Два месяца назад якут, доставив очередной товар, сообщил Лосеву, что его американские друзья из торговой фирмы «Олаф Свенсон» готовы протянуть им руку помощи. На их складах полно оружия и обмундирования, завезенного еще в 1920 году. Американцы хотели бы передать все это людям, способным поднять население на борьбу с большевиками. Они заинтересованы в этом, так как Советы стали препятствовать их прибрежной торговле.

Василий сказал американцам, что у него есть на примете отряд офицеров с большим боевым опытом, и пообещал переговорить с командиром.

Лосев выслушал купца с интересом, однако готовности возглавить мятеж не проявил. Он прекрасно понимал, что их гарнизон слишком мал для этой цели. Однако опытный переговорщик Сафронов стал бить на то, что в народе растет недовольство политикой большевиков и очередное восстание неизбежно, но у якутов и тунгусов нет грамотных командиров, потому большие потери неминуемы. Олег Федорович призадумался, решил обсудить предложение с соратниками.

Мичман Темный сразу загорелся:

— Такой шанс нельзя упускать! Все мечтали оружие раздобыть, а тут оно само в руки просится! Если поднять всех недовольных, то наверняка сформируем крупное соединение.

— Не верю я в бескорыстие американцев, — отозвался ротмистр. — И якуту этому не верю — уж больно расчетлив, хитрый лис.

— Господин ротмистр прав. По короткому лаю собаку от лисы не отличишь, — поддержал его Дубов.

— А вы, штабс-капитан, что думаете? — обратился к Тинькову подполковник.

— Я — за вооруженную борьбу. А якуту прямой резон нам помочь — он спит и видит, когда вернутся прежние порядки.

— Что-то наши унтер-офицеры все помалкивают.

— А мы что? Мы как все! — за двоих живо откликнулся один из братьев-близнецов Овечкиных, чьи рыхлые лица с водянистыми, небесной голубизны глазами были так схожи, что их никто не мог различить. Поэтому, чтобы не путать, их звали Всеволодо-Владиславами или, сокращенно, Всевладами.

Заручившись поддержкой большинства, подполковник дал торговцу согласие, при условии, что американцы предоставят оружие и боеприпасы в количестве, достаточном для ведения длительной и масштабной военной кампании. Он помнил, что одной из причин поражения генерала Пепеляева была слабость боевого обеспечения.

Воодушевленный Василий пообещал в следующий же приезд привезти первую партию оружия. Только попросил встретить: груза будет много, дорога маристая, одному с гружеными лошадьми в горах сложно управляться.

Всхрапывание лошадей известило о приближении каравана.

— Вашбродь, кажись, едут.

— Встаю.

Оружия привезли на четыре полноценные роты. Промасленные винчестеры были аккуратно упакованы в ящики. Неожиданно для всех якут Василий привез и ичиги. Каждому по две пары. Теперь, если одни промокнут, можно будет переобуться в запасные. А самое главное — поберечь сапоги для воскресных построений, на которые они надевали форму, боевые награды, надраивали до блеска яловые и хромовые сапоги — у кого что сохранилось. В этот день утром строились на небольшом плацу в две шеренги для подъема флага 3-го Сибирского полка, спасенного поручиком при отходе из Читы.

С провиантом дело обстояло хуже. Десятка два коробок с галетами, четыре куля муки, четверть спирта и пуд соли. Именно ей, невзрачной, серой, с бурыми крапинками, радовались более всего. После месячного употребления пресной пищи ни у кого не оставалось сомнений, что именно она — соль — и есть наиважнейший продукт.

В предыдущий приезд якут сплоховал — не привез ее. Зато сейчас, пользуясь моментом, поднял цену. Привез еще тетради, карандаши для поручика: тот писал книгу о последнем зимнем походе Белой гвардии и вел летопись их маленького гарнизона.

— Тут одно железо! Где патроны? — возмутился подполковник, закончив осматривать поклажу.

— Вот, смотрите, — Василий открыл небольшой ящик.

— Ты что, издеваешься?!

— Ваше степенство, патронов в фактории больше нету. Сказали, шхуна пошла, привезет. За шхуну платить надо. Золото надо, — сочувственно развел руками якут.

— Ты же говорил, что у них боеприпасов с избытком! — сказал Лосев вроде спокойно, а у самого глаза побелели от бешенства.

