахалине. Можно на теплом юге, в Корсаковском посту притыриться. А можно на Оноре лес валить, дорогу строить.

Газеты не раз писали об ужасах строительства сквозной дороги через Сахалин, где каторжники мерли как мухи.

– Но Онор ерунда, Онор еще не край. Край в Дуйской тюрьме. Туда собирают отребья со всей России, с бессрочными сроками. Этим терять нечего. Людоеды еще там сидят, которые в бегах товарища съели…

Извозчик начал сдавать. А Лебедев добавил ему страху:

– В ту тюрьму полагается дать некоторое количество простых бедолаг с небольшими сроками. Ну, как у тебя будет – восемь лет.

Ремешок всхлипнул и сжал зубы.

– …Обслуга. Парашу вынести, дров наколоть. Звери, которые по тридцать человек зарезали, они ведь сами за собой парашу выносить не станут. Тебе поручат. А еще у них там наклонности сам понимаешь какие. Женщин нет. Ну и… Кто с малым сроком придет, вот как ты, у них там заместо баб.

– Ваше высокоблагородие!

– Молчать!!! – рявкнул Лыков. – Молчать и слушать! Твой номер последний. Или сделаешь, как мы скажем, или мы тебе жизнь сломаем. Понял? От нас зависит, где тебе каторгу отбывать и с кем. Можно двадцать лет получить и выйти через шесть на поселение, а через десять уехать домой. По амнистиям, если начальство будет довольно. А можно за полгода издохнуть, и все по закону. Оттуда не докричишься. Мертвый остров. Я знаю, что говорю: был там начальником округа. Отправили туда на полгода за то, что такого, как ты, в окошко выкинул.

– Итак, – веско, с ледяной интонацией подхватил Лебедев. – Жизнь каторжника зависит от того, что ему укажут в статейном списке. Пишет судья, но под нашу диктовку. Нарисует там, что особо беспокойный и не подлежит исправлению, и очутишься в Дуйской тюрьме. Оттуда живыми не выходят.

Опытный преступник, тем более обратник, рассмеялся бы сыщикам в лицо. Но Ремешок принял все за чистую монету. Он упал на колени и закричал:

– Ваши высокоблагородия! Не губите! Что я должен сделать, чтобы вину свою искупить? И за шишку, и за все-все.

– Расскажи, где нам найти Андосова, – будничным тоном приказал начальник сыскной полиции.

Пашка побелел:

– Нет… Нет, только не про это. Спросите про другое. Данила Лукич меня казнит!

– Смотря как сделать, – подсел сбоку Лыков.

– А как можно? – шепотом спросил бандит.

– По-умному, как же еще. Ты получишь за налет год тюрьмы…

– Ух ты, год всего?

– Говорю: все в наших руках. Скажем, что никого ты кистенем не бил, а только попуститель.

– И так можно? – не поверил Ремешок.

– Можно, – отрезал коллежский советник. – Но не за спасибо.

– Понятно…

– Не до конца, видать. Слушай в оба уха, твоя судьба на кону.

– Я всей душой, ваше высокоблагородие! Молодой еще, неохота на Сахалине помирать.

– Будешь умным – не помрешь, – Лебедев фамильярно ткнул парня кулаком в бок. – Только делай, как мы скажем, и останешься в прибытке. А на каторгу пусть дураки идут. Значит, так. Сдашь нам Томского, а мы к нему подведем Ваню Лощенова. Ваня будто бы его и опознает, а ты в стороне.

Налетчик Лощенов был недруг удачливого грабителя караванов. Андосов отобрал у маза все грачевские трактиры, заставив хозяев иметь дело с ним. Раньше этот промысел держал Ваня, поставляя в Грачевку «чай с рогожских плантаций», фальсификат, который фабриковали в Рогожской слободе. Дешевый настоящий продукт от Томского вытеснил подделку и оставил налетчика без дохода. Лощенов поклялся отомстить.

– А точно не обманете, ваше высокоблагородие? – усомнился извозчик. – Вдруг Данила Лукич смекнет?

– Смекнет – зарежет. А ты мне живой нужен, – возразил Лебедев.

– Пошто?

– А сам не понял? Будешь мне рассказывать по секрету, что у вас делается.

– У кого у нас?

– В извозопромышленном заведении Лапина. Кого возите из блатных, что народ поговаривает. Когда и где грант готовится.

– Э-э…

– А я тебе за это деньги стану платить. Или лучше на Сахалин, в Дуйскую тюрьму?

Пашка вздохнул:

– Ох, пропала моя голова…

– Я знаю людей, пожилых и солидных, которые так много лет поступают. И в ус не дуют. Кто с полицией дружит, дольше живет. Ну, говори, где нам Томского искать?

– Завтра в полночь он явится в трактир «Волна», – сказал Ремешок.

– Который на Угольной площади? – уточнил Василий Иванович.

– Он.

Лебедев пояснил питерцу:

– Знатный притон.

Повернулся к только что завербованному осведу:

– Продолжай, Павел. Что там у атамана за дела?

– Будет белужий камень торговать.

– Белужий камень? – удивились сыщики. – Зачем он ему?

– Данила Лукич верит в его лечебную силу.

– А кто продает?

– Барыга приезжий. С куриное яйцо камень! Вот Томский и соблазнился. Он мне сказал: давно-де такой ищу, наконец отыскался. За ценой не постою!

Белужьим камнем называли продукт болезни осетровых рыб, состоявший из известковых отложений. Такие камни изредка находили в почках белуг. В народе их считали амулетами, предохраняющими от сглаза и хворей. Цена одного камня могла доходить до нескольких сотен рублей.

– Вот и хорошо, – хлопнул извозчика по плечу Лыков. – Ты с нами по-честному, и мы с тобой по-честному. Вот, смотри. Видишь протокол? Тут сказано, что ты участвовал в вооруженном нападении и ударил полицейского чиновника – меня то есть – кистенем по голове.

– Ваше…

– Гляди, рву у тебя на глазах.

Коллежский советник демонстративно порвал бумагу и выбросил в корзину.

– Считай, что каторги на тебе уже нет. Понял?

– Ага. Вот ведь какие хорошие сыщики бывают, а про вас столько дурного рассказывают…

– Тюрьмы не избежать – это тебе за мою шишку, понял?

– Так точно. Ну, тюрьма, значит, тюрьма.

– И там есть возможность деньжат подзаработать. Господин Лебедев тебя научит. Выйдешь на свободу через год и при капиталах, поступишь обратно в извозчики. А потом и свое заведение откроешь. Полиция поможет тебе патент получить.

– Чудеса вы какие рассказываете, – растрогался Ремешок.

– Вот еще что скажи, Павел, – Алексей Николаевич говорил теперь совсем доверительно, как со своим. – Ты возле Андосова не видел одного студента? Он кашляет, харкает кровью.

– Анархист который? – как о чем-то само собой разумеющемся спросил извозчик.

– Да. Яков Грилюк его кличут.

– Видал. Он у Данилы Лукича две тыщи занял.

– Зачем? На анархию?

– Ага. Пулемет купить.

– Пулемет? – ахнули сыщики. – Тот, что из Таврического полка украли?

– Какой же еще? Не каждый день такие штуки воруют.

– Но зачем Грилюку пулемет? – спросил коллежский советник у коллежского асессора. Но тот лишь пожал плечами: черт поймет этих анархистов. Новость была неприятная – у злодеев в руках оказалось опасное оружие. Впрочем, теперь полиции известно, где его искать…

– По какому адресу живет анархист? – спросил Лыков.

– Не знаю, – открестился Пашка. – Я его всего два раза возил, вместе с атаманом.

– Куда?

– В Ходынский лагерь, к Малой Всехсвятской роще, где стрелковый вал.

– Что за новость? Для чего они туда ездили?

– Анархист учился там из пулемета стрелять. Сам фельдфебель обучал!

Василий Иванович схватился за голову:

– Бог ты мой, это же позор! Там стрельбище Екатеринославского полка. Лучший полк во всем корпусе, и вот до чего докатился…

В Москве не было войск гвардии, зато стоял отборный гренадерский корпус. Лейб-гренадерский Екатеринославский Императора Александра Третьего полк был настолько хорош, что ничем гвардии не уступал. Лучшие фамилии направляли туда своих сыновей. Два батальона екатеринославцев даже квартировали в Кремле, и лишь третий – в казармах на Тверском бульваре. Летом дивизия уходила в лагеря, на бескрайнее Ходынское поле.

– Великий князь мне голову оторвет, когда узнает, – пробормотал коллежский асессор.

– Ты-то тут при чем? – удивился Лыков. – Пусть полковому командиру отрывает.

– А достанется мне – за то, что сообщил дурную весть.

Алексей Николаевич осерчал. Ведь не просто так на полковом стрельбище учили постороннего армии человека. И чему учили! Пока владеть новым многозарядным оружием умели немногие. Это избранные унтер-офицеры образцовых полков, а также пулеметные команды частей, что стояли на западной границе. Но в лучшем из московских полков решили заработать на стороне. Надо срочно известить об этом обер-полицмейстера.

Извозчика посадили покамест во Втором участке Тверской части. Сыщики подредактируют его показания, и парня переведут в Бутырку. Выйдет он оттуда через год законченным агентом внутреннего осведомления. Поступит обратно в извозопромышленное заведение Лапина как заслуженный человек, который отбыл срок, но никого не выдал… А Лыков с Лебедевым отправились к генерал-майору Трепову.

Узнав, что анархист завладел пулеметом и даже обучился стрелять из него, тот впал в ярость. Покрылся красными пятнами, топал ногами, но кое-как отошел. По счастью, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович уехал в Петербург. Ожидался он через неделю. Время ликвидировать опасность у полиции было.

– Что намерены делать? – спросил генерал у начальника сыскной.

– Взять Андосова и через него выйти на Грилюка, – ответил тот.

– Привлеките сил, сколько потребуется. Хоть весь гарнизон!

– Не надо, мы с Алексеем Николаевичем обойдемся без лишнего шума. Завтра в полночь атаман явится в известный нам трактир. Повяжем его чисто.

– Выполняйте!

Началась подготовка к аресту опасного бандита. Подручные «ивана» славились своей свирепостью. В Сибири они перебили немало людей. Обычно шайка человек в двадцать пряталась вдоль лесной дороги. Когда чайный караван равнялся с засадой, бандиты открывали огонь из винтовок. Били по охране и по тем возницам, у кого за спиной висело ружье. Безоружных могли и пощадить – по настроению. Однажды мужики огрызнулись. Четыре десятка обозных договорились и спрятали винтовки под цибиками. И когда на них напали, ответили свинцом. Завязался настоящий бой, в котором люди Томского почти все были перебиты. Их разогнали по тайге и преследовали несколько дней, настигали и убивали без пощады… Спасся лишь один и рассказал потом атаману, как все было.