— Тогда было, теперь нету.

— Ну так увози свои железки американцам! Пусть сами воюют. Откуда у нас золото?!

— Похоже, вы, ротмистр, были правы — им лишь бы мошну набить, — Олег Федорович с расстройства даже сплюнул.

— Ваше степенство, сердиться не нада, думать нада… Есть прииск Случайный. Богатый прииск. Для такого важного дела у них надо золото взять, — тут же услужливо подал идею якут.

Лосев оглядел товарищей. В их глазах загорелись искорки надежды.

Подполковник задумался. Им владели двойственные чувства. Он понимал: прииск — шанс редкий, но это разбой.

Разрешил сомнения штабс-капитан:

— Господин подполковник, такого случая нам больше не представится. Не до реверансов! Брать надо!

— Тогда уж не брать, а занять на время, с возвратом, и расписку дать, — наконец согласился подполковник.

— Конечно, конечно! В фактории говорили, старатели приходили к ним. Большим фартом хвалились, — обрадованно закивал, засуетился якут. — Скоро туда провиант везу. Буду смотреть, потом скажу, когда пойдем, и лошадок дам.

Чем ближе отряд подходил к прииску, тем чаще натыкались на лежащий в отвалах свежепромытый песок, местами перемешанный с черными углями (по всей видимости, отогревали стылую землю), на старательский инструмент: грохота, тачки, бутары.

Из-за наплывавшего с реки тумана видимость в низинах не превышала пяти-семи саженей. Звуки глохли, очертания искажались, все текло, плыло. Наконец из белой мглы проступило стоящее на пригорке длинное приземистое строение с двумя печными трубами.

Тихонько спустившись под берег, привязали лошадей, сняли ичиги, обули сапоги и, одетые по всей форме, неслышной поступью прокрались по росистой траве к бараку. Четверо встали у окон, нацелив в них стволы, остальные у входа.

Дубов осторожно отворил дверь. Посреди барака с перекладины над столом свисала тускло светящая сквозь прокопченное стекло керосиновая лампа. Рядом, сидя на чурке, мирно дремал, зажав между колен берданку, дежурный. Неслышно подойдя к нему, дюжий казак выдернул ружье и гаркнул во всю глотку:

— Всем встать и выходить по одному! Вы окружены!

На дощатых нарах, потягиваясь, зашевелились.

— Что за шутки, Борзой! Наломался, что ль, вчерась? — прохрипел кто-то из дальнего угла.

Вскинув фронтовой карабин с побитым ложем, казак три раза выстрелил в потолок и проревел:

— Молчать! Руки за голову и на выход, не то продырявлю.

— Тихо, тихо, чего шумишь, не глухие, так бы сразу и сказал, — спокойно отозвался все тот же хриплый голос.

Выходящих тщательно обыскивали. С одного сняли кожаный пояс, заполненный золотым песком, у троих нашли ножи.

Приставив к старателям часовых, Лосев со штабс-капитаном зашли в барак. Золото долго искать не пришлось. Оно хранилось в обитом железными полосами сундуке. Сбив замок, увидели тугие кожаные мешочки, заполненные чешуйчатыми пластинками, и берестяной короб с бесформенными комочками самородков. Прикинули вес — пуда на два потянет!

У Шалого проявилось завидное чутье на «рыжуху»: еще около четырех фунтов насобирал из потайных старательских схронов.

Вдобавок к этому на чердаке висели связки «мягкого золота» — собольи и беличьи шкурки.

— Летом же пушнину не промышляют, — изумился поручик.

— Так это с зимы висит. Видите, все «выходные», первым сортом пойдут. Похоже, они тута круглый год живут, — пояснил Иван.

Лосев, выйдя к старателям, поправил погонный ремень и, откашлявшись, объявил, что он, подполковник царской армии, по закону военного времени изымает у них под расписку все золото. Оно пойдет на борьбу с большевистским режимом и будет возвращено артели после установления в Якутии законной власти.

Мрачные старатели слушали молча. Вид казаков и офицеров, облаченных в амуницию, в начищенных до блеска сапогах, произвел на них сильное впечатление. Вместе с тем их душила обида, что вот так, запросто, у двадцати здоровых мужиков отнимают результаты многомесячного каторжного труда.