Андосов разозлился и отомстил. Через подкупленную полицию он вычислил поименно всех отважных мужиков. Два года их резали поодиночке, только самым везучим удалось сбежать в Якутию и там отсидеться. А охрана чайных караванов после этого выросла втрое, что, кстати, привело к сильному вздорожанию товара. Крупные чаеторговцы завалили власть жалобами. Данька Томский зарвался и стал мешать слишком многим. Пора было его раскассировать.

Стык Садовой и Малой Дмитровки образовал крохотную площадь, прозванную из-за своей формы Угольной. На ней примостился трактир «Волна». Это был притон для воров и налетчиков, куда полиция без нужды не заглядывала. Теперь сыщикам предстояло пробраться туда скрытно и не спугнуть «ивана». Сколько человек будут его охранять? Есть ли у них револьверы? Ничего этого сыщики не знали. Но в обычае русских уголовников не сопротивляться при аресте, в отличие от поляков или кавказцев. И Лыков с Лебедевым решили рискнуть.

Переодетые агенты расселись в близлежащих заведениях, но в саму «Волну» никто не совался. Ее поручили всего двоим полицейским. Один был Лыков, а второй – поручик Белоконь. Он сразу заявил:

– Господин коллежский советник, оставьте мне на этот раз хоть что-нибудь!

– Будет вам десерт, – обещал тот.

Так и получилось. Первым в заведение вошел налетчик Лощенов. Покрутил головой и тихо сел у окна. При этом зло щурился на Томского… Через минуту с шумом ввалился коллежский советник. Он сразу увидел атамана. Тот мало изменился с момента первого ареста, и фотографическая карточка выдала его. Данила Лукич пил водку с каким-то стариком, рядом сидели трое. Перехватив профессиональный взгляд сыщика, «иван» мгновенно все понял. Не теряя ни секунды, он бросился к черному ходу. А там уже стоял Белоконь… Рослый малый подлетел чуть не к потолку и впечатался в пол.

Охрана растерялась. Двое прыгнули в окна, третий сдуру полез под стол. Через минуту набежавшие агенты повязали всех, включая торговца амулетами. Сам белужий камень сыщики сначала приобщили к делу, но потом вернули Андосову.

Как водится, допрос атамана провели по горячим следам. Материала на него было столько, что хватило бы на троих. Тот и не запирался: какой смысл? Проще отбыть суд, поехать на каторгу и оттуда снова сбежать. Наверняка у него где-то припрятан мешок денег. Поэтому Андосов легко назвал главных скупщиков краденого чая в Москве и губернии. А про банду и ее отделения в Сибири говорил неохотно. Все это сильно интересовало МСП, но мало – Лыкова. Свои вопросы он задал лишь ночью, когда все – и сыщики, и бандит – уже устали.

Ответы атамана разочаровали питерца. Тот подтвердил, что дал заем Яше Бешеному. Две тысячи рублей на три месяца под десять процентов. Зачем? На покупку пулемета. Для чего анархисту пулемет? Для экспроприации, для чего же еще. Детали экса? Они бандита не интересовали. Где прячется его должник? А черт его знает. Жил одно время у Носовича, потом в номерах Артамонова в Проточном переулке. Снимал комнату в Грузинах, но почему-то переехал на постоялый двор в Нижних Котлах. Видать, заметал следы. Когда должна состояться их следующая встреча? А через три месяца, когда Яшка принесет соргу долг отдать.

Поиски Грилюка зашли в тупик. Он при деньгах и при оружии. Готовит какой-то экс. Неизвестно даже, где – в Москве или Петербурге. Может, вообще в третьем месте. Неясен и характер готовящегося преступления. Известно лишь, что вместе с оружием анархист купил коробку с огнеприпасами, так называемую цинку. В ленте двести пятьдесят патронов, в цинке десять лент. Две с половиной тысячи зарядов. Зачем Яшке так много?

Более всего Алексея Николаевича смущало, что Грилюк – безмотивник. Такие анархисты – настоящие звери. Безмотивники считают всех людей нерабочих профессий паразитами, достойными смерти. В Париже они бросали бомбы в уличные кафе, ведь там же не бывают пролетарии. Их русские последователи декларировали еще проще: любого, кто прилично одет, можно казнить как эксплуататора. С такими идеями да при пулемете Яша Бешеный мог наделать много бед. Если он действительно болен чахоткой в последней стадии, то терять анархисту нечего. Умирающий часто озлоблен на весь белый свет, ему никого не жалко. Требовалось срочно его найти.

Лыков запросил из Петербургского охранного отделения фотокарточку Грилюка. Ее прислали курьерским поездом: до столицы тоже дошло ощущение опасности. С карточки смотрел парень в студенческой тужурке, с ясным взглядом… И это грозный террорист? Что случилось с человеком, если он перестал так глядеть на мир? Но думать об этом было некогда.

Еще коллежский советник потребовал взять под наблюдение подругу анархиста Агриппину Сотникову. Но этого сделать не удалось. Женщина исчезла: выписалась из квартиры и нигде не прописалась. Приметы ее были самыми общими и мало помогали сыщикам. Баба как баба. Не исключено, что она приехала в Москву к любовнику. И они вместе готовятся громко хлопнуть дверью.

Пулемет, пулемет… Какой экс можно организовать с его помощью? Да никакой, понял Лыков. А вот массовую бойню – запросто. Надо лишь занять огневую позицию где-нибудь наверху, в окне дома на людной улице. А еще лучше, если директриса стрельбы выходит на людную площадь. Эта догадка стала отправной точкой в поисках преступника. Она и привела в конце концов к успеху.

Лыков с Лебедевым составили список всех оживленных мест Москвы. Их оказалось несколько десятков. Начали они с главных площадей – Красной и Васильевской. Далее шли Театральная, соседняя с ней Воскресенская, Новая, Старая, Варварская площади и гульбище вокруг храма Христа Спасителя. В список занесли все рынки – там тоже многолюдно. Вычеркнули только Хитровский: вряд ли акт будет направлен против тамошних босяков. Добавили присутственные места, Тверскую и бульвары. Агенты сыскной полиции обошли опасные точки и поискали самые удобные углы обстрела. В этом им помогали военные. В огромном городе незаметно шла полным ходом трудоемкая секретная операция. На окраинах проводили ночные облавы, постоялые дворы с дурной славой замучили проверками. Все гостиницы и доходные дома, стоявшие на опасных точках, были под особым надзором. Списки их обитателей изучали в охранном отделении. При этом, кстати, выявили двух опасных эсдеков, скрывавшихся под чужими именами. И наконец отыскали Якова Грилюка.

Выяснилось, что он со своей подругой снял номер в «Метрополе». Причем угловой на верхнем этаже, так что большое тройное окно выходило на Театральную площадь, а два узких – на Воскресенскую. Идеальное место для внезапного огневого нападения. На прицеле окажутся сотни, если не тысячи ни в чем не повинных людей. Когда Алексей Николаевич узнал, где поселился Яшка Бешеный, его передернуло.

Яшку опознали по карточке. Он жил в шикарном номере – видать, решил перед смертью побаловать себя. Сам никуда не выходил. Подруга сновала по городу, но всегда в первой половине дня. Еду им носили в номер. И часто заглядывал некий Ильин. Он проходил по картотеке охранки как бывший эсер, а теперь анархист. Выяснилась страшная подробность. Ильин недавно отслужил срочную службу, и где? В пулеметной команде в Ковно. Стало понятно, что у анархистов есть два человека, умеющих обращаться со смертоносным оружием. Первый и второй номера. А в углу комнаты, по словам официанта, приносящего еду, стоит большой сундук. В нем, скорее всего, и спрятан «максим».

Трепов вызвал на совещание инструктора гренадерского корпуса по пулеметной стрельбе. Явился чернявый капитан. Обер-полицмейстер спросил его:

– Насколько опасным может быть пулемет Максима? Какая у него скорострельность?

– Теоретическая – шестьсот выстрелов в минуту, ваше превосходительство.

У генерала вытянулось лицо:

– Сколько-сколько? Это же как пехотная рота!

– Точно так. Рота, если будет стрелять пачками, даст ненамного больше. Но это в теории, а реальный темп стрельбы – двести, может, двести пятьдесят выстрелов в минуту.

– Хватит, чтобы перебить кучу людей. А меткость?

– И меткость, и кучность за счет станка очень высокие.

Трепов заглянул в лежавшую перед ним бумажку:

– Скажите, капитан, а как два террориста смогут управиться с пулеметом? В справке указано, что он весит пятнадцать пудов!

Лебедев иронично хмыкнул:

– Всего-то? Алексей Николаевич взвалит на плечо и один утащит.

Все покосились на Лыкова: шутка или нет? Гренадер пояснил:

– Это если на тяжелом колесном лафете и с большим бронещитом. Собственно тело пулемета весит всего один пуд двадцать девять фунтов. А тот, что украли из Таврического полка, был установлен на треногу вьючного типа. Двое мужчин вполне с ним управятся.

– Вы хотите сказать, что они сумеют установить его на подоконник, – уточнил Лыков. – А стрелять? Хватит ли двоих? Ведь полный расчет «максима» – четыре человека.

– Могут возникнуть трудности, – согласился капитан. – Особенно если люди неопытные. Самое уязвимое место – лента. Она сделана из бумажной ткани, потому ее часто перекашивает.

– На это надеяться не будем, – отрезал генерал-майор. – Готовьте захват. Брать стрелков надо по одному.

Совещание состоялось в пятницу. Через день воскресенье, народ выйдет гулять. Самое удобное время злодеям хлопнуть дверью. Тянуть действительно было нельзя, требовалось срочно арестовать подозреваемых.

Лыков убедился в скором теракте, когда узнал новость: Грилюк заказал в модном магазине фрак, белый галстук и для чего-то замшевые митени. Все это ему доставили в номер. Сыщики выяснили подробности, перехватив на выходе курьера. В кабинете начальника МСП собрались лица, ответственные за порядок в городе.

– Зачем Яшке фрак? – недоуменно спросил Лебедев.

– В театр собрался, – предположил Ратко.

– Там его и возьмем! – обрадовался поручик Белоконь.

Но коллежский советник возразил:

– Для театра Грилюку понадобился бы и цилиндр. А его нет в заказе. Значит, что?