— А детей малых да баб наших вы, что ль, кормить будете?! — спросил, зло глядя исподлобья на золотопогонников, мосластый, смахивающий на шатуна старатель.

— Брось жалиться. Вона сколь пушнины оставляем на прокорм, — отрезал Дубов.

Когда мешочки с золотом разложили по вьюкам и уже собирались уходить, рослый, широкий в кости мужик с густой, темно-русой окладистой бородой по самую грудь, сделал чеканный шаг вперед. Весь его облик говорил о недюжинной силе. Вытянувшись по стойке смирно, он чуть было не козырнул, да спохватился — без головного убора ведь.

— Господин подполковник, честь имею обратиться, — раздался уже знакомый хрипловатый голос.

Лосев с удивлением обернулся:

— Обращайтесь.

— Дозвольте послужить делу освобождения Якутского края от большевиков.

— Кто такой?

— Есаул Суворов. Вот! — протянул он свой паспорт.

Лосев взял документ и прочел, так, чтоб все слышали:

— Суворов Назар Петрович, 1889 года рождения, великоросс, православный, из казаков. Господин есаул, а вы сознаете, что в случае чего красные нас всех повесят?

— У меня с ними, ваше благородие, свои счеты. В семнадцатом пристрелил агитатора за подстрекательство к отказу от присяги престолу и Отечеству. В отместку мою жену ночью в постели топорами изрубили, когда я караулы проверял. Грудничок двухмесячный без матери стаял и помер у меня на руках, — дрогнувшим голосом произнес старатель.

— Ну что, принимаем пополнение? — обратился к соратникам Лосев.

— Как не принять? Свой человек.

Старателей завели обратно в барак и оставили у дверей двоих всадников — чтобы дать возможность отряду уйти подальше. Тут обнаружилось, что есаул исчез. Собрались было организовать погоню, как он вышел из густого ельника с туго набитой котомкой.

— Вы что, есаул, устав забыли? Ушли без доклада.

— Виноват, ваше благородие. Вещи взял.

Офицер раскрыл мешок, и Лосев увидел сложенную казачью гимнастерку с серебристыми погонами, брюки с алыми лампасами.

— Взгляните, господа, — человек форму сберег! Весьма, весьма похвально! — одобрил подполковник.

Отряд двинулся в противоположную от гарнизона сторону, туда, где их дожидался Василий.

Долго путали следы. На одной из лужаек, сплошь покрытой кустиками княженики, не устояли — задержались. Малиново-красных ягод на коротких стебельках было так много, что стоило ступить — под ногой растекался алый сок. Княженика похожа на малину, а по вкусу — земляника, только сочнее и слаще. Недаром зовется — княжени-ка! Княжна среди лесных ягод!

В гарнизоне поважневший Василий подошел к Лосеву и протянул пустой мешочек:

— Ваше степенство, отсыпьте за совет якуту.

— Ох и хитрован ты, Василий!

— Куды черт — хитрован! Трудно стало жить. Немножко зарабатывай надо, — с обиженным видом ответил тот.

Разложив все золото по вьючным сумам и насыпав сверху для маскировки кедровых орешков, якут притянул бесценный груз ремнями к шерстистым бокам низкорослых, мохнатых лошадок. Связал их длинным кожаным ремнем и, осмотрев, ладно ли все в караване, вскочил на переднего жеребца.

В дороге он наматывал на палец жидкую поросль бороденки и пел, на ходу сочиняя, песню о том, какой умный и хозяйственный человек Василий Сафронов. Что ни один якут не может сказать, что его голова мхом набита. Что скоро его друзья офицеры получат много ящиков с патронами, и, когда они побьют красных, он опять станет уважаемым человеком. Что он знает многих, кто пошел бы драться с красными. Что можно быстро собрать для Лосева большую армию и прогнать большевиков. Тогда они не будут открывать свои лавки и мешать ему, доброму купцу. Так пел он в своей бесконечной песне. Но пел на всякий случай тихо, чтобы никто, даже медведь, не услышал и не разнес по тайге его слова…

Монотонная жизнь обитателей гарнизона стала насыщенной и разнообразной. Утренние построения, рукопашные бои и стрельбы по мишеням приобрели конкретный смысл. Теперь только и говорили о скорой военной кампании…