– Что? – не поняли москвичи.

– Значит, из номера он выходить не будет. И вообще, черт с ним, с фраком. Меня больше занимают митени.

– Я в таких на охоту хожу, – сообщил чемпион по джиу-джицу. – Удобно: руки не мерзнут. Но сейчас лето…

– Вот скотина! – выругался Алексей Николаевич. – Он собирается умереть красиво.

– Поясните, – потребовал Ратко. – Я не понимаю, при чем тут фрак, митени, белый галстук?

– Яшка Бешеный, видимо, и впрямь не в своем уме, – начал излагать свои соображения питерец. – Он хочет расстреливать людей, одетый как на бал. Книжек, что ли, начитался? Есть такие, кто вырос в бедности, в простой среде. И завидует богатым: их изящной обстановке, одежде, дорогим сигарам… Грилюк надеется, что его застрелят. Анархист перебьет кучу народа, потом власть подтянет силы, и его прикончат. Он будет лежать во фраке и замшевых митенях – красиво, в его плебейском понимании. И про это напишут в газетах.

Все ошалели: неужели такие люди бывают? Но вдруг? Поручик Белоконь вскочил, злой и взъерошенный:

– Надо прямо сейчас пойти и сцапать негодяя!

– Да, – согласились остальные, – дальше тянуть опасно.

– Чур десерт мой! Господа, отдайте его мне!

Лыков подумал-подумал и кивнул:

– Хорошо, поручик, он ваш.

Олтаржевский попросился в пару к чемпиону, но Алексей Николаевич отказал. Мотивировал тем, что риск большой, а ученая голова – это редкость и надо ее беречь.

В воскресенье операция по захвату анархистов перешла в заключительную фазу. Первой на выходе из «Метрополя» арестовали Сотникову. И нашли в ее сумочке бомбу! С большими предосторожностями снаряд разрядили, а саму анархистку вывели через черный выход.

Вторым попался Ильин. Всякий раз, приходя к Грилюку, он махал ему с площади рукой. Помахал и в этот раз – но на входе был мгновенно обезврежен. В карманах бывшего пулеметчика нашли два револьвера. Ильина усадили на пол и пошли брать самого опасного человека в группе. Хорошо, что второй номер уже схвачен; авось Яшка не управится с пулеметом в одиночку. Однако тянуть нельзя: он видел приятеля в окно, ждет его и откроет дверь сам.

И все же сыскные прокололись. То ли слишком долго возились с Ильиным, то ли у Грилюка оказался звериный нюх. Но, когда Белоконь с Рукосуевым подошли к двери его номера, оттуда раздались выстрелы. Анархист стрелял на звук, прямо сквозь полотно, и удивительно метко. Рукосуев пошатнулся и, опираясь рукой о стену, медленно побрел обратно. А Белоконь упал как подкошенный.

Лыков стоял в конце коридора и наблюдал. Как только он сообразил, что произошло, сразу кинулся вперед и вывел старшего филера из-под огня. Пуля угодила тому в голову по касательной. Рукосуев получил контузию и на первый взгляд отделался легко. Поручику было много хуже. Он лежал у порога и не шевелился; пол под ним быстро заливала темная кровь. Как быть? Белоконь умирал, а террорист из-за двери держал его под прицелом.

Пригнувшись, коллежский советник подбежал к номеру. Оттуда снова бабахнуло, и пуля чиркнула сыщика по рукаву.

– Не стреляй, здесь раненый! – крикнул Лыков. К его удивлению, Яшка Бешеный ответил изнутри:

– Вижу. Бери на плечо и уматывай.

Ватными руками Алексей Николаевич поднял офицера. Сумасшедший террорист наблюдал за этим в дыру, до него было всего три шага… Неужели отпустит? Бегом, с раненым на плече, сыщик добрался до укрытия. Там бережно снял обмякшее тело, посадил, прислонив к стене. Белоконь смотрел на него испуганными детскими глазами. Так глядит ребенок, когда нашалил и боится, что мама узнает…

– Вот тебе и десерт… – прохрипел он. И умер.

Полицейские и жандармы в растерянности столпились за поворотом коридора. Что делать? У злодея под рукой пулемет, сдаваться он не собирается. Дорожка к нему – целых шесть шагов, и она простреливается. Вызывать солдат и стрелять наугад сквозь дверь, пока случайно не попадут? Сыщики предложили переговоры, а охранники – штурм. При этом все косились на командированного из столицы – что скажет он?

Лыков сбегал на улицу и посмотрел на окна номера. С крыши не спуститься. Из соседнего номера не подлезть, мешают декоративные вазоны. Ниже этажом длинный балкон, но с него тоже не заберешься – высоко. Может, приставить лестницу? Вдруг он увидел, что анархист открывает окно, которое выходит на Воскресенскую площадь. Ой как плохо! Видимо, безумец решил стрелять. Значит, у полиции есть всего несколько минут, чтобы помешать ему. Когда Грилюк закрепит оружие на подоконнике и вставит ленту в приемник, будет уже поздно.

Лыков устремился по лестнице на верхний этаж. Не говоря ни слова столпившимся там полицейским, он схватил стоявший у лестницы стол. Хороший такой, с дубовой столешницей толщиной с вершок – за ним обычно сидел коридорный. Прикрывшись столом, как щитом, коллежский советник помчался прямо на издырявленную дверь. Стараясь не думать про шесть шагов… Ему повезло: Грилюк отвлекся на пулемет и не успел среагировать. Удар ногой – и дверное полотно влетело внутрь. Бег со столом-щитом продолжился. Когда сыщик оказался возле окна, анархист наконец выстрелил. Пуля впилась в дуб и застряла в нем. Больше ничего Яшка сделать не успел…

Через полчаса Грилюк сидел в кабинете начальника МСП. Он сплевывал кровь из разбитой губы вперемешку с мокротой из больных легких. Белый галстук уехал на спину, фрак разорван на спине – вид у страшного террориста был побитый. Но не жалкий. Он смотрел на полицейских с чувством превосходства.

– Повезло вам, сатрапы.

– Что, не вышло людей казнить, сволота? – крикнул Лебедев. – Сам теперь на эшафот пойдешь!

– А он не доживет до эшафота, – подал реплику подполковник Ратко. – Поэтому и не боится ни черта.

– У! – Ротмистр Ионов подскочил к арестованному и занес кулак. Лыков в последний момент успел перехватить его руку:

– Не надо.

– Это почему?! – Жандарм был почти в истерике. – Еще как надо! Он же все продумал. Сначала бомбу на площади взорвать. Сотникова, тварь, кинула бы ее в толпу. Набежали бы любопытные со всей Москвы. А он… Он дал бы всем собраться, и сверху их, из пулемета! Двести пятьдесят патронов в ленте. Гадина, палач! Тебе жить нельзя, я тебя сам сейчас задушу!

– Он позволил нам вынести раненого, – сказал сыщик, удерживая руку офицера.

– Да? – закричал тот уже на Лыкова. – Раненый ваш умер через минуту!

– Поручик Белоконь умер, случилось большое несчастье. Но анархист тогда не мог этого знать и все равно дал вынести.

Ротмистр сгорбился, обмяк, как прохудившийся воздушный шарик, и быстро вышел из комнаты.

– Нашли палача, – усмехнулся Грилюк. – Это я-то? Да на себя поглядите. Сколько людей вы казнили в Златоусте? Семьдесят! А на Обуховском заводе? А в Кишиневе при еврейском погроме? Сколько моих товарищей гниет по казематам?

Допрос анархиста шел туго. Он признал свою личность, но обо всем остальном говорить отказался. Улик полиции хватало, можно было передавать дело следователю. Пусть тот бьется с умирающим, которому нечего терять. Но Лыкова интересовали подробности дела Филиппова. Поэтому он, пользуясь своей властью, отослал всех из кабинета и велел принести чаю.

Отхлебнув из стакана, Яшка Бешеный ухмыльнулся:

– Слыхали мы про вашу уловку. Добрый сатрап сменяет злого, и арестованный ему все выкладывает. Угадал? Не выйдет, не на того напали.

– Зачем вам понадобились митени? – спросил сыщик.

Анархист насторожился:

– Вам что за дело?

– Хочу понять.

– Да где уж вам!

– Согласен, – кивнул коллежский советник. – Я действительно никогда не смогу понять, что за радость расстрелять невинных людей из пулемета.

– Невинных не бывает, каждый в чем-то виновен, – угрюмо парировал Грилюк.

– Ну так и вы не судья.

– Хорошо, попробую пояснить, – спокойно ответил анархист. Лыков про себя отметил, что у них вместо игры в молчанку намечается разговор. – Да, я хотел устроить на Воскресенской площади бойню. Чем больше убил бы, тем лучше.

– Лучше для кого?

– Для нашего дела. Вы держите народ в приниженном состоянии, обираете и мучаете его. Часто и убиваете! Как в том же Златоусте… Надо всколыхнуть массы, поднять их из грязи, вывести из состояния покорности. Для этого требуются сильные средства. Понятно?

– Но ведь убийство десятков случайных прохожих не даст вашей партии ничего, кроме ненависти общества! – воскликнул Алексей Николаевич.

– Мы, террористы, – детонатор. Взрыватель. Люди боятся выступить, сделать первый шаг. Его делаем мы, которые выдавили из себя страх. За нами последуют другие, не сразу, постепенно. Нужно время, и нужны герои. Такие, как я.

– Все равны бобры, один я соболёк? По-моему, вы никакой не герой, а убийца.

Грилюк кивнул:

– Разумеется. Как и все герои. Македонский или Наполеон разве не пролили моря крови?

– Ну хорошо, таковы ваши убеждения. Душа моя их, конечно, не принимает, и разум тоже…

– Это оттого, что вы обычный человек, – засмеялся арестант. – Такой, как все: правильный, скучный. Человек толпы.

– И все же зачем вам понадобились митени? – спросил сыщик.

Грилюк впервые смутился:

– Ну, в детстве, когда отца еще не выгнали со службы, к нам приезжали офицеры на охоту. И был среди них один. Перевелся из гвардии, такой, знаете? Все у него было не как у других. Изящное, дорогое.

– И замшевые перчатки?

– Да. Я был мальчишка, подражал ему, хотел походить. Завидовал его особости. Вот…

– Понятно. Но почему вы анархист, а не социалист-революционер, например?

Яшка Бешеный скривился:

– Эсеры за индивидуальный террор. Но пока еще он раскачает трудящиеся массы! Надо действовать жестоко и масштабно. Чем больше крови, тем лучше. Тем раньше произойдет падение вашего строя.

– А что придет ему на смену? – полюбопытствовал сыщик.

– Почитайте Кропоткина и узнаете.

– Объясните мне вы. Я хочу понять идею.

– Идею анархии? Где вам, человеку толпы! А вот народ, необразованный темный народ нас понимает. Потому что идея житья без власти – самая что ни на есть народная идея. Крестьяне ненавидят любую власть. Россия лучше других стран приспособлена для внедрения анархизма. Он живет в сознании каждого простого русского человека еще со времен Разина и Пугачева.

– Да, мы, русские, стоим особняком, – согласился коллежский советник. – Не знаю только, гордиться этим или стыдиться. На острове Цейлон есть огромный ботанический сад, самый большой в мире, кажется. В нем ежедневно бывают тысячи туристов. Пассажиры всех пароходов, делающих стоянку на острове, идут туда. Немцы, американцы, итальянцы, японцы – все. А надпись, что нельзя рвать цветы и ходить по траве, только одна. И она на русском языке.

В лице анархиста что-то дрогнуло:

– Вы были на Цейлоне?

– Да, наш пароход заходил туда по пути на Сахалин.

– У нас висела на стене картинка. В детстве, когда я был ребенок. А… как там? Это правда, что с моря видно пик Адама и он очень красивый?

– Правда, – ответил обескураженный сыщик. – Не всегда, лишь в хорошую погоду, но вид и в самом деле удивительный. И вообще остров как сказка. Зелень необычная, тропическая, яркая. Красные дорожки в джунглях…

– Красные? – удивился арестант. – Почему красные?

– Там такая почва.

– Там красная почва…

На тощем, помятом лице Грилюка проступила детская улыбка.

– Вы мечтали там побывать? – догадался коллежский советник.

– Ага. Теперь уж все…

Собеседники помолчали. Потом бывший студент попросил:

– Расскажите еще про Цейлон. Правда ли, что драгоценные камни, рубины с изумрудами, валяются там прямо под ногами?

– Ну что вы. Камней действительно много, по чистоте лучших в мире. Но они добываются высоко в горах, куда посторонним ходу нет.

– А что там за люди? Говорят, англичане их сильно угнетают?

– Не заметил. Британцев и правда большой гарнизон. Идешь по дорожке, вдруг часовой с ружьем: значит, рядом их батарея. Но аборигены вполне процветают. На тех же камушках, и вообще туристы с голоду помереть не дают. Коломбо белый и относительно чистый. Дома богачей очень необычной архитектуры. Жители Цейлона, сингалезцы, исповедуют буддизм, а тот запрещает убивать все живое. И когда из моря возвращаются рыбаки с уловом, особый священник прощает им грех убийства рыбы. Климат мягкий, влажный, темнеет быстро, и ночь такая, что хоть глаз выколи…

За этим разговором отношения двух мужчин незаметно наладились. И, улучив момент, Лыков задал свой вопрос:

– Скажите, не вы убили Филиппова? После всего, что случилось, в этом вам уже не страшно будет сознаться.

Грилюк удивился:

– Его разве убили? С чего вы взяли?

– То есть о его смерти вы знаете?

– Читал в газетах, – ответил анархист. – И не очень-то горевал! Одно время я действительно собирался его убить. Но раздумал.

– Чем вам не угодил ученый? – спросил Алексей Николаевич.

Собеседник фыркнул:

– Он не ученый, а такой же потенциальный убийца, что и я. Слышали, что изобретал Михаил Михайлович?

– Какое-то новое оружие огромной разрушительной силы. Но это, кажется, его заблуждение; ничего он не изобрел. Или вы думаете иначе?

Яша Бешеный пожал хилыми плечами:

– Не берусь оценивать, не моя область. Бомба не бомба, но сам доктор был убежден, что она работает.

– И за что же вы его чуть не приговорили?

– За то, что нес трудовому люду очередные разрушения. Видите ли, я по убеждениям анархист-пацифист. А Филиппов конструировал оружие, которое наивно предполагал оставить за царским правительством. Оно-де напугает враждебных соседей, и войны прекратятся. Вот болван!

– Погодите, – прервал Грилюка сыщик. – Вам, значит, можно убивать случайных людей, а ему нельзя? Чем же он хуже вас?

– У Филиппова идея была построена на неверном основании. Пусть он изобрел оружие, пусть. Но зачем же отдавать его царю?

– Разве Михаил Михайлович собирался действовать столь упрощенно? – возразил Лыков. – Вы читали его письмо в газету?

– Читал. И говорю со знанием дела. Кроме того, я сам с ним несколько раз об этом спорил. Куда, мол, вы денете свой аппарат? Он так и сказал: обменяю на мир во всем мире. А как? Через посредство государства, как же иначе, ответил доктор. То есть открыть свое изобретение и сдерживать им войны при помощи все того же репрессивного государственного строя. Который мы, анархисты, хотим разрушить.

– И что? – не понял сыщик.

– Ну как же! Вооруженная аппаратом Филиппова, тирания усилится. Будет сложнее ее победить. Вот я и хотел, не дожидаясь совершения сделки между ними, прикончить горе-изобретателя.

– А почему передумали?

– Питерская охранка спугнула. Начали меня водить, да так настойчиво. И тут пришла в голову мысль насчет пулемета. Вот, думаю, достойная цель, за это и жизнь отдать не жалко. Тем более что жизни этой почти уж не осталось…

– И перебрались в Москву?

– Как видите.

– Кто же тогда, по-вашему, убил Филиппова? – проявил настойчивость Алексей Николаевич. – Вы были вхожи в дом, знали все окружение. Кому выгодна его смерть?

– В первую очередь вам, – рассмеялся анархист.

– Мне?

– Вам – значит сатрапам. Охранке той же.

– Почему?

– Они боялись, что Филиппов изобретет страшное оружие, передаст эсерам, а те обратят его против государя и сановников. «Взрыв по телеграмме» – удобная штука!

– Откуда такие выводы? – с трудом сделал невинное лицо сыщик.

– Логика. Пока я не повадился ходить на Жуковского, тридцать два, за мной не следили. А зашел раз-другой – и сразу попал под наблюдение. Охранка глаз не сводила с изобретателя, и он об этом хорошо знал.

– Но продолжал свои эксперименты… – проворчал Лыков.

– Ага. Это не могло для него кончиться хорошо ни при каком раскладе. Так что, господин чиновник особых поручений, ваше ведомство у меня первое на подозрении.

– Пусть так. Ну а если это не мы?

– Тогда Большаков.

– Большаков? – удивился питерец. – Этот мальчик, студент-филолог?

– Тот еще мальчик, – сощурился анархист. – Он не просто так шлялся к Филиппову, а по заданию партии.

– Какой партии?

– Эсдеков, социал-демократов то бишь, вот какой.

– Яков Самойлович, с чего вы это взяли?

– Видел я раз этого мальчика в компании с самим Красиным.

– Красин? Я уголовный сыщик, мне эта фамилия ни о чем не говорит.

– Красин – серьезный человек, – с уважением пояснил Грилюк. – Они там, эсдеки, делятся на два лагеря. Есть теоретики, которые глядят на просвет статейки бородатого Маркса и пересказывают их своими словами. А есть радикальные эсдеки, мало чем уступающие нам. Красин из последних. Его идея – создать революционную армию. Мы и эсеры формируем боевые группы. А он создаст сразу целые отряды из рабочих, полки и дивизии. Чтобы резали буржуев, когда дело дойдет до крови. Для этого Красину нужны деньги – и оружие. Вот он, видимо, и заинтересовался изобретением Филиппова. Нельзя ли его обратить против капиталистов?

– А Большаков – его агент?

– Да. Не забывайте, я часто ходил к доктору, изучил и самого изобретателя, и его ближний круг. Ищите след Красина – это главный боевик при их вожде Ленине, начальник военного крыла.

– Но Михаил Михайлович сам был социал-демократ, – возразил Лыков. – Деньги собирал на партийные нужды, статьи печатал. Боролся за умы. Даже, говорят, Льва Толстого пытался обратить в марксизм. Что, свои своих не познаша?

– Филиппов был из тех демократов, которые на словах за революцию. Но революция – это насилие. Нескончаемое насилие одного класса над всеми другими. Если бы Михаил Михайлович дожил до настоящей классовой борьбы, он бы ужаснулся. И переменил веру, как пить дать. Все это понимали, в том числе Большаков. Ну и доложил по команде.

– Убивать-то было зачем? – недоверчиво спросил сыщик.

– По той же причине: чтобы завладеть оружием большой силы. И обратить его на пользу классовой борьбе. Шлепнули, заимствовали идею и сейчас где-нибудь в Женеве собирают аппарат Филиппова.

– Хм. А если все не так? Если эсдеки ни при чем?

– Могут быть и ни при чем, – охотно согласился бывший студент. – Тогда доктора казнил его второй ассистент Разуваев.

– А ему зачем?

– Про Моцарта и Сальери читали? – усмехнулся Грилюк. – Вот и здесь то же. Филиппов почти что гений. А Разуваев ноль без палочки, вечный ассистент. Вот он и… От зависти.

– А если я скажу, что к устранению Филиппова причастна германская разведка? – осторожно произнес сыщик. Но арестованный даже не удивился.

– Запросто. Охотно поверю. Испугались, что против них направлено, вот и прищучили выпускника Гейдельберга. Тогда это точно Разуваев!

– Снова спрошу: почему?

– Он ездил с Михаилом Михайловичем в Ригу. Там его, поганца, и заагентурили. Притом Разуваев жадный, за сто рублей душу продаст, не то что учителя.

На этом допрос можно было заканчивать. Но Лыков еще какое-то время беседовал с арестованным. Для него оставалось непонятным, как человек неглупый и вроде бы незлой столь легко убивает людей.

– Вам не жалко поручика, которого вы сегодня застрелили? – спросил он.

– Нет, – ответил анархист. – У него своя правда, у меня своя. Я служу счастью трудящегося народа. А он? А вы сами? Ваш режим такой бесчеловечный, что уж лучше молчите насчет жалости.

– Хорошо, пусть так. Но вы дали вынести раненого из-под огня. Я же видел вас сквозь дыры в двери: вы легко могли кончить и меня. Почему не кончили?

– Понравилась ваша храбрость. Вот, думаю, достойный человек, зачем его губить?

– Но в толпе, которую вы хотели расстрелять, тоже могли быть достойные люди.

Грилюк поморщился:

– Черт его знает… Сейчас вот думаю: может, и к лучшему, что не вышло? – И тут же усмехнулся: – А здорово вы меня столешницей приложили!